Этот воскресный день Александр будет потом не раз вспоминать во всех подробностях. И, вспоминая, задавать себе один и тот же вопрос: не колола ли его душу смутная тревога? Не было ли у него предчувствия относительно того, как все обернется, того, чем кончится первый день календарной весны?
И откровенно самому себе мог признаться: нет. Ни тени сомнения не было. Ни зловещих снов, ни дурных примет. Ничего.
– Степка, шинель!
Знакомая лестница, ступени, покрытые пыльным ковром, на часах – чуть за полдень. Он спустился вниз и у выхода увидел полицмейстера Дворжицкого, который наравне с прочими занимался охраной особы государя и должен был сопровождать его выезды. Дворжицкий был обходителен, услужлив, неглуп, но и не особо умен, и во дворце с ним не слишком считались. Сквозь зубы поздоровавшись с полицмейстером и отдав честь находившемуся здесь же старому генералу, Александр стал натягивать перчатки.
«Черт знает что такое… – в раздражении подумал он. – Российского царя охраняем от его же народа! И когда только такое было…»
Генерал пристально посмотрел на него.
– Сегодня разве ваша очередь, Корф? – нерешительно спросил он, прервав беседу с Дворжицким.
– Так точно, господин генерал, – без запинки ответил молодой человек.
Генерал, однако, хотел спросить у него еще о чем-то, но их прервал царственный голос:
– Здравствуйте, молодцы!
– Здравия желаем, ваше величество! – гулко прокричали караульные.
Только что показался император. Высокая, величественная фигура в мундире Саперного батальона. Золотые эполеты с вензелем Н – в честь его отца – сверкали на плечах. Возраст, конечно, берет свое – все ж шестьдесят два года царю, но хорош, ничего не скажешь. Александр почтительно вытянулся в струнку.
Государь поздоровался со всеми, и взгляд его больших голубых глаз обратился на молодого офицера.
– А, Корф, – усмехнулся он. – Ну что, едем?
Засуетились лакеи, подали шинель с бобровым воротником, фуражку. Дворжицкий, опередив слуг, кинулся распахивать перед государем дверь, вызвав у того улыбку своей предупредительностью.
– Позже увидимся, – сказал на прощание император генералу, который хотел о чем-то его просить, – когда вернусь.
– Как будет угодно вашему величеству, – отвечал тот.
Снаружи было морозно и пасмурно, под ногами скрипел снег. Карета императора, окруженная шестью конвойными казаками, уже ждала во дворе. Проходя мимо, Александр с завистью покосился на всадников. Его место было на козлах, рядом с кучером Фролом Сергеевым, и нельзя сказать, чтобы среди офицеров его круга считалось честью сидеть возле царского кучера.
– В Михайловский манеж, через Певческий мост, – бросил император кучеру, садясь в карету.
И они поехали, прикрытые казаками со всех сторон, а за каретой императора двинулись сани Дворжицкого, запряженные парой лошадей. Замыкали царский поезд сани начальника охранной стражи отдельного корпуса жандармов капитана Коха, который тоже на всякий случай сопровождал сегодня императора.
От лошадей шел пар, Фрол правил, зорко следя за дорогой. Александру было скучно. Они миновали Певческий мост, затем Театральный, выехали на набережную Екатерининского канала и свернули на Большую Итальянскую. Здесь уже было полно народу, и конные жандармы едва сдерживали толпу зевак, собравшихся поглазеть на приезд царя.
«Вечером к маман… – смутно размышлял молодой человек, косясь на толпу. – До чего же глупы все эти разговоры о приданом, в самом деле… И еще она жалуется, что князь Гагарин под влиянием своей супруги сделался излишне прижимист. Как будто я женюсь на деньгах, право слово…»
Занятый своими мыслями, он и не заметил, как они приехали.
– Тпррру!
«Если бы ехать верхом, тогда другое дело, а на козлах…» Недовольно сморщившись, Александр открыл дверцу кареты. Появление императора было встречено нестройным «ура», которое быстро растворилось в фиолетовом холоде дня.
– Замерз? – неожиданно спросил император у молодого офицера, видя гримасу на его лице. – Ничего, это быстро…
Александру стало стыдно, но он не успел ничего сказать, потому что царя сразу же окружила толпа военных. Разговаривая с ними, государь прошел в манеж, где для развода находились батальон лейб-гвардии резервного пехотного полка и Саперный батальон.
Чувствуя себя совершенно лишним, Корф двинулся следом, стараясь не терять императора из виду. Сразу же увидел, что на развод приехали также наследник и брат царя, великий князь Михаил Николаевич. Наследник, чем-то похожий на крупного, плохо прирученного медведя, громко шутил и смеялся. Император, тоже находившийся, по-видимому, в отличном расположении духа, несколько раз смеялся вместе с сыном. Их согласие могло обмануть кого угодно, но не Александра Корфа, который отлично знал, что во многих вопросах, особенно политических, сын не поддерживает отца.
– Стройсь!
Все это он видел десятки раз, и все это, откровенно говоря, было не слишком интересно. В мыслях было совершенно другое: «Сегодня воскресенье… Прилично ли мне будет заглянуть к Бетти перед тем, как ехать к маменьке?»
Тут Александр вспомнил, что невеста говорила ему, будто собирается сегодня отправиться на каток. Весь вопрос в том, будет ли Бетти еще на катке, когда он освободится.
Развод быстро закончился. Император поговорил еще немного с приближенными и двинулся к выходу в сопровождении брата.
– Куда теперь, ваше величество? – почтительно осведомился Дворжицкий, который все это время переминался с ноги на ногу у входа в манеж.
– В Михайловский дворец, – ответил император.
Во дворце жила его кузина, великая княгиня Екатерина Михайловна. Александр Корф помнил, что ее отношения с царственным кузеном оставляли желать лучшего. Екатерина не одобряла реформаторские устремления императора, но особенно его огорчало то, что она демонстративно игнорировала его вторую жену, княгиню Юрьевскую.
«Все закончится очередной ледяной ссорой, – подумал молодой барон, снова забираясь на козлы и устраиваясь рядом с Фролом. – Без резких слов и упреков, но тем не менее… И какое ему дело до того, кто что думает о его жене? Мне, во всяком случае, совершенно все равно, что, к примеру, думают о нас с Бетти. Я люблю ее, и этого вполне достаточно, а мнение людей меня ни капли не интересует».
В Михайловский дворец кареты императора и его брата Михаила приехали почти одновременно. В парадной гостиной в тонких чашках севрского фарфора дымился чай. Кузина холодно улыбалась.
– Ваше величество…
На камине ожили часы, пробили и умолкли. Александр, сидя возле дверей гостиной, вздохнул. Ему показалось, что прошла целая вечность, а на самом деле… «Бетти, наверное, уже на катке… Или нет?»
Время ползло невыносимо медленно. Но вот ливрейный лакей распахнул дверь, и император быстрым шагом вышел из гостиной.
На пороге он, впрочем, задержался и, почти не оборачиваясь, бросил через плечо дрожащим от гнева голосом:
– Я надеюсь, что вы все же перемените свое мнение!
«Теперь во дворец, – понял Александр. – Всё? Всё».
Другой лакей подал шинель и фуражку, швейцар распахнул дверь.
– Той же дорогой домой, – бросил Александр кучеру. – И побыстрее!
Пар идет изо рта, снег скрипит, скрипит… Обыкновенный день, и даже тень тоски не сжимает сердце.
Карета поехала по Инженерной улице. По-прежнему впереди двигался экипаж царя в сопровождении шести казаков, а сзади ехали сани полицмейстера и сани Коха. Последние, запряженные только одной лошадью, начали отставать, потому что карета ехала очень быстро, и Александр даже придержался рукой за облучок, чтобы ненароком не слететь с козел.
Вот и поворот направо, на Екатерининский канал. Кучер привычно придержал коней.
На канале было мало народу. Пара молодых людей, по виду подмастерья, несли небольшой диван, шла какая-то баба разбитного вида в куцей шубейке, стояли двое городовых, мальчик тащил тяжелую корзину. Последний, завидев царскую карету, с любопытством поглядел на нее, поставил корзину на мостовую, застенчиво потер нос и на всякий случай снял шапку.
– Гляди-кось, – сказал один из подмастерьев второму, – государь!
Засмотревшись на карету, он едва не уронил диван на ногу своему товарищу. Тот подпрыгнул на месте и зашипел, как гусь:
– Смотри, что делаешь!
Возле решетки сада человек средних лет, по одежде военный фельдшер, заметив карету, отдал честь царю. В нескольких шагах от него студент с узелком в руке, совсем еще молодой, с глуповатой улыбкой. Вот карета поравнялась с ним…
А-а-а-аххххх!
Александра подбросило на козлах. Грохот, крики, женский визг, лошадиное ржание…
– Стой! Стой, Фрол!
В первое мгновение Корф не узнал голос императора. Вокруг все заволокло дымом, в лицо попали невесть откуда взявшиеся комья промерзшего снега с острыми ледяными краями. Машинально он дотронулся до щеки – и увидел на перчатке кровь.
– Тпрру! Тпрру! – истошно кричал сзади кучер Дворжицкого. – Господи боже мой, святые угодники…
У Александра все плыло перед глазами. «Царь убит… или ранен?» Он покачнулся и, ища опоры, схватился рукой за козлы.
– Господин барон… – лепетал Фрол. – Да что ж такое делается!
Александр тряхнул головой. Понял: карета остановилась, надо сойти и посмотреть, что с императором; но ноги отказывались повиноваться. Тут он услышал тоненький, жалобный писк, повернул голову – и остолбенел… Мальчик, тот, который нес корзину, лежал сейчас на мостовой в луже крови, слабо перебирая ногами. Его большие глаза были полны ужаса… из них катились слезы боли и застывали на морозе…
– Держи! Держи! – кричали где-то впереди.
Потом уже Александр узнал, что это кричал террорист, тот самый студент с узелком. Он рассчитывал скрыться, подняв тревогу. Но военный фельдшер, находившийся неподалеку, видел, как он бросил узелок с бомбой под карету, и кинулся к нему, за ним, воя.
– Это он! Хватайте его!
Один из двух городовых лежал, раненный. Второй, опомнившись, побежал за террористом, однако тот был моложе и проворней. Если бы не случайный прохожий работяга, который догадался швырнуть студенту в ноги лом, не исключено, что бомбисту удалось бы уйти. Городовой подбежал к преступнику, споткнувшемуся о лом и упавшему.
– Лежать! К-каналья…
Однако лежащий на земле стал вырываться, извиваясь всем телом. Он попытался даже завладеть шашкой городового, и тот вдвоем с подоспевшим на помощь фельдшером никак не мог совладать с хлипким с виду террористом. В каком-то истерическом остервенении, бешено оскалив зубы, преступник брыкался и кусался, и все еще пытался выхватить шашку.
Со стороны Невского проспекта бежали прохожие, услышавшие взрыв. Опередив всех, на месте оказались несколько солдат Преображенского полка. Поняв, в чем дело, они набросились на преступника и скрутили ему руки, а один из них, не удержавшись, ударил его ногой ниже пояса. Задержанный тоненько, по-женски взвизгнул и обмяк.
– Не бить! – грозно крикнул Кох, подбегая к ним.
Вокруг уже начала собираться толпа.
Террорист молчал и только жадно дышал, раскрыв рот. Но, завидев Коха и поняв, верно, что для него самого все кончено, он вдруг приподнялся с земли и крикнул кому-то в толпе:
– Скажи отцу, что меня схватили!
«Хорошенькое дело! – похолодел Кох. – Так этот мерзавец тут не один?»
– Саша! Саша! Саша, ты жив?
Александр мотнул головой. После контузии у него кружилась голова, и он не сразу понял, кто его трясет. Наконец увидел прямо перед собой искаженное лицо императора. «Хорош защитничек, – в порыве ненависти к себе подумал Александр, – расклеился как баба… Меня поставили защищать царя, а я что?»
– Барон Корф, кажется, контужен, – пролепетал Дворжицкий, стоявший где-то сбоку.
Лица его Александр не видел. Но ненависть помогла ему, он вновь почувствовал ноги и попытался сойти с козел. Император придержал его за руку.
– Государь… Вы не ранены? – пробормотал Александр.
– Нет, бог миловал, – ответил император. – Задняя стенка кареты вдребезги, и люди…
Царь не договорил, но, проследив за направлением его взгляда, Александр увидел на снегу позади кареты мертвого казака из конвоя. «А ведь я так хотел ехать сегодня верхом… Черт, как кружится голова…»
– Схвачен ли преступник? – спросил император у Дворжицкого.
– Да, ваше величество… Государь, мои сани… Если пожелаете…
Дворжицкий хотел предложить императору немедленно сесть в его сани (поскольку карета пострадала) и возвращаться во дворец, но Фрол все понял и обиделся.
– Зачем нам сани? Карета может ехать, ваше величество!
Государь, не слушая его, отвернулся. Оставшиеся в живых казаки давно спешились и окружили своего повелителя.
– Покажите мне преступника, – потребовал император. – Идем, Корф! – И добавил вполголоса, сжав его руку: – Обещаю тебе, он будет повешен за то, что сотворил.
Они успели сделать всего несколько шагов, и тут государь поскользнулся на ледяном тротуаре, на мгновение повиснув на руке Корфа. Но услужливый, обходительный Дворжицкий и кто-то из казаков успели подхватить императора и не дали ему упасть.
Еще шаг, и еще, и еще… И ногам идти все легче, и голова почти уже не кружится… Александр дернул щекой.
И тут увидел своего убийцу.
Хлюпик, понял молодой офицер. Безусый, невзрачный, с одутловатым лицом… Тьфу! Плюнь на него, он и переломится.
Преступника по-прежнему держали, вокруг стояла настороженная, взволнованная толпа. Разбитная баба в куцей шубейке, та самая, которая шла навстречу экипажу, что-то взахлеб рассказывала соседкам… Но Александр смотрел не на нее, а на своего врага. Террорист отчаянно пытался казаться дерзким, кривил губы в улыбке, но в глазах его метался страх.
Должно быть, государь тоже растерялся, увидев такого тщедушного, хлипкого преступника, потому что сказал только:
– Хорош!
И вслед затем обратился к Коху:
– Кто он?
– Говорит, что мещанин Вятской губернии, – ответил жандарм.
Император покачал головой и отвернулся.
– Идем, – сказал он своим спутникам.
– Государь, мои сани… – снова дрожащим голосом пролепетал Дворжицкий, – если вам угодно…
Царь, не отвечая, посмотрел на бледное лицо Александра, затем перевел взгляд на мальчика, который больше не корчился в агонии, на мертвого казака.
– Ваше величество, – пробормотал Александр, – в самом деле, лучше ехать отсюда…
– Да, – задумчиво ответил император, – ты прав.
И добавил еще несколько слов, которые Александр не расслышал. Затем двинулся по направлению к своей карете, окруженный казаками. Корф шагал справа, Дворжицкий – несколько впереди. В это мгновение все и случилось.
От решетки канала отлепилась мужская фигура в пальто с меховым воротником и, широко размахнувшись, бросила в ноги царю какой-то сверток.
Прогремел взрыв такой силы, что все, кто находился в нескольких метрах от царя, упали как подкошенные. «Это конец», – успел только подумать Александр.
Дым, какие-то пятна перед глазами, железистый привкус во рту… Он завозился, почувствовал, что лежит на земле. Кто-то кричал, мужчины и женщины, но крики доносились до Александра как сквозь вату. Его шинель была вся в снегу, и от холода он сразу же почувствовал, что половина рукава оторвана, но почему она оторвалась, не имел ни малейшего понятия. Левую руку выше локтя пронзала острая боль.
– Са…ша… Помоги…
Сначала Александр увидел, как в обожженной, изорванной шинели корчится на земле Дворжицкий, пытаясь подняться. Но Дворжицкий никогда не посмел бы назвать его Сашей… Тогда он перевел взгляд поближе – и увидел императора, который правым боком лежал на снегу, вытянув одну руку. Фуражка свалилась с его головы, лицо было залито кровью, губы вздрагивали, во взгляде больших голубых глаз читалась нечеловеческая мука.
– Государь…
Александр попытался подползти к императору, но левая рука мешала, и он только теперь заметил, что из предплечья у него торчит заостренный осколок металла. Бешенство придало офицеру сил. Содрав перчатку с правой руки, он вцепился в осколок и вытащил его из раны. Хлынула кровь. Кусая губы, Александр голыми пальцами стал загребать снег и тереть им лицо, чтобы прийти в себя.
– Государь ранен! – в отчаянии простонал Дворжицкий.
Вокруг них лежали, стонали, пытались подняться люди, пострадавшие при взрыве. Среди снега, грязи и крови виднелись обрывки одежды, оторванные эполеты, куски мертвых тел и битое стекло – от стоящего вблизи газового фонаря, покореженного взрывом.
«Только не терять сознания… только не сейчас!» Александр ударил себя по лицу и кое-как сел. И сразу же увидел, что император умирает. Его ноги были раздроблены, шинель, кроме разве что воротника и верхней части, превратилась в лохмотья. Из ран струями текла кровь, окрашивая снег алым.
Чувствуя в душе одну невыразимую, страшную пустоту и безмерное отчаяние, Александр все же нашел в себе силы взять императора за руку. Белая замшевая перчатка императора была вся в крови. Рука шевельнулась, Александр поймал нить пульса – и немного воспрянул духом.
Он не слышал, как истерично, нервически смеется оставшийся сзади первый убийца, которого по-прежнему держали и не выпускали. Студент хихикал, дергался всем телом, кривил рот… И Кох, который притом что жандарм, считал ниже своего достоинства поднимать руку на кого бы то ни было, не выдержал, подошел и размахнулся – но не ударил. Лицо его было страшно, и, увидев это лицо, студент поперхнулся смешком, съежился, умолк.
– Государь… – прошептал Александр.
Голубой глаз (второй оставался неподвижен) обратился в его сторону, и офицер едва не разрыдался. Из последних сил император попытался улыбнуться.
– Холодно… – прошептал умирающий. – Холодно…
– Государь, – простонал Дворжицкий, – вас надо перевязать…
Голова императора качнулась.
– Нет… домой… домой… Катя… у нее на руках… – Он замолчал, но потом все же закончил фразу: – Умереть. Она обещала… не оставлять меня… никогда…
Из его глаза покатилась слеза. Тряхнув головой, Александр поднялся.
– Вы куда? – встревожился Дворжицкий.
– Я убью эту сволочь, – сквозь зубы ответил офицер.
Но убивать сволочь никакой необходимости не было. Сволочь умирала сама, убитая той же бомбой, которую бросила в царя-освободителя. Александр угрюмо посмотрел на террориста, лежащего в луже крови, и отвернулся.
– Дорогу! Дорогу великому князю!
Брат императора Михаил, услышавший взрывы, примчался из дворца Екатерины Михайловны. Увидев, что произошло, он охнул, побелел и бросился к императору.
– Саша!
Государь уже не отвечал.
– Саша, ты меня слышишь? – Михаил встал перед братом на колени, заглянул в лицо. – Боже мой… Боже мой! Будь проклята эта проклятая страна! Саша!
Должно быть, его крики на мгновение привели умирающего в чувство, потому что он приоткрыл глаз.
– Домой… – прошептал император. – Скорее…
Это были его последние слова. Государь потерял сознание.