Милдрэд рассматривала замок Фрамлингем – выстроенный из темно-серого камня, высившийся над округой множеством квадратных башен, имевший немало рвов и деревянных палисадов, он производил грозное впечатление. Недаром изгнанный королем архиепископ Кентерберийский Теобальд за этими стенами мог чувствовать себя в безопасности. А вот Милдрэд стало не по себе, когда они въезжали в арку замка со всеми его нависавшими железными решетками, мощными воротами и выстроившейся многочисленной стражей, – ведь это был замок давнего соперника. Девушка взволнованно посмотрела на отца, но барон только улыбнулся.
– Я бы не привез тебя сюда, если бы нам что-то грозило.
В самом деле, ожидавший на широкой лестнице граф Норфолкский Гуго Бигод смотрел на них с улыбкой и даже сошел с возвышения навстречу.
– Приветствую вас, во имя Божье! – громко произнес он и вдруг расхохотался. – Провалиться мне на этом месте, если я когда-то мог предположить, что Эдгар Гронвудский станет почитаемым гостем в моих владениях.
Эдгар тоже рассмеялся. Глядя на них обоих, заулыбалась и Милдрэд. Оказывается, Гуго Бигод не так и ужасен, да и выглядит молодцевато, одетый в модный кафтан с широкими рукавами, с вышитой на гербе эмблемой Бигодов – красный крест на желтом фоне. Если бы не лысина от темени до затылка, так что только за ушами виднелись тонкие седые волосы, он бы выглядел весьма привлекательно. Впрочем, лысина не помешала Гуго недавно жениться третий раз, и, как говорят, его жена уже носит ребенка.
Между тем хозяин замка перевел взгляд на девушку.
– А это и есть прославленная гронвудская красавица? Воистину людская молва не лжет, называя ее прекраснейшей девой в Денло!
И он, как истинный рыцарь, помог ей сойти с лошади. Милдрэд присела в изящном поклоне, а когда выпрямилась, то взглянула на графа Норфолка с невольным кокетством, какое не смогла побороть, когда на нее так смотрел мужчина.
Гуго Бигод и впрямь был поражен. Эта девушка с чуть раскосыми большими глазами лазурного цвета, с нежным личиком и пышными светлыми волосами была само очарование. Она казалась такой юной, но уже была вполне сформировавшейся, с великолепной фигурой, чего Бигод не смог не оценить.
– Вам повезло с дочерью, барон, – сказал он, не скрывая своего восхищения.
Эдгар подавил улыбку. Ну что ж, теперь Бигод будет относиться к прибывшим саксам с не меньшим почтением, чем к высокородным норманнам, ибо Милдрэд умела располагать к себе людей. Мужчин уж точно, поправился он про себя, заметив, как подле графа сразу же с видом собственницы возникла его молодая жена, леди Гундрада.
Гуго в свою очередь поспешил представить гостям супругу и детей – у него уже имелись три взрослые дочери и сын. Милдрэд обменялась поклонами с каждой из барышень, отметив, что хотя девушки внешне похожи на отца, ни одна не переняла его обаяния – этакие худые длинноногие цапли с длинными носами и белесыми ресницами. А вот сын Роджер пошел явно в его первую супругу – коренастый, веснушчатый, достаточно рослый для своих одиннадцати лет.
На какое-то время Бигод и гости задержались на галерее дворца. Эдгар похвалил навесные щиты на бойницах Фрамлингема, и граф стал пояснять, что все башни укреплений не имеют стен со стороны двора, но защищены специальными деревянными навесами, которые откидываются и позволят лучникам обстреливать врагов, если те ворвутся в замок. Но о фортификации мужчины могли говорить бесконечно, и леди Гундрада предпочла проводить гостью в отведенные им с отцом покои.
Укрепления Фрамлингема были выполнены из камня, но внутренние постройки – из дерева, однако со всеми удобствами. Шиферные скаты крыш то тут, то там прорезали дымовые трубы, указывая на достаточное количество каминов, что все больше входили в употребление вместо прежних открытых очагов. Графиня Гундрада вела гостью вдоль галереи большого, выстроенного в форме буквы «Е» дома, в сторону крыла, где им приготовили покои. Она сообщила, что велит слугам принести туда горячей воды, а также большую лохань, чтобы гости смогли обмыться и привести себя в порядок перед намеченным на вечер сбором знати.
Лохань и впрямь скоро притащили, даже выстлали ее сукном, дабы при мытье не касаться шероховатой поверхности. Тем временем слуги барона распаковывали и расставляли привезенную с собой в обозе мебель. Ибо если гостям и обеспечивали кров, тепло и пищу, то те, кто любит удобства, предусмотрительно брали необходимые предметы обстановки с собой. Пока Милдрэд нежилась в лохани с горячей водой, слуги весело гомонили, собирая походные ложа и кресла господ, выставили маленький столик, покрыли скамьи привезенными с собой дорсарами[30], а еще разделили помещение широким занавесом, как бы создав для барона и его дочери отдельные покои.
После купания, пока служанки расчесывали длинные волосы девушки, бадью перетащили на половину барона, добавив в нее горячей воды. Отец и дочь переговаривались через занавеску. По словам Эдгара, он уже имел честь пообщаться с опальным архиепископом и сделал вывод, что преподобному Теобальду не слишком уютно живется под покровительством плетущего интриги норфолкского графа. Другое дело, что Бигод пока единственный, кто готов защищать прелата даже от короля.
– А вы сообщили им о предстоящем прибытии во Фрамлингем принца Юстаса? – спросила из-за занавески девушка. – И как тут восприняли подобное известие?
– Спокойно. Ведь тамплиеры следят за порядком. Что до приезда Юстаса, то, надеюсь, мы сможем уладить основные противоречия до его появления. Кстати, дитя, я встретил на галерее молодого Гилберта де Ганта, и он просил кланяться тебе.
Из-за занавески долетели смешки Милдрэд и ее прислужниц.
– О, Берта с Эатой уже заметили, что Гилберт вертится под нашим окном. Забавно!
Позже, когда Эдгар оделся в бархатный винно-красный камзол до щиколоток и его опоясывали поясом из чеканных пластин, его дочь испросила разрешения войти. Барон оглянулся, хотел что-то сказать, но так и застыл.
– Милдрэд!.. Гм. Так это и есть то алое платье, которое ваша матушка находила нескромным?
– Да, – улыбаясь, девушка изящно преклонила колена. – Платье из того великолепного огненного бархата, который вы подарили мне по поводу окончания траура!
Барон покачал головой. Действительно, на это Рождество он подарил Милдрэд отрез ярко-алого тонкого бархата. Сам его цвет казался вызывающим. Но фасон…
Это было самое нескромное узкое блио[31], какое ему когда-либо приходилось видеть. Оно было очень длинное, до самого пола, отороченное богатой каймой из золотого переливающегося атласа. Таким же золотисто-мерцающим атласом были подбиты и навесные рукава, причем спереди они были длиной лишь немногим ниже сгиба руки, а сзади ниспадали едва ли не до земли. Все это выглядело невероятно роскошно, Милдрэд в этом одеянии казалась ало-золотой вспышкой огня, но помимо прочего ее блио было столь смело пошито… Шнуровка стягивала его так туго, что для поддержки груди пришлось вставить клинья, но даже при этом алый бархат облегал ее так плотно, что обозначились соски. И если бы только это! Округлый вырез платья был столь откровенен, что открывал полушария груди и плечи, и казалось, что платье вот-вот сползет – такой широкой, расходящейся колоколом от бедра была его юбка и тянувшийся сзади на добрые два локтя шлейф.
– Своим нарядом ты вызовешь во Фрамлингеме целую бурю, – только и сказал барон, не смея осуждать дочь за эту дерзостную красоту.
Милдрэд же лишь рассмеялась и тряхнула своими длинными распущенными волосами, которые удерживал тонкий золотой обруч вкруг чела.
– А для чего же еще оно было пошито! И уж теперь Гилберт де Гант локти себе будет кусать, что предпочел мне какую-то Хавису, пусть и наследницу Линкольнского графства. А молодой Хью Бедфорд и наследник Эссекского графства станут ну просто есть из моих рук. Почему бы и нет? – упрямо вскинула она подбородок, заметив, как ее отец укоризненно покачал головой. – Может, однажды кто-то из них станет моим мужем, и я бы хотела, чтобы это оказался человек молодой, родовитый и безмерно влюбленный в меня!
Лорд Эдгар ничего не ответил. Он откинул свои чуть тронутые сединой, но все еще красиво вьющиеся каштановые волосы и водрузил на голову баронский обруч с чеканным узором и отполированными черными агатами. При этом вид у него стал таким внушительным, что когда он сделал легкое движение кистью, отсылая слуг, те попятились, благоговейно склоняясь. Милдрэд поняла, что отцу есть о чем поговорить, и опустилась в складное кресло.
– Дитя мое, ты всегда знала, что твой брак очень важное дело. Твое положение достаточно высоко, а богатое приданое позволит подняться еще выше. Ведь в своих владениях ты все одно что государыня, от которой многое зависит, но которая всегда должна будет подчиняться мужу. А это значит, что я не могу ошибиться с выбором супруга для тебя. Какое бы положение ты ни заняла в замужестве, ты останешься поданной короля, которому я присягал на верность. Поэтому ни молодой Джеффри Мандевиль, который готов служить любому, ни Хью де Бомон, уже трижды терявший пожалованный ему королем город Бедфорд, – оба они недостойны руки моей дочери.
Он перевел дыхание. Милдрэд слушала серьезно, но теперь осмелилась спросить:
– А на кого бы вы, отец, посоветовали мне обратить внимание?
Глаза девушки, прозрачные, как кристаллы голубого льда, встретились с такими же голубыми глазами барона. Но если во взоре лорда Эдгара светились ум и опыт, то очи Милдрэд были чисты и невинны.
Барон слегка улыбнулся:
– Ну, возможно, первым из претендентов на сегодняшний день я бы назвал Эдмунда Этелинга. Он добродушен, но не глуп, покладист, но не робок, он хороший хозяин, и в его жилах течет королевская кровь, к тому же его рудники в западном Девоншире дают весьма неплохой доход
– О отец! – Милдрэд недовольно надула губки.
Эдгар развел руками: что ж, девушка решительно отвергла этого жениха.
– Тогда я сообщу тебе, о чем еще, кроме известия о приезде принца Юстаса, написала мне королева Мод. Это касается тебя.
– Меня?
– Да, дитя. Мы с тобой – верные приверженцы партии Блуаского дома. И твоей рукой можно распорядиться с пользой для нашего несчастного королевства. Королева предложила в качестве партии для тебя молодого и могущественного графа Херефорда, Роджера Фиц Миля. Причем сей лорд ныне является едва ли не главой партии, поддерживающей императрицу Матильду. Вот королева и рассчитывает привлечь его на свою сторону путем брачного союза с тобой – дочерью одного из своих верных сторонников. И это было бы выгодно как для Англии, так и для тебя самой. Подумай об этом, девочка. В любой момент ты можешь возвыситься до положения графини и занять одно из самых высоких и славных мест в королевстве!
Милдрэд отнеслась к услышанному спокойно: подобные браки не были чем-то исключительным, девушка верила, что отец выберет для нее лучшего из предложенных женихов, и хотя она не знала лично графа Херефордского, его славное имя ей было известно.
Поразмыслив немного, девушка произнесла:
– Предложенный ее величеством жених родом с запада Англии, то есть оттуда, куда я ныне направляюсь. Думаю, пребывая в Шрусбери, я постараюсь узнать все о графе Херефордском, а не только то, что сообщила королева Мод. У нее свои интересы, однако мне предстоит жить не с титулом, а с человеком. И если я не выясню ничего предосудительного, этот брак будет честью для меня.
Барон тепло посмотрел на дочь. Разве не чудесно знать, что уважаешь своего ребенка? Любить его – это не диво, иное дело – понять, что он тебе нравится как человек, что ты вправе им гордиться! И так приятно сознавать, что можешь говорить с дочерью как с равной, что она поймет и воспримет услышанное должным образом.
Но тут их внимание отвлекли громкие звуки трубы, возвещавшие о сборе гостей в большом зале.
Барон поднялся и подал дочери руку.
– Идемте, миледи. Сейчас самое время произвести переполох вашим прекрасным, вызывающим нарядом!
Переполох Милдрэд и впрямь произвела – наступившая при ее появлении тишина служила тому подтверждением. Пожалуй, всякая девушка растерялась бы, оказавшись в центре подобного внимания, – но только не Милдрэд. Зная о своей красоте и будучи о себе высокого мнения, она любила бывать на виду, однако не желала никого шокировать. Поэтому девушка перво-наперво склонилась перед архиепископом Теобальдом и почтительно припала к его руке. Также учтиво она себя вела с епископами Херефорда и Руана. И только заручившись их благословением, могла себе позволить открыто щеголять своим смелым нарядом.
Гуго Бигод заметил барону:
– Ваша дочь столь смутила умы, что того и гляди мы вместо совета устроим тут светский пир с куртуазными речами и пышными комплиментами.
– Полагаю, именно это и входило в ее планы, – усмехнулся барон. – Это последний светский выход Милдрэд перед отправкой в святую обитель. Таково было желание моей дочери, и мы с супругой не стали ей перечить.
– Что? Эта юная соблазнительная дева мечтает одеться в рясу и укрыться от мужских глаз? Прискорбно. Ибо мне пришла мысль переговорить об обручении моего Роджера и вашей Милдрэд.
Это было неплохое предложение: соединить в браке наследников двух самых могущественных в Денло лордов. Но Эдгар знал, что его жена решительно выступит против союза с давнишним врагом, да и сама Милдрэд вряд ли обрадуется жениху, которому едва исполнилось одиннадцать.
Большой зал Фрамлингема был достаточно обширным, чтобы свободно разместить всех присутствующих. На возвышении в одном его конце были установлены «покоем» столы для прибывших на переговоры прелатов[32] и вельмож, в другом расположились члены их свиты и охрана, а в центре зала, в простенке между двумя каминами установили отдельный стол для дам. Их присутствие должно было придать этому сборищу воинов и священнослужителей легкость и светский лоск. По этой же причине на галерее вдоль зала разместились музыканты, а вереница слуг в желтых одеждах дома Бигодов стала вносить яства. В основном подавались всевозможные рыбные блюда: жареные миноги и форель, копченая лососина, угри со специями, отваренный в уксусе с пивом большой карп, маринованные в белом вине раки, крупные устрицы из залива Уош в густом молочном соусе с лимоном. Подавались и пироги с сухими фруктами, столь щедро сдобренные пряностями, что привкус старого хлеба почти не ощущался. А еще принесли сочные зимние груши и яблоки, гороховое пюре и сладкую от меда овсянку.
Милдрэд расхваливала яства, вызывая довольные улыбки на лицах жены и дочерей Бигода. Они тут же стали рассказывать, сколько усилий приложили, чтобы сделать пир и во время поста богатым и изобильным. И все же старшая дочь графа, Рогеза, единственная уже просватанная и поэтому державшаяся особенно важно, не смогла не съязвить: немудрено, что Милдрэд так восхищается, ведь всем ведомо, что саксы, несмотря на присущее им обжорство, обычно питаются грубой и плохо приготовленной пищей.
Графиня Гундрада сурово взглянула на падчерицу, но Милдрэд сделала вид, будто не заметила колкости. Более того, она подтвердила, что во многих саксонских бургах[33] пища готовится скверно и почти не отличается от крестьянской. Однако леди Рогезе надо приехать в Гронвуд-Кастл, чтобы оценить тамошнюю кухню. Ибо и король Стефан, и епископ Илийский, и даже суженый самой Рогезы, Жиль де Клар, сочли стол Гронвуда способным удовлетворить самый изысканный вкус. Причем все это Милдрэд говорила так приветливо и мило, что не только поставила надменную нормандку на место, перечислив именитых гостей своей семьи, но и пригласила ту к себе, пообещав принять Рогезу не менее тепло, чем приняли их с отцом во Фрамлингеме. А вот для леди Амиции, повернулась Милдрэд ко второй дочери графа, будет небезынтересно посетить ярмарку в Гронвуде. Ибо всем известно, какая Амиция превосходная наездница, а уж конные торги в Гронвуде славятся на всю Англию.
Тем временем младшая дочь Бигода, тринадцатилетняя Клотильда, или просто Кло, как ее величали в узком кругу, сама стала льнуть к очаровавшей ее гостье, даже, не удержавшись, коснулась блестящей золотистой подкладки рукава Милдрэд.
– Это и есть восточный шелк, да?
– Да, это атлас, – саксонка невозмутимо откинула край свисающего рукава. – Отцу его привозят тамплиеры. Правда, хорош? Думаю, теперь, когда наши родители помирились, мы сможем подарить вам штуку этого дивного материала.
Милдрэд была сама любезность, и женщины дома Бигодов пришли в восторг от знакомства с ней.
За верхним столом велись не столь невинные речи. Здесь собрались сторонники и противники короля Стефана, поэтому обстановка складывалась более напряженная, порой звучали резкие слова, а сам архиепископ Теобальд пока только наблюдал за происходившим, все взвешивая и еще не решив, к какой из партий примкнуть. Только призванные быть миротворцами тамплиеры держались особняком. Они сидели за боковым столом, молчаливые и строгие в своих идеально белых длинных одеяниях с алыми крестами, ели мало, и казалось, пребывали в каком-то раздумье. А вот прелаты почти с неприязнью слушали, как барон Эдгар уговаривал Теобальда первым написать королю, выразив тем смирение и готовность к разрешению конфликта.
– Не я начал эту ссору, – заявил архиепископ Теобальд, и его обычно кроткое лицо приняло замкнутое выражение. – К тому же, как духовное лицо, я должен перво-наперво служить его святейшеству Папе и потому не могу терпеть попирающие права Церкви запреты Стефана Блуаского.
Архиепископа поддержал Гуго Бигод:
– Разве король не должен пойти на поклон Церкви, если дело дошло до интердикта?
Чувствуя поддержку одного из самых могущественных графов Англии, Теобальд принял еще более суровый вид, а прелаты согласно закивали. Однако тут всех отвлек молодой Хью Бедфорд, к месту или не к месту спросивший, какие новости может сообщить архиепископ о крестовом походе. Эта тема всех интересовала, и вскоре гости только и говорили о том, что Людовик Французский возглавил поход, да еще и взял на борьбу с неверными свою супругу Элеонору Аквитанскую. Постепенно разговор перешел к слухам о размолвках между Людовиком и королевой, которая везла с собой в обозе целый штат молоденьких трубадуров и музыкантов, певших больше о небесной красоте супруги Людовика, нежели о святости своей миссии и о борьбе с сарацинами. Неудивительно, что поход вышел почти безрезультатный и принес крестоносцам больше неудач, нежели побед. Поговаривают даже, что в походе Людовик и Элеонора так сильно разругались, что кое-кто предрекает этой чете развод. И хотя подобное сулило Франции немало проблем[34], кто знает, до чего может дойти, когда речь идет о столь могущественной и решительной женщине, как Элеонора Аквитанская, и столь слабом человеке, как Людовик Французский.
Барона Эдгара устраивало, что присутствующие отвлеклись. Сидя подле архиепископа Теобальда, он негромко вернулся к прежней теме, выложив свой главный козырь: Стефан готов примириться с примасом, если тот замолвит за него слово перед Папой и Его Святейшество снимет интердикт.
– Но ведь Стефан потребует от меня и помазания на царство его сына Юстаса! – заметил Теобальд. – А понтифик никогда не допустит, чтобы подобный человек получил корону Англии.
«Интересно, был бы он настроен столь решительно, если бы принц оказался во Фрамлингеме, как и собирался?» – подумал Эдгар. Вслух же сказал иное:
– Сейчас, ради примирения с Церковью, Стефан не будет настаивать на коронации Юстаса.
– Он согласится снять требование? – встрепенулся архиепископ.
– Если вы примирите короля Англии с Папой, Стефан отложит столь желательное для него помазание сына. А вы сможете оставить покровительство не совсем бескорыстного Гуго Бигода и вернуться в свою епархию в Кентербери.
Архиепископ задумался, но Эдгар видел, что тот уже почти согласен. И когда Теобальд сказал, что будет ходатайствовать за короля, Эдгар мог поздравить себя с успешным исходом дела.
– Главное, чтобы этот ужасный Юстас не получил церковного благословения на власть! – вновь и вновь требовал Теобальд.
«Бедный Юстас, – подумал барон. – И бедный Стефан, раз сама Церковь столь решительно выступает против прав его наследника».
Со своего места во главе стола Гуго Бигод заметил, какими удовлетворенными выглядят архиепископ и барон, и окликнул их:
– Вижу, вы увлеклись беседой, господа? Не кажется ли вам, что хозяин замка имеет право знать, о чем идет речь?
Да, Гуго Бигод мог вмешаться и заново обработать архиепископа. К тому же он решил взять в союзники новоявленного графа Линкольнского Гилберта де Ганта, и они вместе насели на сразу поникшего Теобальда. И пока они не поколебали хрупкое решение его преосвещенства, Эдгар решил отвлечь хотя бы молодого Гилберта. Как? Барон подумал о Милдрэд. Пусть Гилберт де Гант недавно женился, но он по-прежнему с тоской поглядывает на гронвудскую леди. И Эдгар незаметно отправил к дочери пажа с сообщением.
Когда посланец негромко сообщил девушке о просьбе отца, та оживилась. Ей уже надоело обсуждать рисунки вышивок с женщинами графа, и она с удовольствием переменила тему, предложив позвать лорда Гилберта, дабы он усладил музыкой их слух. Разве милые дамы не знают, что Гилберт де Гант поет не хуже прославленных трубадуров с юга? Конечно, он женатый мужчина, но разве этот повод, чтобы забыть куртуазные манеры и не явиться на зов леди?
В итоге, пока Гуго еще рассуждал о непримиримости к Церкви короля, а преданный Стефану Вильям Ипрский шумел, что не Гуго быть в споре третейским судьей, Гилберт неожиданно покинул стол совета и направился туда, где сидели дамы. Причем малышка Кло тут же побежала в верхние покои и принесла псалтерион[35].
На улыбающуюся ему Милдрэд Гилберт смотрел почти с обожанием и по ее просьбе спел для дам длинную балладу о несчастной любви, потом веселую песню в духе пастушеских пасторалей. К ним подошли иные молодые люди, и в итоге решительная Амиция предложила устроить танцы, раз уж есть и музыка, и столько свободных кавалеров. Графиня Гундрада сказала:
– Пусть музыканты сыграют нам что-нибудь почтенное, в духе поста. Церемонную паванну, например.
Гуго Бигод не сразу заметил, какое оживление возникло в зале. Только когда музыка стала мешать спорщикам, он оглянулся на дальний конец, нахмурил было свои светлые брови, но, поразмыслив, решил, что так даже к лучшему. По крайней мере, барон Эдгар перестанет шептаться с Теобальдом, а Вильям Ипрский прекратит орать о правомочности решений короля.
– Наши леди решили проблему переговоров лучше нас, – довольно дружелюбно заметил Бигод и, выйдя из-за стола, отправился туда, где среди света факелов и огромных каминов сходились и расходились в танце дамы и кавалеры.
Графиня Гундрада сразу поднялась и подала супругу руку. Она любила своего худого лысого мужа, и супруги улыбались, кружа в паре среди иных танцующих, пока граф не перешел к одной из придворных дам графини. Потом он танцевал, обводя вокруг себя малышку Кло – вот уж отрада отца, живая, резвая и на его любящий взгляд очень хорошенькая. А как красиво идет об руку с Бедфордом его средняя дочь Амиция! Даже одиннадцатилетний Роджер примкнул к парам в паванне и умело раскланялся с мачехой, а вот уже смущенно улыбается, делая оборот ладонь в ладонь с дочкой Эдгара. Эти саксы растят своих дочерей такими свободными и своенравными – вон как смело смотрит эта красотка, как дерзко вскинула свой хорошенький носик, когда перед ней изогнулся в положенном поклоне Гилберт де Гант. И такая уйдет в монастырь? Гуго сильно в этом сомневался.
После долгой медлительной паванны всем захотелось сплясать что-то более зажигательное. И вот уже громче грянули струны, зазвучала веселая гальярда. Гуго Бигод довольно изящно для его возраста сделал боковой прыжок, выгнул руку, приглашая Милдрэд стать с ним в пару.
По знаку кастеляна в камины добавили дров, слуги меняли факелы на стенах, в зале слышались смешки, а пажи обносили наблюдавших за танцами гостей напитками. Среди всеобщего шума и веселья не сразу заметили долетавшие извне звуки рога. А потом появился сенешаль с сообщением:
– К замку приближается большой отряд во главе с принцем Юстасом!
Гуго тут же поспешил к выходу.
– Большой отряд! – взволнованно воскликнула графиня Гундрада и так зашаталась, что Милдрэд поспешила усадить ее на скамью.
– Что вы хотели, миледи? Чтобы наследник английского престола прибыл без надлежащего эскорта?
Но не менее был напуган и архиепископ Теобальд.
– Святые угодники! – воскликнул он, осеняя себя крестным знамением. – Он все же приехал. Да смилостивится над нами Небо!
Эдгар был удивлен тем страхом, какой внушал Юстас. Он принялся успокаивать собравшихся, уверяя, что когда в замке столько вельмож со свитой, да еще и тамплиеры, волноваться нечего. Однако гости, сбившиеся в небольшие группы, все как по команде повернулись, когда сенешаль с важным видом ударил посохом об пол и объявил:
– Его высочество Юстас, принц Английский!
Все согнулись в поклонах.
Милдрэд тоже присела, изящно придерживая складки длинного подола блио, потом вскинула голову и бросила любопытный взгляд на проход. Сначала она увидела возвращавшегося Гуго Бигода, а затем вошедшего следом коренастого воина в кольчужном капюшоне. Но это явно был не молодой принц – плотный вояка с грубым лицом наемника, на котором особенно выделялись пышные темные усы. И только когда он отошел, стал виден еще один приближающийся силуэт.
Милдрэд даже оторопь взяла – так призрачно выступала из сумрака эта фигура в темном капюшоне, накинутом на лицо.
На миг застыв наверху лестницы, принц стал неспешно спускаться. Полы длинной коричневой накидки волочились за ним, как мантия, на груди поблескивала богатая цепь, но капюшон по-прежнему затенял лицо. Вот он поднял руку в приветственном жесте, но так ни на кого и не глянув, отправился к высокому столу. По пути Юстас сбросил на руку слуге плащ, потом шагнул к архиепископу Теобальду и, опустившись на одно колено, как почтительный сын Церкви облобызал его перстень. По залу пронесся невольный вздох облегчения.
Милдрэд с интересом наблюдала, как принц отвечает на поклоны вельмож, как проходит на отведенное ему во главе стола место и садится, по-прежнему не скидывая капюшона своего черного бархатного оплечья. Манеры его казались величавыми и грациозными, держался он уверенно, как человек, привыкший к поклонению, да и сложен был пропорционально: немного выше среднего роста, крепкий, широкоплечий. Пока девушка не нашла в облике Юстаса ничего отталкивающего, хотя его скрытое лицо по-прежнему интриговало. Но даже когда он откинул капюшон, ничего ужасного под ним не оказалось: разве что принц выглядел несколько старше своих двадцати четырех лет и имел довольно хмурое выражение лица, а еще русые аккуратно подрезанные волосы до плеч.
– Он не так и страшен, – заметила Милдрэд стоявшим рядом дамам.
– Это потому, что освещение падает на него сзади, – ответила Гундрада.
А одна из ее придворных дам добавила:
– Я видела Юстаса Блуаского несколько лет назад в Лондоне. Это было еще до того, как храмовники взялись лечить его. И видит Бог, это был просто кошмар! Не хотела бы я, чтобы в Англии был король с такой внешностью.
– Помолчите, почтенная, – резко прервала ее графиня. – Его высочество наш гость, и я не желаю, чтобы под моим кровом велись столь предосудительные речи.
Сидевший недалеко от Юстаса Эдгар мог рассмотреть принца куда лучше и тоже нашел, что лечение тамплиеров пошло на пользу наследному принцу. Но сейчас Эдгара заинтересовало другое: Юстас привез в своей свите некоего Геривея Бритто, давнишнего друга Гуго Бигода, с которым граф сейчас оживленно беседовал в стороне. Принц сделал верный ход – отвлек Бигода встречей со старым приятелем, чтобы без его вмешательства поговорить о перемирии с Церковью. Что ж, каков бы ни был Юстас внешне, в уме ему не откажешь.
Барон слыл другом королевской семьи, поэтому осмелился заговорить первым:
– Как я понял, Геривей Бритто ныне у вас в услужении?
Принц кивнул. Он сидел недалеко от Эдгара, а позади него горел факел, благодаря чему был хорошо виден его профиль с крупным носом красивой формы и крепким бритым подбородком. При таком освещении Юстас мог показаться даже довольно привлекательным. Но вот кто-то из собравшихся отошел, свет от подвешенной на цепях люстры упал на принца, и сразу стало видно, что кожа его вкруг рта и на щеках изъедена рубцами и мокнущими ранками. Не менее была повреждена шея вплоть до самых ушей и под подбородком – такие же мертвенные, блестящие белые пятна и сизо-багровые вздутые фурункулы. К тому же у принца была привычка то и дело вздергивать капюшон и втягивать голову в плечи, словно он машинально стремился скрыть свое уродство. В зале было хорошо натоплено; от жары принц то опускал складки капюшона, то снова подтягивал до ушей, и это придавало ему беспокойный вид, хотя лицо Юстаса оставалось невозмутимым и непроницаемым. А еще у королевского сына был странный взгляд: тяжелый и неподвижный, устремленный словно в никуда. В глазах его, очень светлого серого цвета, зрачок казался тонок, как головка булавки, будто у незрячего.
А между тем Юстас замечал все: и то, что Гуго Бигод не зря созвал на этот совет лордов из своих сторонников, заметил и нервозность священнослужителей, отметил и удовлетворенное, спокойное лицо барона Эдгара. И благодаря своей наблюдательности сам, еще до того как ему сообщили о результате переговоров, сделал вывод: тому удалось прийти с Теобальдом к какому-то соглашению. Однако узнав, что Теобальд готов пойти на уступки, принц прежде всего спросил:
– А как насчет моей коронации? Папа Евгений готов поддержать меня в этом вопросе?
У Юстаса был низкий глухой голос, а когда он повернул свое неподвижное лицо и его светлые глаза остановились на архиепископе, тот только и смог, что беззвучно открыть и закрыть рот. Тяжелый взгляд принца словно приковал его к месту.
Возникла напряженная пауза. Эдгар решил вмешаться:
– Вы должны понять, Юстас, что ради примирения короля с Церковью следует действовать постепенно. И если Папа снимет с короля Стефана интердикт, только тогда мы возобновим переговоры о вашем помазании.
Юстас молчал. Даже когда он повернулся к Эдгару и их взгляды встретились, никаких чувств не отразилось на лице принца. Однако барон остался спокоен. «Пусть Юстас упрям, но не дурак же. Он должен понять, как многого мы добились, несмотря на противодействие Бигода».
Вдруг принц так тяжело задышал, что по его нагрудной цепи заскользили блики. Он опять затеребил свой капюшон, потом вдруг стремительно встал и отошел в дальний угол, где и застыл, от всех отвернувшись.
Вышла заминка, все молчали, не зная, чего ждать. Прошла минута, другая, а принц все продолжал стоять в углу, только оперся плечом на деревянную панель стены.
Эдгар переглянулся с комтуром[36] тамплиеров; тот кивнул и направился к принцу. Было видно, что они разговаривают, причем вполне мирно, но когда позже комтур отошел, Юстас по-прежнему остался стоять, отвернувшись к стене.
– Он все понял, – сообщил комтур Эдгару. – И теперь намерен завтра отправиться вместе с нами в Колчестер. Мы ведь лечим Юстаса в эту пору года. Поэтому, – тут тамплиер слегка усмехнулся в свою длинную светлую бороду, – ты можешь отправить гонца к королю Стефану с сообщением, что договоренность достигнута.
Тем временем граф Гуго и Геривей Бритто продолжали беседовать в стороне.
– Я знал, что хитрый Эдгар вывернется, – заметил Гуго, видя, как Эдгар довольно улыбнулся тамплиеру. – Этот сакс всегда был пронырливой лисой. У него даже глаза как у лисы – длинные, узкие, хитрющие.
Геривей осклабил под усами свои крупные желтые зубы.
– Думал ли я когда-нибудь, что ты станешь принимать у себя сакса Эдгара! Наверное, многое изменилось с тех пор, как вы были с ним заклятыми врагами.
– Когда это было, – пожал плечами граф. – Но мы столько лет жили в мире, что стали добрыми соседями. Я даже рад, что он оказался во Фрамлингеме так вовремя, ибо Эдгар имеет влияние на принца.
– О да. Ты отнял у сакса Эдгара титул, Бигод, но его и так все знают как доброго друга короля. Потому Юстас и вынужден считаться с ним.
– Но и я с ним считаюсь. А вот как вышло, что ты вдруг стал прислуживать этому выродку?
– Тсс, Гуго. Не смей при мне так отзываться о милорде Юстасе. – Густые брови Геривея сошлись к переносице. – Пусть ты и высоко взлетел со времен нашей неспокойной юности, Бигод, но я-то служу как раз его высочеству. И у меня все только начинается. Поверь, если Юстас прикажет, я не раздумывая перережу глотки всем собравшимся.
Гуго Бигод внимательно поглядел на своего старинного приятеля.
– Надо же, Геривей, как бросает кости шутница судьба. Некогда ты был мне другом, а сакс Эдгар врагом. Теперь же Эдгар ведет себя как друг, а ты стал мне недругом.
Не добавив более ни слова, он отошел и дал музыкантам знак играть.
Постепенно напряжение развеялось, все снова заулыбались, возобновилась оживленная беседа. Так как мужчин на этом сборище было гораздо больше, чем дам, то танцевали тройную паванну, когда у каждой дамы было по два кавалера, и пока один обводил партнершу вокруг себя, второй ждал в полупоклоне, прижав руку к груди. Потом дама меняла партнера, делала со вторым кавалером несколько шагов в одну и другую сторону, обходила круг, шурша по полу длинным шлейфом, затем они раскланивались, плавно расходились, и партнерша возвращалась к прежнему кавалеру. Все это было очень куртуазно и изящно, а при плавных звуках музыки выглядело чарующе красиво. Потом все трое кружились вместе, раскланивались, и дама переходила к следующим двум кавалерам. Все па были неторопливыми, располагающими к беседе.
Милдрэд наслаждалась пиром и танцами. У нее была манера так смотреть на партнера, что у того складывалось впечатление, будто именно он ей нравится, что в душе она интересуется им больше, чем другими. И как же сиял, слыша похвалу своей манере танцевать молодой Бедфорд, как игриво она переглядывалась с женатым Гилбертом де Гантом! Даже Гуго Бигоду она расточала похвалы.
«Ох и кокетка!» – усмехался граф. Но от него не ускользнуло то, что девушка нередко поглядывает в сторону замершего в полумраке принца.
Милдрэд и впрямь заинтересовалась Юстасом. Он казался ей таким одиноким!
«Его никто не любит, им брезгуют и опасаются. В праве помазания ему отказывают, жена опозорила его, и все проявляют враждебность. Воистину этот принц будто прокаженный. Каково это чувствовать себя изгоем, будучи наследником престола», – с состраданием думала девушка.
Гуго Бигод в перерыве между танцами заметил юной леди:
– Вы так пленяете всех, миледи, что единственный, кто остался нечувствителен к вашим чарам, так это его высочество. Может, вы и принца сумеете очаровать?
Его дочери нашли это весьма забавным, а заносчивая Рогеза даже съязвила: не опасается ли саксонская красавица, что Юстас откажется танцевать с ней?
Милдрэд невозмутимо пожала плечами:
– Я ничего не опасаюсь. Думаю, принц Англии достаточно хорошо воспитан, чтобы не ответить отказом даме. Однако разве он всем видом не показал, что желает уединения?
Графиня Гундрада задумчиво смотрела на Милдрэд.
– Принц явно недоволен проведенными вашим отцом переговорами, поэтому было бы неплохо, чтобы его отвлекли от горестных раздумий. Не стоит ли мне и впрямь велеть объявить танец, когда партнера выбирает дама?
В устах столь благоразумной особы, как леди Гундрада, подобное предложение звучало не таким уже безумным. И Милдрэд решительно направилась в сторону принца.
Юстас не обращал внимания на происходящее. Слишком поздно он узнал, что король с королевой уполномочили гронвудского барона сговориться с Теобальдом Кентерберийским, слишком поздно прибыл сюда, чтобы от вмешательства был толк. Теперь он не мог пенять Эдгару за то, что тот повел переговоры по своему разумению и что решение самого важного для принца вопроса – о непременной коронации еще при жизни отца, – оказалось отложено на потом. Изначально Юстас рассчитывал повлиять на прелата с позиции силы, поэтому и привел целое войско. И прикажи он своему верному Геривею…
Неожиданно размышления Юстаса были прерваны прозвучавшим рядом мелодичным женским голосом:
– Милорд, я могу вас побеспокоить?
Принц резко повернулся. Кто посмел!
Эти слова уже готовы были сорваться с его уст… но он промолчал.
Удивительно красивая девушка в алом нарядном платье склонилась перед ним столь низко, что пушистые распущенные волосы обвили ее живой колышущейся массой. А когда она выпрямилась… Принц нервно сглотнул. Пуп Вельзевула! До чего хороша! Какая кожа, будто жемчуг, светлая и гладкая. А эти темные мягко изогнутые брови, высокие скулы, изящный прямой носик, рот, подобный бутону розы!..
Девушка выжидательно смотрела на принца.
– Ваше высочество, объявлен танец, когда дамы выбирают себе партнеров. Я выбрала вас!
Юстас ощутил, как внутри у него что-то оборвалось, а все тело наполнилось мелкой приятной дрожью.
– Меня?.. – сипло выдавил он.
– Да. Однако не допустила ли я бестактность, нарушив ваше уединение?
Она говорила вежливо, но держалась с неким лукавым напором. И Юстас, как зачарованный, протянул ей руку и слегка вздрогнул, когда ее маленькая ручка легла в его ладонь, увлекая за собой. Она не боится его! Пригласила танцевать! Неужели эта красавица не видит, что он урод?
И принц пошел за ней, как привязанный, только посреди зала на миг замер и огляделся, ощутив на себе множество взглядов. Рядом церемонно и невозмутимо расходились в танце пары – вон Бигод танцует со своей малолетней дочкой, вон графиня Гундрада прошла мимо с Бедфордом.
Юстас устремил на свою партнершу угрюмый взгляд:
– Помилуй Бог, миледи, но я… Я совсем не умею танцевать…
Она игриво посмотрела на него.
– Вы были достаточно храбры, чтобы войти в круг танцующих. Дальше уже будет несложно. Движения в паванне медленные и церемонные. Следите, что делают прочие, и вы справитесь.
Он посмотрел, как ведет графиню Гундраду Бедфорд, и неуверенно взял партнершу за самые кончики пальцев, чтобы таким же образом обвести вокруг себя. Она проскользнула столь близко, что он уловил легкий запах восточного мускуса. И когда она склонилась, слегка приподняв длинные шуршащие юбки, Юстас раскланялся почти так же ловко, как танцующий рядом де Гант.
– Ну вот, у вас все получается, – ободряюще улыбнулась ему белокурая леди. – Думаю, к концу танца вы разучите все фигуры.
Юстасу, который впервые участвовал в подобном развлечении, это казалось невероятно трудным. Пару раз он ошибался и даже замер в какой-то миг, хмурый и мрачный, но его леди как ни в чем не бывало грациозно кружила рядом, и он вынужден был опять подлаживаться, повторяя фигуры.
Когда музыка смолкла, принц так устал, что у него взмокли лоб и шея. Он застыл, по привычке повыше натягивая ворот оплечья, даже заподозрил какой-то подвох и стал затравленно озираться, но обстановка в зале была самая непринужденная. И принц успокоился. Теперь ему надо было отойти в сторону, но впервые в жизни он словно забыл, что ему с его внешностью следует держаться в отдалении. Ибо разве его не выбрала самая красивая леди во Фрамлингеме!
Он так и спросил ее, не повышая голоса:
– Почему вы пригласили именно меня?
– Разве не честь для девушки танцевать с наследником престола?
Так просто… И так необычно. Юстас смотрел на нее, не в силах двинуться. Столь красивая, соблазнительная… С роскошной грудью, выступавшей над сверкающей вышивкой округлого выреза, как два спелых плода в роге изобилия. Юстас не мог оторвать взор от этих светлых полушарий, как не мог насмотреться на ее аквамариново-голубые глаза, яркие пухлые губки. Он не двигался, и Милдрэд тоже вынуждена была остаться на месте.
«Какой он все же неуклюжий, – с некоторой досадой подумала она. – И какой урод. Бедняга!»
Ибо на свету лицо принца ужаснуло ее. Но Милдрэд была доброй девушкой и сейчас видела только молодого человека, которым все пренебрегают. Да, он действительно неприятный и совсем не знает, как себя вести. И внезапно красавица Милдрэд, всегда любившая находиться в центре внимания, ощутила неудобство из-за того, что они с принцем застыли под перекрестным огнем множества взглядов.
Ей на помощь пришел отец, возникший подле пары в центре зала.
– Мой лорд! Моя дочь Милдрэд…
– Так это ваша дочь? – словно опомнился Юстас.
– Леди Милдрэд Гронвудская, наследница земель Гронвуда, Незерби, Тауэр-Вейк и иных моих владений. Прошу быть снисходительным к ее дерзости и позволить нам удалиться.
Присутствие Эдгара вернуло принцу самообладание, и он взглянул на Милдрэд совсем иными глазами. Это дочь Эдгара, друга монаршей семьи. Слишком громкое звание для сакса, однако родители Юстаса всегда благоволили к этому барону. Но они никогда не говорили Юстасу, что у сакса Эдгара такая дочь!
И он вдруг решился:
– Отчего умолкла музыка? Я бы хотел пройти еще круг в танце с леди Милдрэд.
Эдгару оставалось только отойти, когда его проказница дочь и неожиданно развеселившийся Юстас вновь стали рядом, и наблюдать со стороны, как Милдрэд на ходу подсказывает принцу фигуры. И Юстас слушается ее! Непримиримый, мрачный и нелюдимый Юстас! Невероятно!
Шеренга танцующих уже выстроилась за ними, музыканты наигрывали нежную плавную мелодию. Милдрэд понимала, что многие поражены случившимся, и ощущала свое торжество, будучи даже рада пококетничать у всех на глазах с человеком, который заведомо не значился среди ее женихов.
И все же порой при взгляде на Юстаса ее брала оторопь. Она старалась не приглядываться к его волдырям и гнойничкам, но этот тяжелый, словно неживой взгляд выдерживала с трудом. Бесспорно, с такой внешностью нелегко вызвать любовь подданных. Хорошо, что ей удалось развеселить его, тем более что принц оказался ловок в движениях и быстро перенимал фигуры танца.
Они переговаривались во время поворотов и сближений:
– Хорошо, что пол в зале не застелен тростником, а то бы мой шлейф вскоре совсем истрепался и стал тяжелым от приставшего мусора.
– А я бы запутался ногами в соломе и стал бы спотыкаться, – в тон ей отозвался Юстас.
Геривей Бритто со своего места смотрел на танцующего с саксонкой принца.
«Ну и дела! – отметил он про себя, даже подумал было предупредить Гуго, чтобы тот предостерег эту девочку. Но вспомнил, что она дочь грязного сакса, и плотнее сжал губы. – Пусть сама пожинает, что посеяла».
Опять играла музыка, дамы меняли кавалеров, все смеялись, наблюдая, как Юстас вынужден был в шеренге перейти к малышке Кло, а потом делать круг с чопорно поджимавшей губы Рогезой. Однако с этими дамами он танцевал не так уверенно, как с Милдрэд, которая просто окрыляла его.
Постепенно отцы Церкви стали расходиться на покой. В дальнем конце зала совсем расшумелись захмелевшие оруженосцы, слуги стали убирать со столов оставшиеся блюда и посуду. Пришло время удалиться и дамам. Заметив это, Милдрэд раскланялась с принцем и поспешила уйти. Юстас какой-то миг стоял на месте, глядя, как она удаляется, как скользит по ступеням ее алый сверкающий шлейф, как белокурая головка исчезает в проеме полукруглой арки. И принцу показалось, будто кто-то погасил для него солнце. Он сразу погрузился в привычную угрюмость, ссутулился, стал озираться, потом отыскал взглядом тамплиеров и направился к ним.
– Было обговорено, что я отправлюсь в вашу комтурию, – заявил он.
Комтур согласно склонился, но не преминул отметить, что и барон Эдгар с дочерью едут с ними. Какое-то время принц смотрел на него своими безжизненными глазами и вдруг улыбнулся.
– Сегодня благословенный день, – произнес он и направился к ожидавшему его распорядителю покоев.
Позже в разговоре с Эдгаром комтур отметил, что если бы Милдрэд так вовремя не отвлекла Юстаса, то с уже заключенным договором могли возникнуть проблемы.
Еще немного поговорив о предстоявшей дороге, мужчины тоже разошлись.