Во дворе Гронвудского замка шла подготовка к отъезду. Раздавалось ржание уже оседланных коней, возницы проверяли упряжь на телегах, поправляли поклажу. Барон Эдгар в длинном дорожном плаще и опушенной мехом шапочке стоял подле своего сильного темно-рыжего жеребца, давая последние указания сенешалю Пенде. Было решено, что с отъездом барона леди Гита тоже отбудет и какое-то время проведет в женской обители Святой Хильды. Пенда же, в отсутствие хозяев, приступит к ежегодному наведению порядка в таком большом сооружении, как Гронвуд-Кастл. Это было непростое и не самое приятное дело. Перво-наперво полагалось расчистить окружавшие крепость рвы, что было грязной и тяжелой работой. Не более приятной считался и уход за уборными и отводящими от них шахтами в толще стен. В Гронвуде имелась еще одна забота: немного в стороне от замка по течению речки Уисси был вырыт канал, который обеспечивал водой мельничную запруду, и оттуда же по подземному руслу вода бежала к хозяйственным службам двора – пивоварне, красильне, кухне, а также небольшому, расположенному перед входом в донжон фонтанчику. Однако с течением времени система забивалась грязью и разным сором, приходилось все чистить, убирать скопившийся мусор и нанесенный ил. Пенда неплохо знал, как привести в порядок водоснабжение, поэтому выслушивал наставления хозяина только из почтения.
Леди Гита намеревалась уехать через пару дней, а Милдрэд отправлялась с отцом уже сегодня. Впервые она покидала дом столь надолго, и девушка бегала по замку, в который раз прощаясь со всеми, обнималась, выслушивала пожелания доброго пути. Всеобщие изъявления любви Милдрэд принимала с привычным милым кокетством. Не будь она от природы наделена столь добрым нравом, то стала бы невероятно избалованной. Но в ее сердечке хватало любви на всех и вся, вплоть до последней кухарки – и души людей раскрывались ей навстречу.
Юная леди уже облачилась в дорожную одежду, очень дорогую и модную: в нижнюю тунику кремового цвета, с вышитыми на рукавах замысловатыми саксонскими узорами, а поверх нее красовалось так называемое сюрко: новомодного кроя одеяние без рукавов, с широкими проймами от плеча до бедра, опушенными светлым мехом рыси. От бедра сюрко имело разрезы, чтобы удобнее сидеть верхом и можно было откидывать длинный шлейф на круп лошади. Голову Милдрэд покрывала украшенная жемчугом сетка в виде шапочки, завязанной под подбородком, а сзади волосы свободно ниспадали по спине струящейся пышной массой.
Когда мать подозвала девушку и стала поправлять выбившийся на виске локон, Милдрэд едва не притопывала на месте от нетерпения.
– Тебе так хочется поскорее оставить меня, девочка? – с грустной улыбкой сказала леди Гита.
Милдрэд замерла, устремив на нее смущенный взгляд ярких голубых глаз.
– О мама…
И порывисто обняла баронессу. Та прикрыла глаза. Ее девочка так добра, так распахнута навстречу всему хорошему и светлому, будто цветок. Они с мужем сделали все, чтобы жизнь для Милдрэд была прекрасной и легкой, и вот теперь ей надлежит полагаться только на себя.
Баронесса благословила и отпустила дочь, и та, даже проезжая под аркой ворот, все оглядывалась и махала матери рукой. Однако едва они оказались на дороге, едва в лицо ударил весенний ветер, а хорошо выезженная вороная кобыла пошла, повинуясь ее маленькой твердой руке, и Милдрэд уже смотрела на все сияющими глазами, веселая и радостная, как птичка. Выросшая в семье, одним из занятий которой было разведение и продажа коней, девушка стала хорошей наездницей, лошадью правила мастерски, одними коленями, опустив украшенные кистями поводья на холку.
Они ехали довольно быстро, но наконец барон сдержал ход кавалькады, давая лошадям отдохнуть и позволяя подтянуться отставшему позади обозу. По пути им предстояло сделать остановку в аббатстве Бери-Сент-Эдмундс. Некогда Эдгар Гронвудский враждовал с этим аббатством, но в последнее время, при тихом и разумном настоятеле Сильвестре, отношения наладились.
Об этом и рассказывал по пути дочери барон.
– Все меняется под небом по воле Господа. Некогда я был врагом Бери-Сент-Эдмундса, теперь меня там принимают как дорогого гостя. Я говорю это к тому, что после аббатства нам предстоит заехать к графу Норфолкскому, в его замок Фрамлингем.
– Но ведь это же ваш враг! – воскликнула девушка. – Мать даже слышать не может упоминаний о нем.
– Я ведь сказал – все меняется в этом мире, дитя мое. И если я не испытываю приязни к норфолкскому графу Гуго, это не означает, что мы не можем сосуществовать с ним, как соседи. К тому же во Фрамлингеме соберется немало вельмож и церковников, к которым у меня имеются дела.
Милдрэд какое-то время обдумывала услышанное, а потом просияла.
– Когда собирается немало знати, непременно бывает весело и шумно. Выходит, мне будет перед кем щеголять в новом наряде из алого бархата.
Барон расхохотался. Ох уж эти юные барышни! Им бы только покрасоваться своей грацией и богатыми нарядами. Но потом он заговорил с дочерью куда серьезнее:
– Пойми, Милдрэд, встреча во Фрамлингеме станет не просто пиром, где ты узнаешь свежие новости и пленишь всех своей красотой. Там будут вестись серьезные переговоры. Все дело в ссоре архиепископа Теобальда Кентерберийского с королем Стефаном. Его преосвященство Теобальд вызвал сильнейший гнев короля, когда вопреки его запрету отправился в Реймс на собор высшего духовенства, где присутствовал и сам Папа Евгений.
– По-моему, наш король очень хорошо умеет ссориться с Церковью, – заметила Милдрэд, намекая на наложенный Папой на Стефана интердикт.
– Наш король вообще умеет наживать врагов, – согласился барон. – Но он также и предан друзьям, к коим я имею честь себя причислять. Поэтому во Фрамлингеме я буду представлять его особу и должен от его имени договориться с преподобным Теобальдом.
Милдрэд восхищенно взглянула на отца. Он будет представлять особу самого монарха! И тут же остудила свой пыл: в нынешнее время, когда сильны сторонники императрицы Матильды, это могло быть очень опасно. Однако отец успокоил ее, сообщив, что хитрый Бигод объявил свой замок нейтральной территорией и все съехавшие туда будут заняты улаживанием споров между королем и его главным церковнослужителем.
Барон перечислял приглашенных: во Фрамлингеме будет главный военачальник Стефана Вильям Ипрский, епископы Херефордский и Руанский, представители от тамплиеров, которым следует обеспечивать мир во время переговоров. Назвал он также другие имена, вызвавшие на лице девушки улыбку, ибо среди упомянутых были и два молодых лорда, которые недавно гостили в Гронвуде в надежде добиться ее руки. Барон ни одному не дал четкого ответа, но Милдрэд знала, что произвела на обоих впечатление, и радовалась: ей будет кого пленять, пока важные персоны совещаются. И уж она сумеет вновь покорить сердце Хью де Бомона, который к тому же претендует на титул графа Бедфорда, и перевернуть душу молодого Гилберта де Ганта. Правда, насчет последнего отец несколько остудил ее пыл.
– Не рассчитывай на него – не так давно он обвенчался с Хависой де Румар, чтобы получить с ее рукой титул графа Линкольна.
– Как? – удивленно ахнула Милдрэд. – Ведь еще на это Рождество Гилберт де Гант сидел у моих ног, пел любовные песни и добивался моей руки. Ах, изменник! Ну я ему еще устрою!
Барон Эдгар усмехнулся, заметив, что Милдрэд не выглядит раздосадованной, скорее удивленной.
Но вскоре она забыла о неверном поклоннике: они подъезжали к аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Прибыв на место, девушка тут же с верной Бертой отправилась гулять по прилегавшему к аббатству городу, разглядывая паломников и совершая мелкие покупки, а вечером посетила гробницу короля-мученика Эдмунда[27], не забыв помолиться над прахом предков в фамильной усыпальнице Армстронгов.
Когда уже в сумерках она вышла из собора, то увидела стоявшего поодаль отца. Барон вертел в руках какой-то свиток и казался несколько хмурым. На вопрос дочери он ответил, что у них возникла проблема.
– Это послание от королевы Мод, – Эдгар показал дочери свисающую на шнуре со свитка красную восковую печать супруги Стефана. – Ее величество сообщает, что Стефан решил послать на переговоры во Фрамлингем своего сына Юстаса.
– Прокаженного! – ахнула Милдрэд.
Барон искоса глянул на дочь и велел идти за собой в сторону аббатских строений, где они устроились на постой.
– Ты не должна слушать все эти домыслы о болезни наследника престола, – заметил он, когда они остановились у крыльца высокого странноприимного дома. – Слухи, что Юстас прокаженный, распространяют враги короля. На самом деле он просто болен какой-то кожной болезнью, причем с детства. Да, красавцем его не назовешь, однако болезнь эта не заразна. Порой наступает облегчение, но потом, особенно весной и осенью, его кожа опять покрывается рубцами и нарывами. Его высочество лечили самые разные лекаря, но лишь в ордене тамплиеров ему смогли оказать некоторую помощь. Это было как раз тогда, когда королеве Мод удалось сосватать за Юстаса сестру французского короля, Констанцию, брак с которой должен был упрочить связи Блуаского дома и Капетингов[28]. Однако, увы, этот союз оказался неудачен. Констанция была на несколько лет старше юного Юстаса и откровенно им брезговала, даже сама распускала слухи, будто принц прокаженный, и просила августейшего брата, чтобы на основании этого Людовик добился для нее развода. Глупейшее поведение – но Констанция вообще неумна. Особенно это стало ясно, когда она, во время мятежа Мандевиля, оказалась его пленницей. Правда, слово «пленница» тут верно лишь отчасти. Ибо эта пара всюду разъезжала, едва ли не держась за руки, в пору своего пребывания в Лондоне они закатывали вызывающие по своей роскоши пиры, вместе плавали на украшенной цветами барке по Темзе и… Короче, ни для кого не составляло тайны, какие отношения их связывали.
– Какое бесстыдство! – возмутилась Милдрэд, и ее отец согласно кивнул.
– Увы, Юстас был непоправимо опозорен. Поэтому, когда Констанцию удалось отбить у мятежного графа, король велел заточить ее в Оксфордской башне, где она пребывает и поныне, замаливая свои грехи. Но после случившегося король Людовик более не настаивает на разрыве этого брака, так как репутация Констанции сильно подмочена.
Какое-то время они молчали. Недалеко от них, посреди вымощенного дворика, негромко журчал фонтан, от строений аббатства доносился слаженный хор мужских голосов, певший литанию.
– А почему прибытие Юстаса во Фрамлингем смутило вас, отец?
Барон задумчиво огладил свою небольшую аккуратную бородку.
– Дело в том, что принц не в ладах с архиепископом Теобальдом – тот ведь был одним из противников провозглашения принца Юстаса соправителем отца и его коронации еще при жизни Стефана. Это могло бы разрешить многие вопросы – по крайней мере, у рода Блуа на троне появился бы законный наследник, вопреки всем проискам Матильды Анжуйской и ее сыновей. Однако одной из причин ссоры нашего короля с верховным примасом[29] Англии как раз и является то, что Теобальд поддержал Папу, когда тот запретил коронацию принца.
– Но разве нельзя развеять все эти слухи о проказе? – удивилась Милдрэд.
– Можно. Но дело не только в этом. Возможно, дело еще в том, что Папа Евгений покровительствует притязаниям Матильды на трон Англии, а возможно, все дело в характере самого наследника Юстаса.
Эдгар сделал паузу, проследил за вереницей идущих попарно от церкви монахов, а потом продолжил:
– У нашего короля Стефана два сына – Юстас и Вильгельм. В отличие от обезображенного Юстаса, Вильгельм дивно хорош собой, добросердечен и любезен. Но он… как бы это помягче выразиться… не отличается особым умом. Сдается, что все положительные качества Стефана и Мод – их благородство, решительность, умение оценить политическую ситуацию – достались именно Юстасу. Но то ли из-за внешности принца, то ли в силу каких-то иных причин, он не очень приятный человек – вспыльчивый, резкий, непримиримый. Он бесспорно храбрый рыцарь, талантливый военачальник и неплохой политик, но он не слишком добр.
– Станешь тут добрым, когда почитай вся Англия и даже сам наместник Бога на земле считают тебя больным проказой и отказывают в законном праве на наследство! – всплеснула руками девушка. А через миг уже тише добавила: – Мне даже жалко его. Бедный Юстас…
Барон внимательно поглядел на дочь.
– Боюсь, что вскоре жалеть придется твоего отца, когда он окажется между озлобленным принцем и примасом Англии, как между двух огней. И все же нам надо как-то уладить данный вопрос – об этом и просила меня королева Мод. Я надеюсь, что, отправляя Юстаса во Фрамлингем, она предписала ему проявлять сдержанность и добиться заключения хоть какого-то договора. Пока же торжествует именно Гуго Бигод – ибо пока архиепископ Кентерберийский его гость, замок Фрамлингем остается центром управления английской Церкви, что создает угрозу власти короля Стефана. А уж Гуго Бигод не упустит случая извлечь из своего положения наибольшие выгоды.