Я не помнила ни как оказалась в лесу пять лет назад, ни как вышла из него. Мне запомнилось только утро того дня. Отец сказал мне, что мы пойдем на могилу к деду, отдать ему дань уважения, а по дороге навестим шаманку Ногён. Мы задолжали ей за пхудаккори – шаманский обряд, который должен был отогнать от Мэволь призраков и спасти ее от шаманского призвания.
Мама хотела пойти с нами, но она болела и потому осталась дома. Поехали мы втроем: папа, Мэволь и я. Отец облачился в черный костюм с золотой вышивкой, нас с Мэволь одели как мальчиков.
Вот и все. Следующее, что я помню, – это испуганные лица родителей, склонившихся надо мной.
– Проснулась? – спросил отец, потом оглянулся куда-то назад. Во дворе слышался стук лошадиных копыт. – Старейшина Мун приехал, ему нужно составить отчет о том, что случилось в лесу. Он хочет поговорить с тобой.
– А что случилось? – спросила я. – В чем я провинилась?
Вот тогда мои родители и поняли, что я совершенно ничего не помню. Наверное, в тот же день я впервые встретилась и с деревенским старейшиной Муном, но я была так сбита с толку, что совершенно позабыла и об этой встрече.
Я пришпорила пони и прищелкнула языком. Слишком много времени я потеряла в деревне, шатаясь по улочкам, разговаривая с жителями. Нельзя было терять ни минуты. Не меньше часа я ехала вдоль темных гребней холмов орымов [18]. Вот и хижина шаманки. За обклеенными бумагой окнами горел свет, но я проехала мимо. Влажный холодный воздух обволакивал меня, небо потемнело, хотя до вечера было еще далеко. Осенью вечер всегда наступает быстрее, я совсем позабыла об этом, когда ехала сюда.
Я прикусила нижнюю губу и оглянулась. Слишком далеко я заехала, хижины уже не разглядеть. Поздно поворачивать назад.
– Это просто лес, – успокаивала я себя шепотом, проверяя, на месте ли свисток, который обычно висел у меня на шее. Я пришпорила пони и вскоре оказалась у самого подножия горы.
Клонившиеся от ветра деревья становились все выше, все выше приходилось задирать голову, чтобы разглядеть их темные верхушки, покачивающиеся на фоне неба. Конечно, потерянные в лесу воспоминания вернутся ко мне, нужно только постараться.
Вскоре совсем стемнело, и я остановилась. В темном лесу так легко заблудиться.
Спешившись и надежно привязав пони, я прошла чуть-чуть вперед. Надо ко всему внимательно присмотреться: к силуэтам вековых деревьев, лесным грибам, ползучим корням, обвившимся вокруг огромных валунов. Землю покрывал густой мох, в котором тонули ноги. Я вглядывалась в каждую трещину в стволе, в каждую заполненную тенями расщелину в камне, в надежде найти там свои воспоминания. Что я должна увидеть? Как Мэволь закатывает истерику и отказывается идти дальше? Как она убегает? Или я должна увидеть, как мы с отцом ищем Мэволь, а потом я теряюсь в лесу?
А может быть, мне вспомнится что-то другое?
Я ждала. Не знаю, сколько прошло времени, но стало так холодно, что у меня зуб на зуб не попадал. Ничто не всплывало в памяти, и я не знала, надолго ли еще хватит моего упрямства.
– Мин Хвани, – прошептала я самой себе, – тебе нужно вспомнить, что тут случилось.
Я зажмурилась и зажала веки пальцами. Странные световые фигуры вспыхнули и погасли перед мысленным взором. Я ждала. Бушующий ветер вокруг, скрипящие деревья, ломающиеся ветки, какие-то шорохи – все это мешало мне сосредоточиться.
Затем медленно белые фигуры превратились в деревья, склонившиеся над тремя всадниками. Три всадника в лесу: отец, Мэволь и я.
Я нахмурилась и попыталась вглядеться в этот образ. Что это, воспоминание или плод разыгравшегося воображения?
Очертания изменились, и я увидела большое дерево в наростах и трещинах. Оно напомнило мне «бабушкино древо» – так мы с сестрой прозвали старое дерево, в трещинах которого прятали секретные послания друг другу.
Я еще сильней надавила на веки, пока они не запульсировали от боли. Я ждала, когда очертания вновь всколыхнутся и сольются в какую-то новую картину. Однако ничего не изменилось. Застывшая картинка, а не живое воспоминание, если это вообще было воспоминание.
И тут тишину ночи пронзило испуганное ржание.
Я резко оглянулась. Рядом с пони стоял высокий человек, волосы его были собраны в пучок на макушке. Факел, который он держал в руке, осветил его лицо в белой маске с тремя красными точками – одна на лбу и по одной на каждой щеке. Какая знакомая маска, где-то я ее видела! Я мысленно перелистнула все книги, которые когда-либо читала, и нашла ответ. Это была маска пуне – маска наложницы.
От ужаса у меня перехватило дыхание, я невольно отшатнулась от страшного образа – закрытые глаза, улыбающиеся красные губы. В сумраке леса маска словно светилась озорным и бессердечным сиянием.
– Что… что вы хотите? – спросила я. – Вы заблудились?
Меч выскользнул из ножен, и я в ужасе зажала рот, заглушая крик. В темноте я не увидела, что у него в руках. Одним ударом он перерезал поводья, которыми пони был привязан к дереву. Испуганное животное ускакало прочь, бросив меня в лесу с убийцей наедине.
Я шагнула назад. Маска двинулась вперед, наставив меч прямо на меня. Не раздумывая ни секунды, я развернулась и бросилась наутек.
Заскочив за валун, встретившийся на пути, я поскользнулась и скатилась вниз, в овраг. Кровь так шумела у меня в ушах, что я не сразу поняла, что за мной никто не бежит. Позади никого не было, только голубой туман, пронизанный лунным светом. Ноги у меня подкосились, я села на землю и прижалась спиной к стволу ближайшего дерева. Сердце бешено колотилось в груди. Кто это был? Почему он в маске?
И тут меня осенило.
В «лесном деле» и в этих новых преступлениях фигурирует одно и то же лицо. Человек в маске! Его видели и в первый раз, и сейчас. А теперь он пришел за мной!
Я прижала трясущиеся руки к груди, чтобы как-то остановить захлестнувшую меня ледяную волну паники. «Мне ничего не грозит, – повторяла я себе, – мне больше ничего не грозит». Я досчитала до ста, сердце забилось ровнее, я перестала задыхаться. Наконец я решилась шевельнуться, подо мной зашуршали листья. Я осторожно выглянула из-за ствола, но тут что-то холодное и острое ткнулось мне в подбородок.
Желудок скрутило от страха. Крик ужаса замер в груди. Ледяная штука, уткнувшаяся мне в подбородок, заставила меня поднять голову. В мерцающем оранжевом свете факела на меня смотрела улыбающаяся белая маска.
– Пожалуйста, – прошептала я, – пожалуйста, отпустите меня.
Острие меча теперь было направлено прямо мне в шею.
– Пожалуйста… – попыталась я снова.
Человек замахнулся, лезвие сверкнуло, я зажмурилась, ожидая, что меня вот-вот пронзит боль.
Но ничего не почувствовала.
Лезвие меча застряло в толстой ветке, которую держала моя младшая сестра.
Мэволь!
Откуда она взялась?
Маска направила меч прямо на нее, но сестренка успела отскочить. Меч задел лишь платье, и порванный рукав затрепетал на ветру. Мэволь, шатаясь, отступила назад, но потом с криком бросилась на незнакомца. Моя прилежная сестренка – весь день она работала на шаманку Ногён, собирала хворост на горе, таскала огромные кувшины с водой, а теперь вот изо всех сил стукнула человека палкой по лицу.
Маска упала, незнакомец закрыл лицо руками и нагнулся, чтобы поднять ее.
Сестра схватила меня за руку.
– Бежим!
Мы бросились наутек, перепрыгивая через корни и камни, царапаясь о листья и ветки. Перед нами показался крутой склон, и Мэволь, не задумываясь, начала спускаться, хватаясь за корни деревьев, чтобы не упасть. Я попыталась сделать то же самое, но споткнулась о камень, кувыркнулась и рухнула вниз, как мешок с рисом. Все произошло так быстро, что я ничего не почувствовала, пока не ударилась о землю. Царапины саднили и болели, но это казалось ерундой по сравнению с гнавшим нас вперед страхом.