Примерно в миле от Хэйлзоуэна я свернул с проезжей дороги и побрел по поросшей травой тропинке. Тянувшиеся по обе стороны молодые рощи и нестриженые изгороди, увитые вьющимися растениями, жимолостью и ежевикой, не менее живописные оттого, что их давно не касались садовые ножницы, дарили тень и прохладу. Когда тропинка начала полого виться вверх, пейзаж приобрел оттенок неухоженности и заброшенности, что не очень свойственно Англии. На переднем плане купы густых зарослей, а в просветах примерно в полумиле отсюда виднелись зеленые вершины Клент-Хилс. Я стоял на исторической земле – в «дикой местности», как писал Шенстоун, известной благодаря «гибели Кенелма», где еще раньше обнаженные бритты сходились в неравных боях с защищенными латами римлянами. На полпути вверх по склону тропинка сворачивает, и заросли сменяются травянистым склоном. Там стоит красивая древняя часовня из темно-красного песчаника, воздвигнутая во времена Гептархии («Семицарствия», существования семи англосаксонских государств в Англии. – Пер.) на месте типичной для того периода трагедии – убийства мальчика-короля, святого Кенелма, по наущению его сестры Кендриды. Я некоторое время изучал полустертые резные орнаменты на невысоком саксонском портале – насколько известно, самой древней части здания – и пытался найти некоторое сходство с человеческой фигурой в высеченном на одной из стен грубом изображении ребенка с короной на голове и книгой в руке. Знатоки старины утверждают, что здесь изображен убитый принц, но теперь это ни на что особенно не похоже. История Кенелма скорее не передана, а намечена в общих чертах в элегиях Шенстоуна:
В центре девственной местности,
Где раскидистые дубы укрывают готический храм.
Мастерство Кендриды скрашивает детство ее брата;
Там сама природа дышала теплотой и нежностью,
Умиленная его рождением и младенчеством.
Честолюбивая девица заботилась о нем
И с усердием и любовью срезала цветы,
Чтобы украсить колыбель царственного мальчика.
Но вскоре покою приходит конец;
Любовь сжигает ее грудь; разгорается страсть;
Любовник жаждет получить трон Мерсии[3],
И видит в Кенелме своего соперника.
Нарядившись для охоты, обманщица
Окольным путем направляется к этим уединенным холмам;
Мальчик, послушный воле сестры, лежит распростертый;
Несчастный мальчик! Добычей стать обреченный.
Детали инцидента, записанные Уильямом Малмсберийским (англ. монахом, историком и писателем. – Пер.) и Мэтью Вестминстерским, хотя прекрасно подходят для целей истинного творца баллад, едва ли соответствуют несколько неуклюжему величию элегий Шенстоуна. Бедняге Кенелму на момент смерти было всего девять лет. Его убийца, любовник его сестры, отрезав ребенку голову ножом с длинным лезвием, закопал голову, нож и тело под кустом на лугу среди леса. Земля скрыла его деяние, однако сразу же после убийства в собор Святого Петра в Риме, в тысяче миль от места преступления, влетела белая голубка со свитком в клюве, уронила свиток на высокий алтарь и исчезла. На свитке на языке саксов был написан следующий куплет:
В Кленте, в Кобедже, Кенелм, королем рожденный,
Лежит под колючим кустом с отрезанной головой.
Столь чудесное сообщение – удивительное, помимо прочего, тем, что стишок столь ангельского происхождения, был столь плохо зарифмован, хотя эта сторона чуда, похоже, осталась незамеченной монахами, – конечно, не могло пройти незамеченным. Римский папа приказал священнослужителям Мерсии провести тщательные поиски тела убитого принца. Длинная процессия, состоявшая из священников и монахов во главе с епископом Мерсии, отправилась в лес. И в том месте, которое Милтон, пересказывая эту историю, называет «лугом, где пасутся коровы», они нашли корову, распростертую рядом с недавно уложенным дерном. Землю раскопали и нашли тело убитого принца, в соседних церквах немедленно «сами по себе, без звонарей», зазвонили колокола, и из вырытой ямы ударил чудесный источник, на протяжении следующих семи веков услаждавший отдых многим странникам. Рядом с колодцем воздвигли часовню. И настолько священной стала память о святом Кенелме, что нет в календаре ни одного другого святого, в чей день было бы более кощунственно совершать какую-либо работу. В полумиле к северу от часовни до сих пор видна борозда, оставленная упряжкой быков, которых непочтительный хозяин заставил работать в церковный праздник святого Кенелма. Быки убежали, и с тех пор никто их не видел, а хозяин потерял не только свой скот, но вскоре и глаза в придачу. Часовня получала серебряные и золотые дары – «венцы», и «скипетры», и «потиры», а вокруг, в основном благодаря пристанищам паломников, разрасталась деревушка, которая во времена Эдуарда I была довольно большой и которой Генрих III пожаловал право ежегодной ярмарки. В конце того века наступила Реформация; Генрих VIII захватил золото и серебро; епископ Латимер разрушил колодец; поток паломников иссяк; деревушка зачахла; ярмарки проводились до 1784 года и затем прекратились. Места, связанные со святым Кенелмом, кроме сохранившейся старинной часовни, вернулись в то же девственное состояние, в коем пребывали, когда мальчик-принц пал под ножом убийцы. Тысячелетняя драма закончилась, когда в конце прошлого столетия рабочие, занимавшиеся раскопками фундамента разрушенного монастыря в Уиншкоме, в котором, согласно монастырским хроникам, рядом с телом отца было похоронено тело юного принца, наткнулись на маленький каменный саркофаг. Этот саркофаг стоял рядом с саркофагом побольше под большим восточным окном церкви. Крышку подняли. В саркофаге, кроме праха, оказались фрагменты сохранившихся костей, почти целый череп ребенка и занимавший около половины длины саркофага проржавевший нож с длинным лезвием, развалившийся на куски при попытке его достать. Часть истории благодаря монахам не растворилась в позолоченном солнцем воздухе, но сохранилась как свидетельство, подтверждающее ее истинность.
Должно быть, жители Шропшира пятьсот лет назад хорошо были знакомы с феями. Рассказывали, что наш герой, знаменитый славный Дикий Эдрик, взял в жены фею. Будто бы однажды, возвращаясь с охоты в лесу Клана, он заблудился и бродил по лесу до вечера с одним только пажом. Наконец Дикий Эдрик увидел в отдалении огни в окнах очень большого дома и направился туда. А когда достиг цели, увидел много танцующих благородных дам. Они были необычайно прекрасны и повыше женщин человеческой расы, а одеты в изящные льняные платья. Как грациозно скользили они по залу, тихо напевая песню, слова которой охотник никак не мог разобрать. Среди них была одна девушка, превосходившая всех других красотой, и при виде ее в сердце нашего героя разгорелась любовь. Забыв о страхах перед волшебством, охвативших его в первый момент, Эдрик поспешно обошел дом в поисках входа и, найдя его, бросился внутрь и выхватил из круга танцующих девушку, возбудившую его страсть. Остальные дамы кинулись на него, пустив в ход зубы и ногти, но с помощью пажа славный охотник вырвался из их рук и унес свою прекрасную добычу. Целых три дня он осыпал девушку знаками внимания и уговаривал ее, но не добился ни слова, однако на четвертый день она неожиданно нарушила молчание. «Удача будет с тобой, дорогой, – сказала она, – и здоровье, и покой, и богатство! Но только до тех пор, пока ты не попрекнешь меня моими сестрами, или тем местом, откуда похитил меня, или чем-либо еще, с ними связанным. Ибо в тот день, когда ты попрекнешь меня, ты потеряешь и меня, и богатство; а когда меня заберут у тебя, ты быстро зачахнешь и умрешь молодым».