Лесной царь - читать онлайн

Запад, Норд и Юг в крушенье,

Троны, царства в разрушенье,

На Восток укройся дальный,

Воздух пить патриархальный!..

В играх, песнях, пированье

Обнови существованье!..

Там проникну, в сокровенных,

До истоков потаенных

Первородных поколений,

Гласу Божиих велений

Непосредственно внимавших

И ума не надрывавших!..

Память праотцев святивших,

Иноземию претивших,

Где во всем хранилась мера,

Мысль тесна, пространна вера,

Слово – в силе и почтенье,

Как живое откровенье!..

То у пастырей под кущей,

То в оазисе цветущем

С караваном отдохну я,

Ароматами торгуя:

Из пустыни в поселенья

Исслежу все направленья.

Песни Гафица святые

Усладят стези крутые:

Их вожатый голосистый,

Распевая в тверди чистой,

В позднем небе звезды будит

И шаги верблюдов нудит.

То упьюся в банях ленью,

Верен Гафица ученью:

Дева-друг фату бросает,

Амвру с кудрей отрясает, —

И поэта сладкопевность

В девах райских будит ревность!..

И сие высокомерье

Не вменяйте в суеверье;

Знайте: все слова поэта

Легким роем, жадным света,

У дверей стучатся рая,

Дар бессмертья вымоляя!..

Арабам подарил Аллах

Четыре высших блага,

Да не иссякнут в их сердцах

Веселье и отвага.

Тюрбан – для воина пустынь

Он всех корон дороже.

Шатер – в пути его раскинь,

И всюду кров и ложе.

Булат, который тверже стен,

Прочней утесов горных,

И песню, что уводит в плен

Красавиц непокорных.

Умел я песнями цветы

Срывать с их пестрой шали,

И жены, строги и чисты,

Мне верность соблюдали.

Теперь – на стол и цвет и плод!

Для пира все готово,

И тем, кто поученья ждет,

Предстанет свежим Слово.

Что утаить нам трудно? Пламя.

Днем на земле выдает его дым,

Ночью – зарево под небесами.

Трудно тому, кто любовью томим:

В сердце от мира утаена,

Открыто в глазах засверкает она.

Но стих утаить – трудней всего:

Не запихнешь ты под спуд его.

Ведь песня, что от сердца спета,

Владеет всей душой поэта.

Стихи напишет гладко он,

Чтоб миром труд был оценен,

И, рад ли встречный иль зевает,

Он всем в восторге их читает.

Чем должна питаться песня,

В чем стихов должна быть сила,

Чтоб внимали им поэты

И толпа их затвердила?

Призовем любовь сначала,

Чтоб любовью песнь дышала,

Чтобы сладостно звучала,

Слух и сердце восхищала.

Дальше вспомним звон стаканов

И рубин вина багряный, —

Кто счастливей в целом мире,

Чем влюбленный или пьяный?

Дальше – так учили деды —

Вспомним трубный голос боя,

Ибо в зареве победы,

Словно бога, чтут героя.

Наконец, мы сердцем страстным,

Видя зло, вознегодуем,

Ибо дружим мы с прекрасным,

А с уродливым враждуем.

Слей четыре эти силы

В первобытной их природе —

И Гафизу ты подобен,

И бессмертен ты в народе.

Пыль – стихия, над которой

Торжествует стих Гафизов,

Ибо в песнях о любимой

Он бросает праху вызов.

Ибо пыль с ее порога

Лучше всех ковров оттуда,

Где коленями их чистят

Прихлебатели Махмуда.

Вкруг ее ограды ветер

Пыль взметает неуклюже,

Но, пожалуй, даже роза,

Даже мускус пахнет хуже.

Пыль на Севере была мне

Неприятна, скажем честно.

Но теперь, на жарком Юге

Понял я, что пыль прелестна.

Как я счастлив был, чуть скрипнут

Те заветные воротца!

Исцели, гроза, мне сердце,

Дай с невзгодой побороться!

Если грянет гром и небо

Опояшет блеск летучий,

Дождь прибьет, по крайней мере,

Пыль, клубящуюся тучей,

И проснется жизнь, и в недрах

Вспыхнет зиждущая сила,

Чтобы все цвело и пахло,

Что Земля в себе носила.

Не знаешь ты конца – и тем велик.

Как вечность, без начала ты возник.

Твой стих, как небо, в круговом движенье.

Конец его – начала отраженье.

И что в начале и в конце дано,

То в середине вновь заключено.

Таинственно кипит, не остывая,

В тебе струя поэзии живая.

Для поцелуев создан рот,

Из чистой груди песня льется,

Вина всечасно горло ждет,

Для блага ближних сердце бьется.

И что мне целый мир? Судьбою

Тебе да уподоблюсь я!

Гафиз, мы будем как друзья!

Сквозь боль и радость бытия,

Любовь и хмель пройду с тобою,

И в этом счастье – жизнь моя.

Но будь неповторимо, Слово,

Ты старше нас, ты вечно ново!

Пускай я весь – твое лишь отраженье,

В твой ритм и строй хочу всецело влиться,

Постигнуть суть и дать ей выраженье,

А звуки – ни один не повторится,

Иль суть иную даст их сопряженье,

Как у тебя, кем сам Аллах гордится.

И как сгорает в пламени столица,

Как искорка растет пожаром грозным,

И он, гудя, по улицам стремится,

Она ж потухла, мчась к орбитам звездным,

Так немцу свежесть сил первотворенья

Ты, Вечный, дал для вечного горенья.

Шесть пар помяните

И в сердце храните.

Образ зажег, разжигает судьба, —

Это Рустам и Рудоба.

Хоть незнакомы – шаг до греха,

Это Юсуф и Зулейха.

Мука любви без любовных отрад, —

Это Ширин и Ферхад.

В мир друг для друга пришли, —

Это Меджнун и Лейли.

Старость идет, но любовь их верна, —

Это Джемиль и Ботейна.

А любовь и ее забавы —

Царь Соломон и царица из Савы,

Если их помнишь через века,

Будет любовь вовеки крепка.

Большая заслуга – любовь, и другой

Не будет награды такой дорогой.

Не стал ты силен, не стал ты богат,

А все же славнейшим героям ты брат.

Вамик и Азра! – по прихоти рока

Их знают все, как знают Пророка.

Сказать о них – что же? Судьба их темна.

Но помнят все их имена.

Забыты их дела и дни,

Но знают все, что любили они.

Все знают от мала до велика

О страсти Азры и Вамика.

Книга книг – любовь, и в мире

Книги нет чудесней.

Я читал ее усердно.

Радости – две, три странички,

Много глав – разлука.

Снова встреча – лишь отрывок,

Маленькая главка.

Целые тома печали

С приложеньем объяснений

Долгих, скучных, бесполезных.

Низами! – Ты в заключенье

Все же верный ход нашел,

Кто решит неразрешимое?

Любящие – если снова

Вместе и навеки.

Были губы, взор – она влекла

И целуя, и лаская.

Ножки стройны, грудь бела,

Были упоенья рая.

Были? – Да. – В каком краю?

В том! Вошла, околдовала,

Отдалась – и жизнь мою

К сновиденью приковала.

Был и я в плену волос,

Бредил ими смладу.

Как и ты, Хафиз, твой друг

Знал любви усладу.

Но сплетают косу те,

Кто длинноволосы, —

В битвах юной красоте

Шлемом служат косы.

И, опомнясь, все бегут,

Зная козни эти.

Но бегут из тяжких пут

В ласковые сети.

В кудрях – как в нимбе. И когда в тиши

Любимую на сердце я покою,

Перебирая кудри ей рукою —

Я обновлен до глубины души.

Целую губы, щеку или бровь,

И вновь рожден, и ранен в сердце вновь.

А пятизубый гребень что ж без дела?

Ему бы в кудри погрузиться смело!

Ушко в игру вовлечено,

Так бестелесно, так бесплотно,

Но к ласке клонится охотно —

Когда ж волос ее руно

Волнуешь, их перебирая,

Игра для вечности, для рая!

Хафиз, и ты играл не раз,

И мы играем в добрый час.

Что ж, твоим смарагдам снова

И перстам хвалу начать?

Часто нужно молвить слово,

Чаще надо промолчать.

Коль скажу я, что для зренья

Лучший цвет – зеленый цвет,

Не пугай, что нет спасенья

От каких-то страшных бед.

Все ж тебе читать бы надо:

Чем могущественна ты?

«Ведь в тебе не меньше яда,

Чем в смарагде – доброты!»

Ах, голубка, в книге тесной

Песни пленницами стали,

Те, что в шири поднебесной

И парили, и летали.

Время губит все в подлунной,

Только им прожить века.

Как любовь, пребудет юной

Песни каждая строка.

В полночь рыдал и стонал я,

Что нет тебя со мною,

Но призраки ночи пришли,

И стало мне стыдно.

«Ночные призраки, – вскрикнул я, —

Смотрите, стенаю и плачу —

Я, тот, кого вы видали

Всегда спокойно спящим.

Великим дарам я не рад,

Но не считайте глупым

Того, кто считался мудрым».

Великий урон испытал я!

Но призраки ночные,

Немало подивившись,

Проплыли мимо.

Глупец я или мудрец —

Было им так безразлично!

«Да что за связь – уразумей!

Любовь – и девица, что стала твоей.

Вот я бы не радовался нисколько:

Она тебе льстит умело – и только!»

А мне и довольно – ведь я уже стар,

И мне извиненье – простой расчет:

Любовь, конечно, свободный дар,

А лесть от преклоненья идет.

О, как я счастлив!

Брожу по стране,

Где и Хут-хута можно встретить.

Ищу на камнях отпечатки

Раковин древнего моря —

Здесь-то и бегал Хут-хут,

Распуская свой венчик,

Задорно красуясь,

Живой,

Шутя о покойниках тонко.

«Хут-хут, – сказал я, – и вправду

Ты очень красивая птица.

Беги скорей, Удод,

Беги к моей любимой.

Скажи ей, что я

Принадлежу ей навеки.

Ведь бегал же ты когда-то,

Словно хороший сводник,

От Соломона к царице Савской

И от нее к Соломону».

«Ты весь истерзан и весел вновь,

Поешь, как пел искони».

И мне и песням враждебна любовь.

Мне в эти тяжелые дни

Так тяжки любовные речи.

Не так ли горящие свечи

И светят, и тают, – взгляни!

Искала любовная боль забытье,

Хотела забыться в пустыне.

Нашла опустевшее сердце мое

И в нем угнездилась отныне.

Кто вольной пташке прикажет

Не петь, облетая поля?

И кто запретит трепыхаться

Овце под рукой стригаля?

Когда мне шерсть остригают,

Я разве бываю сердит?

Сержусь я лишь, если цирюльник

Испортит стрижкой мой вид.

И кто ж запретит мне песни

Лазурной петь вышине,

Лишь облакам доверяя,

Как больно ты сделала мне?

О глазах моей любимой

Мир толкует и судачит.

Я один, я точно знаю,

Знаю все, что взгляд их значит.

Это значит: вот мой милый,

А совсем не тот, который…

Люди добрые, оставьте

Ваши сплетни, ваши споры!

Да, в необоримой силе

Глаз ее – одно желанье:

Чтоб любимый догадался,

Где, когда у них свиданье.

«Мы, любители клубнички,

Ищем, кто твоя зазноба,

Сколько дядей приобрел ты,

А верней сказать, вы оба?

Ибо то, что ты влюбился,

Видно с первого же взгляда.

Но что ты любим – вот это

Нам еще проверить надо».

Люди добрые, ну что вы!

Вход ей вольный, не взыщите!

Нет ее – вы чтите призрак,

Есть она – вы все дрожите.

Но Шехабэддин недаром

Снял бурнус на Арафате,

И не глуп, кто так поступит,

Если это будет кстати.

Коль по имени кого-то

Пред его любимой кликнешь,

Или перед царским троном,

То уж выше нет почета.

Был предсмертный крик Меджнуна

Криком боли нестерпимой:

«Вы мое забудьте имя

Пред Лейли, моей любимой».

Так в необоримом гневе

К нам пришел Мороз. Овеял

Все и вся дыханьем льдистым

И бушующие распрей

Ветры на людей погнал.

Повелел вершить насилье

Вихрю, колкому от стужи,

Ворвался в совет Тимура

И ему промолвил грозно:

«Усмирись, несчастный, стихни!

Прочь, неправедный владыка!

Долго ль будет жечь твой пламень,

Опалять сердца людские?

Или ты один из духов,

Богом проклятых? Я также!

Ты старик, и я, – и Землю

И людей мертвим мы оба.

Да, ты – Марс, а я – Сатурн,

В единенье – роковые

Вредоносные планеты.

Если ты – души убийца,

Если леденишь ты воздух,

Помни, мой покрепче холод!

Ты ордой своей жестокой

Истребляешь правоверных,

Но придет мой день – найду я,

Видит Бог! – похуже пытку.

И тебя уж – Бог свидетель! —

Не помилую. Бог слышит!

Ты, старик, ни жаром угля,

Никаким огнем декабрьским

Хлада смерти не избудешь».

Чтоб игрою благовоний

Твой порадовать досуг,

Гибнут сотни роз в бутоне,

Проходя горнило мук.

За флакон благоуханий,

Что, как твой мизинец, мал,

Целый мир существований

Безымянной жертвой пал, —

Сотни жизней, что дышали

Полнотою бытия

И, волнуясь, предвкушали

Сладость песен соловья.

Но не плачь, из их печали

Мы веселье извлечем.

Разве тысячи не пали

Под Тимуровым мечом!

Создает воров не случай,

Сам он вор, и вор – вдвойне:

Он украл доныне жгучий

След любви, что тлел во мне.

Все, чем дни мои богаты,

Отдал он тебе сполна.

Возврати хоть часть утраты,

Стал я нищ, и жизнь бедна.

Но уже алмазом взгляда

Приняла ты все мольбы,

И, твоим объятьям радо,

Сердце новой ждет судьбы.

Все мне дал ты нежным взором,

Мне ли случай осуждать!

Если вдруг он вышел вором,

Эта кража – благодать.

Но ведь сам, без всякой кражи,

Стал ты мой, как я – твоя.

Мне приятней было б даже,

Если б вором вышла я.

Дар твой щедр и смел обычай,

Но и в выигрыше ты:

Все ты взял – покой девичий,

Жар душевной полноты.

Полюбил – и стал богатым.

Ты ли нищий? Не шути!

Если ты со мною, Хатэм,

Счастья выше не найти.

Плыл мой челн – и в глубь Евфрата

Соскользнуло с пальца вдруг

То кольцо, что мне когда-то

Подарил мой нежный друг.

Это снилось мне. Багряный

Пронизал листву рассвет.

Истолкуй мой сон туманный

Ты, Провидец, ты, Поэт!

Так и быть, я истолкую.

Помнишь, быль я рассказал,

Как кольцо в лазурь морскую

Дож Венеции бросал.

А твое – тот сон чудесен! —

Пусть Евфрат хранит на дне.

Сколько тысяч дивных песен

Эта быль навеет мне!

Я ходил путем песчаным

Из Дамаска в Индостан,

Чтобы с новым караваном

Добрести до новых стран.

Ты же дух мой обручила

С духом этих скал и струй,

Чтоб не смерть нас разлучила,

А последний поцелуй.

Знаю, как мужчины смотрят:

Каждый говорит, что любит,

Что сойдет с ума, страдает,

Да и разное другое,

Чем нас, девушек, прельщают.

Это все мне безразлично,

Это все меня не тронет,

Но как только взглянет Хатэм,

День становится светлей!

Эту – говорит он взором —

Не сравню ни с кем на свете.

Вижу: лилии, фиалки,

Всех садов краса и гордость,

Поднялись украсить Землю,

И украшенной – как чуду —

Можно только изумляться.

В ней восторг, благословенье,

Исцеление, здоровье.

Но увидевший Зулейку

Исцеленьем сердца болен,

Исцелен его недугом

И глядит на мир с улыбкой,

Как вовек не улыбался.

А Зулейка в нежном взоре

Слышит вечное: «Такую

Не сравню ни с кем на свете».