Лесной царь - читать онлайн

Лежу я в потоке на камнях. Как рад я!

Идущей волне простираю объятья,

И дружно теснится она мне на грудь;

Но, легкая, снова она упадает,

Другая приходит, опять обнимает:

Так радости быстрой чредою бегут!

Напрасно влачишь ты в печали томящей

Часы драгоценные жизни летящей

Затем, что своею ты милой забыт.

О, пусть возвратится пора золотая!

Так нежно, так сладко целует вторая, —

О первой не будешь ты долго грустить.

Вот с избушкой я прощаюсь,

Где любовь моя живет,

И бесшумно пробираюсь

Под лесной полночный свод.

Лунный луч, дробясь, мерцает

Меж дубами по кустам,

И береза воссылает

К небу сладкий фимиам.

Как живительна прохлада

Этой ночи здесь, в тиши!

Как целебна тут отрада

Человеческой души!

Эта ночь томит, врачуя,

Но и тысяч равных ей

Не сменяю на одну я

Милой девушки моей.

Вчера я долго веселился,

Смотря, как мотылек

Мелькал на солнышке, носился

С цветочка на цветок.

И милый цвет его менялся

Всечасно предо мной.

То алой тенью отливался,

То нежной, голубой.

Я вслед за ним… но он быстрее

Виляет и кружит.

И вижу – вдруг, прильнув в лилее,

Недвижимый блестит.

Бегу… И мой летун вертлявый

Дрожит в моих руках.

Но где же блеск его румяный,

Где краски на крылах?

Увы! коснувшись к ним перстами,

Я стер их нежный цвет;

И мотылек… он все с крылами,

Но красоты уж нет.

«Так наслажденье изменяет! —

Вздохнувши, я сказал, —

Пока не тронуто – блистает;

Дотронься! – блеск пропал!»

Послал я средь сего листочка

Из мелких колец тонку нить:

Искусная сия цепочка

Удобна грудь твою покрыть.

Позволь с нежнейшим дерзновеньем

Обнять твою ей шею вкруг;

Захочешь – будет украшеньем;

Не хочешь – спрячь ее в сундук.

Иной ведь на тебя такую

Наложит цепь, что, ах, грузна:

Обдумай мысль сию простую,

Красавица! – и будь умна.

В покое сна, вдали от пира,

Эрот сидит и каждый миг

Трепещет, чтобы к ложу мира

Взор любопытный не проник.

И огонек едва мерцает

Пред ним в священной тишине,

И фимиам благоухает,

Чтоб насладились вы вполне.

И как дрожишь ты, час почуя,

Когда гостей уходит хор;

Горишь ты весь, ее целуя;

Она молчит, потупя взор.

Желаньем грудь твоя пылает;

Спешишь в святилище ты с ней —

И огонек едва мерцает,

Светясь бледнее и бледней.

И грудь ее дрожит, волнуясь, —

И нет в ней строгости былой:

Она умолкла, повинуясь;

Быть смелым – долг отныне твой!

Эрот поспешно помогает

Тебе сорвать одежды с ней —

И шаловливо закрывает

Глаза рукою поскорей.

Закрой, Зевес, парами облаков

Твое разгневанное небо

И забавляйся, как мальчишка,

Сбивающий головки у волчцов,

Громи дубы и горные вершины;

Моя земля

Останется за мной,

И хижина, что создал я, не ты,

И мой очаг,

Чей жгучий пламень

В тебе тревожит зависть.

Не знаю я под солнцем ничего

Ничтожней вас, богов!

Дыханием молитв

И данью жертв

Свое величие питаете вы скудно,

И умерли бы вы,

Когда бы нищие и дети

В себе не тешили бессмысленных надежд.

Когда я был ребенком,

Когда кругом не видел ясно ничего,

Тогда, в бессилии, блуждающие взоры

Я к солнцу устремлял,

Как будто там, вверху,

Был чей-то слух, чтоб внять моим мольбам,

И чье-то сердце, как мое,

Горело жалостью, тоскуя с огорченным.

Кто мне помог

В борьбе с надменностью титанов?

Кто спас меня от смерти,

Спас от рабства?

Не ты ли все само свершило,

Священным пламенем пылающее сердце?

И благодарностью напрасной

Не ты ли, юное, горело

Тому, кто дремлет в небесах?

Мне чтить тебя? За что?

Усладил ли ты скорби

Утомленного?

Осушил ли ты слезы

Огорченного?

И разве меня

Не создало мужем

Всесильное время

И судьба довременная,

Мои и твои повелители?

Не мнил ли ты, что я

Возненавижу жизнь,

Бегу в пустыни,

Увидя, что не все исполнились надежды,

Не все мечты цветами зацвели?

Я здесь сижу,

Творю людей,

Подобных мне,

Я здесь творю иное поколенье,

Что будет плакать, и томиться,

И ликовать, и бурно наслаждаться,

И презирать тебя,

Как я!

Ну, скорей, Кронос,

Шумной рысью все вперед!

Вниз по горе все дорога.

Что ж?.. Голова у меня

С тихой езды закружилась.

Живо, хоть тряско, вперед

Рысью по камням и кочкам

В жизнь поскорей выезжай!

Ну! уж опять ты

Шагом несносным с трудом

В гору поехал, ленивый!

Ну же, проснись – и пошел

Кверху, стремясь и надеясь!

Взгляд необъятный, но чудный,

Взгляд, открывающий жизнь, —

Вдаль, вниз и вверх через горы

Вечный проносится дух

С предчувствием вечной жизни.

В сторону манит тебя

Тень под навесом,

Манит живительный взор

Девы, что тут, у порога.

Здесь наслаждайся. О, мне,

Дева, шипящий напиток!

Мне жизни исполненный взор!

Вниз поскорее поедем —

Солнце садится, смотри!

Едем, пока меня, старца,

Холод не о́бдал болот,

Кости дрожать не заставил,

Зубы об зубы стучать.

Ты меня, светом последним

Дня упоенным, вези;

Море огня перед взором

Мутным моим ты разлей —

Пусть ослепленный доеду

К Тартара мрачным вратам.

Дядя! труби же ты в рог свой,

Громкую рысь протруби,

Оркус чтоб слышал: мы едем,

Тотчас у двери бы нас

Принял радушный хозяин.

Благослови Господь,

Тебя, младая мать,

И тихого младенца,

Приникшего к груди твоей.

Здесь, под скалою,

В тени олив твоих приютных,

Сложивши ношу, отдохну

От зноя близ тебя.

Скажи мне, странник,

Куда в палящий зной

Ты пыльною идешь дорогой?

Товары ль городские

Разносишь по селеньям?

Ты улыбнулся, странник,

На мой вопрос.

Товаров нет со мной.

Но вечер холодеет.

Скажи мне, поселянка,

Где тот ручей,

В котором жажду утоляешь?

Взойди на верх горы:

В кустарнике, тропинкой

Ты мимо хижины пройдешь,

В которой я живу;

Там близко и студеный ключ,

В котором жажду утоляю.

Следы создательной руки

В кустах передо мною.

Не ты сии образовала камни,

Обильно-щедрая природа.

Иди вперед.

Покрытый мохом архитрав!

Я узнаю тебя, творящий гений!

Твоя печать на этих мшистых камнях.

Все дале, странник.

И надпись под моей ногою!

Ее затерло время!

Ты удалилось,

Глубоко врезанное слово,

Рукой творца немому камню

Напрасно вверенный свидетель

Минувшего богопочтенья.

Дивишься, странник,

Ты этим камням?

Подобных много

Близ хижины моей.

Где? где?

Там, на вершине,

В кустах.

Что вижу? Музы и хариты.

То хижина моя.

Обломки храма!

Вблизи бежит

И ключ студеный,

В котором воду мы берем.

Не умирая, веешь

Ты над своей могилой,

О гений! над тобою

Обрушилось во прах

Твое прекрасное созданье…

А ты бессмертен.

Помедли, странник, я подам

Кувшин, напиться из ручья.

И плющ обвесил

Твой лик божественно-прекрасный.

Как величаво

Над этой грудою обломков

Возносится чета столбов!

А здесь их одинокий брат.

О, как они,

В печальный мох одев главы священны,

Скорбя величественно, смотрят

На раздробленных

У ног их братий!

В тени шиповников зеленых,

Под камнями, под прахом

Лежат они, и ветер

Травой над ними шевелит.

Как мало дорожишь, природа,

Ты лучшего созданья своего

Прекраснейшим созданьем!

Сама святилище свое

Бесчувственно ты раздробила

И терн посеяла на нем.

Как спит младенец мой!

Войдешь ли, странник,

Ты в хижину мою

Иль здесь, на воле отдохнешь?

Прохладно. Подержи дитя,

А я кувшин водой наполню.

Спи, мой малютка, спи.

Прекрасен твой покой…

Как тихо дышит он,

Исполненный небесного здоровья.

Ты, на святых остатках

Минувшего рожденный!

О, будь с тобой его великий гений!

Кого присвоит он,

Тот в сладком чувстве бытия

Земную жизнь вкушает.

Цвети ж надеждой,

Весенний цвет прекрасный!

Когда же отцветешь,

Созрей на солнце благодатном

И дай богатый плод.

Услышь тебя Господь!.. А он все спит.

Вот, странник, чистая вода

И хлеб; дар скудный, но от сердца.

Благодарю тебя.

Как все цветет кругом

И живо зеленеет!

Мой муж придет

Через минуту с поля

Домой. Останься, странник,

И ужин с нами раздели.

Жилище ваше здесь?

Здесь, близко этих стен

Отец нам хижину построил

Из кирпичей и каменных обломков.

Мы в ней и поселились.

Меня за пахаря он выдал

И умер на руках у нас…

Проснулся ты, мое дитя?

Как весел он! Как он играет!

О милый!

О вечный сеятель, природа,

Даруешь всем ты сладостную жизнь,

Всех чад своих, любя, ты наделила

Наследством хижины приютной!

Высоко на карнизе храма

Селится ласточка, не зная,

Чье пышное созданье застилает,

Лепя свое гнездо.

Червяк, заткав живую ветку,

Готовит зимнее жилище

Своей семье.

А ты среди великих

Минувшего развалин

Для нужд своих житейских

Шалаш свой ставишь, человек,

И счастлив над гробами.

Прости, младая поселянка.

Уходишь, странник?

Да Бог благословит

Тебя и твоего младенца!

Прости же, добрый путь!

Скажи, куда ведет

Дорога этою горою?

Дорога эта в Кумы.

Далек ли путь?

Три добрых мили.

Прости!

О, будь моим вождем, природа,

Направь мой страннический путь!

Здесь над гробами

Священной древности скитаюсь.

Дай мне найти приют,

От хладов севера закрытый,

Чтоб зной полдневный

Топо́левая роща

Веселой сенью овевала.

Когда ж в вечерний час,

Усталый, возвращусь

Под кров домашний,

Лучом заката позлащенный, —

Чтоб на порог моих дверей

Ко мне навстречу вышла

Подобно милая подруга

С младенцем на руках.

С утеса молодой орел

Пустился на добычу;

Стрелок пронзил ему крыло —

И с высоты упал

Он в масличную рощу.

Там он томился

Три долгих дня,

Три долгих ночи

И содрогался

От боли; наконец

Был исцелен

Живительным бальзамом

Всеисцеляющей природы.

Влекомый хищничеством смелым,

Приют покинул свой:

Он хочет крылья испытать.

Увы! они едва

Его подъемлют от земли —

И он, в унынии глубоком,

Садится отдохнуть

На камне у ручья.

Он смотрит на вершину дуба,

На солнце, на далекий

Небесный свод —

И в пламенных его глазах

Сверкают слезы.

Поблизости, между олив,

Крылами тихо вея,

Летали голубь и голубка.

Они к ручью спустились

И там по золотому

Песку гуляли вместе.

Водя кругом

Пурпурными глазами,

Голубка наконец

Приметила сидящего в безмолвном

Унынии орла.

Она товарища тихонько

Крылом толкнула,

Потом, с участием сердечным

Взглянувши на страдальца,

Ему сказала:

«Ты унываешь, друг!

О чем же? Оглянись – не все ли,

Что нам для счастья

Простого нужно,

Ты здесь имеешь?

Не дышат ли вокруг тебя

Благоуханием оливы?

Не защищают ли зеленой

Прозрачной сению своей

Они тебя от зноя?

И не прекрасно ль блещет

Здесь вечер золотой

На мураве и на игривых

Струях ручья?

Ты здесь гуляешь по цветам,

Покрытым свежею росою,

Ты можешь пищу

Сбирать с кустов и жажду

В струях студеных утолять.

О друг, поверь,

Умеренность – прямое счастье!

С умеренностью мы

Везде и всем довольны».

«О, мудрость, – прошептал орел,

В себя сурово погрузившись, —

Ты рассуждаешь, как голубка».

Сердце, сердце, что такое?

Что смутило жизнь твою?

Что-то странное, чужое, —

Я тебя не узнаю!

Все прошло, что ты любило,

Все, о чем ты так грустило,

Труд и отдых – все прошло.

До чего уже дошло!

Иль тебя цветком росистым

Эта девственность чела,

Взором кротким, нежно-чистым,

Своевольно увлекла?

Вдруг хочу от ней укрыться,

Встрепенуться, удалиться,

Но мой путь еще скорей

Вновь – увы! – приводит к ней!

И меня на нити тонкой,

Безнаказанно шутя,

Своенравною ручонкой

Держит девочка-дитя.

Красоты волшебной сила

Круг заветный очертила.

Что за странность – как во сне!

О любовь, дай волю мне!

О, зачем влечешь меня в веселье,

В роскошь людных зал?

Я ли в скромной юношеской келье

Радостей не знал?

Как любил я лунными ночами,

В мирной тишине,

Грезить под скользящими лучами,

Точно в полусне!

Сном о счастье, чистом и глубоком,

Были все мечты.

И во тьме пред умиленным оком

Возникала ты.

Я ли тот, кто в шуме света вздорном,

С чуждою толпой,

Рад сидеть хоть за столом игорным,

Лишь бы быть с тобой!

Нет, весна не в блеске небосвода,

Не в полях она.

Там, где ты, мой ангел, там природа,

Там, где ты, – весна.

И силу в грудь, и свежесть в кровь

Дыханьем вольным пью.

Как сладко, мать-природа, вновь

Упасть на грудь твою!

Волна ладью в размер весла

Качает и несет,

И с вышних гор сырая мгла

Навстречу нам плывет.

Взор мой, взор, зачем склоняться?

Или сны златые снятся?

Прочь ты, сон, хоть золотой, —

Здесь любовь и жизнь со мной!

На волнах сверкают

Тысячи звезд сотрясенных,

В дымном небе тают

Призраки гор отдаленных,

Ветерок струится

Над равниною вод,

И в залив глядится

Дозревающий плод.

Тучней зеленейте,

Виноградные лозы,

Взбираясь к окну моему!

Полней наливайтесь,

Густые гроздья, и зрейте

Быстрее, пышнее!

Вас греет,

Как лоно матери,

Прощальный взор солнца;

Вас обвевает

Плодотворящая ласка

Благого неба;

Вас освежает

Дружественный месяц;

Вас орошают

Из этих глаз

Крупные слезы.

О мой Творец! О Боже мой,

Взгляни на грешную меня:

Я мучусь, я больна душой,

Изрыта скорбью грудь моя.

О мой Творец! велик мой грех,

Я на земле преступней всех!

Кипела в нем младая кровь;

Была чиста его любовь;

Но он ее в груди своей

Таил так свято от людей.

Я знала все… О Боже мой,

Прости мне, грешной и больной.

Его я муки поняла;

Улыбкой, взором лишь одним

Я б исцелить его могла,

Но я не сжалилась над ним.

О мой Творец, велик мой грех,

Я на земле преступней всех!

Томился долго, долго он,

Печалью тяжкой удручен;

И умер, бедный, наконец…

О Боже мой, о мой Творец,

Ты тронься грешницы мольбой,

Взгляни, как я больна душой!

На старой башне, у реки,

Дух рыцаря стоит

И, лишь завидит челноки,

Приветом их дарит:

«Кипела кровь и в сей груди,

Кулак был из свинца,

И богатырский мозг в кости,

И кубок до конца!

Пробушевал полжизни я,

Другую проволок:

А ты плыви, плыви, ладья,

Куда несет поток!»

Есть место: близ тропы глухой,

В лесу пустынном, среди поляны,

Где вьются вечером туманы,

Осеребренные луной…

Мой друг! ты знаешь ту поляну;

Там труп мой хладный ты зарой,

Когда дышать я перестану!

Могиле той не откажи

Ни в чем, последуя закону;

Поставь над нею крест из клену

И дикий камень положи;

Когда гроза тот лес встревожит,

Мой крест пришельца привлечет;

И добрый человек, быть может,

На диком камне отдохнет.

Снова лес и дол покрыл

Блеск туманный твой:

Он мне душу растворил

Сладкой тишиной.

Ты блеснул – и просветлел

Тихо темный луг:

Так улыбкой наш удел

Озаряет друг.

Скорбь и радость давних лет

Отозвались мне —

И минувшего привет

Слышу в тишине.

Лейся, мой ручей, стремись!

Жизнь уж отцвела.

Так надежды пронеслись;

Так любовь ушла.

Ах! то было и моим,

Чем так сладко жить,

То, чего, расставшись с ним,

Вечно не забыть.

Лейся, лейся, мой ручей,

И журчанье струй

С одинокою моей

Лирой согласуй.

Счастлив, кто от хлада лет

Сердце охранил,

Кто без ненависти свет

Бросил и забыл —

Кто делит с душой родной,

Втайне от людей,

То, что презрено толпой

Или чуждо ей.

Ты, что с неба и вполне

Все страданья укрощаешь

И несчастного вдвойне

Вдвое счастьем наполняешь!

Ах, к чему вся скорбь и радость, —

Истомил меня мой путь;

Мира сладость,

Низойди в больную грудь.

Когда престарелый

Святой наш Отец

Из тучи грохочущей

Сеет на землю

Палящие молнии,

К последнему краю

Одежд улетающих

Я льну, их лобзая,

С младенческим трепетом

В верной груди.

Ибо с богами

Не должен равняться

Никто из людей.

Когда ж дерзновенный

До неба воспрянет,

Головою коснется

Отдаленнейших звезд, —

Не найдет он опоры

Для неверной стопы

И начнет колебаться,

И тучи с ветрами

Им будут играть.

Если ж стоит он

Ногою упорной,

Как на прочной твердыне,

На могучей земле, —

В стремлении к небу

Он только сравнится

С виноградной лозою

Или с дубом седым.

Что отличает людей от богов?

Пред богами проходят

Многократные волны,

Бесконечный поток:

Нас волна поднимает,

Нас волна поглощает,

И мы тонем в волне.

Узкою цепью

Вкруг нашей жизни

Вьется кольцо.

Поколенья приходят,

Поколенья уходят,

Постепенно сплетаясь

Бесконечною цепью

По кольцу бытия.

Прав будь, человек,

Милостив и добр:

Тем лишь одним

Отличаем он

От всех существ,

Нам известных.

Слава неизвестным,

Высшим, с нами

Сходным существам!

Его пример нас

Верить им учит.

Безразлична

Природа-мать.

Равно светит солнце

На зло и благо,

И для злодея

Блещут, как для лучшего,

Месяц и звезды.

Ветр и потоки,

Громы и град,

Путь совершая,

С собой мимоходом

Равно уносят

То и другое.

И счастье, так

Скитаясь по миру,

Осенит – то мальчика

Невинность кудрявую,

То плешивый

Преступленья череп.

По вечным, железным,

Великим законам

Всебытия мы

Должны невольно

Круги совершать.

Человек один

Может невозможное:

Он различает,

Судит и рядит,

Он лишь минуте

Сообщает вечность.

Смеет лишь он

Добро наградить

И зло покарать,

Целить и спасать,

Все заблудшее, падшее

К пользе сводить.

И мы бессмертным

Творим поклоненье,

Как будто людям,

Как в большем творившим,

Что в малом лучший

Творит или может творить.

Будь же прав, человек,

Милостив и добр!

Создавай без отдыха

Нужное, правое!

Будь нам прообразом

Провидимых нами существ.

Молюсь споспешнице Надежде:

Присутствуй при трудах моих!

Не дай мне утомиться прежде,

Пока я не окончу их!

Так! верю я, что оправдится

Твой утешительный глагол:

Терпенье лишь – труд наградится;

Безветренный отсадок гол

Даст некогда плоды и листьем осенится.

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты!

Бежит волна, шумит волна!

Задумчив, над рекой

Сидит рыбак; душа полна

Прохладной тишиной.

Сидит он час, сидит другой;

Вдруг шум в волнах притих…

И влажною всплыла главой

Красавица из них.

Глядит она, поет она:

«Зачем ты мой народ

Манишь, влечешь с родного дна

В кипучий жар из вод?

Ах! если б знал, как рыбкой жить

Привольно в глубине,

Не стал бы ты себя томить

На знойной вышине.

Не часто ль солнце образ свой

Купает в лоне вод?

Не свежей ли горит красой

Его из них исход?

Не с ними ли свод неба слит

Прохладно-голубой?

Не в лоно ль их тебя манит

И лик твой молодой?»

Бежит волна, шумит волна…

На берег вал плеснул!

В нем вся душа тоски полна,

Как будто друг шепнул!

Она поет, она манит —

Знать, час его настал!

К нему она, он к ней бежит…

И след навек пропал.

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв его, держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —

«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:

Он в темной короне, с густой бородой». —

«О нет, то белеет туман над водой». —

«Дитя, оглянися! Младенец, ко мне!

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

Из золота слиты чертоги мои». —

«Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы и радость сулит». —

«О нет, мой младенец, ослышался ты:

То ветер, проснувшись, колыхнул листы». —

«Ко мне, мой младенец! В дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей,

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять». —

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:

Мне – вижу – кивают из темных ветвей». —

«О нет, все спокойно в ночной глубине:

То ветлы седые стоят в стороне». —

«Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой!» —

«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать!»

Ездок оробелый не скачет – летит…

Младенец тоскует, младенец кричит…

Ездок погоняет, ездок доскакал…

В руках его мертвый младенец лежал.

«Что там за звуки пред крыльцом?

За гласы пред вратами?

В высоком тереме моем

Раздайся песнь пред нами!..»

Король сказал, и паж бежит.

Вернулся паж, король гласит:

«Скорей впустите старца!»

«Хвала вам, витязи, и честь,

Вам, дамы, обожанье!..

Как звезды в небе перечесть?

Кто знает их названья?

Хоть взор манит сей рай чудес,

Закройся взор, не время здесь

Вас праздно тешить, очи!»

Седой певец глаза смежил

И в струны грянул живо,

У смелых взор смелей горит,

У жен поник стыдливо…

Пленился царь его игрой

И шлет за цепью золотой —

Почтить певца седого.

«Златой мне цепи не давай.

Награды сей не стою,

Ее ты рыцарям отдай

Бесстрашным среди бою,

Отдай ее своим дьякам,

Прибавь к их прочим тяготам

Сие златое бремя!..

По божьей воле я пою

Как птичка в поднебесье,

Не чая мзды за песнь свою —

Мне песнь сама возмездье!

Просил бы милости одной:

Вели мне кубок золотой

Вином наполнить светлым!»

Он кубок взял и осушил

И слово молвил с жаром:

«Тот дом сам Бог благословил,

Где это – скудным даром!

Свою вам милость Он пошли

И вас утешь на сей земли,

Как я утешен вами!»

Кто воротит мне дни блаженные,

Дни крылатые, страсти первенца?

Кто воротит мне хоть один часок

Драгоценного того времени?

Каждый день болит сердце бедное,

Каждый день грущу о минувших днях…

Кто воротит мне хоть один часок

Драгоценного того времени?

Вы мне жалки, звезды-горемыки!

Так прекрасны, так светло горите,

Мореходцу светите охотно,

Без возмездья от богов и смертных!

Вы не знаете любви и ввек не знали!

Неудержно вас уводят Оры

Сквозь ночную беспредельность неба.

О, какой вы путь уже свершили

С той поры, как я в объятьях милой

Вас и полночь сладко забываю!

Кого полюбишь ты – всецело

И весь, о Лидия, он твой,

Твой всей душой и без раздела!

Теперь мне жизнь, что предо мной

Шумит, и мчится, и сверкает,

Завесой кажется прозрачно-золотой,

Через которую лишь образ твой сияет

Один – во всех своих лучах,

Во всем своем очарованье,

Как сквозь дрожащее полярное сиянье

Звезда недвижная в глубоких небесах…

Кто ж уврачует того,

Ядом кому стал бальзам,

Кто из избытка любви

Выпил ненависть к ближним?

Про́зренный, став презирающим,

Тайно достоинство он

Только изводит свое

В самолюбивом стремленье.

Душа человека

Волнам подобна:

С неба нисходит,

Стремится к небу;

И вечной премене

Обречена:

Снова должна

К земле обратиться.

С крутой скалы

Бежит ручей

И влажной пылью

Сребрит долины.

Но, заключен в пределы,

С журчаньем кротким,

Все тише, тише

Катится вглубь.

Крутые ль утесы

Ему поставляют

К паденью препоны —

Нетерпеливый,

Он пену вздымает

И льется по ним,

Как по ступеням,

В бездну!

В гладкой постели долину

Он пробегает;

А в зеркальном море

Звездное небо горит.

Ветер, мо́ря

Кроткий любовник, —

Ветер из глубины

Волны вздымает.

О душа человека,

Как волнам ты подобна!

О судьба смертных,

Как ты подобна ветрам!

Ты знаешь ли край, где лимонные рощи цветут,

Где в темных листах померанец, как золото, рдеет,

Где сладостный ветер под небом лазоревым веет,

Где скромная мирта и лавр горделивый растут?

Ты знаешь ли край тот? Туда бы с тобой,

Туда бы ушла я, мой друг дорогой!

Ты знаешь ли дом? Позолотою яркой блестя,

На легких колоннах вздымается пышная зала…

Статуи стоят и глядят на меня с пьедестала:

«Дитя мое бедное! Что с тобой сталось, дитя?»

Ты знаешь ли дом тот? Туда бы с тобой,

Туда бы ушла я, возлюбленный мой!

Ты знаешь ли гору? Там в тучах тропинка видна;

Там мул себе путь пробивает в туманах нагорных;

Там змеи гнездятся в пещерах и пропастях черных;

Там рушатся скалы и плещет на скалы волна.

Ты знаешь ту гору? Туда мы с тобой,

Туда мы умчимся, отец мой родной!

Тишина легла на воды,

Без движенья море спит,

И с досадой корабельщик

На поверхность вод глядит:

Ветр не веет благодатный,

Тишина, как смерть, страшна,

На пространстве необъятном

Не поднимется волна.

Туманы редеют,

Безоблачно небо,

Опять пробуждает

Эол тишину.

Шумя, ветер веет,

Спешит корабельщик

Скорее, скорее;

Колеблются волны,

Ясней отдаленность,

Уж берег в виду.

Все возвещает тебя:

Встанет ли ясное солнце —

Жду: за ним следом и ты!

Вступишь ли в сад ароматный —

Роза ты лучшая в нем,

Лилии нет тебя краше!

В пляске ли кружишься ты —

Вечные звезды, блистая,

Кружатся вместе с тобой.

Ночь! о, скорее бы ночь!

Кроткого лунного света

Сладостней ты и светлей.

Очаровательная ты,

Солнце, предмет поклоненья

Месяца, звезд и цветов!

Солнце – и мне просияй

Радостью дней благодатных

Жизни и вечной любви!

Блеснет заря, и все в моем мечтанье

Лишь ты одна,

Лишь ты одна, когда поток в молчанье

Сребрит луна.

Я зрю тебя, когда летит с дороги

И пыль и прах

И с трепетом идет пришлец убогий

В глухих лесах.

Мне слышится твой голос несравненный

И в шуме вод;

Под вечер он к дубраве оживленной

Меня зовет.

Я близ тебя; как ни была б далеко,

Ты все ж со мной.

Взошла луна. Когда б в сей тьме глубокой

Я был с тобой!

Что юный год дает цветам —

Их девственный румянец,

Что зрелый год дает плодам —

Их царственный багрянец,

Что нежит взор и веселит,

Как перл в морях цветущий,

Что греет душу и живит,

Как нектар всемогущий;

Весь цвет сокровищниц мечты,

Весь полный цвет творенья

И, словом, небо красоты

В лучах воображенья —

Все, все поэзия слила

В тебе одной, Саконтала.

Магадев, земли владыка,

К нам в шестой нисходит раз,

Чтоб от мала до велика

Самому изведать нас;

Хочет, в странствованье трудном,

Скорбь и радость испытать,

Чтоб судьею правосудным

Нас карать и награждать.

Он, путником город обшедши усталым,

Могучих проникнув, прислушавшись к малым,

Выходит в предместье свой путь продолжать.

Вот стоит под воротами,

В шелк и в кольца убрана,

С насурмленными бровями,

Дева падшая одна.

«Здравствуй, дева!» – «Гость, не в меру

Честь в привете мне твоем». —

«Кто же ты?» – «Я баядера

И любви ты видишь дом!..»

Гремучие бубны привычной рукою,

Кружась, потрясает она над собою

И, стан изгибая, обходит кругом.

И, ласкаясь, увлекает

Незнакомца на порог:

«Лишь войди, и засияет

Эта хата, как чертог;

Ноги я твои омою,

Дам приют от солнца стрел,

Освежу и успокою:

Ты устал и изомлел».

И мнимым страданьям она помогает;

Бессмертный с улыбкою все примечает:

Он чистую душу в упадшей прозрел.

Как с рабынею, сурово

Обращается он с ней,

Но она, откинув ковы,

Все покорней и нежней,

И невольно – в жажде вящей

Унизительных услуг —

Чует страсти настоящей

Возрастающий недуг.

Но ведатель глубей и высей вселенной,

Пытуя, проводит ее постепенно

Чрез негу, и страх, и терзания мук.

Он касается устами

Расписных ее ланит —

И нежданными слезами

Лик наемницы облит.

Пала ниц в сердечной боли —

И не надо ей даров,

И для пляски нету воли,

И для речи нету слов.

Но солнце заходит, и мрак наступает;

Убранное ложе чету принимает,

И ночь опустила над ними покров.

На заре, в волненье странном

Пробудившись ото сна,

Гостя мертвым, бездыханным

Видит с ужасом она.

Плач напрасный! Крик бесплодный!

Совершился рока суд —

И брамины труп холодный

К яме огненной несут.

И слышит она погребальное пенье,

И рвется, и делит толпу в исступленье…

«Кто ты? Чего хочешь, безумная, тут?»

С воплем ринулась на землю

Пред возлюбленным своим:

«Я супруга прах объемлю,

Я хочу погибнуть с ним!

Красота ли неземная

Станет пеплом и золой?

Он был мой в лобзаньях рая,

Он и в смерти будет мой!»

Но стих раздается священного хора:

«Несем мы к могиле, несем без разбора

И старость и юность с ее красотой!»

Ты ж ученью Брамы веруй:

Мужем не был он твоим,

Ты зовешься баядерой

И не связана ты с ним!

Только женам овдовелым

Честь сожженья суждена;

Только тень идет за телом,

А за мужем лишь жена!

Раздайтеся, трубы, кимвалы, гремите,

Вы в пламени юношу, боги, примите!

Примите к себе от последнего сна!»

Так, ее страданья множа,

Хор безжалостно поет,

И на лютой смерти ложе,

В ярый огнь, она падет;

Но из пламенного зева

Бог поднялся, невредим,

И в его объятьях дева

К небесам взлетает с ним.

Раскаянье грешных любимо богами,

Заблудших детей огневыми руками

Благие возносят к чертогам своим.

Из Афин в Коринф многоколонный

Юный гость приходит, незнаком;

Там когда-то житель благосклонный

Хлеб и соль водил с его отцом —

И детей они

В их младые дни

Нарекли невестой с женихом.

Но какой для доброго приема

От него потребуют цены?

Он – дитя языческого дома,

А они – недавно крещены!

Где за веру спор,

Там, как ветром сор,

И любовь и дружба сметены!

Вся семья давно уж отдыхает,

Только мать одна еще не спит,

Благодушно гостя принимает

И покой отвесть ему спешит;

Лучшее вино

Ею внесено,

Хлебом стол и яствами покрыт.

И, простясь, ночник ему зажженный

Ставит мать, но ото всех тревог

Уж усталый он и полусонный,

Без еды, не раздеваясь, лег,

Как сквозь двери тьму

Движется к нему

Странный гость бесшумно на порог.

Входит дева медленно и скромно,

Вся покрыта белой пеленой:

Вкруг косы ее, густой и темной,

Блещет венчик черно-золотой.

Юношу узрев,

Стала, оробев,

С приподнятой бледною рукой.

«Видно, в доме я уже чужая, —

Так она со вздохом говорит, —

Что вошла, о госте я не зная,

И теперь меня объемлет стыд;

Спи ж спокойным сном

На одре своем,

Я уйду опять в мой темный скит!»

«Дева, стой, – воскликнул он, – со мною

Подожди до утренней поры!

Вот, смотри, Церерой золотою,

Вакхом вот посланные дары;

А с тобой придет

Молодой Эрот,

Им же светлы игры и пиры!»

«Отступи, о юноша, я боле

Непричастна радости земной;

Шаг свершен родительскою волей:

На одре болезни роковой

Поклялася мать

Небесам отдать

Жизнь мою, и юность, и покой.

И богов веселый рой родимый

Новой веры сила изгнала,

И теперь царит один незримый,

Одному распятому хвала!

Агнцы боле тут

Жертвой не падут,

Но людские жертвы без числа!»

И ее он взвешивает речи:

«Неужель теперь, в тиши ночной,

С женихом не чаявшая встречи,

То стоит невеста предо мной?

О, отдайся ж мне,

Будь моей вполне,

Нас венчали клятвою двойной!»

«Мне не быть твоею, отрок милый,

Ты мечты напрасной не лелей,

Скоро буду взята я могилой,

Ты ж сестре назначен уж моей;

Но в блаженном сне

Думай обо мне,

Обо мне, когда ты будешь с ней!»

«Нет, да светит пламя сей лампады

Нам Гимена факелом святым,

И тебя для жизни, для отрады

Уведу к пенатам я моим!

Верь мне, друг, о верь,

Мы вдвоем теперь

Брачный пир нежданно совершим!»

И они меняются дарами:

Цепь она спешит златую снять, —

Чашу он с узорными краями

В знак союза хочет ей отдать;

Но она к нему:

«Чаши не приму,

Лишь волос твоих возьму я прядь!»

Полночь бьет – и взор доселе хладный

Заблистал, лицо оживлено,

И уста бесцветные пьют жадно

С темной кровью схожее вино;

Хлеба ж со стола

Вовсе не взяла,

Словно ей вкушать воспрещено.

И фиал она ему подносит,

Вместе с ней он ток багровый пьет,

Но ее объятий как ни просит,

Все она противится – и вот,

Тяжко огорчен,

Пал на ложе он

И в бессильной страсти слезы льет.

И она к нему, ласкаясь, села:

«Жалко мучить мне тебя, но, ах,

Моего когда коснешься тела,

Неземной тебя охватит страх:

Я как снег бледна,

Я как лед хладна,

Не согреюсь я в твоих руках!»

Но, кипящий жизненною силой,

Он ее в объятья заключил:

«Ты хотя бы вышла из могилы,

Я б согрел тебя и оживил!

О, каким вдвоем

Мы горим огнем,

Как тебя мой проникает пыл!»

Все тесней сближает их желанье,

Уж она, припав к нему на грудь,

Пьет его горячее дыханье

И уж уст не может разомкнуть.

Юноши любовь

Ей согрела кровь,

Но не бьется сердце в ней ничуть.

Между тем дозором поздним мимо

За дверьми еще проходит мать,

Слышит шум внутри необъяснимый

И его старается понять:

То любви недуг,

Поцелуев звук,

И еще, и снова, и опять!

И недвижно, притаив дыханье,

Ждет она – сомнений боле нет —

Вздохи, слезы, страсти лепетанье

И восторга бешеного бред:

«Скоро день – но вновь

Нас сведет любовь!» —

«Завтра вновь!» – с лобзаньем был ответ.

Доле мать сдержать не может гнева,

Ключ она свой тайный достает:

«Разве есть такая в доме дева,

Что себя пришельцам отдает?»

Так возмущена,

Входит в дверь она —

И дитя родное узнает.

И, воспрянув, юноша с испугу

Хочет скрыть завесою окна,

Покрывалом хочет скрыть подругу;

Но, отбросив складки полотна,

С ложа, вся пряма,

Словно не сама,

Медленно подъемлется она.

«Мать, о мать, нарочно ты ужели

Отравить мою приходишь ночь?

С этой теплой ты меня постели

В мрак и холод снова гонишь прочь?

Для тебя ужель

Мало и досель,

Что свою ты схоронила дочь?

Но меня из тесноты могильной

Некий рок к живущим шлет назад,

Ваших клиров пение бессильно,

И попы напрасно мне кадят;

Молодую страсть

Никакая власть,

Ни земля, ни гроб не охладят!

Этот отрок именем Венеры

Был обещан мне от юных лет,

Ты вотще во имя новой веры

Изрекла неслыханный обет!

Чтоб его принять,

В небесах, о мать,

В небесах такого бога нет!

Знай, что смерти роковая сила

Не могла сковать мою любовь.

Я нашла того, кого любила,

И его я высосала кровь!

И, покончив с ним,

Я пойду к другим, —

Я должна идти за жизнью вновь!

Милый гость, вдали родного края

Осужден ты чахнуть и завять,

Цепь мою тебе передала я,

Но волос твоих беру я прядь.

Ты их видишь цвет?

Завтра будешь сед,

Русым там лишь явишься опять!

Мать, услышь последнее моленье,

Прикажи костер воздвигнуть нам,

Свободи меня из заточенья,

Мир в огне дай любящим сердцам!

Так из дыма тьмы

В пламе, в искрах мы

К нашим древним полетим богам!»

Старый знахарь отлучился!

Радуясь его уходу,

Испытать я власть решился

Над послушною природой.

Я у чародея

Перенял слова

И давно владею

Тайной колдовства.

Брызни, брызни,

Свеж и влажен,

С пользой жизни,

Ключ из скважин!

Дай скопить воды нам в чане,

Сколько требуется в бане!

Батрака накинь лохмотья,

Старый веник из мочалы.

Ты сегодня на работе

Отдан под мое начало!

Растопырь-ка ноги,

Дерни головой!

По лесной дороге

Сбегай за водой.

Брызни, брызни,

Свеж и влажен,

С пользой жизни,

Ключ из скважин!

Дай скопить воды нам в чане,

Сколько требуется в бане!

Погляди на водоноса!

Воду перелил в лоханки!

И опять в овраг понесся

Расторопнее служанки.

Сбегал уж два раза

С ведрами батрак,

Налил оба таза

И наполнил бак.

Полно! Баста!

Налил всюду.

И не шастай

Больше к пруду!

Как унять готовность эту?

Я забыл слова запрета.

Я забыл слова заклятья

Для возврата прежней стати!

И смеется подлый веник,

Скатываясь со ступенек.

Возвратился скоком

И опять ушел,

И вода потоком

Заливает пол.

Стой, довольно,

Ненавистный!

Или больно

Шею стисну!

Только покосился в злобе,

Взгляд бросая исподлобья.

Погоди, исчадье ада,

Ты ведь эдак дом утопишь!

С лавок льются водопады,

У порога лужи копишь!

Оборотень-веник,

Охлади свой пыл!

Снова стань, мошенник,

Тем, чем прежде был.

Вот он с новою бадейкой.

Поскорей топор я выну!

Опрокину на скамейку,

Рассеку на половины!

Ударяю с маху,

Палка пополам,

Наконец от страха

Отдых сердцу дам.

Верх печали!

О, несчастье!

С полу встали

Обе части,

И, удвоивши усердье,

Воду носят обе жерди!

С ведрами снуют холопы,

Все кругом водой покрыто!

На защиту от потопа

Входит чародей маститый!

«Вызвал я без знанья

Духов к нам во двор

И забыл чуранье,

Как им дать отпор!»

В угол, веник.

Сгиньте, чары.

Ты мой пленник.

Бойся кары!

Духи, лишь колдун умелый

Вызывает вас для дела.

Так я навек с тобой расстался?

Тебя мой не увидит взор?

Но все в душе еще остался

Твой нежный глас и разговор.

Как странник, слыша в утро ясно

Приятный жаворонков свист,

Их ищет взорами напрасно:

Они взвились под э́фир чист.

Так всюду я в тоске блуждаю

Чрез рощи, пажити и луг,

Тебя ищу, к тебе взываю:

«Приди ко мне, любезный друг!»

Что стало со мною,

Что в сердце моем?

Как душен, как тесен

Мой угол, мой дом!

В просторы, где тучи,

Где ветер всегда, —

Туда, на вершины,

Скорее туда!

Вон черные птицы

По небу летят.

О птицы, я с вами,

Ваш спутник, ваш брат!

Под нами утесы,

Под нами стена.

Ее ли там вижу?

Она здесь, она!

Идет и мечтает.

За нею, с небес,

Я птицей поющей —

В раскидистый лес.

Идет и внимает

Лесной тишине:

«Как сладко поет он,

Поет обо мне!»

Вечернее солнце

Холмы золотит.

Прекрасная дева

На солнце глядит.

Идет над рекою,

Зеленым лужком.

Пропала тропинка,

Стемнело кругом.

Но тут я звездою

Блеснул в вышине.

«Что светит так ярко,

Так ласково мне?»

Ты на небо смотришь, —

О, радостный миг!

К ногам твоим пал я,

Я счастья достиг!

Скажи, что так задумчив ты?

Все весело вокруг;

В твоих глазах печали след;

Ты, верно, плакал, друг?

«О чем грущу, то в сердце мне

Запало глубоко;

А слезы… слезы в сладость нам, —

От них душе легко».

К тебе ласкаются друзья,

Их ласки не дичись;

И что бы ни утратил ты,

Утратой поделись.

«Как вам, счастливцам, то понять,

Что понял я с тоской?

О чем… но нет! оно мое,

Хотя и не со мной».

Не унывай же, ободрись,

Еще ты в цвете лет;

Ищи – найдешь; отважным, друг,

Несбыточного нет.

«Увы! напрасные слова!

Найдешь – сказать легко;

Мне до него, как до звезды

Небесной, далеко».

На что ж искать далеких звезд?

Для неба их краса.

Любуйся ими в ясну ночь,

Не мысля в небеса.

«Ах, я любуюсь в ясный день,

Нет сил и глаз отвесть.

А ночью… ночью плакать мне,

Покуда слезы есть».

Вон замок стоит на вершине

Среди гранитных скал.

Под сводами башен высоких

Он рыцарей встарь укрывал.

Но рыцари спят в могилах,

А башни врагом сожжены.

Я проникаю свободно

В проломы ветхой стены.

Здесь погреб с вином драгоценным

Лежал в былые года.

Прислужница больше не сходит

С кувшином тяжелым туда.

И в зал не спешит, как бывало,

Гостей обнести чередой.

Попу не наполнит бокала

Для трапезы в праздник святой.

И дерзкому пажу отведать

Не даст, пробегая, вина.

И тайной награды не примет

За тайную щедрость она.

Затем, что и стены, и своды,

И лестницы – все сожжено,

Рассыпалась, рухнув, капелла

И в прах обратилась давно.

Но в день жизнерадостно-яркий,

Когда на вершине крутой

Стоял я с бутылкой и лютней,

С подругой моей молодой,

В развалинах все заблистало,

Наполнились жизнью они,

И шумно и празднично стало,

Как в добрые старые дни.

И мнилось, нарядные гости

Въезжают во двор чередой,

И мнилось, из прошлого мира

Мы входим счастливой четой.

И ждет нас в капелле священник,

И вот поднялись мы туда,

И он вопрошает: «Согласны?» —

И мы улыбаемся: «Да».

И радостно песнь зазвучала,

Как юное сердце, чиста,

И ей не толпа отвечала,

Но звонкого эха уста.

Меж тем надвинулся вечер,

Он шум и веселье унес,

И вот заходящее солнце

Убрало багрянцем утес.

И дамой служанка блистает,

И паж точно рыцарь одет,

И щедро она угощает,

И он не скупится в ответ.