«Спартак». Хроники возрождения». Книга вторая. 1977 год. Чистилище - читать онлайн

«ЭПИТЕТА „ЗДОРОВЫЙ“ ЭТОТ КОЛЛЕКТИВ НЕ ЗАСЛУЖИВАЛ…»

«Прошлогодний футбольный сезон сложился для нас крайне неудачно, – сказал в интервью корреспонденту ТАСС капитан московских спартаковцев Евгений Ловчев. – Мы выступили слабо, заняв предпоследнее место в осеннем чемпионате страны. Поэтому в этом году нам придется приложить все силы, чтобы восстановить свою репутацию. Верю, что неудачи не изменили доброго отношения к «Спартаку» его многочисленных болельщиков.

Эти слова были сказаны Ловчевым накануне отъезда сборной страны, за которую он выступает, на товарищеские матчи в Италию. Одноклубники Ловчева уже приступили к тренировкам в своем Дворце спортивных игр. Изменений в команде почти не произошло. Закончил выступления в большом футболе Николай Осянин. После годичного перерыва вернулся в команду заслуженный мастер спорта, один из основателей общества «Спартак» Николай Старостин. Тренировать спартаковцев теперь также будут заслуженный тренер СССР Константин Бесков и мастер спорта Юрий Морозов»340, – скупо сообщил 13 января 1977 года долгожданные новости из стана московского «Спартака» «Советский спорт».

«Наша первая встреча с Константином Ивановичем произошла в манеже в Сокольниках. Как и положено, мы выстроились перед занятием. О том, что работать теперь предстоит с Бесковым, конечно, знали. Но знаком с ним почти никто не был. Помню только, Виктор Папаев бросил: «Бесков – тренер решительный, футбол понимает. Это я от тех, кто у него в командах играл, слышал…». Информация лаконичная, но исчерпывающая. Главное, что футбол понимает, – думали мы про себя. Значит, многому научить может. А большинству из нас футболу еще предстояло учиться. И мы не только это сознавали, но и рвались к этому. Бесков, видимо, это сразу же почувствовал. Он стоял напротив – подтянутый, в идеальном, словно снятом с витрины спортивном костюме, с чуть заметной хитринкой в глазах.

– Ну что ж, молодые люди, – обратился к нам новый тренер, – давайте оправдывать оказанное нам с вами доверие. Вот прямо сейчас, с этой самой минуты. Думаю, взаимопонимание мы найдем. И не только на футбольном поле. Без этого побед не одержать. Прошу…

И, улыбнувшись, Бесков кивнул в сторону уже поджидавших нас мячей…»341.

Такой запомнилась Вагизу Хидиятуллину первая встреча команды с новым старшим тренером. Собственно, именно так очень скоро и стали величать за глаза Бескова – «Старший»: «Чуть позже, когда мы начали привыкать к его требованиям, манерам и привычкам, почувствовали, что он за человек, то как-то совершенно стихийно между собой вдруг начали величать его Старшим. Старший сказал… Старший считает… Старший убежден… Старший недоволен… Только так всегда говорили в „Спартаке“, обсуждая реакцию Бескова на то или иное событие. Говорили порой с раздражением, в сердцах, иногда с чем-то не соглашаясь. Но с неизменным в душе уважением к тренеру. Которому и мы, и команда обязаны всем…»342.

Воспоминания же Константина Ивановича от первой встречи с новой командой были не столь благостными: «Мое первое впечатление: команда „в разобранном состоянии“. Дисциплины никакой. Многие позволяют себе опаздывать к началу тренировки, упражнения выполняют небрежно, есть и нарушители спортивного режима. Не чувствовалось стремления играть на былом спартаковском уровне. Словом, эпитета „здоровый“ этот коллектив не заслуживал…»343.

Не по душе пришлись Бескову и некоторые испокон веку заведенные в «Спартаке» традиции: «Первый учебно-тренировочный сбор 1977 года был устроен в Сочи. Этот выезд, так сказать, „на пленэр“ меня, мягко говоря, удивил: многие спартаковцы явились на сбор с женами, Николай Петрович – со своей родней. Выяснилось, что они, по обыкновению, именно так выезжали на первые тренировки – на юг. Мне это было и непривычно, и непонятно, получался не учебно-тренировочный сбор, а какой-то междусобойчик, семейный пикничок, атмосфера которого отнюдь не способствовала интересам дела…»344.

Порядок этот был заведен, как вспоминал Евгений Ловчев, Николаем Петровичем Старостиным из соображений человеколюбия: «В 70-х годах, когда „Спартак“ отправлялся на длительные сборы в Сочи, Николай Петрович разрешал брать с собой жен. Потому что после первой недельки, когда футболисты не могут нормально сесть на унитаз (от нагрузок ноги просто не гнулись), наступает другая, физиологическая, потребность. Хочется, понимаете? Это как с алкоголем. Чем больше ты его футболистам запрещаешь, тем больше, даже отъявленным трезвенникам, хочется выпить. Так вот, понимая мужские потребности, Старостин разрешал женам приезжать на сборы…»345.

Сам же Николай Петрович, по свидетельству Сергея Шмитько, рассматривал сочинские сборы как единственный свой отпуск в течение года: «Когда-то я разговаривал с Николаем Петровичем Старостиным, и он меня удивил, сказав, что ни разу в жизни не уходил в отпуск. А было ему тогда уже почти восемьдесят, но он продолжал успешно работать на посту начальника команды московского „Спартака“, да еще в придачу в олимпийской Москве и на первом этапе отборочных игр чемпионата мира-82 вместе с Константином Ивановичем Бесковым возглавлял сборную СССР. „Отпуск мне заменяют весенние тренировочные сборы на Черноморском побережье“, – сказал он…»346.

Для привычного к динамовской дисциплине, сосредоточенного на работе Бескова, конечно, все это было в диковинку. Хотя, по словам Евгения Ловчева, роль жен футболистов Константин Иванович понимал отчетливо, даже когда-то пытался по-своему выстраивать с ними отношения: «Когда он работал в „Локомотиве“, в команде у него был женсовет. Я, заставший Бескова в „Спартаке“, просто не могу себе это представить – чтобы Константин Иванович да с женами игроков обсуждал дела команды. Потом, видимо, понял, что ни к чему хорошему это не приведет. И с женами говорить перестал, а с футболистами стал куда жестче…»347.

И присутствие женщин рядом с командой отвергал категорически. Исключение не делал даже для супруги Валерии Николаевны: «Он меня вообще на матчи за границу никогда не брал, называл такую практику „цыганским табором“. Как туристы ездили – в Карловы Вары, в Югославию. Но не на футбол. Это сейчас арендуют самолеты, которыми летят жены и другие родственники. А тогда время другое было…»348.

Любопытно, что в этом вопросе они полностью сходились с Валерием Лобановским. Из воспоминаний о Лобановском Григория Суркиса: «Был суеверен. Имел свой набор примет. Ни одну женщину в самолет не пускал. Исключение составляла моя мама. Однажды Валерий Васильевич взял жену на выезд, „Динамо“ проиграло, и он сказал: „Адочка, все. Больше летать не надо“…»349.

Впрочем, не бывает правил без исключений: «…Администратор «Динамо» Саша Чубаров рассказывал случай из союзных времен. Прилетела команда после тяжелейшего матча в Тбилиси, впереди – выездная игра в еврокубках против «Рапида». Ребята попросили Чубарова сходить к Лобановскому, чтобы тот разрешил взять с собой в Австрию жен. Сам Чубаров был уверен, что это бесполезная затея. Но Лобановский неожиданно согласился, только спросил: «А они готовы взять на себя ответственность за результат? Тогда – не возражаю». Жены полетели с командой, а «Динамо» выиграло – 5:1!..»350. В свою очередь, Юрий Гаврилов вспоминал, что и «…Константин Иванович Бесков, будучи тренером «Спартака», в определенные периоды разрешал футболистам жить на сборах в Тарасовке вместе с женами, даже с семьями…»351. Однако, в целом, его отношение к этому вопросу очень ярко характеризует история, которую припомнил Георгий Ярцев: «Бесков однажды вымолвил, размышляя: «Н-да, вы заботу о своих семьях ставите выше футбола. Значит, футбол не очень любите». На что Черенков даже не возразил, а как бы мягко вслух заметил: «А я вот и семью люблю, и футбол»…»352.

Так или иначе, традиции спартаковской «семейственности», открытости команды для «своих» Бесков постепенно искоренял, и достаточно жестко, как мешающие сосредоточиться на главном – на работе. Александр Нилин вспоминал, как «Нетто, когда Бесков принял «Спартак», только прибыл из заграничной командировки. Приехал в первый же свободный денек в Тарасовку, и вышел побросать, покатать мяч на свободный краешек поля. Но Бесков сказал: «Игорек, ты нам немножко мешаешь. Перейди, будь добр, на баскетбольную площадку…»353.

Привычно засучив рукава, взялся Бесков и за хозяйственные, «менеджерские» дела: «Когда я пришел в 1977 году в команду, пребывавшую в первой лиге, условия были еще хуже. Традиционно спартаковское Ширяево поле, где нам пришлось проводить несколько самых первых занятий, превращалось под дождем в месиво грязи, а в сухую погоду над ним стояли столбы пыли. База в Тарасовке находилась в плачевном состоянии. Я сразу поставил вопрос о необходимости реконструировать второе футбольное поле. На базах других команд мастеров – по два, а то и по три поля, у «Спартака» – одно…»354, – писал он в своей книге «Моя жизнь в футболе».

Однако мы вновь забегаем вперед…

«ОБЩИЙ ПРИНЦИП – ДЕЛО ПРЕЖДЕ ВСЕГО…»

«О нас говорили: «Два медведя в одной берлоге», предрекая несовместимость. Верно, поначалу мы поглядывали друг на друга выжидательно. Ведь незадолго до того, когда мы с Бесковым занимались в олимпийской сборной, у нас нет-нет, да и случались шероховатости. Кое у кого размолвки сидят в памяти, как занозы, но Бесков, придя в «Спартак», на прежнем поставил крест, и я в этом увидел его тренерский профессионализм: дело, которое нам предстояло, требовало полного единодушия…»355, – напишет спустя два десятилетия, уже после болезненного и шумного расставания Бескова со «Спартаком», Николай Петрович Старостин о начале своего сотрудничества с Константином Ивановичем.

Среди тех, кто не верил в совместимость «двух медведей в одной берлоге», был, в частности, журналист Аркадий Галинский: «…Когда в конце 1976 года распространился слух, что Бесков идет в „Спартак“, я в это не поверил. Нет, я вовсе не думал, что Константин Иванович не смог бы тренировать спартаковцев, но говорили, что одновременно в команду эту возвращается в роли ее начальника Николай Петрович Старостин, а совместная их работа с Бесковым представлялась мне совершенно невозможной. Тем не менее, неделю спустя пошла по Москве молва, что оба назначения как будто предрешены…»356.

Инициатором появления этого альянса, как известно, выступил Бесков: «Первым условием своего прихода о „Спартак“ я поставил возвращение в команду на должность ее начальника Николая Петровича Старостина. С олимпийской сборной мы работали нормально. И я понимал, что присутствие спартаковского патриарха, выразителя и носителя духа и традиций, придаст уверенности тем, кому предстояло бороться за выход в высшую лигу. Мне пошли навстречу немедленно: Старостин был назначен старшим тренером по воспитательной работе (так тогда именовался начальник команды)…»357.

Если быть точным, не совсем так. Хотя о возвращении Старостина газеты сообщили в начале января, формально это произошло, если судить по трудовой книжке патриарха, чуть позже. Запись в ней гласит: «01.02.1977. Переведен на должность старшего тренера воспитателя футбольной команды мастеров. Распоряжение 4/с от 08.02.1977»358.

Однако истинным создателем этого невозможного, по мнению многих, дуэта был, конечно, Андрей Старостин. И если один из старейших спартаковских болельщиков Алексей Холчев, вхожий в команду, еще сомневался: «…Необходимо отметить, что, когда Бесков принимал «Спартак», он поставил условие, чтобы с ним работал Николай Старостин. Не могу сказать – его ли это требование, или он выполнял просьбу Андрея Петровича…»359, то Аркадий Галинский утверждал однозначно: «Я позвонил Андрею Петровичу Старостину, и он подтвердил, что известие достоверно. «Больше того, – услышал я в трубке его неповторимый смешок, – идея этого невероятного, на ваш взгляд, альянса принадлежит именно мне!». Я знал, что Анд. Старостин и Бесков стали приятелями во время работы в сборной 1963–1964 годов. Знал, что крепкая дружба связывала и братьев Старостиных. Но при всем том возможность плодотворного сотрудничества Бескова и Н. Старостина казалась мне нереальной…»360. Да и Валерия Николаевна, супруга Бескова, рассказывала: «Хотя, если б не Бесков, Николай Петрович в «Спартаке» бы не работал. Это Андрей Петрович упросил Костю сделать брата начальником команды: «Возьми Кольку в «Спартак». Он опытный, поможет». Отказать другу Бесков не мог…»361.

Судить о взаимоотношениях Бескова и Старостина с позиций сегодняшнего дня – задача весьма неблагодарная, сама же тема крайне деликатна. Ответить на позднейшие оценки, инсинуации и домыслы сами они, увы, уже не смогут. Именно поэтому столь болезненно и негативно была встречена многими крайне резкая фраза, брошенная Валерией Николаевной: «Николай Петрович был интриган. Всегда…»362, позже ею повторенная в чуть иной интерпретации: «Старостин – при всей его начитанности и интеллигентности – в обстановке интриг чувствовал себя как рыба в воде…»363.

Бесков к моменту первого интервью супруги отпраздновал 85-летие, но здоровье уже совсем не располагало к общению. Николая Петровича же к тому моменту уже не было с нами почти десять лет. Резкость Валерии Николаевны была встречена "в штыки". Пожалуй, только Евгений Ловчев, всегда, кстати, называвший себя «человеком Старостина», к удивлению многих, сказал, как отрезал: «Если она сказала – так и надо писать. Нельзя быть ханжами, цитировать нужно все, что говорят люди, столько в нашем футболе видевшие и знавшие. Даже если эти фразы мне или еще кому-то не нравятся…»364. Бог тут судья…

Впрочем, само слово «судить» даже в данном контексте – рассуждений, разумеется, никак не суда – едва ли уместно, в силу грандиозности и историчности фигур и мимолетности давних личных встреч автора с обоими. И не считая себя вправе судить да рядить, лучше привычно предоставим, рассказывая о взаимоотношениях Бескова и Старостина, слово людям, гораздо короче знавшим обоих наших героев. Тем более, что сами Старостин и Бесков – в силу своего воспитания и собственных твердых человеческих принципов – публичных резких оценок друг в отношении друга тщательно избегали. Даже в сложнейшей ситуации открытого разрыва 1988 года, общаясь через прессу и признавая наличие многолетнего конфликта, в своих высказываниях они чем-то напоминали старомодных благородных дуэлянтов, обменивающимися холодными колкостями накануне решающего выстрела.

Старостин: «С Константином Ивановичем мы пережили вместе не одну радостную и грустную минуту. Велики его заслуги в том, что „Спартак“ в последние десять лет вновь стал одним из сильнейших клубов в стране, весьма популярным за рубежом. И ставить их под сомнение никто не собирается. Однако в данном случае я хочу руководствоваться известным изречением: „Платон мне друг, но истина дороже“…»365.

Бесков в ответ: «Не сразу согласился я на предложение „Советского спорта“ выступить с разъяснениями по поводу интервью Н. П. Старостина. Позиция оправдывающегося заведомо проигрышная, да и не хотелось мне публично выяснять наши сложные со Старостиным отношения. Но приходится, так как высказывания начальника команды „Спартак“ вызвали у меня и недоумение, и возражения. К тому же в оценках ряда фактов выявляется определенная принципиальная позиция. Думаю, пора поставить все необходимые точки…»366.

Даже спустя десятилетия сам Бесков избегал прямых упреков в адрес Старостина. В одном из последних больших интервью «Спорт-Экспрессу», вспоминая об уходе из «Спартака», о своих оппонентах в клубе он предпочел говорить обезличенно, во множественном числе: «Нечистоплотно со мной поступили. Написали какое-то письмо, которое половина игроков в глаза не видели. Жаль, я ведь столько души вложил в „Спартак“. Он ведь все время был в лидерах советского футбола…»367.

Все это ждало наших героев впереди. Тогда же, зимой 1977 года, их сотрудничество только начиналось. Неоспоримо одно. С позиций вечности роль этих двух людей в истории отечественного футбола, может, и не равновелика, но сопоставима. Тем более, что даже близких по масштабу личности фигур отечественный футбол впоследствии не явил. А уж в истории «Спартака» 70-80-х годов Старостин и Бесков абсолютно неразделимы. Для рядового поклонника футбола, далекого от внутренней кухни команды и наблюдавшего за «Спартаком» по телевизору, реже – с трибуны, читателя газет, не обремененного, как это происходит сегодня, почерпнутыми из интернета и прессы «инсайдерскими» утечками, их противоречия, выплеснувшиеся наружу в 1988 году, стали настоящим шоком. Лишь посвященные болельщики, завсегдатаи Тарасовки, обменивавшиеся недоступными рядовым читателям газет новостями под заменявшей тогда интернет турнирной таблицей с фанерными фигурками футболистов возле стадиона «Динамо», вполголоса обсуждали, конечно, как «Старший» – как называли Бескова за глаза – постепенно превращался в «Барина», как росло внутреннее напряжение в команде, но таких были единицы…

«Они сошлись – вода и камень, стихи и проза, лед и пламень…». Сложно себе представить более отличных друг от друга людей. Даже внешне. Сухой аскетичный облик Николая Петровича контрастировал с величественным, монументальным, действительно «барственным» Константина Ивановича. Отличны были их манеры говорить, держаться, одеваться. Дистанция огромного размера, разделявшая Бескова и Старостина, проявлялась буквально во всем. Александр Нилин вспомнил как-то эпизод, ярко характеризующий обоих: «Старостины – особая порода. Однажды Бесков сделал замечание Николаю Петровичу, который пришел в старом пальто: «Николай Петров, ты что, экономишь?». Тот сухо: «Костя, я сын царского егеря, а ты – извозчика! Никогда не смей мне говорить, как я должен быть одет!»…»368.

Люди футбола, они давно были знакомы и даже успели поработать вместе. Бескова и Старостина разделяло поколение. В опубликованной в конце 60-х статье «Законы большого футбола» у Константина Ивановича найдутся для старшего Старостина удивительные слова: «С детства я болел за «Динамо», но одним из моих бесспорных кумиров был Николай Петрович Старостин. В этом человеке всегда прежде всего подкупало исключительно серьезное, я бы даже сказал благоговейное отношение ко всему, что касается футбола. Это игру он всегда рассматривал как искусство, совершенствовался сам и непременно требовал этого от других…»369. Собственно, эти слова в полной мере применимы и к самому Бескову. Что, впрочем, не избавит их от деликатно упомянутых Старостиным «шероховатостей» в период совместной работы в олимпийской сборной. К слову, Бесков был убежден, что именно та работа и предопределила его будущую судьбу: «…Но что я полностью уяснил, размышляя о судьбе «отборочной» олимпийской команды 1975 года, так это причину моего приглашения в потерпевший бедствие «Спартак» в начале 1977 года. Люди, которые выбрали меня, рассуждали логично: с Бесковым «Спартак», базовая команда олимпийской сборной СССР, не так давно выиграл отборочный турнир. Кому же, как не Бескову, выводить «Спартак», вызволять его из первой лиги?..»370.

Обычно ключевым для понимания изначально заложенного в совместной работе Бескова и Старостина конфликта, помимо личностных различий, столкновения характеров, взглядов, позиций по многим жизненно важным рабочим вопросам, называют динамовское происхождение Бескова. Сегодня корни этого величайшего противостояния советского футбола, наверное, уже не так понятны болельщикам. На смену былым пришли новые принципиальные, как принято теперь говорить, «заклятые» соперники. Да и кочевая футбольная жизнь современных мастеров давно не предполагает пожизненной верности раз и навсегда выбранной команде. Казавшаяся тогда кощунственной мысль о приглашении динамовца возглавить «Спартак» едва ли может вызвать сегодня такие эмоции, как 40 лет назад…

Старостин «Динамо» не любил. Скажем больше – не терпел. Говорил, что не может желать успеха динамовцам даже из «бухгалтерских соображений», когда их победа была выгодна «Спартаку». Александр Нилин вспоминал: «…Николай Петрович относился ко мне настороженно, называл «прожженным динамовцем»…»371. Причем тот болельщиком «Динамо» вовсе не был: «В том-то и дело, что нет! Но ему повсюду мерещились враги…»372. Что любопытно, на игроков его неприязнь к «Динамо» не распространялась, вспоминал Алексей Холчев: «Но к игрокам, пришедшим в «Спартак» из «Динамо», он относился с особой симпатией и очень радовался, когда они надежно и органично входили в основной состав, как бы заново расцветая. Так получилось с Гавриловым, Бубновым, Вадимом Ивановым, Резником, Бокием…»373.

Николай Осянин рассказывал, что команда в те годы особого отношения патриарха к «Динамо» не разделяла, хотя и понимала. У игроков уже тогда были свои «заклятые»: «Особый настрой на „Динамо“ был, по-моему, только у одного человека в „Спартаке“. У Николая Петровича Старостина. Он был мастер „зарядить“ команду и перед встречами с динамовцами настраивал нас особо. При этом сам зажигался и нас зажигал. Правда, мне кажется, что более принципиальными у нас были все же матчи с „Торпедо“. Уж на игру с автозаводцами нас не надо было настраивать – сами рвались в бой! И все равно удача чаще им улыбалась…»374.

Доходило порой до смешного. Широкую известность получила история, которую любит вспоминать Евгений Ловчев: «Как-то нам с «Динамо» играть, Никита Палыч установку дает, а Старостин тезисы на газетку записывает. «Никита, у тебя все?» – «Да…». Тишина. Слышно, муха летит. Старостин этой самой газеткой с тезисами ка-а-к даст по ней: «У-у-у, «Динамо» проклятое!». Как начали все смеяться! Выиграли мы тогда – 2:0…»375. С таким счетом в те годы «Спартак» выиграл у «Динамо» лишь однажды, в 1974 году, когда тренировал команду Николай Алексеевич Гуляев, а не Симонян, что подтвердил и сам Ловчев, в позднейшем изложении этой истории рассказывавший, что ту памятную установку действительно вел Гуляев.

Дело было, конечно, не только в принципиальности спортивного соперничества двух старинных футбольных команд. Как вспоминал Алексей Холчев, «…Николай Петрович называл соперничество «Спартака» и «Динамо» противостоянием…»376. О метафизическом характере, символизме, заложенном в этом самом противостоянии «Спартака» и «Динамо», наверное, можно написать отдельную книгу. По словам Холчева, как-то в минуту откровенности Николай Петрович так сформулировал его суть: «У нас с «Динамо» принципиально разные жизненные позиции. Вы, конечно, понимаете, что такой вывод не относится к спортсменам, они не при чем. Виноваты люди, которые про себя решили: «Динамо» и власть едины. Мы всегда руководствовались девизом – честь превыше всего! А против нас часто применялись незаконные методы, ставящие нас в заведомо неравные условия…»377.

Примеры тому в нашей футбольной истории отыскать несложно. Однако отношение свое к «Динамо» Николай Петрович сполна оплатил и собственной судьбой, о чем, как вспоминал Ловчев, однажды высказался весьма образно: «А до этого в 72-м повез Бесков «Динамо» на турне в Америку, укрепили их Папаевым, Дарвиным и мной. Старостин нас в Шереметьево вез, наставлял: «Что бы там ни показалось странным, не вступайте в рассуждения, молчите. Я-то систему динамовскую хорошо изучил, 13 лет за колючей проволокой…»378.

Динамовцы, в свою очередь, так уж повелось, к «Спартаку» относились несколько свысока, посмеивались над спартаковскими порядками. Еще Лаврентий Павлович Берия, всесильный динамовский «куратор», называл «Спартак» презрительно «Пух и перо», зло иронизируя над «кооперативным» происхождением спартаковского общества, над предпринимательской, как принято теперь говорить, активностью его основателей. «Спартак» и «Динамо», а с ними Бесков и Старостин, как однажды заметил Евгений Ловчев, «…представляли собой разные, противоположные модели жизни в обществе – демократию и диктатуру…»379. И, по наблюдениям Александра Нилина, конфликт в «Спартаке» в 1988 году как раз разгорится, когда Бесков даст ясно понять Старостину, что «…как динамовец еще предвоенных лет, не может не помнить несколько снисходительного отношения динамовских ветеранов к «Спартаку», игроков которого именовали «боярами», а Якушин еще и называл «спартаковской деревней»…»380. Впрочем, и прежде Бесков не раз демонстрировал, что относится как раз к тому самому типу «динамовских» людей, о чем Старостин не мог не помнить. Упомянутые им «шероховатости» в период их с Бесковым совместной работы в сборной, как вспоминал Ловчев, едва не вылились в их открытый конфликт, когда Константин Иванович бросил упрек игравшим у него спартаковским футболистам: «Вы совершенно о футболе не думаете, вы бегали по магазинам, вы, «Спартак», шмоточники! А вот у меня в «Динамо», когда мы играли в Новый год на турнире в Чили, пришли игроки и говорят: мы Новый год будем встречать чуть-чуть, а утром тренировку проведем…»381. А Анатолий Байдачный, начинавший карьеру у Бескова в «Динамо», рассказывал: «Знаете, о чем Бесков первым делом спрашивал игроков, которых хотел пригласить в «Динамо»? «За кого болеешь?». И не дай Бог, если футболист говорил, что болеет за «Спартак»! А слово «Локомотив» вызывало у Константина Ивановича ироничную улыбку…»382.

Динамовских корней Бескова Старостин принять не мог. И не принял. Анатолий Исаев, успевший поработать с Бесковым в 1977 году, вспоминал: «К слову, за ним в «Спартак» пришло много людей, ранее к красно-белым цветам отношения не имевших. И Чапай говорил мне: «Анатолий, нас окружают динамовцы!“…»383. Петр Шубин, пришедший в «Спартак» десятилетие спустя, припомнит другие слова Старостина: «Петр, он бело-синий! А мы – красно-белые! Это несочетаемо». Так что Бесков для него всегда оставался динамовцем. Отсюда конфликты…»384. Публично Николай Петрович называть Бескова динамовцем избегал. Лишь в книге «Футбол сквозь годы», увидевшей свет уже после известных событий 1988 года, у него вдруг прорвется: «Юрия Гаврилова Бесков знал как динамовец динамовца…»385.

И здесь надо отдать должное Константину Ивановичу. Через клубные предрассудки он переступил, динамовским происхождением внешне не кичился, хотя некоторые заведенные спартаковские порядки, как мы видели выше, и не принимал. Честно делал свою работу. А в августе 1977 года в интервью еженедельнику «Неделя» на прямой вопрос, как он, динамовец, чувствует себя в «Спартаке», ответит даже с некоторым вызовом: «Я профессиональный тренер. Никто ведь не удивляется, если режиссер переходит из одного театра в другой. Приняли нормально, отношения в команде нормальные. Общий принцип – дело прежде всего…»386.

Евгений Ловчев позже заметит, даже с некоторым осуждением, что «…Бесков не раз повторял фразу об отсутствии у себя постоянной клубной принадлежности. По-моему, он стал первым человеком в советском футболе, который заговорил о профессиональном статусе своего занятия…»387. Однако, по замечанию Льва Филатова, Константин Иванович вскоре сживется с новой командой, проникнется ее метафизикой: «Однажды он встретил меня под трибунами стадиона и прямо-таки напал: «Вы понимаете, какая это команда «Спартак»!» – «Кто же этого не знает», – пожал я плечами. «Нет, не все это знают, она же не имеет права играть кое-как, она должна быть вровень с киевским «Динамо», сколько у нее болельщиков!». Было это еще в то время, когда «Спартак» находился в первой лиге. И я понял, что Бесков вживается в свою новую роль…»388.

Хотя ревнители спартаковских традиций – не без влияния Старостина, конечно – продолжали видеть в нем, прежде всего, динамовца. Как вспоминал Бесков о начале своей работы: «Сапожник команды, не заметив меня поблизости, восклицал: «Вот ведь какой пришел динамовский вредитель: он вас и во вторую лигу выведет!..»389.

«Я видел, что Бесков не любит «Спартак». Это проявлялось во многих вещах…»390, – Ловчев и спустя десятилетия остается при своем мнении: «Бесков относился к «Спартаку» с пренебрежением. Я чувствовал это и в то время, когда он уже работал с командой. Когда мы по весне тренировались в манеже, на соседних полях занимались дети. А тренерами в школе были великие спартаковцы, олимпийские чемпионы – Огоньков, Тищенко. Как-то Огоньков вышел на тренировку, не переодеваясь – в цивильной одежде. Мальчишки с ним в «стенку» играли и били по воротам. И Бесков, глядя на это, отпускал весьма едкие реплики – об отношении к делу и т. д. Может, по существу он в чем-то и был прав, но интонация! Для меня это были кумиры, а для него – лишь детские тренеры…»391.

Бесков любил «Спартак» «…по-настоящему. Но к некоторым людям, которые в «Спартаке» мешали ему работать, он относился плохо…»392, – утверждала Валерия Николаевна, супруга Бескова. Человек, разумеется, пристрастный, как и Ловчев. Но можно ли не принимать во внимание еще одно наблюдение Льва Филатова, что Бесков, «…напрочь позабыв о многих голах, забитых им в свое время в ворота «спартачей», внушал всем встречным и поперечным (я это испытал на себе), что он отныне отвечает за команду исключительную, равной которой нет по успеху у зрителей и по тому значению, которое она имеет в советском футболе, словом, вербовал сторонников «Спартаку» и заодно себе самому, и был, как принято говорить в таких случаях, святее римского Папы…»393?..

Многим, бывавшим в те годы в доме Бесковых, врезалась в память забавная, но говорящая деталь. «Я записывал в блокнот его рассказ, а красивый попугайчик (похоже, главный заправила в квартире Бескова) сидел на блестящем (это и привлекло внимание птицы) колпачке авторучки и с любопытством заглядывал в мой блокнот…»394, – это строки журналиста Леонида Никитина. «Запомнил попугая, который постоянно повторял: «Костя на работу, Лерочка – гулять». Судьба его сложилась печально. Как-то у Бесковых собралась большая компания. Попугай вылетел из клетки, и кто-то из гостей на него наступил. Валерия Николаевна так расстроилась, что праздник моментально закончился…»395, – рассказывал Вагиз Хидиятуллин. «Его звали Петруня. Он прожил у нас много лет, но, увы, трагически погиб. Потом у нас было еще несколько Петрунь, и всех мы учили простым домашним фразам вроде «Костя пришел», «Лерочку люблю»…»396, – поясняла в своем последнем большом интервью Валерия Николаевна. Вот только всем вхожим в бесковский дом Петруня запомнился не только «домашними» фразами, но и потешным криком: «Спартак» – чемпион! Костя Бесков – чемпион!». Конечно, это не более чем домашняя шутка, но на вопрос, не жалел ли он о своем приходе в «Спартак», Константин Иванович ответит вполне серьезно: «Никогда! Я проработал в «Спартаке» 12 лет, и столько приятного помнится!..»397.

Бесков, безусловно, человек, принадлежащий всему нашему футболу, стоящий вне, выше клубных пристрастий и предрассудков. И не случайно, словно в продолжение своей давней фразы о том, что он, прежде всего, профессиональный тренер, спустя много лет на вопрос, кто ему дороже, «Спартак» или «Динамо», Бесков скажет: «Я люблю футбол. Повторяю это не в первый раз и не устану повторять, потому что это – правда. Мне нравились и нравятся команды, которые показывают содержательный, техничный, артистичный футбол, тот футбол, который захватывает зрителей, и от которого у болельщиков поднимается настроение… <…> Все цвета хороши, и от раскраски футболок мало что зависит…»398.

Что роднило Бескова и Старостина, что стало залогом двенадцати лет успешной совместной работы – так это чувство собственного достоинства, преданность делу своей жизни, футболу, и, главное, раз и навсегда усвоенным принципам. Александр Нилин припомнил поразительную фразу Бескова: «Администратор к нам просился: гарантировал в сезон шесть-семь лишних очков. Нельзя – репутация команды, моя репутация…»399. И это больше всего, наверное, ценил, помимо тренерского таланта, в Бескове Старостин: «…Взбунтовавшийся против упорно насаждавшегося культа бездуховного футбола, обновленный «Спартак», быть может, более всего ценен тем, что за десять проведенных после своего возвращения в высшую лигу сезонов был постоянен в главном – проповедовал нравственный футбол…»400.

Преданность интересам дела – вспомним «дело прежде всего» – помогло этим двум выдающимся футбольным титанам встать выше всех противоречий, личных симпатий и антипатий. Как заметит Сергей Шавло, «…по характеру они были разные, но, похоже, им тогда это только помогало в совместной работе. И Бесков, и Старостин являлись профессионалами своего дела, оба искренне хотели, чтобы команда двигалась вперед в правильном направлении. В этом дуэте никто не давал понять другому, что он, мол, выше, и потому все распоряжения идут только от него. Нет, каждый из них был готов на уступки во имя общего дела. Они поддерживали, помогали друг другу, если в этом была необходимость. Никто не высказывал за спиной другого каких-то нелицеприятных вещей. Эта их совместная профессиональная работа, конечно, и способствовала тому, что „Спартак“ так быстро опять стал одним из лидеров отечественного футбола…»401.

И дорогого стоит признание Старостина, сделанное в книге «Футбол сквозь годы» через год после конфликта, завершившего их работу: «Мне приходилось работать рука об руку со многими тренерами, я имею возможность сравнивать. Очень скоро стало ясно, что Бесков необычайно точно соответствует той роли, какую ему предстояло сыграть в полуразрушенном „Спартаке“… Он из тех тренеров, которые знают, чего хотят, и неуклонно, упорно идут к намеченному. Цель – вернуть „Спартак“ в высшую лигу – для него была и проходной, и попутной, само собой разумеющейся. На его месте другой тренер, весьма вероятно, планировал бы только возвращение, и неизвестно, решил ли бы эту ограниченную задачу. Бесков с самого начала задумал создать команду, которая смогла бы выйти на первые роли. У него есть своя шкала требований к игроку, я бы сказал, к „Игроку его мечты“. И к командной игре тоже. Его любимое выражение: „Этого требует футбол завтрашнего дня“. Иными словами, он работает с перспективой. И наконец, Бесков имеет вкус к занятиям с молодыми, веру в них…»402.

А главное, сам Бесков, который столь неохотно шел в «Спартак», и даже спустя годы скажет Сергею Шмитько на вопрос, почему он все-таки принял команду: «Может, по привычке. В моей тренерской практике не было случая, чтобы я принимал команду, которая стояла бы в турнирной таблице выше середины. Всякий раз приходилось менять состав на восемьдесят процентов. Точно так же и в сборной. Как случался пожар – звали меня. Я, наверное, тренер-пожарный…»403, действительно начал не просто вживаться в новую для себя роль, но и получать истинное удовольствие от работы. О произошедшей вскоре с Бесковым перемене скажет чуть позже Юрий Гаврилов: «Я, пожалуй, лучше остальных знал Константина Ивановича. Ведь это он меня в свое время приглашал в „Динамо“. Да и в „Спартаке“ я не без его участия появился. И сразу же обратил внимание на то, что Бесков как бы помолодел. Чувствовалось: увлекло его новое дело, захлестнуло…»404.

«ГОВОРИТЬ БУДУ Я, А НЕ ТЫ…»

Если Николаю Петровичу Старостину хватило мудрости, чтобы ужиться с Бесковым, на многие годы подчинив свои эмоции интересам дела, то Юрию Андреевичу Морозову, ставшему было на первых порах помощником Бескова в «Спартаке», заметного следа в истории «Спартака» оставить было не суждено. В апрельской заявке команды на сезон-77 его фамилия уже не значилась. «Я вообще не испытывал горячего желания идти в «Спартак», – вспоминал позднее Морозов. – «Динамо» – другое дело, – говорил я Бескову. – А тут и вы новый человек, и я». Но вы же знаете Бескова, наверное, не хуже меня – он кого хочешь может убедить! К тому же по его настоянию в команду вернули Николая Петровича Старостина, к которому я относился с огромным уважением…»405.

Выбор был, с одной стороны, вполне предсказуемым – Морозов незадолго до этого успешно сотрудничал с Бесковым в качестве помощника в сборной страны. С другой – с позиций сегодняшнего дня достаточно неожиданным. Дело не только и не столько в том, что столкновение характеров было почти неизбежным. И Бесков, и Морозов обладали, как известно, крутым нравом. Как заметил работавший в 80-х с Морозовым в ЦСКА Валентин Бубукин, «Морозов представлял собой этакую гремучую смесь Тарасова и Лобановского. Вспыльчивый, кипяток, суровый, жестокий. Мог накричать, сравнять с землей. Все это минут на десять. Потом проходит время, и он затихает…»406. Еще категоричней характеризовал Морозова начальник медицинской службы армейцев тех лет Олег Белаковский: «Тренер Морозов – человек с очень непростым характером. Общаться с ним порой, извините за сравнение, все равно, что с тигром в клетке целоваться…»407.

Важнее другое – тренерская, да и человеческая судьба Морозова уже к тому времени куда более тесно переплелась с судьбой антагониста Бескова – Валерия Лобановского, да и по своему футбольному мировоззрению Морозов был куда ближе к Лобановскому: «…На чемпионате мира в Германии голландцы показали тотальный футбол, а осенью того же 1974-го Лобановский, Алескеров и я были на стажировке в Голландии и в течение месяца наблюдали за тренировками „Аякса“, ПСВ, „Фейеноорда“, „Твенте“… Жили мы на базе национальной сборной, где на специальных курсах готовят тренеров четырех категорий – от D до А. Причем, чтобы получить высшую квалификацию, нужно пройти через все четыре группы. А возглавлял этот тренерский институт великолепный специалист г-н Плойер, обладавший глубокими знаниями по методике спортивной тренировки. И он поведал, с помощью каких упражнений можно достичь в игре многократных скоростных подключений фланговых защитников, прессинга, группового отбора. То есть всего того, что мы с Валерием Васильевичем взяли на вооружение, развивали и совершенствовали…»408.

И, тем не менее, приглашение Бескова Морозов не мог не принять: «Видите ли, тогда как личность Бесков производил на меня более сильное впечатление, чем Лобановский. Все-таки против Василича я играл, у нас не было такой разницы в возрасте, как с Константином Ивановичем, который к тому времени во многих командах, в том числе и в сборной, неизменно проявлял себя как специалист крупного масштаба. Кстати, с Бесковым мы познакомились в середине 60-х в Самарканде, когда я, готовясь к защите диссертации, проводил кое-какие эксперименты с футболистами „Зенита“, а он готовил к сезону московское „Динамо“. Мы много времени провели вместе, я прислушивался к его советам, а Бесков, как всякий умный человек, вероятно, не пропускал мимо ушей кое-что из моих суждений. И, тем не менее, я был ужасно поражен, когда он, возглавив в марте 1974-го сборную СССР, сделал меня, не работавшего тренером ни в одной команде, своим ассистентом. Правда, вскоре после матча с ирландцами он покинул этот пост, и большинство до сих пор считают, что его сняли с работы. Да никто Бескова не снимал! А свой уход он объяснял мне так: „У нас в сборной шесть-семь киевлян, у них другая методика подготовки, и если мы останемся, то будем их просто ломать“. То же самое он повторил руководителю спорткомитета Сергею Павловичу Павлову. Тот два дня не сдавался, но все-таки пришел к выводу, что на сбор в Югославию сборная должна ехать во главе с Лобановским и Базилевичем. А те, в свою очередь, включили меня в делегацию, попросив для начала заняться тягомотным оформлением документов на выезд…»409.

Во многом благодаря Морозову, кстати, Евгений Ловчев, по его собственному признанию, в 1976 году оставался едва ли не единственным некиевлянином, защищавшим цвета сборной СССР под руководством Лобановского: «Видимо, какие-то добрые слова обо мне Лобановскому сказал Юрий Морозов, с которым по работе в олимпийской сборной образца 75-го года (он тогда помогал Бескову) у меня сложились самые добрые отношения. Морозов мне сообщил, что Лобановский хочет видеть меня в своей команде…»410. Впрочем, решал Морозов для Лобановского и иные, более деликатные, селекционные задачи. Так, Виктор Звягинцев, игравший в «Шахтере», вспоминал, что именно Морозов поставил его перед выбором, от которого, что называется, нельзя отказаться: «Подсел ко мне в самолете Юрий Андреевич Морозов, помощник Лобановского по сборной, и предложил: или Киев, или Донецк. Или сборная, или… Я тут же в самолете написал заявление о переходе и передал Валерию Васильевичу. Так осуществилась моя мечта сыграть на чемпионате Европы и Олимпиаде. Такие тогда были методы…»411.

Анатолий Исаев, также работавший в 1977 году помощником Бескова, припомнил, что во многом именно благодаря Морозову, сильному теоретику, кандидату наук, в практике работы Константина Ивановича появились его ставшие впоследствии знаменитыми подсчеты ТТД – тактико-технических действий футболистов: «Как раз через Юрия Андреевича к нам и пришла мода считать „плюс-минус“. Я, кстати, был не согласен с тем, что благодаря таким подсчетам создается реальная картина полезности футболиста…»412.

Сотрудничество Бескова и Морозова в «Спартаке» оказалось прогнозируемо недолгим. Георгий Ярцев утверждал, что именно он стал невольным катализатором разрыва: «На первых порах пребывания в „Спартаке“ я не имел своей квартиры и часто ездил в Кострому. В Москву возвращался рано утром – к шести часам я был на базе в Тарасовке. А Константин Иванович еще раньше вставал. Ну, и я регулярно попадал на индивидуальные тактические задания. Наверное, поэтому именно я в 1977 году и оказался причастен к разладу Бескова с Юрием Андреевичем Морозовым. Вечером стираю форму в своем номере. Заходит Константин Иванович: „А, бабским делом занимаешься! Пойдем-ка со мной“. Приходим в комнату к Бескову, там Николай Петрович и Юрий Андреевич. Перед ними макетная доска – занимаются теорией. Константин Иванович воспроизводит ситуацию из последнего матча и спрашивает: „Георгий, какой здесь тебя должен был встречать защитник?“. Только я собрался ответить, как Юрий Андреевич сделал безапелляционное заявление: „Конечно, вот этот!“. У Бескова было иное мнение. Естественно, у них завязался такой спор, что обо мне и забыли. Искры летели, я от греха подальше под шумок ретировался. А утром на завтраке нам объявили, что Морозов всем передал большой привет. Как знать, если бы Бесков не задал мне тот вопрос, может быть, они бы еще лет десять вместе работали…»413.

История, рассказанная Ярцевым в качестве байки, очень правдоподобна и вполне характерна для двух мэтров тренерского дела, хотя, как утверждал Анатолий Исаев, Морозов покинул «Спартак» в момент, когда команда находилась на сборах в Сочи: «Взял Бесков поначалу и Юрия Морозова, но уже на первых сборах убрал. На каком-то разборе игры Морозов начал говорить о том, как должен играть центральный защитник, и Бесков сказал: „Слушай, друг, как надо в центре обороны играть, говорить буду я, а не ты“. Больше Морозова в команде не видели…»414.

Подтверждал, что расставание произошло на сочинском сборе, и сам Морозов. По воспоминаниям Юрия Андреевича, однако, их противоречия с Бесковым приняли куда более глобальный масштаб, нежели частный спор об игровой ситуации и даже неприемлемая для Бескова самостоятельность мышления его помощника: «Но, увы, уже на сборах, где Бесков ставил игру, базировавшуюся на ювелирной технике, коротких и средних передачах, я стал активно пропагандировать функциональную подготовку, полярные тактические решения, а если коротко – то футбол «по Лобановскому», который мне импонировал в большей степени. Бескову показалось, что Морозов переступил рубеж, отделяющий второго тренера от первого. Я почувствовал это и в один прекрасный день сказал ему: «Константин Иванович, готов сотрудничать, но не беспрекословно выполнять указания». Старостин возражал против моего отъезда из Сочи, хотя в душе понимал, что тандема единомышленников из нас с Бесковым уже не получится. И дал мне деньги на обратный билет…»415. Евгений Ловчев, правда, припомнил детали «развода», не слишком лестно характеризующие поведение в тот момент старшего тренера «Спартака»: «Морозову по каким-то причинам не отдавали документы, тренер не мог уехать в Питер, так как билет без паспорта не давали. Ситуация была унизительной, я пошел к Старостину, который к людям относился по-доброму, и тот велел администратору выдать паспорт…»416.

Дальнейшее окончательное сближение Морозова с Лобановским было делом времени. Морозов в 1978 году возглавил ленинградский «Зенит», а позже именно ему в 1983 году было доверено принять киевское «Динамо» на время работы Лобановского освобожденным тренером сборной СССР. Причем на Морозова тогда легло тяжелейшее бремя перестройки, если не сказать, закладывания нового фундамента команды, переживавшей смену поколений. Эта неблагодарная, черновая работа – так уж странно сложилась его тренерская судьба, и в этом без труда можно увидеть известное сродство его с Бесковым – ждала Морозова и в «Зените» в начале 80-х, и в ЦСКА середины 80-х, и вновь в «Зените» – уже на рубеже тысячелетий. Удивительно, но факт – пожинать лавры по результатам своих трудов Морозову так, по сути, нигде и не довелось. Этот счастливый момент неизменно доставался тренерам, принимавшим после него «собранные» им команды.

Между тем, среди выдвинувшихся при нем на первые роли в своих командах – ставшие легендами своих клубов Юрий Желудков и Валерий Брошин, Алексей Степанов и Сергей Веденеев в «Зените», Александр Заваров и Олег Кузнецов, Павел Яковенко и Алексей Михайличенко в Киеве, Игорь Корнеев и Владимир Татарчук, Валерий Масалитин и Дмитрий Кузнецов в ЦСКА. Спустя десяток лет немного подзабылось, но даже Андрей Аршавин с Александром Кержаковым начинали свою карьеру в «Зените» именно под руководством Юрия Андреевича Морозова…

Более того, эта роль «чернорабочего» всегда была сопряжена с немалыми рисками. С ЦСКА Морозов и вовсе дважды вылетал в первую лигу, за что удостаивался не раз в посвященных истории армейского клуба сочинениях злых и уничижительных оценок. Однако стоит прислушаться и к Валентину Бубукину: «Сила Морозова в предвидении. В „Зените“ он работал, потом пришел Садырин и выиграл Союз. Работал в ЦСКА, не хватило всего года, потому что игроки молодые, они растут семимильными шагами. Татарчук стал в восемьдесят восьмом заслуженным мастером спорта, олимпийским чемпионом. Фокин то же самое. То есть игроки до этого попали как раз в те руки, которые нужно. Он их сделал профессионалами… Не умаляя Пашиных достоинств, скажу, что пришел он не на голое место, не к разбитому корыту, не к развалюхе, какой брал команду Морозов. Фундамент успехов 1991 года был создан, безусловно, Юрием Андреевичем. Он – один из лучших тренеров нашего футбола двадцатого века…»417.

Да и за киевский период работы Морозова и спустя годы ему в спину летели камни непонимания и обиды, такие, как брошенное Владимиром Бессоновым: «Всего за один сезон, пока Лобановский целиком сосредоточился на сборной страны, а у нас в «Динамо» главным работал Юрий Андреевич Морозов, мы из лидеров отечественного футбола превратились в заурядную команду…»418. Сам Лобановский, напротив, высоко ценил вклад Морозова в победы обновленного им киевского «Динамо» в середине 80-х: «Полагаю, начал эту работу в 1983 году мой преемник (оказалось – на короткий срок) Юрий Андреевич Морозов. Он ввел в основной состав некоторых из тех, кто дошел до Лиона, продолжал работать по методике, принятой и апробированной в киевском «Динамо». Безусловно, ему не хватило времени, а некоторым футболистам, так и не ставшим ему помощниками, – терпения. Я благодарен Ю. А. Морозову за то, что он не отошел от принципов, исповедуемых в киевском «Динамо» с 1974 года…»419.

Олег Блохин впоследствии сетовал на излишнюю мягкость в ту пору Морозова – видимо, исключительно в сравнении с Лобановским, поскольку это определение мало вяжется с образом Юрия Андреевича – а также его излишнее упование на профессионализм футболистов киевского «Динамо»: «Морозов слыл среди футболистов человеком душевным, мягким, как правило, не повышающим голос на игроков. И команда радушно приняла нового тренера… Гораздо позже, с дистанции прожитых лет, я понял, что чрезмерная мягкость Морозова (после каждодневно ощутимой жесткой требовательности Лобановского!) была восторженно воспринята игроками как добро, но вскоре для них же обернулась злом. И постепенно коллектив наш начал трещать по всем швам… Говорят, все познается в сравнении. И в те трудные для команды дни, вспоминаю, что я отдавал должное последовательности и твердости претворения в жизнь игровых и тренировочных принципов Лобановского, с которым сам не всегда соглашался. Я в то лето начал понимать, что для пользы дела киевскому „Динамо“ куда лучше подходил жесткий „требовательный деспот“ Лобановский, чем „мягкий интеллигент“ Морозов…»420.

Образ «мягкого интеллигента» никак не вяжется с Морозовым. «Но в Киеве Юрий Андреевич был таким, как рассказывает Блохин. Я даже не помню, чтобы Морозов когда-то повысил голос. По сравнению с Валерием Васильевичем Лобановским он был намного мягче. Может строгости нам и не хватило для достижения больших побед…»421, – подтверждал Олег Кузнецов. – «А вы книгу Блохина и его рассказ об этом периоде читали? <…> Так вот, я с его мнением согласен. Ребята почувствовали в Морозове слабинку и начали к делу относиться иначе. Упражнения вроде были те же, что при Лобановском, но того рвения, того желания – пусть даже чуточку и подневольного, вызванного предельной требовательностью тренера – не было…»422.

Морозов искренне недоумевал: «В чем же, интересно, этот либерализм проявлялся?! Да, я не считал нужным контролировать игроков, скажем, у них дома в дни отдыха. Это просто-напросто смешно: я ведь прекрасно знаю, что если футболист захочет обмануть тренера – выпить, с девушкой погулять, то он с легкостью обведет вокруг пальца любого „надсмотрщика“. В Киеве у меня были проблемы совсем другого рода. <…> После сезона 1982 года с большим футболом расстался Веремеев, не тот, что прежде, был Буряк. В общем, команда нуждалась в существенном обновлении, в притоке „свежей крови“. Я начал реконструкцию состава: впервые вышли тогда на поле Михайличенко, Олег Кузнецов… Надо сказать, что на протяжении всего сезона и руководство, и игроки меня поддерживали. Несмотря на некоторое, вполне естественное, снижение результата, никто меня из Киева выгонять не собирался…»423.

Виктор Чанов, однако, вспоминал совсем иное. О поддержке со стороны игроков не было и речи: «…Коллектив был очень дружный. Например, в конце 1983-го, когда Киев тренировал Юрий Морозов, не побоялись с ребятами прийти к председателю общества «Динамо» и выдвинуть ультиматум: либо он, либо мы…»424. По словам тогдашнего голкипера киевлян, игроки не принимали ни тренировки Морозова: «Это был ужас! Нелепые упражнения, бестолковые установки. На фоне Васильича – небо и земля. <…> Я не представлял, что классную команду можно развалить так быстро. Тренировки превратились в каторгу. То играем в лапту. То задание – попасть мячом в два других мяча. Мы слушаем и думаем: «Ты травишь? Футбол с бильярдом перепутал? Это киевское «Динамо», а не пионерский отряд!»…»425, ни его установки: «Мы привыкли с Васильичем к прессингу, а здесь тупая персоналка. Правый хав ушел налево – ты за ним. Он в туалет – и ты туда же. В обороне игра разладилась, нам постоянно забивали. В какой-то момент сообразили: еще немного – и встанем на вылет. Тогда после установок собирались отдельно: «Забыли все, что он сказал. Играем так и так…». В перерыве Морозов влетал в раздевалку багровый: «Разве я это говорил?!». А на него уже не обращают внимания…»426.

Не добавляли авторитета тренеру и проколы «чужака»: «Был еще эпизод, который не добавил Морозову уважения. Позади пара месяцев после его назначения. Едем на автобусе из киевского аэропорта. Морозов берет микрофон, объявляет на весь салон: «Завтра в 11.00 от Финляндского». Народ прыснул: «Ничего, что это Киев, а не Ленинград…». Все складывалось из мелочей…»427. Словом, уход Морозова был предопределен: «Мы были на грани. Морозов настроил против себя всю команду. Над ним уже просто издевались. Орет: «Была б моя воля, взял бы пистолет и расстрелял вас!». Хорошо. Утром приходит на теорию, а на столе – пистолет. <…> Игрушечный. Но Морозов все понял, развернулся и выбежал…»428.

Факт остается фактом – команда, была на то причина, или это была реакция на отпущенные вожжи – в буквальном смысле распустилась. Тот же Олег Блохин скажет позже: «Вернувшись в команду, Лобановский начал с восстановления дисциплины – на бытовом уровне и в игре…»429. А Олег Кузнецов признает правоту тренеров, не дающих послаблений игрокам: «Что же касается жесткости, то с 80 процентами наших футболистов так поступать и надо. Чуть слабину дашь – они сядут тебе на шею. Случай с Морозовым это доказал. И что важно, мы ведь не из-под палки у Лобановского работали, хоть и боялись его. Мы заражались его убежденностью, целеустремленностью. <…> Лобановский не только от нас – он в первую очередь от себя требовал. И множество кроссов с нами бегал. Если при Морозове игроки могли позволить себе на тренировках и в играх выкладываться процентов на 50-60, то при Лобановском выкладка меньше чем на 100 автоматически означала смертный приговор…»430.

Так или иначе, по окончании сезона Морозов оставил свой пост. «Команда заняла в чемпионате седьмое место, с Юрием Андреевичем Морозовым, приступившим к переформированию ее рядов, намерены были распрощаться. Я предложил ему остаться в роли помощника. Он отказался, и я его понял. Стремление к самостоятельной работе, особенно если привык только к ней, всегда похвально…»431, – писал в книге «Бесконечный матч» Валерий Лобановский. Сам Морозов вспоминал о тех событиях так: «…Осенью 83-го сборная СССР в отборочном матче чемпионата Европы проиграла португальцам, и всех нас – тренеров сборной – отправили в отставку. Лобановский вернулся в Киев, а мне предложил работать в клубе его помощником. Я отказался: в сборной это одно, а в клубе – совсем другое…»432. Леонид Буряк утверждал, впрочем, что предложение было, скорее формальным: «Для начала Лобановский предложил Морозову остаться в команде в роли его помощника. Этот жест был скорее жестом вежливости по отношению к своему товарищу, нежели действительное желание Валерия Лобановского. К удовлетворению обоих, Морозов отказался и вскоре объявился в московском ЦСКА…»433.

Все это не повлияло на их дружбу и взаимное уважение. И в 1986 году, когда Лобановский вновь возглавил сборную страны, Морозов, как и в 1983-м, вошел в его тренерский штаб. Отношения были в высшей степени доверительными. Как утверждал игравший тогда в сборной Вагиз Хидиятуллин: «Советовать ему (Лобановскому – прим. автора) мог разве что Морозов. Общение у них было братское. На сборах Юрий Андреич мог сказать: «Хорош гонять пацанов». И все, нагрузка снижается. Другой на его месте и рот бы не открыл…»434. Бесков, в отличие от Лобановского, в замечаниях Морозова вовсе не нуждался и помощника-советчика рядом не потерпел. Воспоминания Евгения Ловчева в общих чертах подтверждают приведенный выше рассказ Ярцева: «Как-то на разборе матча «Спартака» Юрий Андреевич Морозов (он одно время был помощником Бескова) сказал что-то не в унисон Константину Ивановичу. За смелость поплатился – был очень жестко одернут, а вскоре и покинул команду…»435. Судьба Морозова в этом смысле не уникальна – тема вторых тренеров в «Спартаке» при Бескове заслуживает отдельного разговора.

Отношение Бескова к Морозову испортилось бесповоротно – спустя десяток лет это заметит Александр Нилин: «Но знаю, что к Морозову, работавшему у него в «Спартаке» вторым тренером, а теперь ставшему вторым в сборной Лобановского, бывший спартаковский тренер относится скептически – считает человеком «бумажным», как в практика в него не верит…»436. И еще наблюдения Нилина тех лет: «…Бесков хвалит молодых, талантливых игроков армейского клуба. «Их бы организовать, отдать в хорошие руки…». Сожалеет, что попали они к такому «неумелому тренеру», способному только бумажки писать…»437.

Морозов свое отношение проявлял не в словах, скорее, делом. Как вспоминал Борис Кузнецов, «…когда Морозова поставили, я был капитаном ЦСКА, но его киевская модель, вся эта беготня, мне была не близка. Я более творческий человек. Отыграл у Морозова один круг и попросился в другую команду. Морозов ответил: «Боря, не вопрос». Но тогда с переходами было сложно пишешь заявление, клуб составляет твою характеристику, Федерация ее рассматривает. Морозов, как соратник Лобановского, был антиподом Бескова, и, узнав, что я собрался именно в «Спартак», стал препятствовать. Написал в характеристике, что я нарушаю спортивный режим…»438.

В то же время Морозов пытался трудоустроить в Киеве едва ли не против его воли Валерия Шмарова, покидавшего ЦСКА: «Сомневаюсь, что Лобановский об этом знал. Меня из ЦСКА в Киев хотел отправить Юрий Морозов, друг Лобановского. Но от нагрузок Юрия Андреевича я на финише сезона был как выжатый лимон. Вернулся в «Факел» – ног не чувствовал от усталости…»439.

Армейский период славы Морозову, как известно, не добавил. Как скажет позже Дмитрий Галямин, воспитанник спартаковской школы, много лет отдавший ЦСКА: «От работы с Морозовым остались весьма противоречивые впечатления. Я до сих пор уверен, что это был очень сильный тренер. В первую очередь – великолепный методист, который грамотно строил тренировочный процесс. Но вот в отношении к людям… Не знаю, как в других командах, но у Морозова никак не складывались отношения с 90 процентами футболистов, игравших в ЦСКА. И в особенности – с ветеранами. Самыми заслуженными армейскими игроками…»440. Именно при Морозове, например, фактически завершит карьеру Александр Тарханов: «…С приходом Юрия Морозова началось резкое омоложение состава, старики восприняли его в штыки, атмосфера внутри команды накалилась… Короче, знакомые любому футбольному клубу трудности, где происходит смена поколений. Мое выступление сильно не понравилось отцам-командирам…»441.

В ЦСКА – в отличие от Киева – Морозов был уже таким, каким мы его запомнили. Суровым, жестким, порой жестоким, с крутым нравом, острым на язык. Поиграл в ту пору под началом Морозова в ЦСКА будущая «звезда» «Спартака» 90-х, а тогда – призванный против воли из Ташкента Андрей Пятницкий, так охарактеризовавший Морозова: «Как вы, корреспонденты, пишете – „сложный человек“… Никак понять не мог, как человек может уйти из команды, когда срок службы выйдет. В самом деле, кажется, не понимал, что люди приходят в тогдашнее „Динамо“ и ЦСКА не из-за традиций, а только из-за армии. Месяца за четыре до дембеля вызывает меня: „Ну, ты что? Остаешься?“. Нет, отвечаю. Попытался объяснить, что Ташкент – любимый город, родина, но это Морозова не слишком интересовало… В таком случае, говорит, придется тебе узнать, что такое настоящая армия. И что такое сапоги… Узнал. Сдержал Морозов слово. Но я-то понимал, что служить мне остается три с половиной месяца – пусть хоть в Забайкальский округ посылают…»442.

Вообще дальнейшие пересечения Юрия Андреевича Морозова со «Спартаком» проявились лишь в поворотах судеб отдельных футболистов. Евгений Ловчев вспоминал: «…Когда я уходил в 78-м от Бескова (именно так, а не из «Спартака»! ), Юрий Андреевич пригласил в «Зенит». Долго мы с ним говорили в гостинице «Ленинградской», что у трех вокзалов, но… Тот «Зенит» и «Зенит» нынешний – две большие разницы. Это во-первых, а во-вторых, я все-таки хотел кое-что доказать Бескову. И не принял приглашения Морозова… В 80-м уже я сам просился к Морозову в «Зенит». Бывает же такое! Но Юрий Андреевич ответил: «Жень, тогда ты мне был нужен. А теперь у меня целая команда молодых питерских ребят. Поезд ушел…». Очень честная позиция. Знаете, порой бывает, что тренер начинает юлить, не беря на себя ответственность и не желая по каким-то причинам сказать «нет». Тут же Морозов был предельно откровенен…»443.

Сергей Швецов утверждал, что его путь из кутаисского «Торпедо» в «Спартак» пролегал через ленинградский «Зенит» как раз вследствие недолгой совместной работы Морозова с Бесковым: «История вышла интересная. В 77-м приехал с «Торпедо» в Москву играть против «Спартака». А до этого в юношеской сборной пятку травмировал, но Норакидзе ничего не сказал. И вот за 20 минут до конца он говорит: «Давай, Сережа, сыграй в Лужниках. Может, такого шанса у тебя больше не будет». В то время Бесков с Морозовым еще приятельствовали, и Константин Иванович сообщил Юрию Андреевичу, что в Кутаиси есть русский паренек – надо, мол, за ним съездить, привезти в «Спартак». Потом они разругались, Морозов «Зенит» принял и про тот разговор с Бесковым вспомнил. Так я в Ленинград перебрался…»444. Стоит заметить, что 17-летний в ту пору Швецов действительно принял участие в московской встрече «Спартака» с кутаисцами, однако матч в «Лужниках» состоялся 27 июля, когда Морозов давно уже в «Спартаке» не работал.

Бескову Швецов и вправду запомнился, когда играл в Кутаиси, и «вытащить» его впоследствии из «Зенита» стоило немалой крови, вспоминал Николай Петрович Старостин: «Итак, тренеру Константину Бескову юный форвард Швецов, высокий, стройный, с мягкой техникой, приглянулся, когда тот играл в дублирующем составе кутаисского „Торпедо“. Но Швецов неожиданно перешел в „Зенит“. Бесков продолжал в воображении видеть его центрфорвардом „Спартака“, считая, что он сумеет придать нашим атакам результативность. …Короче говоря, были предприняты усилия, чтобы добиться согласия Швецова. Парень внял уговорам и приехал в Москву. „Зенит“ тогда еще не взял чемпионского курса, а перспектива играть в „Спартаке“ для молодого форварда выглядела заманчивой. Разразился скандал, в ленинградских газетах появились фельетоны. Определенные основания для них существовали – далеко не все требования инструкции о переходах были соблюдены. Так или иначе, Швецов остался в „Спартаке“…»445.

Настойчивость Морозова сыграла решающую роль в карьере безвестного в ту пору спартаковского дублера голкипера Михаила Бирюкова, приглашенного в 1978 году из Орехово-Зуево: «В 1979 году Юрий Андреевич первый раз позвал меня в „Зенит“. Место в воротах команды тогда было прочно зарезервировано за Александром Ткаченко, и я, будучи игроком спартаковского дубля, подумал: „Какой смысл переезжать в Питер, если и там буду сидеть на лавке?!“. Словом, отказался и отправился в Благовещенск, один сезон провел в местном „Амуре“. На следующий год меня вновь позвали в „Зенит“, а Ткаченко как раз сломал палец. В конце концов, я решился на переход и связал с питерской командой свою жизнь…»446.

Еще один спартаковский дублер бесковского призыва 1978 года нападающий Сергей Березин встретился с Морозовым много лет спустя, в 1986 году, уже в ЦСКА, куда был переведен после нескольких лет бомбардирских подвигов из хабаровского СКА. В первом же сезоне Березин стал капитаном и лучшим снайпером московских армейцев, выступавших тогда в первой лиге. А годом позже во втором своем по счету матче в высшей лиге Березин получил тяжелейшую травму головы. Олег Белаковский впоследствии вспоминал, что «…в той ситуации он (Морозов – прим. автора) сделал для Березина все возможное и невозможное. Когда никто не знал, выживет Сергей или нет, Морозов через министра обороны добился, чтобы семье Березина выделили квартиру в Строгино. Он был готов отменить выездные матчи ЦСКА, пока капитан команды стоял на краю гибели. Как только стало ясно, что Сергей будет жить, Морозов убедил армейское руководство оставить младшего лейтенанта Березина в Вооруженных Силах, хотя с такими травмами люди автоматически подлежат увольнению в запас…»447.

Наконец, именно Морозов, не без участия Николая Петровича Старостина, сыграл свою роль в футбольной судьбе еще одного спартаковского дублера, воспитанника спартаковской школы Игоря Корнеева. Отвечавший много лет за призыв – тогдашнюю селекцию – в ЦСКА Николай Маношин рассказывал: «В то время я создавал команду ЦСКА-2. Звонит мне как-то Николай Петрович Старостин: „Николай, я тебя прошу, там парнишку хорошего призвали – выдерните его. Пусть у вас поиграет“. Ну, вызвал я Корнеева на просмотр из какой-то элитной части в Подмосковье. Тапочки нашли ему, майку… Вышел на тренировку. Конечно, что он там мог после части особенного показать! Но видно было: игрок с головой, техничный… Написал я рапорт командованию о переводе в ЦСКА-2. А Четвериков, тренер, особенно в новобранца не верил, мол, тихоход и прочее, и не всегда ставил в основу. Я тогда настоял, чтобы Игорь играл постоянно. Чего ему беготней заниматься! Мяч держит, чувство гола есть – выскочит, забьет! И действительно, заиграл Корнеев. Потом его Морозов взял к себе в основу…»448.

С годами, с мудростью приходит несколько иное понимание людей и их поступков, нежели в юности. Дмитрий Галямин отыграл под руководством Морозова все четыре его «армейских» года, и все это время не слишком ладил с наставником, а в конце 1987 года, когда уход Морозова был предрешен, и вовсе пошел с ним на прямой конфликт, спустя много лет признался: «Шли последние игры чемпионата, и Юрий Андреевич высказал все, что обо мне думает: „Наконец-то я с тобой прекращаю работать!“. А я ответил примерно тем же. Но прошло время, и я понял, как много мне дал Морозов за четыре почти невозможных года. И не мне одному. Понял, только когда сам стал тренером. Морозов учил играть в футбол, пусть и своими методами – палкой, беготней, руганью. Но это давало результат…»449.

«ПРЕДСТОЯЛО СОЗДАВАТЬ КОМАНДУ НА ПОЛУПУСТОМ МЕСТЕ…»

Вернемся, однако, в январь 1977 года. «…Дворец спортивных игр «Спартак» в Сокольниках в эти дни отдан в распоряжение футболистов, которые уже в морозном январе ведут подготовку к недалекому новому сезону…»450, – сообщила газета «Труд» 13 января, поделившись наблюдениями: «…Быстро разбегается Папаев, получает точный пас от Кокорева, мощно бьет, но Прохоров в стремительном прыжке успевает парировать мяч. Едва он успевает встать, как следует еще один не менее сильный и точный удар… Тренируется московский «Спартак». Ежедневно по три часа проводят москвичи на этом гостеприимном футбольном поле под крышей. Чувствуется, что игроки с охотой ведут занятия, полны желания как можно быстрее обрести спортивную форму…»451. И порадовала читателей первыми, как теперь принято говорить, «трансферными» новостями: «У команды новое руководство – заслуженные мастера спорта К. Бесков, Н. Старостин и мастер спорта, кандидат педагогических наук Ю. Морозов, работавший в прошлом сезоне со сборной СССР. Читатели «Труда» в своих письмах спрашивают о переменах в составе спартаковцев. Можем сообщить им, что из-за травм закончил играть Осянин, призван в ряды Советской Армии Редин. Освобожден из команды Рахимов…»452.

Карьера Владимира Редина на этом фактически завершилась – впереди были два сезона в смоленской «Искре», недолгое пребывание в 1979 году в куйбышевских «Крыльях Советов», выступления в ГДР за «Мотор» из Ваймара, потом и вовсе на любительском уровне в столичном «Красном Октябре» и скорый уход из жизни в 1993 году в возрасте 41 года.

А Радий Рахимов, пусть и не выступал больше в высшей лиге, оставил о себе добрую память в Волгограде и Астрахани, отличаясь завидной результативностью. Волгоградские болельщики со стажем с улыбкой вспоминают, как на трибунах во время матчей выступавшего тогда во второй лиге «Ротора» на мотив гимна СССР распевали: «Рахимов, Гузенко и Вася Циценко…».

Как вспоминал много лет спустя Рахимов, уйти из «Спартака» он решил после стычки с Анатолием Крутиковым в конце сезона 1976 года, хотя Бесков и предлагал ему попробовать себя в обновленной команде: «Для меня все определилось в матче с дублерами киевского „Динамо“. Мы проиграли, но единственный мяч в их ворота провел я. После матча тренер всех собак решил на меня навешать, начал оскорблять. Я не сдержался и сказал все, что о нем думаю. Перед началом следующего сезона в „Спартак“ пришел великий Бесков, который, узнав о моем решении уйти, захотел пообщаться. Он пообещал дать шанс проявить себя, но мне хотелось большей определенности. Я уже был женат, воздушных замков не строил, к тому же из Волгоградского института физкультуры, где я учился, пришел четкий сигнал: не вернешься в „Ротор“ – отчислим из вуза. И я вернулся…»453.

Три года подряд Рахимов забивал в составе волгоградской команды более десятка голов за сезон. В 1979 году Рахимов вернулся было в родные края, в ташкентский «Пахтакор». Тем более, что в Волгограде его «…убрали из команды. Однажды я элементарно проспал, не вышел к автобусу, который отвозил команду на игру, и по возвращении устроили показательную порку. <…> Вернулся в Ташкент, а играть не дают. Какой-то начальник от волгоградского футбола мне вслед прислал „телегу“, что я рвач и хапуга, ушел из команды из-за того, что не устраивали финансовые условия. <…> В Ташкенте полгода играл за дубль, ждал, когда снимут дисквалификацию, но чувствовал себя все хуже. Ноги отнимаются, какие-то страхи, словно умирать приехал. Меня тренер спрашивает: может, уйти хочешь? Сказал, что хочу и готов вернуть так называемые подъемные. Так и сделали. Я вернулся в „Ротор“, а команда „Пахтакор“ через три месяца погибла в авиакатастрофе…»454.

Самым ярким – и последним для него в «Роторе» – стал сезон 1980 года, когда ему удалось отличиться 26 раз в 37 матчах и стать лучшим бомбардиром волгоградцев. Что не помешало руководителям вновь убрать его из команды: «…«Ротор» выиграл спор среди сильнейших команд РСФСР, боролся в стыковых за выход в первую лигу, но проиграл. И вдруг пошли кривотолки, что мы не захотели выходить в первую лигу. Причем именно я и защитник Толя Коваль! Глупость несусветная, объяснять истоки которой не имеет смысла. Когда проанализировал, кто что говорит, понял: надо уходить. И мы ушли в Астрахань…»455.

В «Волгаре», выступавшем также во второй лиге, Рахимов и завершил спустя год в 29 лет карьеру, в последнем своем сезоне в большом футболе забив 25 мячей в 31 матче. И вновь не обошлось без скандала: «…Оплата была – будь здоров. Это и стало причиной очередной „телеги“. Тогда все получали неофициальные доплаты, и все об этом знали, но время от времени кто-то „сгорал“. Я знал, кто написал на меня „телегу“, знал, что причина в зависти, что меня считают рвачом…»456.

Уйдя с футбольного поля, с футболом Радий Рахимов не расстался. Обосновавшись в Волгограде, с которым связаны лучшие годы его игровой карьеры, он тренировал городские команды. Был даже некоторое время главным тренером «Звезды» из поселка Городище, дебютировавшей в 1992 году во второй российской лиге. После чего более двух десятков лет работает тренером секции атлетической гимнастики в волгоградской областной организации общества «Динамо»…

Уход Редина и Рахимова особых эмоций, понятно, не вызвал. А вот Николай Осянин стал первой действительно громкой потерей «Спартака» в том межсезонье, немало обсуждавшейся болельщиками: «На последние игры я выходил с травмой и после окончания сезона лег в ЦИТО на операцию. А еще до этого принял решение закончить. И хотя Константин Иванович Бесков, который после нашей неудачи принял „Спартак“, предлагал мне еще поиграть, я для себя уже все выбрал…»457.

Еще в 1974 году, после своего триумфального возвращения в «Спартак» в новой роли защитника блестящий в прошлом форвард, перешагнувший критический для того времени возрастной рубеж, на естественный вопрос, сколько он еще собирается играть, ответил: «Думаю, еще год. А может быть, и больше, при условии, что своей игрой не дам повода тренерам вспомнить о моем возрасте…»458. Видимо, не давал он такого повода даже Бескову, раз тот видел Осянина в составе. Мнение, что 35-летний ветеран мог бы еще принести пользу команде, разделяли и партнеры, в частности, Виктор Папаев: «Вон Коля Осянин играл, как артист. Как артист играл, точно тебе говорю. Он бы на месте последнего защитника бы долго поиграть смог. А ведь тихо-тихо ушел…»459. «Никаких проводов и не было, – подтвердит и сам Осянин. – У нас в «Спартаке» это почему-то не принято. Одного Черенкова проводили по-человечески. Остальные уходят тихо, по-английски…»460.

Спустя годы Бесков в книге «Моя жизнь в футболе» утверждал, правда, что игра Осянина его уже не устраивала, и инициатива расставания была за тренером: «…Я ясно видел: тридцатипятилетний Николай Осянин утратил скорость. Он стал не слишком разворотлив, юные форварды «раскручивали» его довольно откровенно. Понимаю, что почитатели «Спартака» боготворили Осянина; сам не могу забыть его хрестоматийный гол в ворота киевских динамовцев во втором круге чемпионата СССР 1969 года, гол на киевском поле, в сущности, решивший судьбу золотых медалей. Но то было в шестьдесят девятом, а нынче на дворе стоял семьдесят седьмой…»461. Сочтем эти утверждения проявлением эго тренера, которому поспешное, как казалось многим, расставание с ветеранами, легендами «Спартака» в том сезоне не раз ставили в упрек, особенно когда игра команды еще не устоялась. Однако сам Осянин не раз вспоминал, что дело обстояло не совсем так, это было его решение: «Бесков уговаривал остаться, но я повредил мениск и решил, что хватит…»462.

Осянин нашел новое призвание в работе детьми: «Закончил в 76-м и сразу перешел в тренеры – с детьми в «Спартаке» работал. Одновременно играл за ветеранов – на поездки приходилось отпрашиваться…»463. В спартаковской школе он проработает до 1989 года. Примером для молодежи он был, правда, возможно, не идеальным, но кумиром – истинным, вспоминал Вагиз Хидиятуллин: «Каждый ребенок, увлеченный футболом, «в кого-то» играет. Моим любимым футболистом, в которого я играл, был дядя Коля Осянин. Мог ли я себе представить, что в 76-м, попав в «Спартак», буду каждый день видеть дядю Колю, после обеда выходящего на крыльцо базы с папиросой? Мы-то, молодые, тоже баловались этим делом, но даже подумать не могли, что сможем курить у всех на виду. А когда Осянин смачно затягивался своей «беломориной», нам это казалось так удивительно и заманчиво…»464. Иван Варламов, к слову, считал, что именно курение во многом помешало Осянину в его лучшие игровые годы проявить себя в сборной: «Так конкуренция в линии атаки была какая! Эдуард Малофеев, Анатолий Бышовец, Игорь Численко, Анатолий Банишевский… А Коле, как мне кажется, по сравнению с ними еще и физики не хватало – покуривал. На предыгровых тренировках в «Спартаке» Никита Павлович Симонян его никогда не нагружал, а у наставников сборной был другой подход…»465.

Так, с потери ключевой фигуры в центре обороны, начались спартаковские будни Константина Ивановича Бескова. Не случайно Лев Филатов потом скажет: «Предстояло создавать команду на полупустом месте. В похожей роли Бесков прежде оказывался в „Торпедо“, ЦСКА, „Локомотиве“, многое успевал сделать, но ни разу ему не давали довести дело до конца. В „Спартаке“ необходимое время, равно как и уважительное внимание, ему были предоставлены сполна. А он любит игроков сам найти, открыть, любит их „доводить“, добиваясь, чтобы все вместе они вели игру определенного характера и рисунка…»466.

«Я надеялся, что костяк команды составят спартаковцы со стажем, но из них одни были травмированы, другие резко сдали в игре…»467, – скажет позже Бесков. Задача перед ним стояла действительно не из легких: «Сразу же скажу, что после окончания сезона от состава «Спартака» в его прежнем виде, по существу, мало что осталось. Из ветеранов были лишь вратарь Прохоров (да и тот, как известно, собирался в киевское «Динамо»), Евгений Ловчев и Михаил Булгаков. Следовательно, нам предстояло в предельно сжатые сроки укомплектовать команду и подготовить ее к состязанию, которое, мы знали, будет очень трудным…»468. Головной боли добавляло и то, что полноценной работы с резервом в ходе сезоне обеспечить было невозможно: «…Дублирующий состав команде первой лиги не положен, так что мы не в состоянии были проверить в деле того или иного новобранца. Более того, случалось, что с трудом наскребали людей для полноценной двусторонней тренировочной игры. А календарные матчи, яростные, бескомпромиссные, с полной отдачей сил, проходили примерно через три дня на четвертый…»469.

Бесков присматривался к имеющимся в его распоряжении игрокам: «Мы ежедневно проводили двухразовые тренировки, а иногда – трехразовые. Много времени уделяли технике, всем ее элементам. Я внимательно смотрел, как переносят игроки большие нагрузки, каковы степень и качество их отдачи команде. Откровенно говоря, не все оправдали наши надежды. В команде остались лишь те игроки, которые соответствовали избранной модели игры…»470.

Добавим – те, кто, прежде всего, этого по-настоящему хотел. Именно этого желания, горящих глаз игроков не хватало «Спартаку» в роковом 1976 году. В феврале 1977 года в журнале «Физкультура и спорт» был опубликован памятный болельщикам исповедальный монолог Евгения Ловчева, в котором, говоря о проблемах команды, он среди прочего сетовал на безволие многих своих молодых партнеров: «…С нашей спартаковской молодежью всегда держусь дружелюбно, готов в любую минуту каждому помочь, а если вижу, что молодой игрок, как Мурашкинцев, например, самозабвенно предан футболу, то рад без устали расхваливать его достоинства и как капитан настаивать на включении его в основной состав. Но в то же время я и не могу молчать, когда на тренировках и в игре слежу за вялыми, безвольными действиями некоторых наших молодых игроков. Не понимаю, откуда у них, двадцатилетних, полных сил и здоровья, такая пассивность, такое безразличие к футболу, к своей собственной футбольной судьбе? Иной раз не удержишься, скажешь в сердцах: «Будь я тренером, многих бы из вас выгнал из команды!»…»471.

Говорят, невозможно научить, можно только научиться. И Бесков, конечно, как никто мог в этом помочь. Это подкупало. Отношение к новому старшему тренеру тех, кто действительно хотел играть в новом, рождающемся на глазах «Спартаке», очень эмоционально выразил один из тех, кто действительно горел на поле, кто не мыслил себя без футбола, Вагиз Хидиятуллин: «В начале пути мы Бескова боготворили…»472.

«КОМАНДА ПОРАЗИЛА СВОЕЙ ИГРОЙ…»

«Спартак» предстал перед болельщиками уже 20 января, всего через неделю после газетного сообщения о назначении Бескова старшим тренером команды. Понятно, что времени даже толком познакомиться с имеющимися игроками у тренера не было, на что и посетовал Бесков в интервью «Спортивной Москве»: «Лично я всегда считал, что подготовку к будущему сезону следует начинать сразу по завершении предыдущего, когда уже имеешь совершенно ясное представление о том, какие позиции в составе наиболее слабы. Исходя из этого и делаешь первые шаги для их укрепления. Я и мой коллега – старший тренер по воспитательной работе Юрий Морозов возможности этой, по вполне понятным причинам, были лишены. Поэтому свою работу с командой (а приступили мы к ней всего лишь несколько дней назад) начали с детального знакомства с каждым из своих новых подопечных…»473.

Традиционный Международный турнир по мини-футболу на приз «Недели» стал, скорее, очередным этапом знакомства тренеров с командой, нежели значимым со спортивной точки зрения турниром. «Спартак» предстал во Дворце спорта «Лужники» в практически прошлогоднем составе, представив единственного пока новобранца. Завершил выступления Осянин, кроме того, как сообщит Бесков, «…из команды выбыли Редин, Рахимов и Михалькевич. Изъявил желание выступать за „Спартак“ динамовский нападающий Павленко, и переход ему был разрешен…»474.

Спартаковская «Официальная история» приводит состав «Спартака» лишь в одном из трех проведенных на турнире матчей – с польской «Полонией» из Бытома. Судя по всему, именно с этой группой игроков начинал работу Бесков как с основным составом команды: «Прохоров, Самохин, Кокорев, Булгаков, В. Павленко, Кодылев, Дроздов, Глушаков, Папаев (к), Сидоров, Гладилин, Вл. Букиевский, Р. Лебедев, Хидиятуллин, Мурашкинцев, Пилипко, Андреев»475. Из основной «обоймы» отсутствовал лишь Евгений Ловчев, призванный в сборную СССР.

Первый «блин», как положено, вышел комом – 1:5 во встрече с «Локомотивом». Открыл счет в матче уже на второй минуте возвращенный в команду после осенних провинностей Александр Кодылев. Еще до перерыва (согласно регламенту турнира, встреча состояла из двух таймов по 30 минут) Валерий Газзаев счет сравнял, он же вывел железнодорожников вперед. Затем дебютант «Локомотива» полузащитник Владимир Константинов, вновь Газзаев и Валерий Даниленко довели счет до разгромного. Как коротко сообщил «Советский спорт»: «…Легко и непринужденно переиграл (именно переиграл, а не перебегал) спартаковцев „Локомотив“. <…> Первый свой матч за „Спартак“ проводил и Павленко, известный по своим выступлениям за московское „Динамо“. Но пока ни он, ни его новые партнеры ничем себя не проявили. Как всегда активен был Булгаков. Не поддержанный, однако, товарищами, и он сник…»476.

Совсем иной была тональность газетных отчетов после состоявшейся через день встречи спартаковцев с осенними чемпионами страны – торпедовцами. Вот как описал этот матч в «Труде» Юрий Ваньят: «Встречу автозаводцев и спартаковцев можно охарактеризовать как „макси-страсти“ на „мини-футболе“. „Спартак“ был полностью отмобилизован к встрече с чемпионом, хотя необходимо подчеркнуть, что у „Торпедо“ в этом турнире не участвует пять-шесть игроков основного, „летнего“ состава. Счет открыл Папаев. В конце тайма неожиданная ошибка Кокорева привела к тому, что он забил гол… в собственные ворота, и счет стал 1:1. Быстрая эмоциональная и азартная борьба продолжалась и после перерыва. Булгаков снова выводит „Спартак“ вперед, затем Сидоров проводит третий гол. С подачи капитана „Торпедо“ Юрина Дегтярев сократил просвет. Тут у „Спартака“ на три минуты был удален Булгаков. „Торпедо“ перешло в яростную атаку, но спартаковцы сумели сдержать натиск и выиграли этот принципиальный матч – 3:2…»477.

Алексей Леонтьев в «Советском спорте» особо отметил гол, забитый на четвертой минуте встречи Виктором Папаевым: «Автозаводцы, видимо, не ожидали, что „Спартак“, потерпевший накануне крупное поражение в матче с „Локомотивом“, сразу же ринется на штурм ворот. Когда же они сообразили, что против них играют соперники, жаждущие реабилитации у зрителей, мяч уже побывал в сетке ворот. Это Папаев нанес удар по цели. Можно было бы в пропущенном торпедовцами мяче найти вину вратаря Зарапина. Но надо признать, что сам удар не мог не вызвать восхищения и удивления. Восхищения тем, с какой силой и точностью Папаев послал мяч в цель, удивления тем, что игрок, обладающий таким ударом, редко пользовался им в матчах чемпионата страны. Да и в этом матче за остальные 56 минут игры он только дважды пытался пробить по воротам. После перерыва торпедовцы продолжали наступать. Но, как и в конце первой половины игры, они, увлекшись, не обратили внимания на то, что каждая контратака соперников становилась все опаснее. Надо отдать должное спартаковцам, они сумели отлично воспользоваться тактическими ошибками соперников…»478.

Очень любопытны наблюдения за внутренней кухней команды, которыми поделился в своих опубликованных в 1977 году «Воспоминаниях о спорте» известный поэт Константин Ваншенкин, который побывал в гостях у спартаковцев как раз на следующий день после матча с «Торпедо»: «Нынешний „Спартак“ сидел в методическом кабинете и просматривал видеозапись вчерашнего матча с „Торпедо“ на турнире по мини-футболу. Новый старший тренер Константин Бесков (мог ли быть прежде у „Спартака“ столь динамовский наставник! Времена меняются) комментировал, разъяснял, убеждал, что игрокам по силам решать и более сложные задачи. Тренер Ю. Морозов изложил программу предстоящей тренировки. Команда весело заторопилась: перед тем как одеваться, каждому предстояло еще взвеситься, чтобы, зная, сколько потеряно за тренировку, врачи могли определять и варьировать дальнейшую интенсивность нагрузок. Мы спустились в зал. Открылась дверь, и я увидел зеленое поле обычного размера, с воротами и сетками на них, с четкой разметкой. Конечно, покрытие было не травяное, но радовал ровностью и эластичностью плотно натянутый синтетический ковер. Папаев, Прохоров, Булгаков, Андреев, Букиевские, Павленко, Худиев, Ушаков и другие известные и молодые футболисты играли в гандбол, участвовали в эстафетах с ведением мяча, били головой, разыгрывали заранее подготовленные комбинации и упражнения. А я смотрел и думал о том, что будущее нашего футбола во многом зависит от таких вот зимних, зеленых, ярко освещенных полей…»479.

Удивляет упоминание в числе спартаковских футболистов Худиева. Единственный известный в то время обладатель этой фамилии – воспитанник орджоникидзевского футбола и будущий старший тренер владикавказского «Спартака» Николай Худиев – имел довольно прочное место в составе чемпионов страны торпедовцев, и о его даже смотринах в «Спартаке» никаких свидетельств найти не удалось. Можно лишь предположить, что поэт, к слову, давний и преданный поклонник ЦСКА, под этим именем запомнил еще только начинавшего свой путь в большом футболе Вагиза Хидиятуллина, или допустил небрежность редактор, заменивший незнакомое ему имя в рукописи на иное, которое в те годы было более-менее на слуху…

25 января «Спартак» завершал групповой турнир встречей с гостями из Польши, потерпевшими к этому моменту два поражения и ни на что не претендовавшими. Впрочем, как отметит «Советский спорт», и «…спартаковцы ничего не приобретали от победы, кроме третьего места в группе, поскольку в случае равенства очков у двух или нескольких команд в расчет принимались не все голы, а только те, что забиты во встречах между этими командами…»480. И по этой разнице забитых и пропущенных мячей «Спартак» пропустил вперед себя «Локомотив» и «Торпедо» в итоговой таблице. Однако игра, продемонстрированная спартаковцами во встрече с «Полонией», заслужила самые лестные отзывы.

Валерий Березовский в отчете в «Советском спорте» особо отметит максимализм команды Бескова в ничего вроде бы не решающем для нее матче. И и впервые применит к ее игре определение, которое заслуженно будет характеризовать ее впоследствии на протяжении многих лет – «тонко, в изящном комбинационном стиле»: «Тем не менее спартаковцы провели встречу так, словно бы она решала их судьбу. Команда, о которой сейчас поговаривают то снисходительно-сожалеюще, а то и иронически, что в ней некому играть, поразила своей игрой, особенно во втором тайме. Спартаковцы забили шесть безответных голов – один краше другого. Гол Сидорова, забитый головой после точной подачи Гладилина, и последний гол, проведенный после филигранной комбинации Кодылев-Андреев-Булгаков-Андреев, из тех, что запоминаются. А вообще-то „Спартак“ здесь, на турнире, в трех матчах предстал в трех ипостасях: безвольно и беспомощно сыграл с „Локомотивом“, затем выбил из седла „Торпедо“, навязав автозаводцам нелюбимую ими азартную и хаотичную игру, и, наконец, тонко, в изящном комбинационном стиле победил „Полонию“, склонную именно к такому логичному футболу…»481.

Не прошли мимо внимания журналистов и первые тактические находки Бескова, умело претворенные в жизнь спартаковцами. Так, Валерий Винокуров отметит «…Замечательный тактический ход, который применили спартаковцы в матче с „Полонией“, когда им постоянно удавалось за счет откомандированного далеко вперед на фланг игрока разрывать все связи у соперника, завоевывать пространство и получать раз за разом численное преимущество! Разве не пригодится спартаковцам такое умение на большом поле?..»482.

Игра с «Полонией», которую судил Валерий Баскаков, собрала на трибунах Дворца спорта «Лужники» тысячу зрителей и завершилась убедительной победой «Спартака» – 6:0. Счет открыл перед самым перерывом Вадим Павленко, а во втором тайме спартаковцы побаловали болельщиков пятью забитыми мячами. Дважды, на 31-й и 48-й минутах, отличился Александр Кодылев, спустя три минуты Евгений Сидоров головой замкнул передачу Валерия Гладилина, на 54-й минуте вновь отличился Павленко, через пару минут финальную точку с передачи Павленко поставил Валерий Андреев, сообщает «Официальная история» «Спартака»483.

Спартаковцы, повторимся, при равенстве очков заняли в своей группе третье место после «Торпедо» и «Локомотива», уступив им лишь по дополнительным показателям. Победителем же турнира в итоге стало московское «Динамо».

Несмотря на то, что команда в ходе турнира проявляла себя, что называется, «по нарастающей», получила хорошую прессу, Бесков в интервью по итогам первых январских смотрин особой радости, понятно, не проявил. Предстал, скорее, озабоченным: «Если бы меня спросили, что сегодня волнует старшего тренера „Спартака“, то я бы ответил коротко: „Все!“. Взять хотя бы атакующие порядки. В прошлом сезоне „Спартак“ в весеннем чемпионате забил 10 мячей, а в осеннем – четырнадцать. Если суммировать эти показатели, то получается 24 гола за 30 матчей. Явно маловато, учитывая, что по международным стандартам классный клуб должен в среднем забивать не менее двух мячей за игру…»484.

К этим цифрам Бесков будет возвращаться не раз. Характерная бесковская черта – в дни побед быть формальным, отделываться шаблонными фразами. Так, по окончании сезона 1977 года он в одном из интервью еще раз вспомнит, с чего начинал: «Нам, тренерам, пришедшим в коллектив, пришлось начинать с подробного, всестороннего анализа „Спартака“-76. Несмотря на то, что многие игры его я видел, надо было вникнуть в каждую деталь, в каждую цифру. Сразу бросилось в глаза: за весь первый круг чемпионата команда провела в ворота соперников всего 10 мячей, во втором – 14. Ясно стало, что для успешного выступления в первой лиге и возвращения в высшую необходимо, прежде всего, обеспечить мощь атак, высокую атлетическую подготовку игроков…»485.

В январе же 1977 года, когда впереди был сложный первый сезон с далеко не ясными перспективами, Бесков куда более детален в своем анализе проблемы и стоящих перед ним задач: «Но в столь невысокой результативности повинны не только форварды. Мощь современной атаки зависит еще и от слаженности взаимодействия всех остальных линий, от активности каждого игрока. К этому и следует, прежде всего, стремиться. Но для выполнения такой задачи требуются исполнители достаточно высокого класса, обладающие высоким уровнем мастерства. Нам, тренерам, необходимо подвести футболистов к такому уровню, заставить их играть в современный умный футбол, динамичный и результативный…»486. Словом, как говаривал Константин Иванович, «…вот и снова мы возвращаемся к тому, с чего начали, к вопросу об организации игры…»487.

Тренер трезво оценивал ожидающие команду испытания: «У „Спартака“ не может быть иной задачи, как возвращение в высшую лигу. Решение ее мне отнюдь не представляется легким, поскольку турнир, в котором нам предстоит участвовать, довольно специфичен и предъявит футболистам дополнительные требования, особенно в плане волевой подготовки…»488.

Для начала, правда, нужно было найти тех самых упомянутых «исполнителей достаточно высокого класса, обладающих высоким уровнем мастерства». После победного сезона 1979 года, возвращаясь на три года назад, Бесков скажет очень простые, на первый взгляд, слова: «Наш чемпионский путь начинался, так сказать, с азов. Нужно было найти игроков, определить их потенциальные возможности, поставить перед ними вполне конкретные задачи…»489.

Как же просто это звучит – найти игроков, поставить задачи… Собственно, в этом весь Бесков – все делалось им по-футбольному, вроде бы просто и понятно.

Но все-таки как же ему все это удавалось?..

«ИСКАЛИ ФАНАТИКОВ…»

«…«Спартаку», естественно, нужны были новые игроки. Где их взять? «Перехватить» кое-кого из известных? Это был принципиально важный для нас вопрос. Думаю, если бы мы смалодушничали и принялись гоняться за именами, того «Спартака», каким он стал года два спустя, нам бы не создать…»490, – спустя годы напишет в своей книге Николай Петрович Старостин. Так начала вершиться магия…

«На первый взгляд казалось, что наиболее радикальной мерой в столь аварийном положении должно стать приглашение в команду группы опытных мастеров. Не раз мы становились свидетелями подобных авралов у клубов, терпящих бедствие. Руководители «Спартака» поступили более дальновидно…»491, – заметит спустя несколько лет Лев Филатов. – «Из состава того «Спартака», который недобрал одного очка, остались немногие: Самохин, Букиевский, Булгаков, Гладилин, Ловчев, Прохоров, да еще совсем новички Романцев, Хидиятуллин, Сидоров. И не все они задержались надолго, некоторым так и не удалось включиться в игру, которую замыслил и конструировал Бесков. В команде постепенно один за другим стали появляться игроки мало кому известные, из второй лиги: Дасаев, Сорокин, Ярцев, Шавло, Никонов, позже Сочнов, Софроненко, юные футболисты из спартаковской школы – Черенков, Родионов, Морозов, Поздняков, Прудников, из первой лиги – Гесс, отпущенные за «невозможностью использовать» (существует такая формулировка) из клубов высшей лиги Гаврилов, Павленко и Мирзоян. И только одного, Швецова, пригласили из «Зенита». Одного за пять лет! Если сравнить, как комплектовались в это время хотя бы только соседи – московские «Динамо», «Торпедо» и ЦСКА, где ведущие позиции занимают игроки из других команд высшей лиги, то нельзя не признать, что «Спартак» создавался вопреки практикующимся шаблонам, более сложным, но и более интересным способом…»492.

Избранный Бесковым и Старостиным путь во многом предопределил удивительную, почти магическую привлекательность того «Спартака». Вместо ожидаемых умелых ремесленников в команде один за другим вдруг стали появляться юные и не очень, умелые и не вполне, но все как один жадные до футбола, желавшие учиться и расти в футболе, не уставшие от жизни и от игры люди, в которых болельщик легко мог узнать себя, каким он был бы сам, выбери он судьбу футболиста. «Ребята с нашего двора», так же, как и болельщики, страстно и беззаветно любящие футбол в себе, «Спартак» в себе, а не себя в футболе и «Спартаке».

«Должен заметить, что в «Спартаке» первых дней, а до него в «Красной Пресне», «Пищевике» мы были воспитаны Иваном Тимофеевичем Артемьевым на таком принципе: в первую очередь – человек, а потом игрок. Когда мы с Бесковым собирали новую команду, то принимали в нее людей с особым характером. Искали фанатиков. В надежде, что путь им вверх будет подсказан. А раз они этим путем пойдут, то и вытянут команду вверх…»493, – подтвердит чуть позже осознанность, неслучайность такого подхода к комплектованию команды Николай Петрович Старостин. Это путь, конечно, не исключал и ошибок, что признает и патриарх: «Ребята, которые сейчас в команде остались, были не сразу угаданы. В 1977—1979 годах проверку прошли, пожалуй, не меньше 80—90 человек, из которых остались 30. Каждый год из команды люди отсеивались. Или не могли держать нагрузки, или им «Спартак» не угодил, но большинство потому, что сами не угодили «Спартаку». И в команде как раз уцелели те, у кого желание играть и интерес к футболу развиты особенно сильно. При естественном отборе предпочтение отдавалось не тому, кто на сегодняшний день лучше, а тому, кто при неуемном желании играть вскоре догонит и обгонит конкурента. Так сформировался сегодняшний состав «Спартака»…»494.

В «Спартак» приходили не за «длинным рублем». Как скажет спустя годы Бесков, «…в первые годы моей работы в «Спартаке» (впрочем, и до самого моего ухода из команды), денежных стимуляторов не было. «Спартак» был бедной командой. Его нужно было любить…»495. Евгений Ловчев, впрочем, утверждал, что, мол, «…разные ребята в тот год пришли в команду, некоторые просто подзаработать, ведь тогда существовало положение, по которому нам еще год платили по расценкам высшей лиги, да еще по 62 рубля за победу. А побед было много…»496