Добрый день. Мы с вами продолжаем работать над статьёй Дж. Стайнера.
Я буду повторять принцип нашей работы. И вы будете более ясно видеть – что вы делаете и почему получаете результат.
Итак, прошлый раз мы говорили— как развивалась психоаналитическая мысль. От теории конфликта между инстинктами жизни и смерти психоаналитики сдвинулись в сторону теории проективной идентификации. Суть её заключается в том, что мы не можем видеть мир вне себя. Если вы смотрели фильм «Вниз по кроличьей норе. Сила мысли и что мы об этом знаем», то помните – мир не существует вне наблюдателя. Я могу вас попросить сейчас рассказать о городе, в котором вы живёте. И вы станете рассказывать про улицы, парки и т. д. Вы как будто не видите себя там, вы смотрите на всё это. Но одновременно вы там есть.
Эта мысль понятная и одновременно сложная. Мы существуем в своей голове только в связке с объектом. Может, вы тоже читали идею о корне проблемы. И если выдернуть корень проблемы (ну или как-то его трансформировать), то состояние изменится, уйдут все проблемы. Я скажу, как я объясняю пациентам – с чем мы работаем.
– «У нас внутри есть конфликт. Этот конфликт сформировался в раннем детстве. В результате события, которое произошло тогда – вы создали внутри себя мыслительную конструкцию. Можно сказать— ограничивающее убеждение или установку. Этот конфликт есть Здесь и Сейчас. Из прошлого вы перенесли его в настоящее. И он выражается не только в вашем отношении к маме, мужчине, работе. Он проявляется везде. В том числе и в наших с вами отношениях. Мы, к сожалению, не можем вернуться в прошлое, чтобы изменить то, что было. Но мы можем совершить изменения Здесь и Сейчас, в наших с вами отношениях. Мы можем думать – как этот конфликт проявляется в наших отношениях. И стараться понять— что происходит».
Вот примерно так я описываю процесс для своих пациентов.
Давайте посмотрим на отношения с пациентом через призму проективной идентификации. Пациент будет тем, кто наблюдает. Вы, как аналитик, становитесь его объектом. Пациент в каждый момент времени видит в вас свой объект. Вы можете говорить мягким тоном голоса, но он будет слышать, как будто вы на него орёте. Вы будете молчать – он слышит, как будто вы его отвергаете. Вы говорите ему свои идеи – он может чувствовать, что вы обесцениваете его идеи. Или что он должен подчиняться вашему мнению. Вариантов может быть бесконечное множество. Может, вы читали книгу «Множественные умы Билли Миллигана». Когда молодой человек согласился, чтобы о нём написали книгу – вышла часть личности, которая помнит абсолютно всё, которая видит все личности. И одновременно не включена ни в одну из игр каждой личности, не оценивает никакую из них. Она видела расщепление, которое произошло из-за болезни в младенческом возрасте. Она видела и помнила – что происходило с каждой личностью. По-сути, мы становимся таким объектом для пациента, который видит всё со стороны. И мы описываем пациенту процесс, который у него внутри происходит.
Как мы это делаем? – Мы опираемся на свой контрперенос. Внимательно слушаем себя.
Здесь возникает вопрос: «А может, у меня не контрперенос, а перенос?»
Перенос отличается от контрпереноса тем, что вы переносите свой собственный непроработанный конфликт на пациента. Да, такое может быть.
Что может помочь?
– 1. Знание своих конфликтов.
– 2. Чуткое отношение к своему пациенту.
Как мы двигаемся в аналитической работе?
Мы даём интерпретацию. И внимательно наблюдаем – что пациент говорит дальше. Первая реакция не так важна. Она может быть: «Вы говорите ерунду!» или «Да, вы абсолютно правы». На эту реакцию мы не обращаем особого внимания. Мы слушаем – что пациент говорит потом. Может, потом, в будущем, когда отношения уже сложатся, можно обращать внимание на эту реакцию. Но вначале она не так важна. Если пациент начинает вспоминать прошлое— вы попали. Воспоминание – это ответ на вашу интерпретацию. Т.е. то, как пациент понял то, что вы сказали. Вместо воспоминаний о прошлом может быть сон или переключение на что-то другое. Вы удерживаете в голове вашу интерпретацию и основной мотив, который хочет передать пациент. Так происходит коммуникация. Вы снова даёте интерпретацию – и видите, как человек меняется. Или не меняется. Т.е. вы видите, как вы влияете. Ваша задача – описывать процесс, который происходит внутри пациента. Тогда пациент начинает видеть то, что с ним внутри происходит, как будто со стороны. Постепенно он понимает, что это безопасно. И начинает лучше понимать себя.
Возьмём пример, что вы сказали интерпретацию исходя из переноса, а не контрпереноса. Пациент начинает реагировать или нападением, или уходом в себя, или обесцениванием, или прямым текстом. Например, мне моя пациентка сказала: «Я вот слушаю вас сейчас и думаю: «Что она делает? Разве она не должна мне помогать, вместо того, чтобы советовать какие-то книги? Она думает, что я чего-то не знаю?» В данном случае я прекрасно понимаю, что моя пациентка права на 100% – моя речь была не с позиции аналитика. Я в сильной тревоге за неё, и бессознательно начинаю давать советы. С точки зрения контрпереноса – мне надо было отследить тревогу, которую я вижу как не тестирование реальности со стороны пациентки. И начать с ней говорить об этом. Но мне очень страшно разрушать её умиротворённое состояние. Из-за своего страха разрушения я вместо интерпретаций начала отыгрывание – т.е. стала давать конкретные рекомендации.
Что делать? Не оправдываться. Я говорила: «Да, у вас абсолютно верная претензия ко мне. Вы почувствовали себя брошенной. Я как будто перестала вам помогать. И вы не могли меня перебить, потому что вам страшно было разрушить меня». Когда вы перестаёте защищаться – пациент чувствует, что вы не разрушаетесь и понимаете его.
Вернёмся к статье.
Дж. Стайнер говорит, что понятие «расщепление» в понимании З. Фрейда и М. Кляйн отличается. З. Фрейд считал Эго единым, но оно как будто подвергается воздействию Ид и Супер-Эго, поэтому меняется. И поэтому расщепляется под их воздействием. М. Кляйн считала Эго фрагментированным, разбитым на отдельные части. Причём отдельные части Эго настолько чувствуются не родными, что приписываются другому человеку. По-сути, чем сильнее, чем невыносимее для нас переживание – тем больше мы видим его в другом человеке. Например, жертва насилия. По факту в результате травматичного события мы имеем раскол Эго на 3 части (как минимум) – жертву, насильника и спасателя. Возьмём для примера женщину. В случае мужчины ситуация будет подобной. Внутренний насильник ощущается настолько невыносимым, что женщина должна искать насильника во внешнем мире. Если находится подходящий мужчина, который действительно поступает садистически по отношению к ней— происходит разыгрывание. Чем более невыносимо для женщины ощущение собственной жестокости – тем сложнее ей расстаться с реальным мужчиной, который поступает с ней жестоко. В случае если расставание происходит – женщина остаётся со своими садистическими переживаниями. Куда она их направляет? Чаще всего на детей или на других членов семьи. Т.е. насильственная часть помещается в кого-то другого, потому что видеть её как часть себя— невыносимо. Если женщина приходит к аналитику, то сначала она помещает в него своего внутреннего спасателя. У неё есть фантазии, что аналитик возьмёт и чудесным образом уберёт у неё изнутри жестокие переживания. Проходит время – пациентка разочаровывается. Она соединяется с реальностью и признаётся себе— аналитик не волшебник. Он не может войти в её внутренний мир и уничтожить её садиста. Тогда она может начать погружать в аналитика своего насильника. Видеть, как психолог поступает по отношению к ней садистически, например, тем, что молчит, не даёт конкретных рекомендаций, говорит так, что ей больно. Таким образом происходит расщепление своих частей и проецирование (через проективную идентификацию) в других людей. Так я понимаю процесс расщепления, как его видела М. Кляйн. И напомню, что первоначальное расщепление М. Кляйн видела— расщепление на хороший и плохой объект.
Дж. Стайнер говорит:
«Мотивы проективной идентификации весьма разнообразны (Rosenfeld,1971), и поэтому всегда необходимо понимать в деталях, какова её цель в данном конкретном случае. Результат, однако, хотя и в различной степени, всегда состоит в отрицании разделённости самости и объекта, и в соответствующем объединении личных ресурсов, а также в искажении объекта, который теперь воспринимается так, как если бы он содержал отвергнутые качества».
– В реальной жизни мы обычно отыгрываем. Чем сильнее зависть – тем сильнее порча объекта. Из-за работы механизма зависти мы можем искажать то, как видим реального человека. Причём это может быть как в положительную сторону, так и в отрицательную.
Из примера выше – аналитик сначала хороший Спасатель, а потом плохой Насильник.
Дж. Стайнер продолжает:
– «Радикальный характер этой теории приводит к тому, что самость уже не может восприниматься как единая структура, и целостное ощущение самости должно достигаться через возвращение обратно и интеграцию утраченных и распределенных вовне элементов. В то же самое время объекты внешнего мира наделяются личными качествами, которые были спроецированы на них, так что отношение, которое может выглядеть как отношение к другому человеку, в действительности в большей мере представляет собой отношение с самостью или с объектом, контролируемым самостью».
Поэтому мы с вами работаем над тем, чтобы пациент вернул себе утраченные части. Термин «самость» здесь понимается не как «Самость» К. Г. Юнга. У К. Г. Юнга «Самость» – это нечто гораздо большее, чем мы. Это некая сила, которая ведёт нас дорогой, которую мы не видим. Как будто она складывает нашу судьбу. Причём Самость как архетип также двойственна. Т.е. она бывает светлой и тёмной. Например, Персефона стала богиней подземного царства, потому что её похитил и изнасиловал Аид. Можно сказать, что у неё проявилась тёмная сторона Самости. Также Самость связана с индивидуацией– собственным путём, который находит тот, кто слушает себя, развивается.
Во фрейдистском понимании «самость» – это синоним Эго. Так я это запомнила с семинаров. Если у вас есть другое знание – делитесь. Таким образом, получается, что мы раскидываем кусочки себя. Мы помещаем в других людей, с которыми общаемся, свои собственные части. В зависимости от того – как с нами общаются в ответ, т.е. что нам в ответ возвращают – мы меняем себя, свои части. Получается, что наша задача – забрать себе то, что было (и есть) для нас невыносимым. Тогда у нас появляются силы видеть других такими, какие они есть. И в соответствии с этим вИдением скорректировать своё поведение.
– Когда мы о ком-то думаем, в голове «жвачка» из одних и тех же мыслей – это значит, что в этом человеке мы оставили часть себя.
Как себя вернуть? Не так просто, как это прозвучит.
– Понять – какое чувство помещено в другого человека,
– Понять – почему мы его туда поместили.
По-сути, я вам говорю о том – как строится интерпретация. Ответ на вопрос «почему» не такой простой, как кажется. В анализе мы стараемся понять конфигурацию, которую создал пациент, чтобы защитить себя от невыносимого чувства. Мы даём интерпретацию своего вИдения – как мы понимаем. И потом смотрим на отклик пациента.
Дж. Стайнер говорит, что модель проективной идентификации не отменяет теорию внутреннего конфликта. Она углубляет и расширяет её. «Согласно этой модели, конфликт не есть нечто, что анализ может разрешить для пациента. Но что анализ иногда может сделать, так это помочь пациенту использовать его собственные психические активы более адекватно. В результате чего он становится способным искать разрешение конфликтов своими силами и средствами».
И здесь подходит термин «справляться». Мы с вами говорим о том, что мы можем сделать для пациента в рамках анализа. Мы не можем сделать так, чтобы его жизнь поменялась. Только он сам может делать действия в сторону того, что он хочет. И человек сам живёт свою жизнь.
Мы с вами способны повлиять на его мышление. И это влияние заключается в том, что мы показываем нашему пациенту— как выглядят его мыслительные конструкции. Мы описываем процессы внутри. Также мы понимаем чувства, которые он испытывает. Т.е. как будто делаем для него самого видимым его внутренний мир. Также мы пытаемся показать пациенту реальность через то, что происходит между нами в отношениях.
Дж. Стайнер ссылается на У. Биона и говорит, что проективная идентификация не всегда патологична. Если человек подходящий и восприимчивый, то тогда она служит важной формой примитивной идентификации. А идентификация в свою очередь (как я понимаю) служит основой идентичности. Т.е. ответа на вопрос: «Кто я?» Мы с вами разбирали в одной из лекций тему, что пациенты хотят быть как вы. И одновременно им надо провести внутри серьёзную работу – быть как вы И не быть как вы. Т. е. когда вы вместе с пациентом проводите работу по возврату частей Эго обратно пациенту— вы возвращаете их таким образом, что пациент чувствует благодарность. Он чувствует вас хорошей. И соответственно сам хочет стать таким же хорошим, только ещё лучше. Поэтому пациенты могут хотеть становиться психологами. Это может быть их истинное желание или нет. Чтобы понять это – необходимо разговаривать о фантазиях по поводу профессии.
Мы сейчас с вами не затрагиваем вопрос негативной терапевтической реакции. Когда пациент портит то хорошее, что получил в результате отношений. Далее автор говорит, что у людей с психотической и пограничной организацией личности выстроена жёсткая защитная организация, которая продолжает удерживать части самости в других людях. У таких людей нет возможности допустить мысль, что невыносимые чувства могут принадлежать им.
Далее Дж. Стайнер переходит к самому процессу – повторное обретение спроецированных частей самости. Он говорит, как важно смотреть в лицо психической реальности. Т.е. видеть собственную жестокость, собственную слабость и другие импульсы, которые отрицаются. Способность смотреть в лицо психической реальности по мнению Дж. Стайнера полностью зависит от возможности переживать потерю, расставание. Часто чувства, связанные с расставанием, уничтожают воспоминания о том, когда были отношения. Как будто дыра в виде отпуска заполняет всё пространство отношений. Автор говорит, что когда человек умеет скорбеть, переживать утрату— он возвращает себе потерянные части самости. По-сути, у него появляется больше возможности справляться с теми трудностями, что даёт нам реальность.
– «Когда проективная идентификация устанавливается как постоянная форма взаимодействия с объектами, это может привести к вере, иллюзорной или реалистичной, что объект является собственностью и находится под контролем (Rosenfeld, 1964, 1971)». И далее Дж. Стайнер говорит, что в этой ситуации необходима проработка скорби по утраченному объекту. Но для этого человек должен отказаться от контроля и обладания объектом. Если он не может отказаться, то устанавливается хроническая форма проективной идентификации. Эта форма защищает человека от переживания отдельности. Мы с вами знаем, что чувство отдельности отвечает за тестирование реальности. Мы не можем что-то улучшить в своей жизни там, где мы запутаны, т.е. не понимаем – как устроена реальность. Потому что мы смотрим на неё не с позиции: «Я хочу понять, как она устроена, чтобы потом пользоваться». А с позиции: «Я хочу, чтобы реальность подстроилась под меня. Я всё делаю правильно, а реальность всё-равно не меняется».
Здесь мы с вами возвращаемся к ожиданиям пациента от анализа. Пациент приходит с фантазиями, что он так плохо себя чувствует, потому что у него были такие родители, такая судьба, такие обстоятельства. Отсюда вытекает глубинная мыслительная конструкция, на которую он опирается: «Надо изменить родителей, судьбу, обстоятельства – тогда мне внутри станет легче». Хотя на сознательном уровне человек вам говорит: «Я пришёл, чтобы поменяться».
Мы должны удерживать у себя внутри этот конфликт:
– сознательное убеждение пациента, что он хочет поменяться;
– бессознательное убеждение, что должны поменяться другие.
В отношениях с вами— это вы. И это будет выражаться в том, что пациент будет стараться изо всех сил изменить сеттинг. Ему будет неудобно время, день. Он будет просить снизить оплату. Он будет требовать советов и конкретных рекомендаций. Т.е. он не будет принимать ваши правила. Он будет стараться изменить мир под себя. Обращаю ваше внимание, что возникают разные обстоятельства в жизни, например, смена рабочего графика, проблемы с финансами. Если у вас пациент давно в анализе, то, конечно, вы можете снизить оплату, пока он не станет на ноги в финансовом плане. Вы можете изменить день и время сессии. И потом надо будет это обсуждать. Но когда это происходит с самого начала – давайте интерпретации, связанные с тем, что пациенту кажется, что если мир изменится во вне, то мир изменится и у него внутри. Одна моя пациентка бастовала против этой установки. Она говорила: «Я реально, действительно чувствую себя по-другому, когда приезжаю в другую страну. Моё состояние реально меняется, когда я с другими людьми». Да, это так. Но она возвращается к мужу-алкоголику и в свою страну. Я замечаю, что дорога, путешествия очень сильно отвлекают от переживаний, связанных с утратой. Потеря происходит, но она как будто к лучшему. Сначала потеряли ту страну или город, в котором находились. Приехали, сменили обстановку – и вроде всё нормально. Потом потеряли то место, в котором отдыхали, вернулись домой – и вроде тоже всё хорошо. Отыграли потерю— стало легче. До следующего путешествия. У меня была пациентка, которая не могла без путешествий хотя бы раз в два месяца. Не знаю – как она пережила карантин. Для неё было невыносимо находится на одном месте. Депрессия нападала на неё и уничтожала. И ещё один пример моей пациентки. Она вернулась ко мне около 1,5 года назад. За это время мы сменили сеттинг 4 раза. Сначала был один день недели, потом другой. Потом 2 раза в неделю. Потом один раз в неделю. Потом другой день. Вначале я просто отыгрывала. Т.е. шла на её просьбы переноса без разговоров об этом. Также как и на отмены. Я с ней не говорила, когда мы стали работать 2 раза в неделю. Очень мало говорила, когда стали работать 1 раз в неделю. А потом сделала это фокусом и стала говорить об отменах, уничтоженных сессиях, о её нежелании платить; о том, что ей не хватает сессии, которую мы отменили. Помню, она мне сказала с подозрением, что я хочу её использовать: «Вы хотите, чтобы мы снова стали встречаться 2 раза в неделю?» Я ответила: «Нет. Если вы захотите встречаться 2 раза в неделю, то теперь я уже не буду допускать такой ошибки – мы с вами сначала будем говорить об этом. А потом уже решим и договоримся – раз в неделю или два раза».
– Пациентка стала ощущать, что я отстаиваю свои границы. Я с ней про это говорила много раз. Примерно так: «Я иду вам на уступки. И в этот момент вы мне благодарны. Но потом в реальной жизни вы чувствуете, что тоже должны идти на уступки другим. И тогда у вас возникает гнев на меня, что я не отстояла свои границы. И таким образом, не научила вас отстаивать свои».
Через несколько месяцев моих повторений, пациентка увидела меня отдельной. У неё случился инсайт. Она сказала: «Я поняла – то, что вы выставляете мне границы, это вы не хотите меня обидеть или задеть. Это вы заботитесь о себе». Таким образом, я, как отдельный объект, появилась в её голове. Но она продолжает атаковать границы. Пока она не может принять, что должна измениться сама, а не я (как мир с обстоятельствами) должна поменяться, т.е. пойти ей на уступки. Она теперь говорит мне, что это время ей не удобно. «Вот если бы на полчаса позже». Сейчас я проявляю достаточно жёсткую позицию – чётко говорю, что время не изменится. На последней консультации она сказала, что ей не хватает дополнительной сессии. Я ей ответила: «Это моя ошибка, что я не говорила с вами о потерянной сессии. Давайте об этом говорить». Я хочу вам сказать, что не проявляю жёсткую позицию относительно сеттинга. Это связано с моими личными особенностями. Вижу, что мои коллеги могут выдерживать и держать очень жёсткий сеттинг. В моём случае я поняла, что буду идти за пациентом, чтобы сохранить отношения. И дальше буду говорить о том, что могло для него значить смена сеттинга.
Надеюсь, вам яснее стало видно— как пациент реализует бессознательную установку, что мир должен поменяться, чтобы ему стало легче. В случае с последней пациенткой вы видите – сколько бы я ни шла на её уступки в плане смены сеттинга – её всё-равно не устраивает. Поэтому прежде чем жертвовать своим временем, своим удобством – поговорите с пациентом – что даст ему или ей смена сеттинга. Проводите параллели с желанием, чтобы мир изменился благодаря Всемогущему желанию. Сами мы тоже должны принять мысль, которую я очень часто читала, когда изучала бизнес-курсы: «Если что-то не получается – то это не получается У ВАС». Реальность не станет меняться. Но тем не менее, мы можем влиять на неё. И в результате изменится наша жизнь, благодаря изменению нашего мышления. Новое мышление заставит нас совершать другие действия.
Ещё раз подытожим. Наша задача – работать с переживаниями расставания. Мы как будто обучаем пациента расставаться. Мы как будто даём ему некий навык расставания. И тогда он может перенести этот навык в свой внутренний мир и в свою реальную жизнь. Во внутреннем мире человек должен будет расстаться с жестокостью по отношению к себе. Может быть, «расстаться» звучит слишком громко. По крайней мере, он должен будет вернуть себе свою жестокость. И тогда он сможет отстаивать свои границы, чувствовать себя отдельным, лучше справляться с трудностями.
Жду ваших вопросов и размышлений.