Люди молчали. Угрюмо, враждебно. Топтались на месте, еще не растеряв горячку краткого сражения. Фрет рвался в Пустыню, и морозный ветер выдувал из нас последнее тепло. Повсюду горел лед, а в небе вновь плыли огненные шары. Наверное, так выглядит конец света. Ночь, темнота, холод и падающий с небес огонь. Вокруг гремели траки, скрежетал лед и рвущийся металл, кашляла стрельба, а мы держались за поручни, качаясь на неровностях Пустыни, и ждали распоряжений. Бездействие во время безумия. Капитан, штурман (или кто там еще находился в рубке вместе с Моноклем) вели корабль в ту сторону, откуда летели огни. Параллельно нам в том же направлении ехало еще одно судно с зелеными фонарями Содружества. Рядом с ним вдруг вспучилось рыжее пламя, брызнуло на металл липкими каплями и поползло по борту. Ледоход упрямо двигался с нами одним курсом, на палубе боролись с пожаром неизвестные нам моряки, но огонь разгорался лишь сильнее. Над ночными льдами полетел жуткий крик боли.
Мы с бессилием смотрели на то, как пламя захватывает ледоход, превращая его в проклятое горнило.
– Почему Братство сделало это? Почему? – спросил кто-то. – Они же никогда не делали никому зла. Что произошло с ними? Светлый Бог… Я не могу поверить.
– Скольких та тварь убила после того, как Филиана располовинила? – послышался задиристый и веселый голос. В Пустыне грохотала война, но я смотрел на нее, как зритель. Все мы на «ИзоЛьде» стали зрителями. Горел Барроухельм, горели корабли защитников, горели ледоходы Братства. В ночи сверкали едва заметные вспышки выстрелов. А мы смотрели.
– Я не солдат, я же совсем не солдат. Как я здесь оказался? – сказал остроносый. Он смотрел прямо перед собой. – Я ведь не солдат. Я ученый… Я не солдат! Я зверолог, понимаете?!
– Троих минимум. И Грай…
– Грай был странным. Эй, Академик, приди в себя, – рядом с остроносым появился тот самый боец в белой парке. Это был довольно молодой парень, года на три меня старше. – Посмотри на меня. Да-да, давай, поворачивайся.
Затем он бросил в сторону:
– Я видел, что убрало того молчуна, который ни с кем никогда не здоровался, и парня, которого капитан вчера на борт взял. Кто третий?
– Ты же знаешь, я не солдат, – бормотал мужчина. – Я зверолог!
– Знаю, Академик, знаю. Но в трудные времена солдатами становятся быстро. Ты вот выжил, у тебя есть шанс. Эй, снегобрат, учти, за то, что ты там сотворил – Язва твой должник.
– Язва? – спросил я.
– Язва. У нас тут всех как оленей на пастбище зовут. Излишки профессии, темная романтика. Вот тебя как звать?
– Эд. Эд ан Бауди.
Сверху донеслось:
– Эй там, внизу! Укройтесь за фальшбортом! Не лезьте голой задницей в пургу! Язва, тебя это тоже касается! Ну-ка сядь!
– Эд ан Бауди – это скучно, – резюмировал Язва. Он, не таясь, присел рядом с нами, привалился спиной к низкому борту (чтобы укрыться за ним, нужно было лечь, наверное) и положил на колени дальнобой. В глазах парня сверкали огни наших фонарей, а его силуэт оказался как раз напротив зарева на стенах Барроухельма. – Я бы назвал тебя Визгун. Или Крикмайстер. Хорошо заорал там. А это вот Академик. Потому что он умный.
– Грай так глупо погиб, – сказал Академик. Он будто очнулся. Огляделся и засмущался от того сколько человек на него смотрели. – Так страшно. Урок всем нам – не держись за прошлое, да?
– Я впервые был в драке, – сказал крепкий мужчина, заиндевевшие лохмотья шарфов опутывали его шею и голову, топорщась в разные стороны диковиной прической. – Сорок зим скоро, а дрался впервые. Руки дрожат.
– Бывает, – подбодрил Язва. – Я в первый раз вообще обгадился. Тепло, скажу вам, лишь первую минуту. Потом… стало прохладно.
Кто-то нервно хохотнул. Кожа от холода занемела, и я еще больше укутался в уже промерзший шарф, согреваясь дыханием.
– Третий на обедах все на кашу ворчал. Долговязый такой, – сказал кто-то.
– Чего?
– Ты спрашивал, кто третий. Вот, по-моему, он.
Язва кивнул. И тут его лицо превратилось в алую парящую рану. Тело будто плюнуло в нас смесью крови, крошева кости и мозгов, но этот сгусток лишь чудом не долетел ни до кого и шлепнулся на рифленый металл хода. Между мною и Академиком. Тело Язвы качнулось вперед, а потом завалилось набок.
– Укрытие! В укрытие! Выключите фонари!
В ответ куда-то в пустоту загрохотали дальнобои солдат, а я смотрел на то, что минуту назад было человеком, и не мог найти в себе сил отвернуться.
Прожекторы над нашими головами погасли, погрузив борт во тьму. От смерзшейся крови слиплись веки.
– Хорош стрелять! Хватит! – крикнули сверху. – Берегите порошок!
Несколько мгновений назад Язва как-то объединял нас, а теперь всем хотелось отодвинуться от окровавленного трупа. Лишь Академик подполз к приятелю, дрожащими руками накрыл капюшоном то, что осталось от лица Язвы, и сел рядом с ним. Молча. Мы оба посмотрели на остывающее содержимое чужой головы и отвернулись.
– Это Снежный Жнец был. Точно говорю вам – Жнец! Это они так точно бьют. Обычный стрелок ни в жизнь не попал бы! – сказал кто-то.
– Кто такой Жнец? – бесцветно спросил я, глядя на труп Язвы.
– Охотники Братства. Убийцы. Видал я одного такого. Они Пустыню могут пешком пересечь если надо. На льду сутками могут лежать ради одного выстрела. Клянусь, правда! Похоже на них! Нам нельзя тут сидеть! Эй! Биами? Биами? Тут же Жнец! Может мы внутри подождем?
– Я сказал – в укрытие, – раздраженно ответили сверху.
– По одному перебьет. По одному.
– Заткнись, Шайн – сказал ему тот, кто вспоминал про третьего погибшего. – Вслепую бить не будет.
– Ну а чего мы ждем, Елай? Чего? И куда мы? Почему мы выключили фонари, Биами?
– Да ты громче всех орал про них, Шайн!
– Я про носовые, Биами! Про носовые! Мы не хотим, чтобы кто-нибудь принял нас за корабль Содружества?
– Так, Шайн! Закрой рот и жди команды. У нас есть задача поважнее, сам знаешь.
Он замолчал, нахохлившись и вжавшись спиной в угол меж стеной ледохода и фальшбортом.
Зеленые огни на носу «ИзоЛьды» действительно больше не горели.
То ли оба Бога берегли нас от схватки, то ли капитан искусно лавировал по Пустыне, но мы удалялись прочь от Барроухельма без столкновений с кораблями Братства. Пару раз нам попались в темноте посудины поменьше, но Рубенс, не замедляя хода, ловко срезал их массой. Он сближался с ними и умудрялся наехать на них так ловко, что не вредил своим гусеницам, зато со скрежетом металла выводил из строя суда Цитадели, накатываясь на их траки и втаптывая в лед.
Вслед нам неслась стрельба, совершенно неопасная для бронированной кормы.
– Войны не будет, – сказал Елай. – Уходим в Пустыню…
Это и без его слов все поняли. Мы проплыли мимо горящего сторожевого корабля, воздух пропитался вонью горелого мяса. У меня потекли слюнки. Желудок, привыкший к дурной похлебке из рыбы с редкими примесями старого зерна, восторженно заурчал, несмотря на то, что я понимал, чем на самом деле пахнет.
Вокруг корабля медленно таял лед, и в свете пожара я увидел, как в образовавшейся от жара луже плавает раскинувший руки мертвец.
А потом «ИзоЛьда» вдруг резко свернула с проложенного курса, взяла направо, а голос Биами возвестил:
– Оружие заряжайте, не высаживаемся без команды. Палите, джентльмены, во что увидите.
Я думал, что опустошен. Что выгорел вместе с погибшими кораблями и выплеснул страх в тот же миг, как убили Язву, но тут ужас вернулся. Он проник под парку и холодными пальцами взялся за мышцы, не позволяя тем набраться сил. Не давая им напрячься. «Сиди» говорил он. «Они справятся без тебя».
Люди зашевелились, и то, что все они старательно прятали страх, подбодрило меня. Я поднялся на ноги, взял дальнобой с тела Язвы и встретил взгляд одного из соратников. Он смотрел на меня со смесью отвращения и восхищения, но быстро отвел глаза.
– Пушки… – сказал Шайн. – Светлый Бог…
В этот момент во льдах три черных силуэта, размером с трехпалубный ледоход, одинза другим выплюнули те самые яркие звезды смерти. Огромные ребристые жерла с гудением замедляли вращение и опускались, а перед ними уже крутились лайары с обслугой, готовые заполнять смертоносное жерло новыми снарядами.
Наверное, мы обошли и их охрану тоже. Не знаю. Но корабль Рубенса застал воинов Братства врасплох. Они поняли, что им во фланг вышел противник, только когда фрет левой гусеницей зацепил первое орудие. Металл застонал, заскрежетал, и огромная пушка наклонилась вбок, а затем под собственным весом рухнула на лед.
В этот же миг мы, приникшие к прицелам дальнобоев, расстреляли команду лайара. Мне кажется, одного из служителей Цитадели подстрелил и я. Просто целился в человека в меховом плаще на корме, и когда спустил рычаг – фанатик дернулся и перевалился через ограждение.
Под градом пуль лайар моментально опустел, а потом его вмяла в лед правая гусеница фрета. Взревели двигатели, запахло горелой энгой, и «ИзоЛьда» под скрежет рвущегося металла протаранила вторую пушку.
С той стороны корабля что-то пару раз ухнуло, небо вспыхнуло желтым. Третье орудие уже начало кручение ствола. Позади него по широкой платформе носились люди, стучали стопора лебедок, и неуклюжая громада разворачивалась в нашу сторону.
В ушах смешался треск зубчатых колес и стук двигателя «ИзоЛьды». Фрет надсадно взвыл, его корма утонула в черном дыму, а мы даже покачнулись от того, как лихо корабль рванулся к последнему противнику.
Все решали секунды.
– Не успеем! Не успеем! – закричал Шайн. – Ребята, все! Все!
Пушка неумолимо разворачивалась в нашу сторону, и мне показалось, что я уже вижу в жерле бурлящее пламя.
Рубенс принял чуть левее, уходя с обстрела. Двигатель выл и ревел так, что закладывало уши и казалось, что из них вот-вот пойдет кровь. Однако я, вцепившись в фальшборт, просто смотрел на крутящийся ствол, отсчитывая про себя последние секунды жизни.
Нервы пушкарей сдали раньше. Орудие содрогнулось, выплевывая огненный шар, завоняло чем-то едким, отчего заслезились глаза, но смертельный снаряд прошел выше и правее нас, взорвавшись во льдах в полумиле за «ИзоЛьдой». А потом фрет обошел пушку, и мы перестреляли пытающихся скрыться воинов Братства. Без единой капли жалости, с горящими местью сердцами. Если бы эти люди, вращающие прицельные механизмы, успели…
Впрочем, это было уже не важно. Спустя несколько минут все было кончено, а потом на платформе появилось несколько наших солдат, они какое-то время возились у самого орудия, и когда вернулись на корабль – раздался взрыв, расколовший ствол надвое.
Напоследок фрет опять наехал на орудие своими убийственными гусеницами, раскрошив движительную платформу пушки, и после этого на полной скорости уехал в Пустыню.
Барри Рубенс сделал для погибающего города все, что смог.