Мало кто находит выход: некоторые не видят его, даже если найдут, а многие даже не ищут.
На другой день в гости пришли родители. С цветами и подарками. Доедать вчерашние салаты. Мне было стыдно, что в день юбилея они смогли поздравить свою дочь только по телефону. Но я боялась, что Глеб устроит при них скандал. Родители – пенсионеры, очень много помогают нам, но в последние годы эти условности моего мужа не смущают.
Сегодня у Глеба дежурство. Уже несколько лет каждое его дежурство для нас с детьми – маленький праздник. Все чувствуют себя спокойно, дочки щебечут и хохочут. Можно не опасаться внезапной взбучки из-за какой-нибудь ерунды вроде разбросанных игрушек. Я могу расслабиться и не ждать подвоха…
Сегодня я наконец чувствую, что у меня праздник. Дети приготовили несколько номеров в подарок – стихи и сценку. Исполнили их под наши бурные аплодисменты. Мама тоже читает стих. Папа фотографирует.
И тут я слышу, как в замке поворачивается ключ. Все застыли, как преступники, которых застали с поличным. Открывается дверь, на пороге Глеб. Почему он вернулся?
– Привет, мои зайчики! Забежал переодеться!
И тут же выражение благодушия сходит с его лица.
– О, кого я вижу! Кстати, почему эти люди здесь? Я же сказал, чтобы их никогда в моем доме не было!
Тон нарочито спокойный, ледяной. Родители, опустив глаза, начинают торопливо собираться.
– Потому что у мамы праздник. Они пришли ее поздравить, – храбро заявляет Алиса и тут же шмыгает за мою спину под испепеляющим взглядом Глеба. Боже, как мне стыдно!
– Пожалуйста, Глеб… Мама, папа, останьтесь. Мы еще чай не пили. Торт такой вкусный. Глеб, проходи к столу.
Я умоляюще смотрю на него… Напрасно.
– Я еще раз повторяю, дверь открыта. – В его голосе – с трудом сдерживаемая ярость.
– Нет, они останутся, и мы будем праздновать! Ты не забыл, что у меня юбилей? – внезапно я выхожу из себя – откуда смелость взялась? Алиса радостно улыбается мне.
– В таком случае ухожу я! Празднуйте, ни в чем себе не отказывайте! Документы на развод я тебе пришлю!
Он оглушительно грохает дверью. И тут самообладание оставляет меня.
– Глеб, подожди, постой, давай поговорим!
Я бегу за ним. Выскакиваю на крыльцо и падаю, поскользнувшись на ступеньке. Сильный хруст в голеностопе… Я кричу от боли и отчаяния, не в силах сдержаться.
Глеб уезжает. Уверена, в заднее зеркало он видел мое пике на лестнице.
Я не помню, когда он вообще задумывался о моих чувствах или пытался их щадить. Каждый раз, когда он бил меня под дых очередной несправедливой, жестокой сентенцией, он искренне изумлялся, что мне больно. Муж мне казался астронавтом в скафандре, наступающим на ногу обычному человеку. Наступает и весело смеется: да полно, что за шутки! Не выдумывай. Ведь мне не больно – как же больно может быть тебе?..
Родители помогли мне подняться, а потом и вызвали скорую. Нога отекла, наступить на нее было невозможно.
В травматологии мне наложили лонгету.
– Перелома нет, растяжение связок, – белозубо улыбаясь, молодой травматолог протянул мне снимки. Недельки три-четыре полежите дома, отдохнете. Аккуратней надо, сейчас гололед!
Всю ночь я провела без сна. Настояла, что останусь дома одна, справлюсь. Девочек забрали родители. Приняла обезболивающее, нога успокоилась и почти не ныла, если ею не шевелить. Но боль душевная была куда сильнее. Дикий страх: как я буду, если мы разведемся? Этот страх парализует меня и не дает думать…
К утру Глеб не появился. На звонки не отвечал. И я поняла, что уж лучше поползу на работу. Там я хоть немного смогу отвлечься, а дома просто буду лежать в оцепенении.
Заведующая оценила мой трудовой порыв и освободила меня от дежурств и походов в приемное отделение, пока нога не восстановится. В отделении я с трудом обошла свои палаты. А еще мне хотелось поговорить с моей необычной пациенткой-психологом. Я стараюсь не жаловаться, но мне нужно встретиться с ней взглядом, услышать ее уверенный голос…
Анна Петровна окинула меня внимательным взглядом, мгновенно оценив мое состояние.
– Ты можешь говорить спокойно? – мягко спрашивает она.
И вот впервые в жизни я рассказываю о себе. О своем первом глупом замужестве и рождении Алисы. О сумасшедшей влюбленности в женатого преподавателя на четвертом курсе. О том, как я была несчастна, когда поняла: он не оставит семью. Несмотря на то что тоже в меня влюблен. Он был интеллигентен и порядочен: кроме нескольких поцелуев, ничего больше не было. Рассказываю, как потом появился Глеб, и мне пришлось спуститься с небес на землю. «Устраивать свою жизнь». «Найти отца своему ребенку»…
Анна Петровна внимательно слушает, изредка задавая короткие вопросы. Делает пометки в блокноте.
– Я дура, да? – чувствую себя неловко. Никогда еще не отваживалась так раскрывать свою душу.
– Ты очень умная. И потому часто ведешь себя как дура, – кивает Анна Петровна. И поясняет в ответ на мой молчаливый вопрос:
– Ты наделяешь других качествами, присущими тебе: честностью, умом, тактичностью, интеллигентностью. Это называется проекцией. А еще ты себе не доверяешь. Не слышишь себя. Поэтому живешь чужим умом. Не обижайся, но ты всю жизнь только думаешь, что думаешь. Пользуешься устаревшими мещанскими шаблонами.
– Как вернуть Глеба? – перебиваю я. Это главная боль, и Анна Петровна это понимает. Она говорит просто:
– Подожди два-три дня, и он сам вернется. Максимум – неделю. А чтобы не метаться, как тигр по клетке…
– Да уж, с моей ногой не помечешься. Я скорей как каторжник в кандалах, – шучу мрачно.
– Ты права. Скоро ты снимешь кандалы, и не только эти, – она кивает на мою лонгету. Голос Анны Петровны почему-то вселяет в меня уверенность.
– Я очень тебя прошу, просто доверься мне и потерпи неделю. Не звони ему, не мирись, не извиняйся. Сможешь?
– Не уверена.
– Думаю, больше трех дней не потребуется. Но их надо выдержать. В полном молчании! А чтоб не терять время даром, записывай. – Она диктует мне названия нескольких книг. – Прочти внимательно, а лучше законспектируй. Пришла пора узнать, откуда у твоей беды ноги растут и где «зарыта та самая собака».
– Может, у меня кризис среднего возраста?
Мне кажется, что я так шучу.
– Скорее, начинается «второе взросление», – мягко отвечает Анна Петровна.
– Почему второе? Разве мы не взрослеем раз и навсегда?
– Первый раз мы примеряем на себя взрослость в подростковом возрасте. Тогда нам «море по колено». Мним себя супергероями и готовы осчастливить человечество. А когда ты начинаешь задумываться о том, кто ты, для чего в этом мире, – это «второе взросление» (термин предложен Юнгом). Правда, ко многим оно так и не приходит, даже в старости…