Глава седьмая «Свидетель и убийца»

Снэйла ан Найта нашел кто-то из моряков. Шериф встретил смерть в подсобке на второй палубе, кто-то заколол его, насадив на собственный клинок, и бросил там как кусок загнивающего мяса. Имя главы Тайного Двора в Барроухельме было связано с оплотом справедливости. Он был одинаково суров как с простыми кровопийцами, так и с людьми благородными, оказавшимися за гранью дозволенного. Тем страшнее оказалась его прозаическая гибель. Ночью за стенами ледохода шла настоящая битва, где сражались и отходили к Темному Богу смелые люди. А шериф перед смертью видел лишь трубы отопления в чехле из рванья.

Пол в коридоре не очень хорошо вытерли курткой мертвого ан Найта и бросили ее на труп.

Монокль стоял у входа в подсобку и раздраженно играл желваками. Входы в коридор с обеих сторон перекрыли вооруженные солдаты, не пускавшиелюбопытных. У дальнего входа фонарь не горел, и потому я видел лишь две белые куртки, крестом перетянутые ремнями. В проходе воняло кровью. Если бы не Фарри, я бы никогда сюда не пошел.

– Он теперь всегда будет с тобой таскаться? – кивнул на меня Монокль.

– Да, – ответил Фарри.

Капитан хотел сказать что-то еще, но промолчал. Я был благодарен и за это.

– Что-нибудь узнали? – продолжил Фарри и потер покрасневшие глаза. Всю ночь он крутился в койке и тяжело вздыхал, сражаясь с плохими мыслями. Мне тоже не спалось. Пару раз я провалился в полубред, где бежал по льду от закованных в черную броню солдат Цитадели. Они преследовали меня и там, во сне. Жужжали на шлемах антеннки в виде зубастых пил, скрежетали металлические суставы. Сквозь фильтры с паром вырывалось дыхание остервеневших хищников.

– Ничего, кроме того, что его зарезали собственным клинком. Тут все ясно, как снег. У нас на борту убийца.

– Команда у тебя действительно пестрая.

Монокль поморщился, но согласился.

– Да, может и есть среди моряков кто-то, кому ищейки Барроухельма потоптались по мозолям. Я и сам не очень люблю Тайный Двор. У них ко мне было много вопросов в связи с этим.

Он взмахнул руками, указывая на корабль.

– У меня есть дознаватель, – сказал Фарри. – Может, ему стоит на это взглянуть?

– У тебя? – поджал губы Монокль.

– Ну, у нас, – уточнил мой друг. – А еще эмпат. Я думаю, если Эд послушает каждого члена команды, то мы найдем убийцу. Правда, Эд?

Я пожал плечами. В коридоре было прохладно, из склада доносились звуки возни и покашливание. Там лежал человек, который много видел, много знал. Который принимал решения всю свою жизнь и эти решения меняли ход вещей. И теперь он мертв. Вот так, буднично. Над ним крутится кто-то из команды, простывший на морозе, а в коридоре два человека говорят о том, кто у кого есть. Был герой – не стало героя.

– Снэйл был хорошим человеком, – сказал Монокль и потер лоб, глаза. – С характером, но хороший. Он много знал. Без него будет сложнее.

– Да…

Снэйл ан Найт когда-то спас мою никчемную жизнь. Это было целую вечность назад, когда я, восторженный молодой мальчишка, попал из деревни в огромный город. Сколько прошло? Всего полтора года?


Я прислонился к дрожащей стене. Корабль полз куда-то по ледяной пустыне, вгрызаясь железными клыками в ее плоть. Полз уже совсем не в том мире, который я знал. И старый мир, наполненный предательством, казался уже не самым тоскливым вариантом.

«Новая парадигма». Слова фанатика будто извозили меня в гнилье. Будто из-за меня она и изменилась. Будто бы и не будто бы…

Все менялось. Сильные люди уходили, стяги их падали, а те, кто подхватывал знамена – знали меньше. Умели меньше.

Хотели меньше.

Впрочем, Фарри-то прежде горел желанием менять этот мир.

– Тогда я схожу за Тройкой, он у нас дознаватель.

– Сходи… – сказал Рубенс, внимательно глядя на собеседника.

– Займетесь проверкой команды?

– Не надо этого делать сейчас. Мы ночью потеряли два десятка человек убитыми, двенадцать ранены. Трое не доживут до вечера. Еще один лучше бы не дожил, – Монокль уставился на меня с сомнением. – У меня часть команды выведены из строя, а остальные не понимают, что происходит. Не самый лучший момент, Фарриан. Твой эмпат с ума сойдет считывать людей, или его вскроют.

Он понизил голос:

– Не надо также кричать о том, что у нас на борту эмпат. Если, конечно, он тебе друг. Представляешь, как на него станут смотреть?

Монокль говорил тихо и очень жестко:

– Никто не любит людей, копающихся в чужих мыслях.

Я вскинул голову, встретил его взгляд и стушевался, замялся. Чуть было не извинился перед ним за то, что я есть тот, кто есть.

– Хорошо, капитан, полагаюсь на ваш опыт, – сказал Фарри. Улыбнулся. – Спасибо за совет.

Капитан моргнул устало и немного удивленно:

– Я оставлю тут Жерара, за меня. Если что – я в рубке, – он быстро пошел в обратную сторону. Мы миновали солдат, от одного пахло кровью, и только сейчас я увидел потемневшую повязку на левом плече. Раненый воин проводил нас цепким взглядом, что-то сказал напарнику, когда мы вышли на лестницу, и тот гулко хохотнул.

– Подожди, – остановился Фарри. Вернулся назад.

– Дурацкий день, – сказал он солдатам. – Отвратительный. Я бы хотел услышать какую-нибудь смешную шутку сейчас. Она бы очень мне помогла. Поделитесь.

– Чта-та я невсеку, малышок, можа тебе и нельзя такое слушать. Можа ранеханька, а? – сказал раненый.

– Забавный говор. Мне уже становится легче. Скажи еще чего-нибудь.

– Ты чта-та морозеешь, малышок… Папанька тебя тут поставил? Так кликани ево, тагдыщ. Я ему болтану за воспитаньице.

– Я и без папы разберусь.

– Чта?

Я прикрыл глаза. Раны солдата были как на ладони: боль, страх, зависть, потеря. Боль… Боль – это хорошо. Я подумал про то, каким же слабаком оказался, как говорил со мною Буран, как смотрел ан Найт. Добавил к этому слова Фарри о моей вони. Вспомнил бой. Собрал чувства в кулак и ударил.

Солдат охнул. Упал на колени. Его друг шагнул к нему на помощь.

– Назад, – приказал Фарри. Мужчина замер и за оружие не схватился. Отступил. Фарри присел напротив раненного. У того из разинутого от боли рта вместе с сипением вырвалась струйка слюны, смешалась с дорожками слез. Взгляд остекленел. Солдат болтался посреди океана собственной боли. Как физической, так и душевной.

– Мне стоило бы посмеяться над этим, да? – сказал Фарри.

Проклятье, я, получается, издевался над раненым? Может, сегодня он спас кому-то жизнь. Может, был героем там, на льду, и сейчас такими шутками просто выплескивал духовный ужас.

– Ты бы посмеялся?

– Что с ним… Это… Чего с ним? Эй? – приятель воина беспомощно топтался на месте.

– Да, думаю посмеялся, – Фарри равнодушно смотрел в глаза ошеломленному моей атакой солдату. – Но на этот раз я тебя прощаю. Ты просто не знал, да?

Он выпрямился, кивнул мне:

– Идем, Эд.

Я на прощание буркнул лишь:

– Извините.

За моей спиной захрипел приходящий в себя солдат. Он повалился на бок и тихонько заскулил.

– Спасибо, – сказал мне Фарри, когда мы ушли достаточно далеко. – Я был неправ. И ты тоже. Но ты все сделал правильно.


Бывший дознаватель по прозвищу Три Гвоздя (имени которого никто не знал) был человеком большого жизненного опыта, несмотря на то что вряд ли справил свою сороковую зиму. Он смотрел на мир, чуть приподняв брови; близко посаженные глаза хранили загадочную улыбку. Он будто знал ответы на каждый из вопросов, но предпочитал, чтобы обращающийся находил их сам. Под его пристальным взглядом.

Когда Фарри сказал ему об убийстве, Тройка, сидевший у печки среди других авантюристов, встал.

– Эхма, да ты из этих? – сказал кто-то из них. – Из нюхачей драного двора?

– Все мы откуда-то пришли сюда, друг мой. У кого-то на пальце отметка вора и следы сведенной гильдейской татуировки на щеке, а кто-то прежде чистил грязные улицы заросшего льдом города от сброда, насосавшегося алого камня.

Говоривший коснулся щеки, промолчал.

– Друзья мои, вы усложняете жизнь всем, до кого дотягиваетесь? – поинтересовался Три Гвоздя, когда мы отошли. Он шагал очень плавно, словно крался.

– Только избранным, – попытался пошутить Фарри.

– Мне сложно высказать всю мою благодарность за такую честь. Спасибо. В следующий раз просто отзовите меня в сторону. Это твое «там лежит труп, ты же дознаватель, может, разберешься» было не лучшим выбором из возможных.

– Прости. У меня сегодня все из рук падает, – посетовал Фарри.

– Основная незадача может случиться, если пойдут слухи, и вы просто вспугнете преступника. Не все, друзья мои, догадывались о том, что на корабле представитель такой профессии. Теперь могут быть осторожнее.

– У вас на борту был целый шериф, – сказал я.

– У нас… – поправил Фарри.

– Был? Что-то случилось с ан Найтом? – подобрался дознаватель.

– Мы к нему и идем… Зарезали.

– Может, потому что знали, кто он? – предположил Тройка и опять загадочно, с намеком, улыбнулся. – Звоночек. Спасибо вам, друзья, что вывели из тени.


В комнатушке с покойником он пробыл недолго. Выбрался оттуда и деловито потер руки.

– Натоптали.

– Что-нибудь можешь сказать?

– Смотря чего ты ждешь, мой друг. Я не шаман, не кудесник. Я всего лишь скромный слуга закона, пусть и отвергнутый. Убили его точно не там. Труп затащили после. Скорее всего, проткнули мечом где-то тут, где ты стоишь.

Фарри посмотрел себе под ноги, потом на дверь. Несколько шагов. Тройка прошел по коридору, посмотрел на кровавые разводы. Поколупался в старой краске на стене. Затем опять вернулся в комнатушку и присел на пороге. Посмотрел куда-то вглубь помещения, потом в коридор. Улыбнулся.

– Ага.

– Ага? Мне нравится твое «ага».

– Есть кое-что прелюбопытное, мой друг. Очень прелюбопытное. Здесь был третий. Стоял за стеллажами. Кровь натекла, видишь? Следы, куда кровь не попала? Это чьи-то сапоги, которых сейчас нет. Либо кто-то отсюда выкрал кем-то забытую обувь, во что я не верю, либо, – он многозначительно поднял бровь. – Заметь, отсюда человека не видно, все барахлом на полках заставлено. Так что кто-то убил бедолагу шерифа, втащил его в подсобку, бросил здесь, и все это время некто стоял за стеллажами. Стоял долго. Так что… Кто нашел труп? Очень хотелось бы с ним поговорить.

– Привести? – бородатый Жерар был уже здесь. Он старался держаться у стенки, так как стоило ему повернуться – широкие плечи полностью перегораживали проход. Фарри кивнул ему, и помощник Монокля зашагал прочь, старательно обходя кровавые пятна. Когда он миновал меня, пахнуло острыми специями.

– Я рад тебя видеть, Эд, – сказал Три Гвоздя. – Честно.

Я улыбнулся, но не нашелся что ответить. Возможно, стоило произнести хоть что-нибудь. Пусть даже вязкую банальность, мол, как же взаимна его радость. Или же, что-нибудь вроде «как приятно, что ты смотришь на меня без осуждения».

Но я ничего не сказал. Мне подумалось, что любое мое слово могло разрушить это доброе обращение. Уничтожить его.

Зато в разговор ворвался Фарри, и минут пятнадцать, пока не вернулся Жерар, они общались на какие-то только им понятные темы. Темы, в которых я уже был чужаком.

Первый помощник привел с собой юношу с зеленоватым от слабости лицом. Я прислушался к чувствам бедолаги: страх, отчаянье, растерянность, желание сбежать.

– Вот. Гушлак ан Нагадир. Как заказывали, джентльмены, – Жерар ловко пропустил юношу вперед и снежным медведем навис над бедолагой.

– Хорошие сапоги, – сказал Три Гвоздя. Если бы словами можно было бить по лицу, то, наверное, так бы и выглядел результат. Парень дернул головой, отпрянул, но уперся в Жерара.

Свежевычищенные кожаные сапоги ан Нагадира чуть ли не сверкали.

– Как ты его нашел? Расскажи, – спросил Фарри. Он был ниже Гушлака, но смотрел все равно как-то свысока.

– Мужика этого?

– Да…

– Ну. Заглянул утром…

– Врет, – сказал я.

– Да шаркунь твою, Эд. Понятное дело, что врет, – не улыбнулся Три Гвоздя. – Очевидно же. Он и зарезал шерифа.

– Я не убивал его! – вскрикнул Гушлак. – Нет!

– Друг мой, надеюсь, ты не станешь мне говорить, что прогуливался тут утром и вдруг решил заглянуть в одну из десятка позабытых обоими богами подсобок корабля? – Три Гвоздя почесал шею. – Я десять лет прослужил в дознавателях, такие, как ты, считают, что все подозрения с себя снимут, если вдруг найдут труп сами. Устал я от вас!

Гушлака затрясло. Он затравленно сжался и быстро-быстро замотал головой.

– Правда! Я не знаю. Я не убивал его!

От его ужаса у меня вспотели виски.

– Тройка… – сказал было я, но почувствовал ярость дознавателя. С виду ж он по-прежнему слегка улыбался, глаза блуждали. Мысль прекратить пугать парнишку ушла сама собой. У Тройки шла своя игра и он боялся, что я и ее сломаю.

– Он врет… – соврал я.

– Нет! Нет! Я не убивал! Не убивал! Это ложь! Он лжет! – закричал парень. О, как он меня ненавидел в этот миг. Я впитывал его ненависть, запоминал ее.

Жерар положил руку ему на плечо. Добрый дядюшка-смерть.

– Капитан будет недоволен, Гушлак. Очень недоволен.

– Я был тут, но не убивал. Я спрятался. Там бой был, а я испугался. Я спрятался. Там за полками! А потом этот… Я слышал. Он такой: «Ого, кого я вижу у нас на борту», – а потом захрипел страшно. Так страшно. Этот… Он затащил его сюда.

– Кто «он»? – вставил в его лепет Тройка. Проклятье, он был здесь как ледовый демон в замерзших пещерах. Ловок, знающ, убийственно точен.

– Я не знаю. Он молчал. Он молча его убил, молча затащил. Я не слышал его и не видел. Мне было так страшно. Я не убивал его. Я прятался. Он затащил его сюда. Потом что-то делал в коридоре, недолго, а затем ушел. – Выпалил Гушлак. – Я полночи простоял здесь, все боялся, что он стоит снаружи и ждет. Проверяет… Но я не убивал!

– Почему сразу не пришел, не признался? – спросил Фарри. – Что за дурацкая хитрость такая?

Тот стушевался.

– А?

– Потому что трус, – вдруг успокоился парень. Как-то даже приосанился, признавшись самому себе в собственной слабости и приняв ее. – Просто потому, что трус. Думал, что герой. Думал, что буду биться, как и все, а не смог. Спрятался. И когда там кто-то захрипел, когда его сюда затаскивали – не вышел. Подумал, что он и меня…

– Этого недостаточно. Повтори медленно, что случилось, – прервал его Три Гвоздя. – С самого начала.

Я отошел немного, чтобы заглянуть в комнату, где умер ан Найт. Неприятный запах проник в ноздри. Тяжелый и острый. От него выступала испарина, как от лихорадки. Объятый вонью ан Найт лежал на полу, укрытый тряпьем, как куча мусора. Под ним чернела лужа крови.

Горло сдавило от накатившего всхлипа, и я закашлялся, делая вид, что меня тошнит. Мы не были друзьями. Но когда-то шериф спас нас всех. Когда-то он изменил мою жизнь, пусть после и пожалел, наверное, об этом.

Я запоминал горечь и боль, которые уселись мне на плечи. Машинально, словно потом пригодятся.


* * *

Только после этого мне удалось помыться. Я с наслаждением смыл с себя вонь и грязь прошлого. Сидел в железной ванне, в облаках пара, и менялся. Очищался. Вода лилась из крана, и я с детским восторгом то закрывал трубу, отчего поток наливался силой, то отпускал руки, и радовался его свободном падению.

Когда я вышел в коридор, в чистой одежде, благоухающий – то даже поймал себя на беззаботной улыбке. Прошло меньше суток с того момента, как я напивался в кабаках Барроухельма. Сотни, а то и тысячи людей отправились кормить шаркунов за это время. А я радовался чистоте.

В каюту я вошел в своем обычном настроении. Фарри потянул носом, одобрительно кивнул и приказал собираться к капитану. Он не спросил, хочу ли я. Просто сказал, что мы туда идем. И это мне понравилось.


Мы сидели в рубке с видом на сверкающую льдом Пустыню, на огромном столе была раскинута карта, и ее ярко освещало солнце. За стеклом обзорного купола затаился мороз. Здесь все казалось таким домашним, таким теплым. Вдоль стен тянулись застекленные стеллажи с закрывающимися на ключ книжными полками. Мне безумно хотелось коснуться кованых замков в виде голов невообразимых рогатых монстров. Монокль любил все странное.

Я сдержался. Убрал руки за спину и просто смотрел, как блестят на солнце кожаные корешки увесистых талмудов. Здесь, должно быть, хорошо завтракать. Просыпаться, заваривать себе чаю с травами и, сидя на кресле, смотреть на то, как твой корабль побеждает Пустыню. Как в добрых сказках.

Да, месяцы жизни в городе-содружестве почти отвратили меня от зимы. От настоящей зимы. Бродячий город всегда сопровождает облако ледяной пыли. В нем нет такого покоя, как здесь. И в нем Пустыня кажется чем-то романтичным. Хотя вся поэтика стынет, стоит выйти на лед.

Я засмотрелся на горизонт, где встречался снег и невероятно синее небо. Чуть левее от нас шла линия черных столбов-путевиков, указывающих путь штурманам и капитанам. Там, снаружи, дул ветер и сдувал с заструг сверкающую порошу.

– Почему мы идем по тракту? – спросил я.

Монокль кашлянул, а Фарри посмотрел на меня очень странно. Я понял, что прервал их, и смутился.

– Просто… Если нас ловит Цитадель…

– Я знаю, что делаю, – очень тихо сказал капитан.

– Простите…

– Нам нужно найти точки соприкосновения, Фарриан, – продолжил Барри. – Ан Найт все уравновешивал, и меня это устраивало. Теперь придется договариваться. У нас ведь по-прежнему одна цель – дойти до Южного Круга и увидеть, что же там, все-таки, находится. Не ошибаюсь?

Фарри кивнул.

– Тогда оставь команду мне. В конце концов, ты для этого меня и нашел, чтобы я выполнил то, что умею делать хорошо? А если мне будут мешать, если будут рисовать команде вторую голову у капитана – кончится это плохо. Понимаешь? Мы можем общаться здесь, после всего. Можем обсуждать и даже спорить. Но все решения по команде должны исходить от меня.

– Ты про Гушлака? – догадался Фарри.

– Про него. Он из Навигаторства. Я взял его на замену нашим водным штурманам.

– Он струсил, а мы едем совсем-совсем не на прогулку. Что если он струсит еще раз? В самый важный момент?

– Многие трусят, – откинулся на спинку Барри Рубенс. – Я бы опасался тех, кто ничего не боится. Сейчас даже я боюсь. Фанатики подложили нам льда за шкирку.

Он ткнул пальцем в Пустыню.

– Это место и в мирное время опасно. Что теперь будет – страшно представить. И нам нужен каждый человек. Даже если он боится. Я всегда был вольным капитаном, Фарриан. Я видел много разных людей. Если ты сходу начнешь их сгибать – они сломаются. А его знания могут пригодиться. Пустить его под траки, так как он не настолько отважен, как бойцы штурмовой команды – это перевод людей. Оказаться в море без тех, кто обучен водной навигации, пусть даже и воды ни разу не видел, я бы не хотел. Он может быть полезен.

Фарри молчал. Он скрестил руки на груди и плотно сжал губы.

– Я понимаю, что ты молод. Горяч. Можешь натопить энги столько, что она от вспышки не согреет, а спалит все к собачьей матери. – Рубенс покачал головой. – Но давай командой буду заниматься я. У нас на борту кроме моих людей и твоей банды еще четыре десятка искателей приключений и целая группа из Клинков Восходящего Солнца.

– Клинки на борту? – я слышал про них. Проповедники в рыжих одеяниях встречались и в Барроухельме. Они бродили по кабакам и обещали пришествие тепла, если мы отвернемся от почитания Темного Бога.

Мой вопрос был не к месту, и совсем не ко времени.

– Да. Моего старого шамана сгрызла гниль Южного Круга, а новые все были слишком воздушны, чтобы на них рассчитывать. Тас Бур – идеальный вариант. Чтобы заполучить одного – нужно было взять всех.

– Шаман среди Клинков?

– Он довольно необычен, – развел руками Барри. Оперся о стол и поднялся, подошел к обзорному окну. Рубка чуть выдавалась над носом корабля, и поэтому казалось, будто он парит в воздухе надо льдами. – Ночью многие впервые увидели кровь. У меня были кое-какие деньги от общества Водных Путешествий, от твоей Лотереи, от пары меценатов, и я озаботился наймом профессионалов, но основная часть команды не солдаты. Ученые, инструментарии, просто искатели приключений.

– Понимаю, – сказал Фарри. Беззаботно, но вкрадчиво. – Понимаю. Нет, мне очень неприятно, что ты по-прежнему говоришь со мною как с ребенком, но и это я готов понять.

– Ты прости, но ты и есть ребенок. Возможно, там, в Барроухельме, ты и завоевал уважение, но здесь никто тебя не знает, – Рубенс смотрел в Пустыню.

– Узнают, – улыбнулся Фарри. От его улыбки мне стало не по себе. Мой друг положил ладони на стол. – Но ты прав. Командовать должен один. Я ошибся с Гушлаком. Прости.

Капитан повернулся к нему с видимым облегчением на лице:

– Рад, что ты понял.

– Но ты же потом окажешь мне услугу за то, что я оказался таким послушным мальчиком?

Рубенс кашлянул.

– Услугу?

– Ну да. Потом, когда придет время. Я не попрошу ничего свыше твоих сил, Барри. Просто сейчас я услышал тебя и понял. Но когда-нибудь наступит момент, когда будет очень важно чтобы ты понял меня.

Капитан склонил голову набок, с улыбкой рассматривая юношу.

– Ты мне нравишься, Фарри. Хоть ты и ребенок, но есть в тебе что-то, что восхищает меня. – Сказал он через долгую паузу.

– По рукам? – подмигнул ему Фарри.

– По рукам…


Только я знал, какой ураган бушевал в душе моего друга.


– И еще одно, Фарри, – сказал капитан, когда мы почти уже ушли. – Найди того, кто убил ан Найта, хорошо? Я думаю, с этим ты и твои люди справятся лучше, чем я.

– И при этом я не буду чувствовать себя бесполезным, ага?

Пауза.

– Ты мне и правда нравишься, Фарри, – Рубенс коснулся пальцем татуировки на лице. – Ты умный.

– До встречи, капитан.

Загрузка...