«Спартак». Хроники возрождения». Книга вторая. 1977 год. Чистилище - читать онлайн

«ОТДАЛИ МЕНЯ…»

«Начало этой истории я знаю со слов Андрея Петровича»9, – вспоминал Бесков много лет спустя. – «Когда „Спартак“ перешел в первую лигу, в Московский горком партии пригласили профсоюзных и спартаковских руководителей, чтобы решить, как помочь команде. Старостин сказал там, что он знает человека, который мог бы это сделать. И назвал мою фамилию. Но оговорился: Бесков – военнослужащий, может не согласиться на предложение. Его успокоили: „Постараемся решить вопрос“. Я, конечно, ничего этого не знал. Поэтому, когда меня вызвал председатель ЦС „Динамо“ (тогда им был Петр Степанович Богданов) и сообщил, что есть решение командировать меня в „Спартак“, я просто опешил…»10.

В книге «Моя жизнь в футболе», где Бесков изложит свою версию имевших тогда место событий наиболее подробно, он уточнит – все-таки изначально речь шла не об уже принятом решении, а всего лишь о просьбе, поддержанной, правда, министром внутренних дел Щелоковым. Что, впрочем, по тем временам было фактически равносильно решению:

«Вдруг меня вызвал председатель Центрального совета общества «Динамо» Петр Степанович Богданов (впоследствии заместитель министра внутренних дел СССР):

– Константин Иванович, министр получил официальное письмо из Московского городского комитета партии. Просят откомандировать вас в команду «Спартак» на должность старшего тренера.

Я стал отказываться. Объяснил свой отказ тем, что и желания работать вне «Динамо» не испытываю, и уже настроился на тесное сотрудничество со старшим тренером динамовцев Александром Александровичем Севидовым, с которым у меня превосходные отношения…

– Ничего не могу поделать, – ответил Богданов. – Мнение министра: вам следует идти в «Спартак»…»11.

Все источники едины – непосредственно «операцию» по откомандированию Бескова в «Спартак» затеял Московский городской комитет КПСС, который в те годы возглавлял первый секретарь Виктор Васильевич Гришин. Довольно подробно о роли Гришина в этой истории рассказал в своих воспоминаниях работавший его помощником в 1970-80-е гг. Юрий Изюмов: «Насколько я знаю, он обычно не касался спортивных дел, считая, что партийным органам и без этого есть чем заниматься. Но на этот раз решительно вмешался, видя в происходившем со „Спартаком“ нечто большее, чем неудачу одного из московских клубов. В горком потоком шли письма коммунистов с просьбами и требованиями помочь ему выйти из кризиса. Виктор Васильевич провел несколько узких совещаний в поисках надежного выхода из создавшегося положения. Главное, что обсуждалось, – кто может за один сезон вернуть команду в высший эшелон футбола? Все сошлись на одном: только Бесков…»12.

Для самого же Изюмова вопрос о судьбе «Спартака» оказался очень личным: «Для болельщиков народной команды, коих были миллионы, вылет ее стал трагедией. В том числе и для меня – я болел за «Спартак» с тех пор, как стал вместе с мальчишками нашего двора на Спиридоновке ходить на футбол, – с 1947 года. За него же болело большинство моих товарищей и друзей. Все переживали…»13. И помощник Гришина, по его признанию, охотно включился в сложный переговорный процесс: «Секретарь горкома Альберт Михайлович Роганов получил задание подготовить вопрос, я должен был ему в этом содействовать…»14.

Несмотря на возражения и сомнения Бескова, московское партийное руководство, со своей стороны, было очень настойчиво, свидетельствовал сам Константин Иванович: «В те же дни пригласили меня в МГК КПСС, в отдел пропаганды, к Альберту Михайловичу Роганову. Он завел речь о том же. <…> Роганов настаивал. У нас с ним по этому поводу было две встречи. Я продолжал стоять на своем…»15.

По словам Бескова, лично он «…ничего не имел против „Спартака“. Но, поработав в других клубах, накопил горький опыт. Что же хорошего, думал я, может ждать меня в новом клубе, если одно только сочетание „Спартак“ – „Динамо“ являлось символом конкуренции?..»16. О том же «с предельной искренностью» Константин Иванович сказал и Роганову: «Мне уже довелось поработать в командах других спортивных обществ. На себе ощутил, что к человеку из другого клуба, хотим мы этого или не хотим, относятся пристрастно, недоверчиво, даже с немалой долей антипатии. Малейшая неудача команды воспринимается чуть ли не как злой умысел „чужака“. И расстаются с ним, как правило, не по-доброму… Не хочу я в „Спартак“, уже хлебнул этого „нектара“ в „Торпедо“, ЦСКА, „Локомотиве“…»17.

Впрочем, помимо метафизики противостояния футбольных «Монтекки и Капулетти» и нежелания Бескова вновь окунаться в «чужой монастырь», имелись, как заметил Юрий Изюмов, «…препятствия и более земного характера. Прежде всего, хорошая спортивная база. Кроме зарплаты, динамовцы получали как офицеры за звание, за выслугу лет, им были обеспечены воинская пенсия после 25 лет службы, хорошие квартиры. Плюс прекрасные госпитали, поликлиники, санатории и дома отдыха. Ничего подобного „Спартаку“, находившемуся на обеспечении Московского совета профсоюзов, и не снилось. Не сбросишь со счетов!..»18.

Сопротивлялся Бесков, по собственному признанию, до последнего: «Меня снова, уже в третий раз, вызвал на беседу Роганов. «Вы коммунист, – говорил он, -рассматривайте это направление в «Спартак» как партийное поручение»…»19. Хотя Бесков утверждал, что «…«сдался» лишь после разговора с Андреем Петровичем Старостиным, который убедил меня, что на карту поставлена честь московского футбола…»20, признавал, что до последнего надеялся остаться в родном «Динамо».

Последние иллюзии развеял разговор с министром внутренних дел, к которому Бесков попросился, в конце концов, на прием: «Иду к нашему министру, Щелокову: «Николай Анисимович, я же динамовец – не могу я в «Спартак» пойти. Да и хорошо знаю, каково это – в чужом клубе оказаться». А министр говорит: «Константин Иванович, ничем помочь не могу. Вот смотрите…», и протягивает мне письмо за подписью Гришина с просьбой откомандировать меня в «Спартак». «Не могу же я отказать члену Политбюро». Пришлось мне пойти в «Спартак»…»21. Как вспоминала супруга Константина Ивановича: «Костя пришел домой, со вздохом сказал: «Отдали меня»…»22.

Впрочем, по воспоминаниям Юрия Изюмова, Валерия Николаевна, имевшая огромное влияние на Константина Ивановича, была в этот процесс вовлечена. Помимо прямого давления по партийной линии, были задействованы и иные, куда более тонкие рычаги убеждения: «Не стану описывать все подробности тонкой психологической операции, проведенной с помощью друзей дома Бесковых редактора «Вечерней Москвы» Семена Давыдовича Индурского и знаменитого футболиста Андрея Петровича Старостина. Главное, говорил нам тогда Индурский, убедить Леру. Судя по всему, это им удалось…»23. Это и предопределило успех всей этой затеи, поскольку, как вспоминал Изюмов, даже «…побороть сопротивление министра внутренних дел Щелокова, в ведомстве которого находился в звании подполковника Константин Иванович, было проще. К нажиму на него мощно подключился влиятельнейший член политбюро Константин Устинович Черненко – как сказали бы теперь, давний спартаковский фанат…»24.

Архивные поиски того самого исторического для «Спартака» письма из МГК КПСС результатов не дали. Однако достоянием истории стал другой документ – письмо на бланке Министерства внутренних дел СССР за №1/ 7555, датированное 15 декабря 1976 года, за подписью министра внутренних дел Николая Анисимовича Щелокова «О прикомандировании подполковника БЕСКОВА К.И. к Московскому городскому совету общества «Спартак». Адресовано оно было в Совет Министров СССР. Еще одним получателем значился ЦК КПСС и лично товарищ Черненко К. У.:

«В Министерство внутренних дел СССР обратился Московский городской Комитет КПСС (тов. Гришин В. В.) с просьбой направить для работы в Московскую футбольную команду «Спартак» в качестве старшего тренера военнослужащего внутренних войск МВД СССР подполковника БЕСКОВА Константина Ивановича и оставить его на действительной военной службе.

В соответствии со статьей 36 Положения о прохождении воинской службы офицерским составом Вооруженных Сил СССР, утвержденного постановлением Совета Министров СССР от 18 ноября 1971 года, Министерство внутренних дел СССР просит в порядке исключения разрешить прикомандировать подполковника БЕСКОВА К.И. сроком на один год к Московскому городскому совету добровольного спортивного ордена Ленина общества «Спартак» и сохранить за ним права, льготы и преимущества, которыми пользуются в соответствии с действующим законодательством лица офицерского состава внутренних войск, с выплатой всех видов положенного довольствия за счет указанного общества…»25.

«Спустя двадцать дней заместитель председателя Совета Министров СССР Кирилл Трофимович Мазуров коротко пометил на бумаге: «Согласиться»26. Так началась эпоха в истории всего отечественного футбола – «Спартак» Бескова. Командировка тренера «сроком на один год» продлилась целых двенадцать – до 1988 года…

Спустя годы сам Бесков на вопрос, не пыталось ли «Динамо» отозвать его из этой «временной командировки», скажет: «Один раз пробовали, в 1980 году. Но я уже был тренером команды-чемпиона, готовил к Олимпиаде сборную, и без моего согласия не рискнули обойтись. А я не хотел, да и, если честно, не на кого было оставить „Спартак“…»27.

И действительно, к концу того олимпийского года, как заметит Сергей Микулик: «Отметив шестидесятилетний юбилей, он вступил в очередное возрастное измерение с „куражом“, какой, возможно, даже ему, при его-то всегдашнем высоком о себе мнении, не снился прежде. В фотоателье у метро „Сокол“ по-прежнему висел портрет его в полковничьей форме, но полковником он был теперь в отставке, полностью принадлежал „штатскому“ „Спартаку“ и переживал вместе с ним и со сборной самые оптимистические надежды, свой тренерский расцвет…»28.

Вопрос о продолжении действительной военной службы для Бескова был значим не только с материальной точки зрения – а она действительно давала «права, льготы и преимущества», впоследствии – военную пенсию. По-видимому, он по-настоящему гордился своим воинским званием. Как вспоминал Евгений Ловчев, «…в 78-м, когда мы уже выстроились в манеже Сокольников на тренировку «Спартака», Константина Ивановича отозвали к телефону. По возвращении он говорит команде:

– Знаете, зачем звали? Мне «полковника» дали!

Я тогда подумал: «Нам-то ты зачем это говоришь?». А для Константина Ивановича это было важно…»29.

И каждый год, по свидетельству Александра Хаджи, «…на Девятое мая Константин Иванович всегда приезжал на базу, надевал свой полковничий китель с орденами. Его в столовой поздравляли, дарили торт. В общем, устраивали праздник…»30. Однажды это даже обернулось забавным казусом: «И вот во время этой процедуры спускается в столовую игравший тогда в «Спартаке» Миша Месхи. Открывает, едва проснувшись, дверь и видит Бескова в кителе и орденах. Минутная пауза, и он со своим классическим грузинским акцентом пораженно произносит:

– Генералиссимус!..»31.

…О решающей роли в приглашении в «Спартак» Бескова московского партийного руководства и лично первого секретаря МГК КПСС Виктора Васильевича Гришина, его историческом разговоре с Андреем Петровичем Старостиным сказано немало. В частности, об участии отца в судьбе «Спартака» рассказывала дочь Гришина, Ольга Александрова: «По телевизору (Гришин – прим. автора) смотрел в основном новости и спортивные передачи. Очень любил футбол! „Спартак“ опекал, очень даже. Это в его книге есть: когда „Спартак“ вылетел из высшей лиги, он уговорил Щелокова, чтобы тренер Бесков из „Динамо“ перешел в „Спартак“ без отчисления из МВД. И, пока команда снова не вошла в высшую лигу, глаз с нее не спускал…»32.

«Кстати, эту книгу воспоминаний «От Хрущева до Горбачева»33 – она вышла в 1996 году – он всю написал сам от руки. У меня хранится вся рукопись. Я ее никуда не отдаю…»34, – дополнила слова дочери вдова Гришина Ирина Михайловна. Возможно, бесценные воспоминания бывшего члена Политбюро обо всей этой истории действительно содержатся в рукописи. Но в опубликованном варианте мемуаров, увы, упоминаний о «Спартаке», Бескове и вообще футболе найти не удалось.

Тема спортивных пристрастий партийных вождей неисчерпаема. Так, Юрий Шляпин, с 1981 года возглавлявший Московский городской совет общества, а затем – первый президент футбольного клуба «Спартак», неожиданно поставил под сомнение личные симпатии Гришина к команде. Он утверждал, что первый секретарь МГК помогал спартаковцам чуть ли не из «цеховых» соображений: «Не скажу, что Гришин был спартаковским болельщиком, скорее, это лишь разговоры. У меня, например, складывалось впечатление, что он больше болел за «Локомотив», ведь он – железнодорожник. Другое дело, что в то время у руководства страной стояли в числе прочих Черненко и Тихонов, которые точно болели за «Спартак», и поэтому его «меценатство» шло, так сказать, в струю…»35. Впрочем, другое признание Шляпина несколько снижает доверие к его словам: «У меня лично – нет, никаких контактов с ним не было, но я знаю, что он звонил непосредственно Бескову. По его инициативе нас несколько раз собирали в горкоме партии, интересовались жизнью команды, ее проблемами…»36.

До сих пор нет-нет, да и вспыхивают вновь разговоры о том, что футбольному «Спартаку» симпатизировал и сам генсек. Хотя Брежнев известен был только как заядлый хоккейный болельщик. Особенно любят вести эти разговоры на Украине, видимо, «переводя стрелки» в ответ на неоспоримые свидетельства поддержки на республиканском уровне «визитной карточки» Украины – киевского «Динамо». Вот что, например, вспоминал о Брежневе бывший секретарь ЦК Компартии Украины Яков Погребняк, курировавший динамовскую команду с 1971 по 1987 годы: «Мне нравилось его умение говорить просто, не выпячивая себя, найти подход к любой аудитории. Брежнев мог спросить: «Ну как вы тут живете?». Или: «Мужики, что же киевское «Динамо» все москвичей бьет? Не жалеете вы меня, земляка». Он же за «Спартак» болел…»37. Однако разговоры эти так и остаются разговорами. Даже автор биографической книги «Лидер» журналист Всеволод Кукушкин, вспоминая о противостоянии в 1976 году руководителя Спорткомитета СССР Сергея Павлова с партийными «доброжелателями», пытавшимися сохранить за «Спартаком» место в высшей лиге, упоминая о симпатиях Брежнева к футбольному «Спартаку», вынужден был признать: «Так говорят. Но, тем не менее, ничуть ему не помогал…»38.

А вот значительное участие будущего Генерального секретаря ЦК КПСС, а тогда еще члена Политбюро Константина Устиновича Черненко в возрождении «Спартака» сомнению не подлежит. Не случайно именно он персонально значился наряду с Советом Министров СССР среди адресатов памятного письма министра внутренних дел Щелокова о прикомандировании подполковника Бескова в «Спартак». И, судя по всему, именно Черненко, а вовсе не Гришин, стоял за всей этой историей, именно его влияние позволило совершить невозможное – перевести действующего офицера Бескова в «гражданский» клуб с сохранением на службе. Московский же партийный руководитель действовал по согласованию и «в связке» с ним.

Весомые свидетельства о футбольных пристрастиях высших партийных чиновников исключительно редки. Тем интереснее познакомиться с воспоминаниями близкого помощника Черненко Виктора Васильевича Прибыткова, изложенными им сперва в книге «Аппарат», а затем практически дословно повторенными и в посвященной Черненко книге из серии «Жизнь замечательных людей»:

«– …Ты, Виктор, как относишься к футболу? – несколько издалека начал Константин Устинович. – Болеешь?

– Нормально отношусь.

– Тогда у тебя нагрузка прибавится. – В голосе шефа появились шутливые интонации. – Будешь моим помощником по «Спартаку»! Без прибавки к жалованью, естественно…

Так началась моя многолетняя эпопея, связанная с известнейшим футбольным клубом страны. К счастью, мои симпатии и пристрастия шефа совпали. Случись иначе – болей я, к примеру, за «Динамо» – пришлось бы туго.

1976 год выдался для «Спартака» тяжелым: он с позором провалился в первенстве высшей лиги страны. Его тренер Галимзян Хусаинов (Анатолий Крутиков – прим. автора) – в прошлом хороший и авторитетный игрок, выступавший и за сборную СССР, – оказался слабым организатором и наставником и «уронил» команду ниже критической черты. <…> Но дело было не только в тренере. «Спартак» находился в кризисе еще и потому, что не имел приличной материальной базы, мощных шефов (теперь бы сказали – спонсоров), не складывались отношения между руководством «Спартака» и руководством Спорткомитета страны.

Были, конечно, хитроумные попытки оставить «Спартак» в высшей лиге путем увеличения в ней числа команд. При этом проигравшийся в пух и прах «Спартак» как бы автоматически оставался среди клубов высшего эшелона. Но эти намерения были шиты белыми нитками и вызывали лишь у настоящих болельщиков горькую иронию. Нужно было кому-то срочно решать целый комплекс проблем: от вопроса с тренером до укрепления состава команды молодыми и талантливыми игроками, финансового и материально-технического обеспечения коллектива.

Было заметно, что Черненко всерьез переживал неудачи любимой команды и незаметно, исподволь он влез в ее дела. В первую очередь он обратился к ветеранам команды – непререкаемым авторитетам для молодых. Ими, конечно, были братья Старостины.

Первое заседание «тайного общества» по спасению «Спартака» состоялось на квартире Андрея Петровича Старостина. В числе приехавших к нему домой «спасателей» был и я – «помощник по „Спартаку“ без прибавки к жалованью». Встречаться раньше с ним не приходилось, поэтому я волновался – как-никак, кумир юности!

– Я буду говорить без обиняков, – сразу же сказал решительно Андрей Петрович. – Прошу моих гостей (следует взгляд в мою сторону) не обижаться! Футбол – дело серьезное!

– Раз серьезное, – передаю я ему озабоченность Черненко, – то надо решать главное: кого вы можете предложить на должность нового тренера?

– Бескова! Константина Ивановича Бескова! И никого иного. Только он может быть старшим тренером. А начальником команды – Николая.

– Брата? – догадался я. – Николая Петровича?

– Да, брата, – кивнул Андрей Петрович.

– Но Бесков верный «динамовец»! – возразил я, владевший положением дел в футбольном закулисье. – Действующий офицер МВД, активист Центрального совета общества «Динамо». Захочет ли он поменять команду?

– Да, он однолюб, – вздохнул Старостин. – Прикипел он к «Динамо». Но, думаю, должен согласиться! Хотя бы потому, что любит футбол вообще, а не только игру одной команды. Разговор с ним я беру на себя! С Николаем тоже побеседую – тут легче. Но остальное ложится на вас, передайте это Константину Устиновичу. Помощь будет нужна солидная, не копеечная.

Разговор закончился, мы поднялись.

– Ладно, решим. Но вы сначала с Бесковым и братом поговорите, – напомнил я на прощание Андрею Петровичу.

В целом я остался доволен этой встречей. Похоже, дело сдвинется с места. Как хорошо, что Старостин понял меня правильно, и мне не пришлось передавать ему горькие слова Черненко, которыми он меня напутствовал: «Нужно поднимать „Спартак“! Нехорошо это… Стыдно!».

Чтобы решить все вопросы разом, требовалось партийное вмешательство на высоком уровне. Болельщик Константин Черненко обладал самыми широкими возможностями. По его просьбе приказом министра внутренних дел подполковника Бескова откомандировывают в гражданское общество «Спартак» – естественно, с его согласия, которое удалось получить с помощью Старостина. При этом его оставляют в кадрах Вооруженных сил. Здесь МВД немного схитрило: в звании Бескова оставляют, но выводят, как говорится, за штаты, а платить зарплату обязывают команду «Спартак».

Люди, знакомые с судьбой команды «красно-белых», наверное, помнят, что Константин Иванович Бесков задержался в «Спартаке» надолго. Благодаря хлопотам Черненко он, будучи на службе в гражданской организации, стал полковником, а затем, когда подошло время, ему была надлежащим образом оформлена неплохая военная пенсия…»39.

Имя Черненко применительно к «Спартаку» из уст самого Бескова единственный раз довольно неожиданно прозвучит в одном из позднейших интервью, опубликованном «Рабочей газетой» незадолго до его кончины, в 2005 году: «И тут ко мне обратился Андрей Петрович Старостин: «Костя, спасай «Спартак»! Мы вылетели в первый дивизион с позором. Я тебе гарантирую поддержку во всем…».

– Каким образом? – удивился я.

– А вот поедем со мной, и все тогда прояснится, – ответил Старостин.

И повез меня к секретарю ЦК партии Константину Черненко, давнему болельщику «Спартака». Черненко сказал, как отрезал: «Народную команду в обиду не дадим. Ищите таланты, а мы поможем…». И в самом деле, при его поддержке мы взяли в клуб Рината Дасаева из Астрахани, Георгия Ярцева из Костромы, Сергея Шавло из Риги, Юрия Гаврилова и Александра Бубнова из московского „Динамо“…»40.

Есть веские основания поставить под сомнения достоверность этого фрагмента интервью. И в силу того, что не слишком разговорчивый с журналистами Бесков в 2005 году интервью вообще практически не давал, и в силу смешения различных по времени событий, и наличия в нем не характерных для речи Бескова и Старостина оборотов…

Однако о том, что Бесков был, что называется, «вхож» к Черненко напрямую, вспоминает и Прибытков: «Черненко время от времени приглашал к себе его и братьев Старостиных. Патриархи футбола видели неравнодушное отношение партийного „вождя“ к „Спартаку“ и умело играли на его чувствах. Константин Устинович при встречах с ними оттаивал, глаза его начинали искриться, лицо смягчалось. Он был счастлив, что сидел рядом со своими кумирами, мог напоить их чаем, угостить печеньем. Руководители „Спартака“ охотно рассказывали ему о житье-бытье команды, сообщали новости, припоминали из своей прошлой футбольной жизни смешные случаи и истории. Отдадим должное их такту: растопив сердце кремлевского собеседника, они никогда и ничего не просили у него напрямую. Все просьбы высказывались потом – через „помощника по „Спартаку“ без жалованья“. Даже если просьбы эти были не очень скромными, они все равно выполнялись. Черненко был задет за живое, и это давало свои результаты…»41.

Юрий Шляпин позже утверждал, впрочем, что в 80-е спартаковцы не особо досаждали своим покровителям скромными и «не очень», по определению Прибыткова, просьбами: «Но вообще-то мы никогда не пользовались высоким „покровительством“, хотя соблазн вроде бы был. <…> У нас до сих пор нет своего стадиона. Скажем, поставь мы этот вопрос во времена Черненко, и он наверняка был бы решен положительно. <…> Лишь однажды мы написали письмо с просьбой отсрочить призыв в армию для 5—6 наших ребят. Да и то потому, что сразу 11 футболистов „Спартака“ собирались „призвать на службу“ в армейские команды. Это было уже чересчур…»42.

Однако на первом этапе масштабная помощь со стороны Черненко остававшейся на протяжении многих лет «бесхозной» команде была необходима. По словам Прибыткова, «…первым делом они положили на стол Черненко специальный, тщательно расчерченный лист миллиметровки. На нем были фамилии игроков команды с указанием года рождения, членства в ВЛКСМ и потребности в жилье. По просьбе Черненко (и не только Черненко – первый секретарь МГК КПСС Виктор Гришин тоже болел за „Спартак“) Моссовет сделал все, чтобы быстро решить жилищные проблемы футболистов. Благодаря выделенным значительным средствам база в Тарасовке преображалась на глазах: она пополнилась новым оборудованием и инвентарем, в жилых помещениях запахло свежей краской, улучшился сервис. В качестве шефа „Спартаку“ был определен могучий и, конечно же, сказочно богатый „Аэрофлот“. Решение об оказании помощи „красно-белым“ принималось на уровне Черненко и министра гражданской авиации Бориса Бугаева. Помимо прочих материальных благ „Спартак“ избавлялся от проблем с перелетами по стране и всему миру…»43.

Влияние Черненко, по мнению его «помощника по «Спартаку», стало решающим фактором возрождения команды: «Вот так тайная любовь Черненко к «Спартаку» в 1977 году вернула команду в высшую лигу, а в 1979-м помогла ему стать чемпионом СССР. В знак благодарности Константину Устиновичу была вручена специальная спартаковская ваза – высокий бокал с золотым ободком. Ниже ободка – эмблема команды и медаль победителя чемпионата. Их обрамляют миниатюрные портреты игроков, тренеров и микроскопические автографы тех и других. Получил такую же уникальную, выпущенную всего в нескольких экземплярах вазу и «помощник по «Спартаку» без жалованья». Она и сейчас стоит у меня в комнате и напоминает о днях мытарств на футбольном поприще и борьбы за «Спартак»…»44.

Наверное, сегодня нам уже не установить, кто конкретно, Черненко или Гришин, стал с подачи Андрея Старостина инициатором приглашения в «Спартак» Бескова, как не восстановить и последовательности всех напряженных переговоров тех дней. Факт остается фактом – возвращать «Спартак» в высшую лигу предстояло Константину Ивановичу Бескову. Пусть даже вопреки его собственной воле…

«КТО ЖЕ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК, У КОТОРОГО САМ БЕСКОВ СПРАШИВАЕТ СОВЕТА?..»

Определяющей в судьбе и «Спартака», и Константина Ивановича Бескова на ближайшие десятилетия – и в этом солидарны все источники – стала рекомендация Андрея Петровича Старостина. Третий по старшинству из легендарной четверки братьев, Андрей Петрович по степени значимости для «Спартака» последних десятилетий уступал только старшему, Николаю Петровичу. А в тот момент занимал место в иерархии отечественного футбола даже более весомое, возглавляя отдел спортигр ЦС «Спартак», тренерский совет Федерации футбола СССР и Федерацию футбола Москвы. Отлученный годом ранее от команды Николай Петрович был удостоен лишь скромной аппаратной должности в МГС ДСО «Спартак».

Эта иезуитская казуистика, к слову, многое объясняет. Не столько с человеческой – дружба Андрея Петровича с Константином Ивановичем общеизвестна, сколько с формально-иерархической точки зрения. Например, объясняет, что именно к нему, а не к старшему из братьев Старостиных, обращен был тогда вопрос о новом тренере с властных вершин. Кому, как не главе московской Федерации футбола держать ответ перед партийным начальством за провал столичного клуба и вносить предложения по исправлению ситуации?.. И даже объясняет столь парадоксальный факт, что уже Бесков, в свою очередь, инициировал вопрос о возвращении в команду Николая Петровича. Бюрократическая процедура была важна, предложение должно было быть внесено и рассмотрено, и вот тут уже вовсе не с руки Андрею Петровичу было «лоббировать» интересы брата…

Об Андрее Петровиче Старостине сказано немало. Точнее других сказал, как это частенько случалось, Лев Иванович Филатов. Причем сформулировал вскользь, по касательной, размышляя и не о Старостиных вовсе, а о целой плеяде футбольных людей своего времени, равных которым теперь, увы, и близко нет: «Как-то раз я спросил знаменитого тренера Бориса Андреевича Аркадьева, имея в виду его незаурядный интерес к живописи и поэзии, каким образом он очутился в спорте. Ответ его был таков: „Я из того поколения, для которого в названии „физическая культура“ слово „культура“ стояло на первом месте“. Виктор Иванович Дубинин и Андрей Петрович Старостин, интеллигенты, красивые, могучей стати люди, всю жизнь отдавшие футболу, – из того же поколения…»45.

Впрочем, нам ли сетовать на мельчающие времена и нравы, если уже Владимир Федотов остро чувствовал в свое время все увеличивающуюся дистанцию с предыдущим поколением: «В воздухе что-то изменилось, и от этого никуда не денешься. Нет той воспитанности, благородства, которые были в крови у людей поколения моего папы. Один Андрей Петров чего стоит…»46. Оговоримся сразу, усеченное до «Петров» отчество – не ошибка редактора, а обращение, привычное для Николая Петровича. Как вспоминал о старшем Старостине Евгений Ловчев, он «…отчеств не признавал, к брату обращался не Андрей Петрович, а Андрей Петров… В общем, по-старинному, чинно, благородно…»47. Однако слово Федотову: «Когда я закончил играть и учился в Высшей школе тренеров, добровольно стал у него личным шофером. Мне нравилось общаться с этим человеком, а ему – со мной, несмотря на разницу в возрасте. «Вольдемар, принц датский, я вас жду у подъезда в три часа». – «Андрей Петрович, помилуйте, футбол ведь в семь». – «Нет, Вольдемар, мы должны поехать в Дом журналиста». «Слушаюсь», – отвечаю. Жалею – не было у меня тогда магнитофона, и я за ним не записывал. Какая речь была у Андрея Петровича – не быстрая, но чистая и четкая. Обо всем говорил интересно – об искусстве, о политике, о литературе – читал он очень много…»48. «Обратил внимание, что на полках все книжки читаные: слегка разбухшие от перелистывания страниц…»49, – словно в подтверждение этих слов поделился подмеченной деталью и Александр Нилин, вспоминая о том, как бывал в доме Андрея Петровича.

«Андрей обладал невероятным слогом и культурой речи. Я, например, ни разу не слышал от него нецензурных выражений, и самое крутое ругательство у него было «полный осел»…»50, – вторил Федотову Анатолий Коршунов. А Георгию Ярцеву запомнилось старостинское: «Когда человек сыграл эффектно, но неэффективно, Андрей Петрович всегда говорил: «Ну, это для кухарок». И когда твой финт воспринимался именно «как для кухарок», это задевало…»51.

Не мудрено, что молва приписала авторство благородного девиза «Все погибло, кроме чести» именно Андрею Петровичу. Его тонкое и точное острословие было общеизвестно. Сценарист Яков Костюковский даже не поленился на протяжении многих лет сохранять оригинальные фразы Старостина в записных книжках, как, например, такую: «Когда Константин Иванович Бесков отчисляет футболиста из «Спартака», и тот переходит, например, в «Кубань», это повышает средний интеллектуальный уровень обеих команд»…»52.

Не менее емкое, нежели филатовское, резюме жизни и роли Андрея Петровича в тогдашнем «Спартаке» принадлежит перу Александра Нилина: «Блистательный Андрей Петрович единолично решил на первых порах все задачи, как сказали бы сегодня, „пиара“. Он был (снова перехожу на современный язык) лицом „Спартака“. Завсегдатай ипподрома, театральных премьер, ресторанов, где собирались знаменитости, он непременно оказывался в центре внимания, обращая в болельщиков „Спартака“ многих из тех, кто сталкивался с ним в богемном и гуманитарном быту. Любовь к Андрею художественных натур во многом определяла состав спартаковской аудитории. Не потому ли на дух не переносил он фанатов, хотя до повальной их агрессивности и не дожил?..»53.

Возможно, «на дух не переносил» здесь и содержит некоторое преувеличение. Сам Старостин о проявлениях эмоций на стадионе говорил куда мягче: «Конечно, на стадионе не может быть идеальной тишины, которая характерна для зрительного зала в театре. Я не осуждаю зрителя, выражающего свой восторг бурно, темпераментно. Но во всем должно быть чувство меры…»54. Однако, в целом, конечно, на трибунах он хотел был видеть настоящих ценителей игры, каким было его окружение: «„Спартаковский болельщик“ – есть действительно такое понятие. И есть в нем негативная сторона. Я хотел бы видеть зрителя иного. И видел такого. Не раз приходилось смотреть футбольные матчи вместе с упомянутыми мною Фадеевым, Яншиным. Хочется назвать и другие имена: Папанов, Раевский, Шток, Арбузов… Это настоящие любители футбола, тонкие знатоки игры, хотя и являются почитателями разных команд. На трибуне они сдержанны, хотя это вовсе не означает – скованны. Главное, что привлекает меня в болельщике, – это умение встать над схваткой, отдать должное противнику, если он играет лучше…»55.

В книге «Встречи на футбольной орбите» Старостин не без удовольствия приводит очень яркую речь своего давнишнего друга, замечательного артиста Михаила Михайловича Яншина: «Яншин терпеть не мог слово „болельщик“. Возмущенно протестовал, если кто бы то ни было так его называл. „Мне может нравиться команда или не нравиться, я могу ей симпатизировать или не симпатизировать – все зависит от качества игры, от культуры, если хотите знать, поведения игроков на поле. На черта мне ходить на футбол, если там только и делают, что по ногам друг друга бьют вместо мяча. Я такого футбола не признаю. Я хочу там получать удовольствие, как в театре, а он мне – „ведь выиграли же!“. А как выиграли-то – смотреть противно было“, – продолжал возмущаться Михаил Михайлович…»56.

С Яншиным Андрея Петровича роднила и другая страсть. Как вспоминал Алексей Парамонов: «Помню, были как-то в Венесуэле, и под вечер приглашают нас на ипподром. А это страсть была Андрея Петровича! Колонны, говаривал, у московского ипподрома на мои деньги выстроены. Ну, пошли, а там чудо как хорошо. Ресторан за стеклом, лошади красивые, тебя угощают, ставки… Ко мне подходят. Я Старостина спрашиваю: на кого ставить? «Смотри, какая лошадь хвостом крутит – на нее и ставь…». Смотрю – одна крутит. Ставлю. И две дамы рядом ниже сидели, тоже на эту, под пятым номером, поставили. И надо же – выиграли! На мой доллар – десять. «Андрей Петрович, а вы-то на какую поставили?» – «Да не важно…». В Москве он, как правило, с артистом Яншиным на ипподром ходил. Еще Игорь Нетто очень этим увлекался…»57.

Не чужд был Андрей Петрович, как, кстати, и Бесков, и иным мирским радостям, в отличие от старшего брата. Анатолий Коршунов рассказывал о застольях в доме Старостиных: «Сам хозяин квартиры ничего кроме чая не пил, а вот его братья, и прежде всего Андрей Петрович, не прочь были выпить лишнюю рюмку. Как правило, Николай Петрович первым уходил из-за стола в свою комнату, и тогда Андрей Петрович брал очередную бутылку и призывал «уничтожить» ее. Но нередко в этот момент открывалась дверь, и появлялся Николай Петрович в ночных тапочках, в трусах до колен и говорил только два слова: «Какого черта!». Братья тут же вставали и успокаивали хозяина: «Николай, мы пошли». Николай Петрович снова уходил к себе, а братья возвращались в гостиную, и Андрей Петрович командовал: «Ребята, еще не все выпито. Давайте по последней рюмочке»…»58. А Владимир Федотов вспоминал: «Под конец жизни Андрей Петрович разбавлял водку пепси-колой. Учитывая солидный возраст, я старался наливать ему побольше колы. Махнет Старостин рюмку, вторую, потом смотрит с укором: «Вольдемар, что ты газировку льешь?! Плесни водочки!». При этом никогда не видел Андрея Петровича пьяным. Или Бескова. Количество выпитого совершенно не отражалось ни на лицах, ни на речи, ни в жестах. Старая школа…»59.

О Старостине ходили легенды, порой красиво дополняющие и без того эффектный его образ. Вот и у Виктора Понедельника промелькнуло: «Андрей Петрович Старостин же из богемной среды. Женат был на сестре Ляли Черной, а народный артист страны Яншин – на самой Ляле…»60. Второе – чистая правда, хотя брак Яншина и был недолог. А вот то, что супруга Андрея Петровича Ольга Николаевна Кононова была сестрой Ляли Черной – выдумка. Хотя они действительно дружили, и Ольга Николаевна была цыганкой, служила актрисой в театре «Ромэн»…

А вот на замечание относительно богемной среды возразить нечего, да и не за чем. Как вспоминал Алексей Парамонов: «А эрудитом каким был! Искусство знал, музыку, общительный – вся Москва в друзьях… Вокруг всегда толпа, и не просто болельщиков, а людей известных…»61. Об этом же вспоминал незадолго до кончины Андрея Петровича Юрий Ваньят: «С Андреем Старостиным дружили или дружат по сей день актеры И. Ильинский, М. Царев, М. Яншин, режиссеры отец и сын Симоновы, драматурги А. Арбузов, И. Шток, незабываемый М. Бернес, такие писатели, как А. Фадеев, Л. Кассиль, Ю. Олеша. Последнего, кстати сказать, Андрей Петрович считает своим наставником в литературе, равно как старшего брата Николая Петровича Старостина – наставником в жизни.

– Я ему нравственно подотчетен, – бросил как-то реплику в длинном «футбольном» разговоре Андрей…»62.

Николай Петрович, футбольная аскеза которого общеизвестна, действительно был единственным человеком, кто, при всех теснейших отношениях, мог упрекнуть Андрея Петровича в том, что тот в своей «светскости» разбрасывается, не отдает себя целиком футболу. Владимир Маслаченко вспоминал такую сценку: «Однажды в беседе с Николаем Петровичем я за что-то очень похвалил Андрея Петровича. И вдруг услышал: «Какой Андрей! Он же поклоняется всем богам. Завел себе даму осьмнадцати годов. Стрижется под этого Габена. Пропадает у своего друга Исидора Штока. Выпивает. А я поклоняюсь только одному богу – футболу». На этом Николай Петрович свой монолог закончил и, выйдя из моей машины, смачно хлопнул дверцей…»63. В позднейших интервью Маслаченко, правда, приводил последнюю старостинскую фразу в несколько другой редакции, и изменение это представляется значимым: «А я служу только одному богу – «Спартаку» и футболу!»64.

Андрей Петрович, однако, как и все братья Старостины, принадлежал «Спартаку» безраздельно. Очень показательную историю привел в послесловии к книге Николая Петровича «Футбол сквозь годы» помогавший старшему Старостину в литературной работе Александр Вайнштейн: «Как-то к старшему брату пришел Андрей Петрович Старостин – было это уже в 70-х – и сказал, что ему предложили работать начальником команды „Локомотив“. Николай Петрович ответил: „Мы обрели себя в „Спартаке“, стали здесь известны, за „Спартак“ отсидели, и уходить из него не должны“. Андрей Петрович внял совету…»65.

В то же время, его благородное служение футболу, несомненно, исключало даже тень подозрения в его благоволении к «Спартаку». Евгений Ловчев вспоминал, как едва ли не единственный раз Андрей Петрович в своей работе формально «сыграл» на стороне родной команды: «Сыграв в начале 1978 года несколько матчей за „Спартак“, я из-за трений с Бесковым собрался уходить в „Динамо“. По тогдашнему регламенту переход необходимо было утвердить на заседании московской федерации. И Андрей Петрович настоял на том, что до конца года я не имею права выступать за бело-голубых. Формально правота была на его стороне, однако на практике сплошь и рядом этот пункт не соблюдался, прецедентов было много. Тем не менее, в 1978-м за „Динамо“ в официальных матчах я так и не выступал. Быть может, это был единственный случай, когда он в чем-то использовал служебное положение в федерации на благо красно-белых…»66.

И все же, несмотря на ответственные руководящие посты, его влекла именно команда. Служебное положение тому способствовало – «Андрей Петрович был еще и заведующим отделом спортигр ЦС «Спартак». Поэтому он постоянно находился рядом с командой на законном основании…»67. Как отмечал Александр Львов, «…и тогда, и позднее, вплоть до последнего своего дня, Андрей Петрович Старостин был неразрывно связан с командой. Причем вовсе не по долгу службы и даже не как председатель столичной федерации футбола. А чисто по-человечески…»68.

Нередко вместе с Бесковым и старшим братом он участвовал в предматчевых установках, заходил в раздевалку и после игры. Анатолий Исаев, присутствовавший на таких установках еще игроком, а позже и тренером, подметил: «С каким „аппетитом“ мы все Старостиных слушали! Причем разговаривали братья совершенно по-разному. Андрей Петрович мудреные, литературные слова подбирал. А Николай Петрович бил прямой наводкой, в лоб. Как говорится – по рабоче-крестьянски…»69.

В памяти Георгия Ярцева и Евгения Ловчева отложился один и тот же яркий эпизод. Приведем его в чуть более детальном изложении Ловчева (Ярцев, заметим, утверждал, правда, что произошел он после другой игры):

«В 78-м, уже после возвращения в высшую лигу, «Спартак» играл на турнире газеты «Неделя» в манеже Сокольников. Проигрываем «Локомотиву», и в раздевалке идет скоротечный разбор полетов. Бесков жестко высказал недовольство команде, потом слова попросил Андрей Петрович.

Привожу его речь дословно: «Да, проиграли. Но вот что я вам скажу. Есть советский рояль „Красный Октябрь“, который, как ни настраивай, выше определенного уровня лучше все равно играть не будет. А есть фирменный инструмент „Блютнер“, который просто пока не настроен. Вот вы и есть „Блютнер“! Ничего страшного, если завтра и „Черноморцу“ тоже проиграем, мы готовимся к сезону».

Встает Николай Петрович.

– У тебя, Андрей Петров, все? – на старинный манер спрашивает Чапай.

– Все.

– Что ты здесь несешь? Какой «Блютнер», х… тнер?! «Красный Октябрь»… Нам завтра играть с «Черноморцем», а послезавтра – получать малые золотые медали. И как их получать – под свист публики?

Бесков, стоя в сторонке, кайфовал от стычки двух братьев…»70.

Споры братьев, к слову, не были такой уж редкостью. Напротив, как заметил Никита Симонян, «Андрей Петрович с Николаем Петровичем антиподы были, и проявлялось это даже в том, что если один говорил: „Он здорово играет!“, второй обязательно возражал: „Да он играть не умеет!“. Спорили до хрипоты…»71.

«Нравственная подотчетность» не мешала Андрею Петровичу подшучивать над старшим братом. Как рассказывал работавший помощником Бескова Петр Шубин: «…Мы часто парились втроем после тренировок – Бесков, Андрей Старостин и я. Андрей говорил: «Ты Николаю особо не верь, когда про футбол рассказывает. Знаешь, как он играл? Мяч запульнет подальше – и отдыхает. Он в футболе-то не волокет. Вот бухгалтер каких мало!»…»72.

Пожалуй, в чем оба Старостины сходились безоговорочно – так это в слабости к футбольному таланту Виктора Папаева. Симонян с удовольствием вспоминал трогательный эпизод из своей тренерской практики в «Спартаке»:

«Старостины души в нем не чаяли и тут уж были в полном согласии, не спорили. Однажды перед матчем, когда Папаев был не в лучшей форме, мы с Анатолием Исаевым, работавшим у меня помощником, подумали и решили: наверное, не стоит Виктора ставить на предстоящую игру. Но Николай Петрович воспротивился: «Как же без Папаева? Это же Папаев!» – даже покраснел, стараясь переубедить нас.

Долго мы с ним спорили. В конце концов, я ему сказал: «Уверен, что и ребята будут против того, чтоб Папаев играл в сегодняшнем составе. Поговорите с ребятами», – «Хорошо, – сказал он, краснея еще больше, – я пойду». Силой убеждения Николай Петрович обладал великой и смог внушить игрокам, что нельзя им сегодня на поле без Папаева.

– Ты знаешь, Андрей, – говорил потом брату, – еле убедил тренеров поставить Папаева. Не хотели!..

– Ха, не хотели! Я бы на игру не пошел. Мне бы там делать было нечего. Ха, они не хотели ставить Папаева! Николай, да неужели ты не можешь объяснить этим тренерам, что Папаев – Рихтер! Рих-тер!..»73.

Андрей Петрович не просто тянулся к команде как человек спартаковский и футбольный. В его сопричастности присутствовал куда более глубокий и важный смысл. Обычно принято в числе творцов возрождения «Спартака» упоминать два имени – Константина Бескова и Николая Старостина. Как заметил, однако, Георгий Ярцев, «…очень большая роль принадлежала не только Николаю, но и Андрею Петровичу… Сейчас фигура Андрея Петровича как бы ушла в тень – что несправедливо…»74. И действительно, на протяжении почти двух десятилетий, пожалуй, лишь Лев Филатов в своей последней большой книге «Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже» прямо воздал справедливость всем троим: «Героическими стараниями «стариков» – Николая и Андрея Старостиных и Константина Бескова – вернулся в строй совсем было затонувший «Спартак»…»75.

Влияние Андрея Петровича на Бескова казалось почти невероятным.

Многие отмечали, что в жизни Константина Ивановича был только один человек, к советам которого тот прислушивался в футбольных вопросах – «…лишь один, Андрей Петрович Старостин…»76. Ярцев подчеркивал: «…Этот человек был единственным, кто на установке или на разборе Бескова всегда мог высказать свое мнение об игре, о том или ином футболисте. Причем открыто, не за дружеским столом, а именно в рабочей обстановке, при всех…»77. А Ринат Дасаев вспоминал свое юношеское потрясение открытием, что Бесков вообще может у кого-то спрашивать совета:

«Впервые я увидел его в Тарасовке дня через три после того, как оказался в команде. Высокого роста, подтянутый, в светлой рубашке с коротким рукавом, темных спортивных брюках и такого же цвета элегантном галстуке, он стоял, опершись о деревянный барьер, огораживающий поле, где шла тренировка.

Когда занятие окончилось, Старший сразу же направился к незнакомому мне наблюдателю, радушно протягивая для приветствия руку. Чуть позже я увидел их сидящими на скамейке у клумбы. И совершенно случайно услышал слова Константина Ивановича: «А вы как считаете, Андрей Петрович?».

Кто же этот человек, у которого сам Бесков спрашивает совета?..»78.

«…Исторически его миссия заключалась в том, чтобы сглаживать острые углы в отношениях между старшим братом и Бесковым: у начальника команды и главного тренера было много расхождений по части того, как должна строиться работа в команде…»79, – к этой характеристике, пожалуй, добавить нечего. Впрочем, как дополняет Георгий Ярцев, «…когда Старостины и Бесков работали в унисон… – такое пробивное трио смотрелось всем на зависть!..»80.

Уравновешивающую роль Андрея Петровича в сложном балансе взаимоотношений Бескова и Старостина-старшего признавали все без исключения, причастные тогда к команде. Очень образно сформулировал эту роль Евгений Ловчев: «Бесков был очень жесткий с игроками. Для Старостина, напротив, футболисты были родными детьми. И если в начале совместной работы в клубе эти противоречия не слишком сказывались, то чем больше времени работал со „Спартаком“ Бесков, тем чаще от его разговоров со Старостиным высекалась искра. Буфером, пожарным, который тушил эти искры, и был Андрей Петрович, частенько вызывая огонь на себя…»81.

«Зная, что все черты этого своего характера Бесков перенес и в тренерское дело, Старостин всеми силами старался, чтобы новый старший тренер употреблял их только на пользу дела, – отмечал Александр Львов. – В этом Андрею Петровичу помогали его огромный авторитет и давняя дружба с Бесковым, которому спокойная мудрость старшего товарища была временами просто необходима…»82. При этом, как вспоминал Александр Нилин, третьему из братьев Старостиных действительно требовалась вся его жизненная мудрость: «Как-то, разговаривая с Андреем Петровичем Старостиным незадолго до его смерти, я понял совершенно отчетливо, что и он, даже он, будучи и старше Бескова, и в очень близких с ним отношениях, никогда бы ради сохранения, продолжения дружбы не задал бы тому вопроса, который тренеру «Спартака» мог бы испортить настроение…»83. А Лев Филатов констатировал: «…Андрей Петрович получил право, несмотря на скрытость процедур, считать себя заварившим кашу. Свою причастность он открыто провозглашал, показываясь на всех матчах, и не только в Москве, рядом с Бесковым, и мы привыкли все годы, что работал в «Спартаке» Бесков, видеть их вместе, локоть к локтю, шаг в шаг. Андрей Петрович, благословив выбор, охранял его, как часовой у знамени. Как он взаимодействовал с трудным по характеру Бесковым, подсказывал ли ему что-либо, ободрял, это мне неведомо, знаю только, что они ценили общество вдвоем. Неспроста, когда разразился конфликт, и Бесков после двенадцатилетней работы был вынужден уйти из «Спартака», только и слышалось: «Если бы Андрей был жив, он не позволил бы этому случиться»…»84.

…Первая встреча Бескова с третьим из братьев Старостиных произошла еще до войны, на футбольном поле: «Знакомство началось с того, что, выступая за «Металлург», я забил «Спартаку», в обороне которого был Старостин, три гола из пяти (мы выиграли 5:3). А закончилось долгой дружбой и взаимоуважением. Поскольку мы – единомышленники в футбольной игре. Андрей Петрович – подлинный джентльмен в жизни и спорте…»85. Память немного подвела Константина Ивановича – в том матче 1940 года на его счету было два гола…

Футболистом третий из братьев Старостиных, между тем, был, как известно, незаурядным. Дабы не перегружать читателя излишним перечислением фактов его спортивной биографии, приведем лишь рассказ Владимира Кесарева, относящийся к событиям 1960 года: «По окончании первой тренировки в Марселе игроки попросили Качалина провести хотя бы 20-минутную двусторонку. А он в ответ: „У нас одного игрока не хватает для двойного комплекта“. Тогда руководитель делегации Андрей Петрович Старостин решил нас поддержать: „Если вы не возражаете, то я могу сыграть центрального защитника“. И обращаясь к центрфорварду Виктору Понедельнику, добавил: „Только уж прошу не пищать“. И что вы думаете – Старостин в свои 53 года полностью закрыл, начисто выключил Витю из игры. Можете спросить самого Понедельника. Конечно, 20 минут – не 90, но мы любовались тем, как спокойно и ловко Старостин играл в отборе, в прыжках, отдавал пас в одно касание…»86.

Общеизвестно, что близко сошлись Андрей Петрович с Константином Ивановичем как раз в период совместной работы в сборной СССР в первой половине 60-х, где Старостин занимал пост начальника команды при старшем тренере Бескове. Роль его в команде была сродни той, что он позже будет играть в «Спартаке» времен Бескова. Как вспоминал тот же Кесарев: «Вспоминаю это все – конечно, такой начальник, как Андрей Старостин, подарок для любой команды. Внимательный, откровенный, чистый такой человек – всякий перед ним душу откроет…»87.

Андрей Петрович, не чуждый литературных занятий, оставил нам очень подробный рассказ о том, как начиналась его многолетняя дружба с Константином Ивановичем. Позволим себе привести этот рассказ практически полностью:

«…Люди познаются в совместной поездке быстрее и лучше, нежели в обыденном общении. Наша поездка с Константином Ивановичем Бесковым в Мексику в 1964 году утвердила меня в этом мнении, тем более, что пробыли там довольно длительное время, более месяца. Наше содружество по руководству сборной командой только начиналось, я знал Бескова с довоенных лет, даже несколько раз играл против него, но знакомство наше частыми встречами не отмечалось.

Пребывание в Мехико началось с конфликта между Бесковым и мной, руководителем делегации. Точному, пунктуальному до педантизма Константину Ивановичу некоторая необязательность со стороны мексиканского технического персонала, приверженность к слову «маньяна» (завтра) и привычка к опозданиям – между прочим, с этим мы сталкивались во всех латиноамериканских странах – казались неприемлемыми для проведения сбора, и он заявил, что завтра же мы должны улететь из Мексики обратно в Москву. Я был обескуражен: в ответ на мои доводы о невозможности этого предприятия он приводил свои неопровержимые доказательства – отсутствовал автобус в положенное время, не предоставляли тренировочное поле и т. д.

Конфликт погас, поскольку со следующего дня Константин Иванович убедился, что мексиканская сторона безотказно выполняла все наши просьбы, а условия для проведения сбора во всех отношениях были благоприятными…

…Вечера мы проводили в многочасовых беседах у него или у меня в номерах. Между прочим, номера в гостинице числились не под цифровым обозначением, а под названием городов американских штатов, я, например, жил в «Далласе», а Бесков в «Нью-Йорке».

Константин Иванович открывался мне в этих беседах как фанатически влюбленный в футбол романтик. Нас сближали взгляды на игру как на своего рода искусство. Оба мы увлекались театром и были знакомы со многими деятелями. Поэтому и представления о содержании игры и формах ее проявления у нас во многом совпадали как в частных, так и в главных направлениях.

Он исповедовал футбол атакующего, комбинационного содержания. Техническое мастерство и зрелую тактическую мысль ценил как качества первого порядка, без совершенного овладения которыми зрелищного футбола не создашь.

Бесков был, как я уже говорил, педантично точен в соблюдении времени отъезда на тренировку или любого мероприятия, предусмотренного распорядком дня. Такой же неукоснительной дисциплины он требовал и от других. Но в наших разговорах о футболе он был расточителен безлимитно: порой засиживались до утра. Однако за десять минут до начала завтрака, неизменно выбритый, свежий, в отутюженном костюме, он появлялся в зале, проверял у врача готовность завтрака и справлялся о состоянии игроков на данное утро.

Я тоже еще был достаточно молод, и меня не отягощали эти разговоры по ночам…»88.

Футболисты, впрочем, вспоминали, что очарование ночных бесед Андрей Петрович и Константин Иванович сохранили и спустя годы, уже в бытность Бескова тренером «Спартака». Как рассказывал Вагиз Хидиятуллин, «…с ним Бесков обожал разговаривать. С Николаем Петровичем подолгу беседовать ему было сложнее, тот вообще не употреблял, только чай с баранками. А с Андреем Петровичем засиживались до утра. Бывало, выходил Старостин под утро на крыльцо: „Костя! Всякая компания расходится для того, чтоб собраться вновь“. До сих пор вспоминаю его размеренную походку, руку в кармане брюк, острословие…»89.

Благо, что здоровье, несмотря на годы, позволяло. «За неделю до смерти Андрея Петровича видел его с Николаем Петровичем в бане, – вспоминал Александр Хаджи. – Бесков помоложе, из парилки выходит – а эти двое сидят, о футболе болтают. Мне: „Иди-иди, Сашенька, у нас все нормально“…»90.

В воспоминаниях Старостина совершенно поразительна одна подмеченная им деталь, очень много говорящая и о характере Бескова, и, без сомнения, не только о человеческой проницательности, но и о несомненном литературном даре Андрея Петровича. Описывая матч сборной с мексиканской командой «Америка», выигранный благодаря проведенным Бесковым заменам – в концовке по мячу забили дебютанты Мустыгин и Туаев, заменившие ведущих форвардов сборной Иванова и Понедельника – Старостин замечает: «Мне запомнилась деловая осанка Бескова, крупными шагами направлявшегося в раздевалку, как у хирурга после успешно проведенной операции…»91.

Не менее тонко, мастерским штрихом описывает Андрей Петрович и человеческую реакцию Бескова на внезапное и несправедливое освобождение от должности тренера сборной после поражения в финале Кубка Европы-64 от испанцев на глазах у диктатора Франко, воспринятого как политическое, а вовсе не чисто футбольное: «Он принял неожиданный удар стоически, только сначала побледнел, потом покраснел, но как член президиума не ушел с заседания и до конца Голгофы пронес свой крест, вместе со всеми проголосовав за снятие с повестки дня пункта об утверждении плана дальнейшей подготовки сборной команды к чемпионату мира в Англии. Кстати, несколько часов назад согласованного им с председателем федерации Н. Н. Ряшенцевым…»92.

Авторы книги «Старостины» из серии «Жизнь замечательных людей» Борис Духон и Георгий Морозов, к слову, обратили внимание на один нюанс, также описанный Старостиным в одной из своих книг, и развенчивающий расхожее заблуждение, что Андрей Петрович якобы оставил свой пост начальника сборной СССР едва ли не из солидарности со своим товарищем Бесковым, что, в свою очередь, якобы во многом и стало залогом их многолетней дружбы:

«Бесков руководил только первой сборной, и его отправили в отставку именно за поражение в Мадриде, а Старостин нес ответственность еще и за дела олимпийской сборной. А она под началом Вячеслава Соловьева через неделю после финала Кубка Европы проводила решающий матч за путевку на Олимпиаду. И оказалась битой командой ГДР – 1:4. В своей книге «Встречи на футбольной орбите» Андрей Петрович не прошел мимо этого эпизода:

«А после повторного матча, с четырьмя уже пропущенными мячами, сдуло и мечты о золотых медалях, наш преждевременный кураж оказался олимпийским миражем. И вот когда мираж рассеялся, я не на олимпийском стадионе в Риме, и никакого круга почета с командой не совершаю, а понуро бреду в Скатертный переулок к своему начальнику… Мой непосредственный начальник лишил меня необходимости заниматься исследованием закономерностей и случайностей результатов в олимпийских видах спорта. Глубоко угнездившись в своем кожаном кресле, словно опасаясь, что в создавшейся обстановке его могут выдернуть из привычного местопребывания, он, сардонически улыбаясь, задал мне всего один и очень лаконичный вопрос:

– Ну, сам напишешь или?..

Разумеется, я воздержался от «или» и предпочел написать «по собственному желанию».

Автор книги допустил неточность: разыгрывалась путевка не в олимпийский Рим, а в олимпийский Токио. Однако суть от этого не меняется: покинул свой пост Старостин отнюдь не из-за одной только солидарности с Бесковым…»93.

Никак это не отменяет и того факта, что третий из братьев Старостиных сам всю свою жизнь неизменно следовал им же и сформулированному принципу: «Главными качествами настоящего футболиста назвал бы мужество и высокое понятие чести…»94. Валентин Иванов много лет спустя поведал историю, как Андрей Петрович не побоялся вступиться за младших товарищей по футбольному цеху, когда после болезненного поражения в 1958 году на «Уэмбли» от сборной команды Англии 0:5 футболистов сборной решили показательно наказать:

«Наконец, встает председательствующий на этом заседании, резюмирует все сказанное и предлагает проект постановления. Смысл таков: выступление команды признать неудовлетворительным, а трех главных виновников поражения дисквалифицировать и лишить их звания заслуженного мастера спорта. Кто же эти три негодяя? Первый – Никита Симонян, поскольку является капитаном команды, второй – Борис Кузнецов, из-за которого назначен в наши ворота одиннадцатиметровый удар, третий – Валентин Иванов, «не поднявший ногу», что привело к голу (не помню, то ли третьему, то ли четвертому).

Это сейчас я вспоминаю о том знаменитом совещании с улыбкой. А тогда мне было не до шуток. Ни мне, ни моим товарищам. Мы понимали: через минуту все дружно поднимут руки, и – конец, прощай, футбол…

Так, вероятно, все и было бы, если б в последний момент не раздался голос с места: «Прошу слово». Это был Андрей Петрович Старостин. Не могу привести его выступление дословно – слишком много лет прошло, но говорил он так, как умеет говорить только Старостин, – ярко, убедительно и логично, не оставляя своим оппонентам никаких шансов. Смысл его речи был примерно таков: неужели поражение, даже разгромное, может ослепить взрослых, разумных людей? Да, сыграли плохо, получили серьезный урок на будущее. Однако все мы достаточно знаем и Симоняна, и Иванова, и Кузнецова, общеизвестны их заслуги, их отношение к футболу вообще и к своим обязанностям в сборной в частности. И если даже в одном каком-то, пусть ответственном, матче они сыграли плохо, то такое может случиться с кем угодно…

Старостин сел, и мы почувствовали, что атмосфера в зале изменилась. Всем будто стало стыдно за свое недавнее поведение, за свое стремление во что бы то ни стало найти и принести жертву. Собрание свернуло с накатанной дороги, по которой катилось только что. В конце концов, выступление сборной признали неудовлетворительным, но вину между игроками делить не стали. На том и разошлись…»95.

Думается, Андрей Петрович сам лучше других сформулировал первопричину сближения с Бесковым, говоря, что их объединяли, прежде всего, очень схожие взгляды на игру. Попробуйте, например, угадать, кому из них принадлежит следующее высказывание: «Главное, что, на мой взгляд, определяет возможности человека в спорте, помимо таланта, – это его интеллект, общая культура, без которых немыслима личность. Без понимания закономерностей окружающего мира, без собственного стойкого мировоззрения, без эстетического вкуса, тяги к искусству, книге в современном спорте делать нечего…»96?..

«Спору нет, спорт без нагрузок немыслим. Но очень важно, чтобы на тот гигантский труд, который ожидает человека на пути к вершинам в спорте, он шел сознательно, и, если хотите, с радостью. Не стремление к известности, славе, призам должно двигать спортсменом, а сознание той огромной ответственности, которую спорт на него налагает, мысли о пользе, которую он принесет своими достижениями, о красоте и радости, которые он подарит людям. Вот почему в футболе я сторонник творческой, содержательной, зрелищной игры, в которой бескомпромиссная борьба достигается не любыми средствами, а за счет высокой техники, зрелой тактической мысли, т.е. я сторонник футбола, который называют интеллектуальным, где личность органически вписывается в коллективные действия и вместе с тем свободно проявляет себя в интеллектуальных экспромтах, которые приближают игру к искусству…»97, – это высказывание также принадлежит Андрею Петровичу. Поставим рядом слова Константина Ивановича: «Случались матчи, когда мы побеждали, но играли-то серо. Вот такие матчи, несмотря на победу, оставляют гнетущее впечатление…»98, и свидетельство Эдгара Гесса: «Один случай помню – Бесков был угнетен и обижен на весь мир: на «Спартак» пришло меньше 45 тысяч зрителей. «Плохо играете, – говорил. – Люди не ходят…». Обычно-то на нас в Лужники по 60-70 тысяч собиралось…»99.

Александр Нилин, много в своих сочинениях размышлявший о природе сродства двух столь не схожих натур, впрочем, был склонен не преуменьшать и искусное потворство этой дружбе со стороны супруги Бескова: «Думаю, что и Валерия Николаевна, всю жизнь искусно фильтровавшая и организовывающая окружение мужа, не могла вообразить лучшего друга для семьи, чем Андрей Старостин. Он, как никто другой на свете, олицетворял вымечтанный ею еще в юности идеал, где футбольная слава естественно бы сопрягалась с заметным представительством в обществе, где запросто вращаются наиболее притягательные люди страны…»100.

Что правда, то правда. Сама Валерия Николаевна называла Старостина в позднейших интервью «Андрей Петрович, наш ближайший друг…»101 и рассказывала, как даже милые домашние традиции Бесковы перенимали у него. Так, всякий гость дома, сказавший хоть слово о футболе, должен был положить в большую напольную вазу пять рублей: «Пошло это от Андрея Старостина, у него тоже была ваза для денег. Я подхватила – поставила такую же. Но к нам ходили люди, которые настолько любили футбол, что говорили: «Вот тебе 100 рублей, буду на них говорить про футбол два месяца…»102.

…Читать размышления Андрея Петровича о футболе, как и слушать его когда-то – настоящее наслаждение: «Всегда интересно искать истину в спорте, в футболе в частности. Он, на мой взгляд, является антиподом всем остальным видам спорта. Это единственный вид, в котором запрещено играть руками. Другого такого нет. И когда делают сопоставления и проводят прямые параллели, в части ли тренировок, в части ли тактики, то прямые параллели всегда неверны. Неверны потому, что, вы сами понимаете, научиться играть с мячом ногами гораздо труднее, чем руками. Допустим, в баскетбол, волейбол, в теннис. Поэтому работать в области футбола и трудно, и интересно. Тем более интересно еще и потому, что, с возрастом узнавая футбол, приходишь к выводу: истина в футболе непостижима. Здесь нет такого критерия, который был бы категоричен. То есть утверждал бы, что только вот так надо играть, только такой тактический рисунок верен. Или только так надо тренироваться, только таким составом надо выступать команде, для того чтобы обеспечить себе победу…»103.

Мысли его звучат актуально и сегодня. Вчитайтесь, например, в его ответ в 1980 году на вопрос о возможности работы в нашем футболе иностранных тренеров, что тогда казалось почти немыслимым, а ныне стало обычной практикой: «Подобные прецеденты были в истории отечественного футбола. С нашими футболистами однажды уже работали видный специалист из Франции Лимбек, опытный чехословацкий тренер Фивебр. Но насколько мне известно, ни они не получили истинного удовлетворения от этой работы, ни команды заметных успехов тогда не добились. Не хочу быть категоричным, но думаю все-таки, что наша футбольная школа имеет свои особенности, и не только школа: различие образа жизни, норм взаимоотношений между людьми создает определенный барьер трудностей, который даже опытному зарубежному специалисту вряд ли удастся преодолеть. Наш тренерский институт, на мой взгляд, в состоянии справиться с теми трудностями и недостатками, которые переживает сегодня отечественный футбол…»104.

И трудно ни согласиться с Георгием Ярцевым: «Вообще нашему поколению неслыханно повезло, что нами руководили такие люди. Константин Иванович, Николай Петрович, но для меня особняком всегда стоял Андрей Петрович Старостин. Его голос до сих пор звучит у меня в ушах: „Георгий, как ноги?“ – „В порядке, Андрей Петрович“. Андрей Петрович был буфером между Бесковым и своим старшим братом…»105.

«Умер он внезапно для всех, при том, что сдавал он прямо на глазах, – ему было за восемьдесят, он болел, оглох на правое ухо, но по-детски горько обижался на обрушившуюся на него старость с нестерпимой для него немощью…»106, – напишет позже Александр Нилин, припомнивший грустную шутку Андрея Петровича: «Накрапывал дождь. И ему (Бескову – прим. автора) показалось, что Андрей Петрович Старостин, усаживающийся рядом ниже, раздумывает, прежде чем опуститься на мокрую скамью. «Садись, Андрей Петров, – приободрил он старшего друга, – пальто, надеюсь, не последнее…».

– Как раз последнее, – откликнулся Старостин, – но мне его хватит…»107.

Именно таким запомнился Андрей Петрович и автору этой книги в нашем коротком последнем общении незадолго до его кончины. Дело было на стадионе «Красная Пресня». Старостин сидел на трибуне почему-то один, в том самом, последнем, элегантном длиннополом пальто. Было серо и пасмурно, но еще не слишком зябко. Он медленно и неловко снял перчатку, чтобы поздороваться, помолчал и вдруг тихо и как-то потерянно произнес, словно оправдываясь за свою не по погоде теплую экипировку: «Холодно…».

По-настоящему холодно стало после его ухода…

«ЕГО ИМЯ – ЭТО ИМЯ ТРЕНЕРА…»

Константин Иванович Бесков в печально памятном для «Спартака» ноябре 1976 года справил свое 56–летие. Для тренера – возраст расцвета. За плечами солидный опыт работы с клубными командами и со сборной, устоявшаяся репутация одного из лучших тренеров страны, бесконечно любящего футбол, не боящегося, засучив рукава, взяться за кажущуюся безжизненной команду, имеющего удивительное чутье на игроков и владеющего искусством, что называется, «поставить» игру.

И здоровье позволяло не только объяснять на словах, что требуется от игроков, но и показать на поле любой прием. Как вспоминал Ринат Дасаев, Бесков охотно сам участвовал в те годы в тренировках: «Возьмем, скажем, одно из любимых упражнений Константина Ивановича – „тесный квадрат“: игру на отрезке поля размером двадцать на сорок метров, где пять футболистов сражаются против пяти, не давая возможности соперникам отобрать мяч, передавая его друг другу только в одно касание. <…> …Не обойтись без помощи „нейтрального“, который, в отличие от всех, имеет право распоряжаться им по своему усмотрению. Роль эту с присущими ему выдумкой и азартом и с явным удовольствием обычно выполняет Бесков. Да и техника (а она, как говорят в футболе, никогда не пропадает) у него такая, что любой позавидовать может. И становится стыдно тем, кто моложе его лет на сорок, хуже выглядеть, чем тренер…»108.

Александр Нилин подметил, что для Бескова это было предметом гордости: «Показ был не только артистическим, поражающим эффектом, но и педагогическим, сугубо тренерским – обнажающим суть приема. Далеко не все тренеры мастеров были в прошлом великими мастерами. И козырь их – объяснение. Бесков, конечно, тоже мастак объяснить. И макет с намагниченными стрелками, изображающими игроков, любит, иной раз подумаешь, не меньше, чем под его же придирчивым вниманием взлелеянный газон в Тарасовке. Но искусство показа составляет его плохо скрываемую гордость – и он откровенно жалеет, что с годами от работы на поле вместе с тренирующимися игроками постепенно отказался…»109.

Игроком он был, вне всяких сомнений, выдающимся. Николай Петрович Старостин, например, ставил его среди футболистов славного до- и послевоенного поколения в первый ряд: «В годы царствования Григория Федотова вице-королем футбольных полей можно было с полным основанием назвать Константина Бескова…»110.

«Горел на поле Константин Иванович, право слово, горел! С Васей Трофимовым мог любую оборону разорвать. Оба скоростные, легкие. Бесков очень умен был. Умел такое в чужой штрафной закрутить!.. Ну, а чтобы мяч от него отскочил, не припомню…»111, – не скрывал эмоций, вспоминая Бескова-игрока, его помощник в «Спартаке» Федор Новиков.

О высочайшей технике форварда говорил и Андрей Петрович Старостин, неоднократно игравший против Бескова: «Мяч у Кости к ноге привязан был. Обычно защитник для отбора ловит момент, когда соперник хоть на мгновение мяч отпустит. А Бесков такого шанса не давал. В прорыв шел решительно – знал, что и как делать надо. В глазах молнии, голова чуть вперед наклонена, весь наэлектризован… С характером был нападающий!..»112.

«Игра Бескова была построена на тонком расчете и блестящей технике…»113, – согласится с братом Николай Петрович и добавит: «Бесков действовал на поле ювелирно. Он не прощал противнику ни технических, ни тактических ошибок. Малейшая возможность сейчас же использовалась им для передачи или внезапного, стремительного удара. Противник не мог предугадать, какой ход придумает Бесков, потому что оружие, которым он пользовался, было разнообразным, и он умело маскировал свои намерения…»114.

Для понимания будущего Бескова-тренера важна характеристика Бескова-игрока, данная ему былым партнером по динамовской атаке Николаем Дементьевым: «У него и голова в игре хорошо работала, и ноги, но голова обязательно в любой ситуации командовала ногами, чего не могу сказать о некоторых нынешних футболистах»…»115. Как заметит в продолжение этих слов журналист Илья Бару: «Что тут прибавить? Разве одно: и в тренерской своей деятельности Бесков неизменно наставлял учеников следовать этому принципу – голова должна командовать ногами, мысль должна опережать движение, предшествовать ему…»116.

«Федотов был гениальным дирижером, а Бесков, если хотите, главным концертмейстером…»117, – образно охарактеризует роль Константина Ивановича в конструкции динамовской игры Николай Петрович Старостин: «Там, где Федотов действовал интуитивно, Бесков беспрерывно изобретал. Где первый вдохновлял партнеров личным примером, второй учил и требовал исполнительности…»118.

«Он и тогда, на поле, еще не зная своего будущего, выглядел тренером. Партнеров своих он не то чтобы знал, он их чувствовал, и в каждом маневре угадывал, в чем должна состоять его поддержка. Они славились чем-то определенным, а от Бескова требовалось их тактично объединить, чтобы швы игры остались невидимыми, и динамовская атака выглядела бы непринужденной, легкой, чтобы все в ней было правильно. И ему это удавалось. А ведь он не был разыгрывающим, он носил гордое название «центра» и забивал много, как ему и полагалось. Включая в наступление других, он вел его и сам. Это и позволило ему стать форвардом «новой формации»119, – разовьет мысль Старостина Лев Филатов. – «Много лет спустя Бесков говорил, что выше всего он ставит те свои голы, которым предшествовал умный пас. Иначе говоря, оказывая любезности, он ждал и требовал ответных, уже тогда придя к пониманию, что футбольное товарищество должно быть всеобщим, что только в этом случае команда способна стать классной. С таким своим пониманием футбола он и сделался тренером…»120.

Простился с футбольным полем – не с футболом, разумеется – Бесков неприметно. Александр Нилин, немало размышлявший и писавший о Бескове, констатировал: «…Выступил в нескольких матчах сезона пятьдесят четвертого и по окончании его поступил в аспирантуру, диссертацию собрался писать… Ушел, как и все почти большие футболисты – это я напоминаю тем, кто таит обиды на Бескова за то, что „списал“ их, как некоторые считают, преждевременно, – не тогда и не так, как собирался, отчасти, наверное, раздосадованный тем, что мир футбола с его уходом почему-то не перевернулся, ушел с тайной грустью, буднично шагнув в историю…»121.

Наверное, так оно и было. Спустя годы Константин Иванович, уже с учетом опыта многочисленных «преждевременных», на взгляд людей сторонних, расставаний с возрастными игроками, скажет: «Уходить надо вовремя. Тренеры и товарищи по команде обязаны найти в себе силу и принципиальность, чтобы сказать ветерану откровенно: «Пора, брат…»122. Хотя и признает, что самому далось это в свое время не просто: «Я простился с командой московского «Динамо». Не скажу, что было легко это сделать. Я не сентиментален, но тут на сердце кошки скребли…»123.

Нилин допускает небольшую неточность – к тому моменту Бесков уже два года как совмещал выступления за московское «Динамо» и учебу в аспирантуре. Сам Бесков вспоминал: «В 1948 году мне в числе других известных в то время футболистов предложили поступить без отрыва от соревнований к Высшую школу тренеров (ВШТ). Предложили это и Хомичу, Леониду Соловьеву, Трофимову, Карцеву и другим (называю лишь одноклубников). Учиться, тренироваться и играть в полную силу оказалось более чем трудно…»124. Совмещение продолжалось в течение шести лет: «Окончив Высшую школу тренеров, я поступил в институт физкультуры, но продолжал выступать за московское «Динамо». В 1952 году окончил институт и был принят в аспирантуру Научно-исследовательского института физкультуры. Сдал кандидатский минимум, теперь нужно было садиться за диссертацию…»125.

Изменился футбол, изменилась команда: «К тому времени Сергей Соловьев, Леонид Соловьев, Карцев, Трофимов и другие ветераны, с кем мы столько лет слаженно играли, покинули команду. В нее пришли новые люди, моложе меня, несколько иного стиля и характера игры. И я решил завершить свои выступления на футбольном поле…»126. Подталкивало к уходу и возвращение в «Динамо» на пост тренера в августе 1953 года Михаила Якушина, былого партнера на поле и учителя в тренерском ремесле, отношения с которым были далеко не безоблачными.

Скажем больше. По свидетельству Александра Нилина, «…Михаил Иосифович Якушин, разговаривая с журналистом, собиравшим материал к жизнеописанию Бескова, сказал, что считает Бескова сегодня тренером номер один. Мне кажется, что Михаилу Иосифовичу не совсем легко далось это признание. Отношения с Бесковым, почти полвека назад начавшиеся, не могли сложиться бесконфликтно. И не потому только, что Бесков особым несогласием своим усложнил тренерскую жизнь Якушина. Это, скорее, сказывается на характере личностных отношений, которые, оба говорят, в последние годы совсем почти сгладились. И сейчас можно бы и не вспоминать, что когда-то Якушин просил у себя в доме фамилию Бескова не произносить – не портить ему лишний раз настроение…»127.

Табу на имя Бескова в доме Якушина – автор, которому посчастливилось общаться с Михаилом Иосифовичем в домашней обстановке, тому свидетель – действительно было снято. Личностный конфликт годы притушили, но не стерли. Что называется, «не для печати» Якушин и в конце жизни о тренерских способностях Константина Ивановича отзывался скептически, хотя и признавал публично его достижения. Однако всегда больше все же ценил как игрока: «Это был нападающий высокого класса – техничный, изобретательный, умный. Он умел и отлично организовывать атаки, и не менее отлично завершать их. Всегда действовал разнообразно, не боясь брать игру на себя, хорошо владел обводкой. Все свои лучшие качества Бесков и показал во время нашего турне по Великобритании, в частности в игре с „Челси“, где он проявил себя прежде всего как превосходный диспетчер…»128.

Британское турне явило истинную цену – и немалую – и Якушина как тренера, и Бескова как игрока, и всего советского футбола. То было время тренерского ученичества Бескова: «Чтобы лучше понять методику тренировок Якушина, я вел записи с анализом упражнений, которые я выполнял или подмечал в других командах. Эти мои занятия «аналитическим» футболом и дали Якушину повод привлечь меня в Англии для работы, так сказать, ассистентом. Профессия тренера, конечно, нравилась, но окончательно я ее выбрал лишь через 9 лет…»129. Не оспаривал Бесков и влияние, оказанное на него Якушиным, которого неизменно называл в числе своих главных учителей в тренерской профессии: «На первое место поставлю Аркадьева, потом Якушина. Я конспектировал их отдельные занятия. <…> Они, бесспорно, разные. Аркадьев умел хорошо решать вопросы функциональной подготовки, умел объединить коллектив, создать нужный микроклимат в команде. Под его руководством каждый футболист играл в полную силу, потому что Аркадьев правильно выбирал позиции для игроков, и человек полностью раскрывал свой потенциал. Якушин же имел преимущество в тактическом плане…»130.

Признавал ученичество Бескова и сам Якушин: «В характере Бескова уже тогда проявлялась тяга к знаниям, к совершенствованию. В жизни он встречал немало интересных, умных людей, общение с которыми расширяло его кругозор. Бесков не был слепым исполнителем воли тренера и часто предлагал свои тактические решения. У нас нередко проходили с ним дискуссии на эту тему, которые я старался поощрять, видя, что он уже готовит себя к тренерской деятельности. И действительно, Бесков стал тренером, причем одним из лучших в стране, неоднократно возглавлял сборную СССР…»131.

«Дискуссии» с Бесковым, как их деликатно обозначил Михаил Иосифович, которые и «развели» двух титанов тренерского ремесла, достигли апогея к 1950 году и привели к уходу Якушина из московского «Динамо»: «Создалась конфликтная ситуация. Знаете, так бывает, возрастные игроки, чувствуя, что выкладываться в каждом матче становится все труднее и труднее, начинают вступать в дискуссию с тренером, говорить, что он дает неправильные задания, и разглашать все это где-то еще. <…> Ну, не то чтобы разглашали, а действовали они явно не в интересах команды. Это и Бесков, и Трофимов. Хотя с ними я и сейчас общаюсь. Но тот момент я немножко прозевал, у меня еще как раз и отец умер в 50-м году. Готовности боевой у команды не было. В общем, не подходили мы друг другу…»132.

Блистательное послевоенное «Динамо» требовало обновления, вливания «свежей крови». Команда и Якушин, прежде всего, тренер-тактик, действительно разошлись: «Тактика, ведущая к принципиальному успеху, рассчитана на отклик талантов. Но такие таланты, какие были собраны в послевоенном «Динамо», каждое десятилетие не рождаются. Век же этих замечательных талантов оказался короток не по их собственной воле и не по вине Якушина. Они начинали играть всерьез в том возрасте, в каком теперь футболисты подумывают об окончании карьеры…»133. Накопилось раздражение и «в верхах»: «Генералы, курировавшие «Динамо» в сезоне пятидесятого, ополчились на Михаила Иосифовича, уступавшего первенство Аркадьеву, – и опору нашли в нескольких ведущих игроках…»134.

Якушин затеял было перестройку: «Для начала пробовал передвигать игроков по позициям, что старикам не понравилось. Агрессивный форвард Сергей Соловьев не мог смириться с намерением тренера превратить его в защитника, и хотя подобная трансформация уже приносила результат, продлив век Михаилу Семичастному, обиженный ветеран видел в маневре лишь намерение отдать его место имевшему десятилетнюю фору новичку Сальникову. Да и Бесков не желал видеть себя никем, кроме как игроком центральной зоны атаки. Назревал конфликт, выплески которого были заметны невооруженным взглядом…»135.

Первое открытое столкновение произошло накануне сезона 1950 года: «…В Гагре на предсезонном сборе Бесков сказал Якушину, что тот неправильно их тренирует. Якушин мог бы очень язвительно ответить. Спросить, допустим, что означает это «их» – команду или персонально его, Бескова? Но Якушин промолчал…»136. Не задался и сезон, и «…ведущих динамовских игроков пригласили к руководству. Расспрашивали о положении дел в команде. Поинтересовались их мнением: есть ли резон в середине сезона (шел июнь) ставить вопрос о смене старшего тренера? Бесков прямо сказал, что с Якушиным команда сейчас не сможет выправить положение. Трофимов так категорично не высказывался, подумал только вслух: «Если менять сейчас Якушина, то на кого?». Когда выходили от начальства, встретили в приемной Якушина – его тоже, оказывается, вызвали для беседы…»137.

«Обновить состав было некем, так как достойной смены ветеранам не подготовил. Старшие хотели сохранить свои места в составе, а молодые стояли за обновление основного состава, поскольку требовались какие-то экстренные меры. Назревал конфликт. Я не сумел найти разумного сочетания старших и молодых игроков и сам подал в отставку…»138, – так виделась спустя годы сложившаяся тогда ситуация Якушину. Михаил Иосифович будет откомандирован в тбилисское «Динамо», московское «Динамо» возглавит Виктор Дубинин, однако, как заметит Александр Нилин, «…вместо сосланного в Тбилиси Якушина призвали тренеров не слишком властных – и Бесков, всегда конструировавший динамовскую атаку, практически стал играющим тренером…»139. Воспрянут было и другие динамовские ветераны, команда заиграет «на старых рельсах» повеселее, однако время не повернуть вспять, и смена поколений окажется неизбежной. Спустя три года круг замкнется, и укрепивший тренерскую репутацию успешной работой со своенравной тбилисской командой Якушин вернется в московское «Динамо» уже полноправным хозяином.

Уроки, впрочем, из той давнишней истории извлекут оба ее героя: «Позднее Бесков признавал, что в своих командах наиболее сердился на игроков, относившихся к его указаниям, как он к якушинским…»140. Интересно, возвращался ли мыслями в 1954 год Константин Иванович, когда, размышляя о судьбах ветеранов и произнеся жестокое, но справедливое, по своей сути, что «уходить надо вовремя», добавит следом: «Сознание своей зависимости, беспомощности, невозможности изменить ситуацию разрушает психологический фундамент футболиста, подрывает остатки его веры в себя. А если при этом он пытается составить оппозицию тренеру, организует группы обиженных и портит, таким образом, микроклимат в коллективе, ему просто нужно помочь уйти. Тут уж ничего не поделаешь…»141?..

Именно в том противостоянии с Якушиным, думается, следует искать корни почти демонстративной жесткости будущего Бескова-тренера к возрастным игрокам, многочисленных его конфликтов, приводивших к тому, что кто-то сходил с арены, как нередко и не всегда верно было принято считать, «недоигравшим». И, в то же время, по какой-то злой иронии судьбы, та история не раз возвращалась Бескову болезненными отставками, когда верховодившие в коллективе ветераны успевали сплотиться перед угрозой отказа от места и в итоге брали верх над тренером. Так завершится его первый самостоятельный опыт тренерской работы в «Торпедо», так будет в 1972 году в «Динамо», так, по большому счету, случится и в «Спартаке»…

Тогда же, в 1954 году, «…тридцатитрехлетний Бесков, не блеснувший, по разным причинам, на Олимпиаде, несколько сник – ясно было, что ветеранов, способствовавших отставке Якушина, возвращенный тренер надолго в команде не задержит…»142. К лету того года обстоятельства для перемен в жизни, как вспоминал сам Бесков, сложились вроде бы благоприятно: «И тут-то передо мной встали самые прозаические, материальные проблемы. Стипендия в аспирантуре была 650 рублей (дело было до денежной реформы; по существу это 65 рублей). Легко ли жить втроем на столь незначительную сумму, даже если прибавить к ней стипендию, которую получала жена, учась в ГИТИСе! Я отправился в Комитет по физкультуре и спорту к заместителю председателя Константину Александровичу Андриянову. Объяснил свое положение. Попросил: нельзя ли выделить мне ту стипендию, которую начали в то время выплачивать слушателям Высшей школы тренеров: 1300 рублей (то есть, по истинным меркам, 130). Тогда я смог бы закончить выступления за «Динамо» и написать диссертацию, а в итоге найти новое место в жизни, оставаясь в сфере футбола. Андриянов ответил: «Хорошо. Думаю, что сумеем выделить эту стипендию. Невелика сумма. Разница-то в каких-то 650 рублях»143.

Расставание с Якушиным вышло, что называется, без печали, отпустил он Бескова легко. Не случайно Якушину приписывают едкий позднейший комментарий: «Я заметил, что Костя стал ауты вбрасывать – и понял, что пора ему заканчивать…»144. А в словах Бескова и спустя годы нет-нет, да и проскальзывала давняя обида: «Обнадеженный открывшейся перспективой, я разыскал Михаила Иосифовича Якушина. Изложил свои доводы. С начала сезона пятьдесят четвертого года я сыграл всего шесть матчей чемпионата страны, а была уже середина лета; значит, не так уж я нужен команде. Не оставляют меня и травмы. А заместитель председателя Спорткомитета обещал мне, аспиранту, повышенную стипендию; открывается возможность заняться диссертацией… Якушин все понял и сказал: «Что ж, с богом. Насчет того, что ты не нужен, – зря. Нужен! И опыт твой нужен, игра нужна, ты в неплохой форме. Но планы твои я нарушать не имею права. Поступай, как считаешь разумным…»145.

Футбол, однако, неизбежно притягивал Бескова. Возвращение произошло скорее, чем предполагалось. Вмешались все те же «самые прозаические, материальные проблемы»: «Впервые за много лет возникло у меня среди лета «окно»! Мы с женой отправились к Черному морю. <…> Возвращался с самыми радужными надеждами, мысленно сочиняя первую страницу диссертации. Захожу на следующий день в Комитет по физкультуре и спорту – никакой стипендии слушателя Высшей школы тренеров мне не назначено… Еще целых четыре месяца ходил в Комитет, но так и не дождался стипендии. «Бухгалтерия не разрешает», – разводил руками Андриянов…»146.

И вновь со всей остротой встал вопрос – как кормить семью: «Отправился к начальнику отдела футбола Валентину Панфиловичу Антипенку: «Надо бы мне устроиться на работу». Антипенок подумал и ответил: «А возьмись-ка за восстановление сборной команды СССР. Гавриил Дмитриевич Качалин назначен ее старшим тренером; предложим тебя ему вторым тренером…»147.

Диссертация была заброшена. Много позже Лев Филатов подытожит блестящую карьеру форварда и несостоявшуюся – аспиранта Бескова метким замечанием: «…Однако так сложилась жизнь этого человека, что его имя – это имя тренера…»148.

«ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ИНВЕСТИЦИЯ ЕГО В „ТОРПЕДО“ ДОРОГОГО СТОИТ…»

«Несчастье – это когда злополучные обстоятельства, несправедливость, какие-то еще сопутствующие факторы лишают человека возможности трудиться в полную силу, раскрывать свои творческие способности и доводить до конца плодотворную идею…»149, – эту фразу Бесков произнесет еще в 1967 году, в интервью после первой своей большой победы, когда динамовцы под его началом завоюют Кубок СССР. За плечами было лишь первое десятилетие тренерской работы, но оснований сказать именно так, прожив и прочувствовав на своей собственной судьбе столь емкое определение несчастья, у Константина Ивановича было уже предостаточно…

«Мои первые шаги на тренерском поприще были сделаны в 1956 году, в команде «Торпедо»…»150, – скажет однажды в интервью Бесков. Оставляя, умышленно или нет, за скобками свой самый первый тренерский опыт, о котором напомнит Александр Нилин: «По завершении карьеры игрока устроен Бесков был, в общем-то, совсем неплохо. При сложившихся у них взаимоотношениях с Якушиным «Михей» не захотел брать «Костю» себе в помощники. Но Качалин позвал его вторым тренером в сборную. Что бы для начала могло быть лучше? Но самолюбие Бескова в роли второго страдало. Кстати, пятьдесят пятый год для сборной знаменателен победой над немцами – чемпионами мира, а слышал кто-нибудь, чтобы этот успех связывали с участием в тренерском штабе вчерашнего динамовского лидера? Вторые тренеры не выигрывают матчей…»151. Ощущение наблюдателя совпадает с внутренним бесковским: «…С представлением о Бескове так не вяжутся вторые роли, что волей-неволей отсчет тренерской деятельности Константина Ивановича начинаешь с самостоятельной работы его в «Торпедо»…»152.

Приглашение Бескова в «Торпедо», между тем, само по себе загадка.

«Торпедо», любимое детище и фактически один из цехов крупнейшего столичного автозавода, испокон веку было командой своеобычной, со своим уставом, как и сам завод. Тренерами здесь, как, впрочем, вообще было принято почти повсеместно, традиционно становились «свои». Самыми заметными в послевоенное десятилетие были Виктор Маслов и Николай Морозов, отдавшие прежде «Торпедо» по десятку лет в качестве игроков. Бесков, еще слишком, по тренерским меркам, молодой, не имеющий опыта практической самостоятельной работы, но с уже устоявшимися взглядами на футбол и принципами – был в этом замкнутом мирке очевидным чужаком. Что скрестило судьбы славного в недавнем прошлом динамовского форварда, едва шагнувшего на тренерскую стезю, и команды Завода имени Сталина (имя своего многолетнего директора, а в последние годы министра автомобильного транспорта и шоссейных дорог СССР Ивана Алексеевича Лихачева завод получит после его кончины в июне 1956 года) – сложно сейчас даже предположить…

Любовь общенародная, не цеховая, придет к «Торпедо» – и по праву, по игре – уже в 60-е, во многом благодаря фундаменту, заложенному тогда Бесковым. Однако – уже без Бескова. И так случалось потом раз за разом. Как заметит Лев Филатов: «В свое время, возглавляя «Торпедо», ЦСКА, «Локомотив», «Зарю», московское «Динамо» и сборную страны, Бесков, как правило, интересно начинал, ему удавалось быстро переводить команды в разряд перспективных. И всякий раз ему не давали доводить начатое до конца. Тренеры окружены сверх меры нетерпеливыми работодателями, от них требуют призов раньше разумных сроков. Бескову доставалось чаще и больше, чем другим, потому что он принципиально отвергал любую иную работу, чем с дальним прицелом. Поскольку дипломатичность ему несвойственна, разрыв не заставлял себя ждать…»153. Пожинать же плоды доводилось другим, констатировал сам Бесков: «Так получалось, что все клубы, которые я какое-то время готовил и оставлял, потом играли замечательно. Я проделывал работу на 80 процентов, и по разным причинам приходилось уходить. Это все равно, что писатель написал книгу, а послесловие написал кто-то другой и поставил свое авторство под всем произведением. Может, это и фатальность. Порой начинаешь в это верить…»154.

Бесков о первом своем опыте самостоятельной тренерской работы, продлившемся всего один год, скажет столь же кратко: «…Там же были достигнуты первые, на мой взгляд, успехи на этом пути. Может быть, скорее, внутренние – для себя, – чем внешние…»155. Может быть, и внутренние, но не только для себя. Прежде всего – для «Торпедо»: «…Моя задача заключалась в том, чтобы в ходе чемпионатов реконструировать уже сложившиеся коллективы, но, по существу, создавать их заново…»156.

В «Торпедо» это удалось. И пусть это и не было оценено по достоинству публично, но, несомненно, было замечено футбольным мирком, стало первым кирпичиком в репутации Бескова как тренера-созидателя. И, кстати, задало вектор его тренерской судьбы: «Мне почти всю жизнь приходилось работать «пожарным», меня назначали в команды, которым нужно было помогать. Но не всегда удавалось, не по моей вине. Только ты за два года наберешь состав, только молодежь начинает расти – приходится передавать команду другому тренеру. Все было…»157.

Впервые так случилось как раз в «Торпедо» в 1956 году. Как заметит Александр Нилин, вернувшийся «…Маслов принял команду у Бескова. И когда в наступившем сезоне „Торпедо“ поднялось как никогда прежде высоко, никто о Бескове не сожалел и не вспоминал уже. Ну, это ладно – удивительно, что никто не вспомнил про Константина Ивановича и позднее, после шестидесятого года. При том, что даже в богатой свершениями биографии тренера Бескова интеллектуальная инвестиция его в „Торпедо“ дорогого стоит…»158.

Вклад Маслова, тренера выдающегося, новатора, преуменьшать, безусловно, не следует. Не случайно, отметит тот же Нилин, «…во второй половине шестидесятых содержание футбольной жизни в СССР составило тренерское соперничество Бескова и Маслова, руководивших московским и киевским «Динамо»…»159. Однако и «инвестиции» Бескова в предстоящее десятилетие, которому будет суждено стать лучшим в истории «Торпедо», забывать не стоит. И отнюдь не только интеллектуальные.

Фактически Бесковым была собрана основа команды, которая спустя четыре года возьмет «золото»: «Для „Торпедо“ Константин Иванович отыскал в Горьком Славу Метревели. Метревели – выдающийся игрок двух замечательных клубов и сборной СССР. Чемпионом страны он становился и в торпедовском составе, и через четыре года в тбилисском „Динамо“. Бесков взял в штат Николая Маношина. <…> На Маношине, кстати, пересеклись интересы „Спартака“ и „Торпедо“. Когда Николай учился в ФШМ, он входил в молодежную сборную, которая готовилась в Тарасовке, и его немедленно прозвали „Гусем-2“. Он походил на Нетто – длинный, сухой. Играл, все считали, в той же манере. Но Бесков, принявший „Торпедо“, отбил Колю у „Спартака“…»160.

Слава Метревели стал, наверное, первым из выдающихся игроков, открытых Бесковым: «Летом 1956 года Константин Бесков, работавший тогда в московском „Торпедо“, приехал в Горький для просмотра игры местного „Торпедо“. После окончания матча он буквально выкрал меня, отвез на вокзал, и вместе со мной поехал в Москву. В поезде он запер меня в купе, чтобы я не ушел. Потом, как мне сказали, Константина Ивановича за это, оказывается, чуть из партии не исключили. Я многим обязан Бескову: он открыл мне путь в большой футбол. Больше года я жил в Москве у него на квартире, пока не получил собственного жилья…»161.

Разглядел Бесков и дарование юного в ту пору Валерия Воронина: «В справочниках ошибочно пишут, что он занимался у Константина Ивановича в ФШМ. На самом деле, Валерия привел к нему отец, служивший вместе с Бесковым в армии…»162. Воронин действительно занимался в ФШМ, но у Виктора Маслова. Впрочем, не мудрено, что знакомство Бескова с Ворониным молва относит именно к периоду работы тренера в Футбольной школе молодежи. Судьба так странно распорядилась, что, даже уйдя из «Торпедо» и работая в ФШМ, Бесков продолжал заочно участвовать в формировании будущего чемпионского состава автозаводцев: «Кроме Шустикова в «Торпедо» к Маслову от Константина Ивановича из школы пришли и Олег Сергеев, и Кирилл Доронин…»163.

Воронин стал не просто одним из главных открытий Бескова того периода. И не только одним из его любимейших игроков. Их роднило что-то большее, вспоминал Эдуард Стрельцов: «Одним из любимцев его, кстати, был Валерий Воронин – Константин Иванович взял его в команду шестнадцатилетним. В одной из статей своих в «Футболе-Хоккее» Валера пишет, что ходил тогда с коком – под Стрельцова. С коком я его что-то не припомню, а вот с таким же ровным пробором, как у Константина Ивановича, очень хорошо помню. Ну, пробор, допустим, – ерунда. Но что-то общее у них есть в складе характера…»164. Несмотря на разницу в возрасте, их свяжет на долгие годы настоящая дружба, рассказывал сын Воронина Михаил: «Они были очень дружны. Бесков не раз бывал у нас дома. А как они с отцом пиво пили – это было целое действо. Отец заранее готовился к приезду, покупал на рынке раков (а Константин Иванович обожал их), а Бесков привозил какое-то особенное, хорошее пиво. Сядут они на кухне и говорят допоздна – говорят о футболе…»165. Был принят Воронин и в доме Бескова, причем, как замечал Александр Нилин, даже не в лучшие свои годы: «Его принимали у Бескова – в доме, куда с улицы и в непотребном виде не придешь, да и вообще запросто не придешь. Дамам – Валерии Николаевне и Любе – он казался интересным собеседником…»166.

Обновление команды, ввод в состав молодежи и стали основной причиной быстрого расставания Бескова с «Торпедо». Сам он вспоминал об этом скупо: «Мы заняли тогда, в 1956 году, четвертое место в первенстве страны (пятое – прим. автора), и это был лишь старт настоящей работы. Но за моей спиной уже плелись интриги: «Не наш, не автозаводский, разгоняет старые кадры…». Действительно, я хотел освежить команду, освободить некоторых игроков, утративших кондиции. К тому же мы лидировали в первом круге, и кое-кто начал досрочно отмечать за столом будущие медали. Это не могло не привести к определенному спаду в игре, которым и воспользовались недовольные мной. Собрались в парткоме автозавода имени Лихачева и вместе с заводским и партийным руководством стали обсуждать положение в команде – без меня, без старшего тренера… В сущности, такое игнорирование было вызовом, поддержанным в парткоме. Иначе партком поставил бы на место тех, кому не нравились дисциплина, большие нагрузки на тренировках и появление в команде талантливых молодых футболистов. Но поскольку заводские вожаки пошли на такой шаг – участвовали в собрании определенной группы футболистов, обсуждали с ними положение и мои действия, не удосужившись хотя бы пригласить старшего тренера на этот разбор, я решил не доказывать ЗИЛу свою правоту, а расстаться с ним – вежливо, но холодно. Подал заявление об освобождении от должности по собственному желанию…»167. А на вопрос, что руководило им в той ситуации (в вопросе прозвучало слово «гордость», хотя напрашивалось, скорее, «гордыня»), ответил: «Скажем спокойнее: чувство собственного достоинства. Не хотел, да так и не научился унижаться. И уже не научусь…»168.

Между тем, дела обстояли куда драматичнее, чем в сухом бесковском изложении. Не видимые снаружи эмоции в команде кипели. Как вспоминал Николай Маношин: «Трагичный был период. В середине пятидесятых как раз сходили мужики, которые во время войны не могли учиться и остались без образования. Пока в футбол играли – в семье благополучие было, хорошо зарабатывали (по сравнению с народом-то). А после футбола – что делать без образования? Поэтому люди всякими способами пытались удержаться в команде. Больше всех доставалось Сашке Медакину. Он более нахальненький, смелый. На сборах в Сочи или Сухуми Бесков давал большие нагрузки – бегали по асфальту, ноги забивались страшно. После кросса в гостиницу поднимаемся, ветераны срывают с Медакина шапку и скидывают вниз – беги обратно. Или еще хуже – в люк канализационный скинут. А зимой играли в хоккей – так ветераны клюшкой били молодым по коленям. Мне повезло, что на моем месте играл Николай Сенюков. Он более благородный, мирный. Бывший разведчик. Сезон кончился, и Бескова сняли. Игроков он не устраивал. Любил длинные разборы, установки – это не всем нравилось. Слишком резко он стал вводить пацанов, нас с Медакиным, Валерку Воронина, Островского в оборону, Метревели. Старики почувствовали, что их задвигают. Взбунтовались. В конце пятидесятых к нам пришел крайний нападающий Валентин Емышев из ЦСКА и рассказал, что когда играл против „Торпедо“, наш защитник Лев Тарасов говорил ему: „Давай, Валька, беги к воротам, мы Бескова сплавляем“…»169.

А что же восходящие торпедовские звезды – Валентин Иванов и Эдуард Стрельцов, которым вроде бы сам бог велел стать опорой доверяющего молодежи тренера? На поле – да, на двоих 25 голов за сезон, две трети всех забитых командой. А вот за пределами поля… Александр Нилин, историю той команды знавший, что называется, из первых рук, безуспешно пытался разобраться в той ситуации: «Спустя годы я с большой – до бестактности – настойчивостью расспрашивал и Бескова, и Валю с Эдиком о сезоне, когда их таланты объединились (точнее, могли бы объединиться) под торпедовским флагом. И слышал весьма уклончивые ответы – чувствовалось, что ни тренеру, ни игрокам особого удовольствия воспоминание о попытках давнишнего сотрудничества не доставляет…»170.

Нилин уверял, что молодые звезды в конфликт вовлечены не были: «…Иванову и Стрельцову, чьим позициям в команде ничего не грозило, наверное, следовало бы поддержать такого перспективного для «Торпедо» тренера. Но эгоизм молодости и занятость в сборной отвлекали лидеров от проблем законфликтовавшего с ветеранами Константина Ивановича…»171. Юрий Фалин, начинавший играть тогда в «Торпедо», а впоследствии выступавший в «Спартаке», вспоминал, однако, что именно их слово оказалось решающим: «Руководство ЗИЛа не знало, что делать, и решило посоветоваться с Ивановым и Стрельцовым. А те, еще сами молодые, пошли на поводу у «стариков». И Бескова сняли…»172.

«Ходил по Москве слух, что Константин Иванович предложил заводскому начальству отчислить Иванова со Стрельцовым – и тогда он обязуется сделать классную команду. А заводское начальство предпочло, мол, отказаться от услуг оригинала-тренера. Само собой, ничего подобного Бесков никому не говорил…»173, – убежден Александр Нилин. Эдуард Стрельцов, однако, в своей книге «Вижу поле», утверждал, что как раз было такое: «Несмотря на то, что мы с Кузьмой тоже были молодые, Константин Иванович в нас вдруг увидел препятствие для осуществления своих замыслов. Сейчас, при всех заслугах, положении, влиянии, и то иногда Бесков со своей категоричностью требований не всегда встречает понимание и поддержку. А уж тогда, ничем еще себя не проявив на тренерском поприще, на что мог рассчитывать он, предложив нашему руководству отчислить Иванова и Стрельцова? Без нас он брался сделать из тогдашнего «Торпедо» команду, отвечающую требованиям времени. Его, однако, не только не послушали, но и засомневались сразу во всех его начинаниях – на заводе к нам тогда относились так, что лучше и не придумаешь… Но я этот случай с нами и Бесковым вспоминаю сейчас без всякой обиды. Я восхищаюсь тогдашней решительностью Константина Ивановича: ну, кто бы еще из тренеров пошел тогда на такое? Как все-таки верил Бесков в свои тренерские способности, в свою силу воли…»174.

Впрочем, и Стрельцов наверняка судил о планах Бескова все по тем же слухам. Валентин Иванов, в свою очередь, в дни своего 70-летия на вопрос о том, правда ли, что Бесков предлагал торпедовскому руководству распрощаться с ними, отрезал: «Я об этом не слышал…»175, а на ссылку на рассказанное в книге Стрельцовым с высоты уже своего многолетнего тренерского опыта ответил довольно неожиданно: «Значит, Бескову было виднее, как тогда с нами поступить…»176.

Нилин замечал, что холодок в отношениях Бескова и Иванова сохранился и спустя десятилетия: «За прошедшие годы они пришли к однозначно высочайшей оценке друг друга, что Бескова с Ивановым все равно не вполне примирило (они ведь еще и возглавляли конкурирующие в более поздние времена команды)…»177, а Стрельцов пронес сквозь годы восхищение тренером: «…Никаких конфликтов у Бескова с нами не было, дом его всегда был открыт для нас. Всегда нам у него в гостях было интересно – люди незаурядные, разговоры неожиданные для нас. Но самым интересным человеком в этом доме мне казался Константин Иванович…»178.

Без работы «интересный человек» оставался недолго. В начале 1957 года ему предложили возглавить Футбольную школу молодежи…

«НУЖНО БЫЛО ВИДЕТЬ ЕГО РАБОТАЮЩИМ С ДЕТЬМИ…»

ФШМ была создана Приказом Председателя Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР от 19 июня 1954 года в порядке эксперимента сроком на пять лет. Точнее, подобных школ было пять – помимо московской, еще в Ленинграде, Киеве, Минске и Тбилиси. Киевская, к слову, дала миру Валерия Лобановского и Олега Базилевича, тбилисская – Михаила Месхи, выпускников московской и вовсе не счесть. За дело взялись всерьез. Быть может, это единственный пример такого рода в истории отечественного футбола, когда работа детским тренером оказалась престижной и высокооплачиваемой. Тренерам платили на уровне наставников команд мастеров. Возможности отбора способных ребят – неограниченные: «Выбирал человек 20 из тысячи желающих…»179. По свидетельству Геннадия Логофета, воспитанника ФШМ как раз бесковского призыва, Константин Иванович еще и «…стипендию для лучших игроков ФШМ (800 рублей) выхлопотал. А родители мои тогда где-то по тысяче получали…»180. Правда, по воспоминаниям Логофета, после «дела Стрельцова» стипендии урезали вдвое…

Так уж причудливо получилось, что Бесков совершил своеобразную «рокировку» с Виктором Масловым. Тот был первым старшим тренером столичной ФШМ с 1954 года, когда получил отставку в родном «Торпедо». И вот триумфальное возвращение в родные пенаты на место, освобожденное как раз Бесковым. Ну, а Константин Иванович, в свою очередь, занял должность, оставленную Масловым.

Работе с детьми Бесков посвятил четыре года. Возможно, продолжил бы и дальше, но срок, отведенный эксперименту, истек. Футбольные власти проделанной работы и перспектив специализированного футбольного воспитания не оценили. ФШМ, правда, сохранилась после возмущенного письма родителей в газету «Советская Россия». Как вспоминал Бесков, «…выступление газеты как-то подействовало, и школу при Центральном стадионе в Лужниках сохранили, правда, без стипендий и других материальных стимулов как для учащихся, так и для преподавателей…»181.

Время проходило весьма плодотворно. «У каждого тренера нашей школы была своя группа. У меня – ребята 1939 года рождения; среди них были Валерий Короленков, Виктор Шустиков, Олег Сергеев, Евгений Журавлев…»182. По свидетельству Александра Нилина, «…Бесков же, тем временем, вошел во вкус преподавательской работы. Он казался созданным для нее. Константин Иванович смягчался под восторженными взглядами мальчишек, во всем ему подражавших, копировавших его пробор в прическе, его манеру говорить и двигаться…»183. Важно другое: «… Если в командах, где потом Бесков работал, он бывал к законфликтовавшим с ним людям нетерпимым, невозможным, отчуждал от себя несправедливостью в отношении к уличенным или подозреваемым в нерадивости, в недостаточной преданности тренеру и его идеям, то на мальчишек он никогда не повышал голоса, проявлял бесконечное терпение и – при всей вызываемой им почтительной дистанцированности – достигал короткости в отношениях, какая бывает в лучшие минуты детства с отцом или старшим братом…»184.

«…Нужно было видеть его работающим с детьми на безлюдных футбольных площадках. Обычно молчаливый, подчеркнуто корректный, величаво спокойный, он преображался во время тренировок с нами, и сам как бы становился большим ребенком. Интересен был его педагогический метод. Константин Иванович сначала очень толково объяснял нам технику выполнения какого-то элемента, приема или проведение комбинации, например, как правильно сыграть «в стенку», как обыграть соперника корпусом. Потом показывал, как это нужно делать. Показывал не один раз, а несколько, сначала медленно, словно в рапидной съемке, потом – на скорости, в бурном темпе. И мы понимали мудрость пословицы, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». После его показа сразу становилась ясна суть приема…»185, – вспоминал Виктор Шустиков. И еще одно его свидетельство: «Уже позже, попав в основной состав «Торпедо», я понял, что Бесков строил занятия с нами на уровне требований команды мастеров…»186.

Исключительно важным видится признание Бескова, что работа с детьми должна начинаться с индивидуальной техники, и лишь потом им следует преподавать тактику, основы общекомандных взаимодействий: «При обучении технике мы большое внимание уделяем ударам, остановке, ведению и передаче мяча. После того, как мальчики и юноши начинают свободно обращаться с мячом, мы переходим к обучению сложным техническим и тактическим приемам: финтам, „резаным“ ударам и выполнению технических элементов в условиях, приближенных к игре. Кроме того, учим их видеть своих партнеров и противников на поле, или, как говорят тренеры, „видеть поле“…»187.

Помимо собственно работы с детьми – поездка на чемпионат мира 1958 года в Швецию в качестве аккредитованного тренера-наблюдателя (с того момента, как известно, началось долгое знакомство с Бесковым Льва Филатова, вылившееся, в том числе, в очерк под блестящим названием «Дружба без встреч»), знакомство воочию и восхищение бразильцами, новыми чемпионами мира, их искрометным атакующим футболом и техникой. Не обошлось и без практической работы. Как вспоминал Бесков, они «…вместе с Александром Пономаревым в 1958 году стали тренировать молодежную сборную СССР, и в том же году она выиграла турнир в Генте (это в Бельгии, в провинции Верхняя Фландрия)…»188.

История о том, как Бесков, увидев бразильцев в деле, предсказал на чемпионате мира, что первенство возьмут именно они, известна со слов Льва Филатова и пересказывалась неоднократно, в том числе и самим Бесковым в его книге «Моя жизнь в футболе». Гораздо более любопытным для понимания характера Бескова представляется другой связанный с той поездкой в Швецию эпизод, описанный Филатовым в книге «После матча»: «После чемпионата мира 1958 года дебют на нем нашей сборной сгоряча был расценен как провал, хотя он таковым не был. Что поделаешь, тогда мы все довольно приблизительно знали расстановку сил на международной арене. Ну, а так как „провал“, то требовалась статья официальных лиц, которые бы вскрыли его причины. Такая статья была изготовлена. Нас с Бесковым пригласили прочитать ее в рукописи, поскольку мы ездили на чемпионат в Швецию, он как тренер-наблюдатель, я как спецкор „Советского спорта“. После чтения Бесков дал мне знак выйти в коридор и спросил: „Вы поставите свою подпись?“. Я ответил, что мне, журналисту, это ни к чему, я не руководитель, у меня свое видение, свои слова. Бесков вернулся в комнату, где шло чтение, и, насупившись, отрезал: „Я это не подпишу“. Его уговаривали, на него наседали, но „этот невозможный человек“ был, как скала…»189.

Стоит заметить, что эпистолярному жанру Константин Иванович был уже тогда не чужд. В 1956 году вышла его книга «Игра нападающих». А после чемпионата мира в Швеции Бесков предложил Филатову материал для «Советского спорта», в котором суммировал свои впечатления об увиденном. Статья вышла под незатейливым, но отражающим суть названием «Футбол должен быть интересным!». Лев Филатов спустя годы процитировал выдержки из той статьи Бескова в своей книге: «Горько признать, но наш футбол пошел по неправильному пути. Команды стали придерживаться примитивной тактики силового напора. В результате футбол начал утрачивать свою красоту, стал шаблонным, механическим. Хотя футболисты прилагают много стараний, зрителям скучно смотреть на такую игру…»190. И еще – мысли о работе с молодыми игроками: «Мне думается, что дает себя знать опасное пренебрежение индивидуальностью игрока. Каждого молодого футболиста тренеры стараются приспособить к заранее избранному, неизменному характеру действий команды, как бы впрягают его в общую упряжку. А надо бы поступать с молодыми как раз наоборот, то есть исходя из их личных качеств и достоинств, вносить разумные коррективы в построение и действия линий команды…»191.

«Все это и сегодня, уверен, Бесков мог бы повторить…»192, – подытожил Лев Филатов изложенные Константином Ивановичем за три десятка лет до того соображения. С момента выхода книги Филатова прошло еще без малого три десятилетия.

Многое ли изменилось?..

«ЗАНИМАЙТЕСЬ СВОИМИ ТАНКАМИ. А Я БУДУ ЗАНИМАТЬСЯ ФУТБОЛОМ…»

«…Когда Гранаткин объявил, что эксперимент с ФШМ заканчивается, пришлось задуматься над тем, что мне делать дальше…»193, – вспоминал Бесков. Ответ нашел его сам. В конце 1960 года начальник футбольной части Центрального спортивного клуба армии генерал-майор Ревенко пригласил его возглавить армейскую команду. ЦСКА, носящий как раз с того сезона свое нынешнее название, подрастерял былую славу послевоенного ЦДКА. В тот год первого чемпионства автозаводцев армейцы финишировали лишь шестыми. Так что задача перед тренером стояла уже знакомая по работе в «Торпедо» – «требовалось реконструировать команду, ей нужны были перемены, новые люди…»194. И Бесков, получив карт-бланш от руководства ЦСКА, что называется, засучив рукава, привычно взялся за дело.

Формальные итоги двух лет работы Константина Ивановича в ЦСКА – два четвертых места с фатальным двухочковым отставанием от призовой тройки. Фактически же – очередные кирпичики в репутацию тренера, способного ставить команде игру, заставить о ней говорить, умеющего «открывать» игроков.

Сезон 1961 года ЦСКА начал с новым центральным нападающим – Владимиром Федотовым. 18-летний сын безвременно ушедшего центрфорварда легендарной «команды лейтенантов», воспитанник ФШМ, был буквально перехвачен Бесковым у «Спартака». Как вспоминала дочь Бескова и супруга Владимира Федотова Любовь Константиновна: «Мой папа едва принял ЦСКА и Федотова заарканил. Хоть Володя уже договорился со «Спартаком». Константин Иванович убеждать умел: «Твой отец, звезда, всю жизнь провел в ЦСКА! Как же ты можешь о «Спартаке» думать?!»…»195.

Место в центре обороны на долгие годы занял 20-летний в ту пору дублер Альберт Шестернев. Еще одного будущего столпа обороны ЦСКА Бесков нашел в лице полузащитника, вообще собиравшегося уйти из команды: «Когда я принимал ЦСКА, Эдуард Дубинский ходил с обходным листком, готовясь продолжить службу в Группе советских войск в Германии. Я попросил его задержаться, поговорил с ним по душам, отстоял у начальства и решил изменить его футбольное амплуа. «Ты можешь и должен выступать в сборной», – сказал я Эдуарду. Он играл в ЦСКА полузащитником, от него требовали диспетчерских действий, но Дубинский не обладал этим даром – организовывать атаки со своей половины поля, своевременным точным пасом выводить партнеров на голевую позицию, да и сам не очень стремился забивать. Зато умел цепко обороняться, ловко отнимать мяч у атакующих и начинать атаку из глубины поля. Ему было поручено делать то, что он действительно умел. И вскоре Эдуард Дубинский был включен в сборную СССР, а в списках 33 лучших был трижды назван первым номером на месте правого защитника…»196. Сколько таких эпизодов будет еще в тренерской карьере Бескова…

Валентин Бубукин, армейским призывом занесенный ненадолго в ЦСКА в 1961 году и с Бесковым имевший отношения, мягко говоря, натянутые, признавал, тем не менее: «Работать с ним было интересно. Очень много занимались теорией. В плане ведения игры у него было много хитростей. Не просто шаблонные фразы: „атаковать большими силами“ или „создать преимущество на правом фланге за счет подключения того-то“. Он до мелочей разжевывал взаимодействие атакующих звеньев. Даже Аркадьев не давал этого. Борис Андреевич говорил, например, сыграть в стенку. А что такое стенка, вроде бы как и само собой понятно. Бесков же постоянно ходил по полю с макетом. На тренировке свистнет, все подбегают, и он начинает детально разбирать положение партнера, положение страхующего, как перевести центр тяжести противника на нужную ногу…»197.

Новация Бескова армейского периода – совершенно революционная для своего времени идея проведения двухразовых тренировок. Идею, как он сам вспоминал, подсмотрел у руководителя знаменитого ансамбля танца, с которым подружился еще в начале 50-х: «Я отметил про себя, что Игорь Моисеев устраивал утром репетицию, даже если накануне вечером у ансамбля был большой концерт. Значит, работа два раза в день! <…> Запомнил я эти особенности жизни ансамбля танцоров. И, приняв команду ЦСКА, ввел в правило заниматься дважды в день. Первое занятие – до обеда: главным образом совершенствование тактико-технического мастерства, удары по воротам, передачи, игра в „квадрате“, упражнения, развивающие ловкость. Но без больших нагрузок, чтобы осталось достаточно сил на вечер. А уж вечером второе занятие – игровые упражнения или двусторонний тренировочный матч…»198.

Бесков принял на себя более широкий круг обязанностей, нежели обычно принято вверять тренеру. Как отмечал тот же Бубукин, «…у него была железная дисциплина. Он не прощал никому нарушения режима. Следил за питанием, чтобы врач четко рассчитывал калорийные нормы. Сапожника с собой возил, для того чтобы у игроков бутсы были всегда хорошо пошиты. То есть учебно-тренировочный процесс и материальное обеспечение он ставил от начала и до конца…»199. Действительно, фактически Бесков выполнял функции, как это принято называть в британском футболе, менеджера команды, взяв на себя все – от тренировок и комплектования команды до строительства необходимых для работы футбольных полей: «База у нашего ЦСКА была поначалу в районе Ленинских гор. Там не было футбольного поля, поэтому на тренировки команда ездила либо в Лужники, либо на стадион ЦСКА на Песчаной улице. <…> Я обратился к Маршалу Советского Союза Андрею Антоновичу Гречко с просьбой помочь в строительстве футбольного поля для команды ЦСКА в Архангельском, где наш коллектив располагал филиалом базы. Аргументировал просьбу тем, что все остальные московские команды имеют при своих базах футбольные поля, а у «Динамо», «Торпедо» и «Локомотива» есть и свои стадионы в Москве, на которых можно проводить футбольные матчи с привлечением на трибуны тысяч и тысяч зрителей. Генералы ездили смотреть динамовскую и торпедовскую базы в Новогорск и Мячково. Пытались отказать мне под предлогом того, что на Песчаной улице построены новые поля. Я настаивал, и в конце концов Гречко распорядился: построить футбольное поле в Архангельском! Поле после этого было готово очень быстро, через три месяца…»200.

Расставание с ЦСКА, как и с «Торпедо», произошло внезапно для окружающих, для всего футбольного мира, и привычно болезненно. Сам Бесков спустя годы напишет: «…Тяжело заболел генерал Ревенко, начальником армейского клуба был назначен генерал Филиппов, который плохо разбирался в нюансах футбольных дел, зато очень активно и уверенно вмешивался в назначение игроков на матчи, влиял на атмосферу в команде. Нормальные отношения, которые сложились у меня с Ревенко, Филиппов поддерживать не захотел. И опять пришлось уходить тренеру…»201. Супруга, Валерия Николаевна, будет более эмоциональна: «Когда Бесков работал в ЦСКА, в его дела все время лез генерал по фамилии Филиппов. Однажды Константин Иванович сказал ему: «Товарищ генерал, вы танкист? Вот и занимайтесь своими танками. А я буду заниматься футболом». На следующий день подал заявление об уходе, и ЦСКА не было наверху еще много-много лет…»202.

Бескова же ждал внезапный поворот в карьере: «В какой-то мере развеяло мое огорчение совершенно неожиданное предложение, исходившее от Вячеслава Ивановича Чернышева, который в то самое время возглавлял Центральное телевидение СССР. Он предложил мне стать… главным редактором главной редакции спортивных программ! Чернышев убеждал: „Спорт вы знаете. Написали книгу о футболе, следовательно, пером владеете. Общение с творческими людьми у вас постоянное. Испытайте свои силы, поработайте на телевидении. Может, дело пойдет“. Совсем не моя стезя, рассуждал я. Но жизненная ситуация сложилась так, что это был какой-то бодрящий выход. <…> Дел на меня навалилась прорва: просмотр отснятых сюжетов, работа с авторами, редактирование наиболее ответственных текстов (хотя бы со спортивной точки зрения)…»203.

К своей недолгой работе на телевидении Константин Иванович, впрочем, относился с иронией: «Слава богу, недолго, около полугода, пробыл я телевизионным главным редактором. Весной 1963 года возглавил сборную команду СССР…»204. Пожалуй, такой поворот был не менее неожиданным, чем командировка на телевидение…

«ТО БЫЛИ ПОДЛИННО ЗВЕЗДНЫЕ ЧАСЫ МОЕЙ ЖИЗНИ…»

«Болельщики, обозреватели и даже специалисты по-разному встретили решение Федерации футбола СССР о назначении Константина Бескова старшим тренером советской сборной. Было много колебаний в оценках. Но, пожалуй, больше всех колебался сам Бесков…»205, – напишет еженедельник «Футбол» в первом январском номере 1964 года. Все еще очень молодой, по меркам тренерского цеха, 42-летний, не выигравший ни единого титула и даже медалей наставник, не ужившийся в двух популярных столичных клубах, несколько лет работавший с ребятишками в детской школе – такой выбор футбольных руководителей для главной команды страны действительно был не очевиден и не слишком ординарен.

Впрочем, и сборной-то как таковой на момент назначения Бескова не было. После неудачи на чемпионате мира в Чили в 1962 году – а именно так было расценено поражение от хозяев в четвертьфинале турнира – сборная страны до конца апреля 1963 года не собиралась. Подавшего в отставку с поста старшего тренера Гавриила Качалина формально сменил его помощник Николай Гуляев, который за это время не провел ни единой тренировки со сборной. В апреле тренерский совет утвердил было старшим тренером работавшего с чемпионами страны спартаковцами Никиту Симоняна, однако совмещение было недолгим и не слишком удачным – поражения в товарищеских матчах от итальянской «Фиорентины» и сборной Швеции, которую до того советские футболисты били нещадно, а затем бесцветная нулевая ничья с бразильским «Фламенго» заставили искать освобожденного тренера для сборной. Между тем уже в ноябре команду ждало серьезное испытание. Сборная СССР, действующий на тот момент чемпион Европы, должна была встретиться в 1/8 финала нового континентального первенства с итальянцами. Понятны колебания футбольной общественности. Понятны и колебания Бескова…

«Задача перед ним была поставлена конкретная: „Подготовить команду СССР к чемпионату мира 1966 года“. Так сказано в постановлении от 30 июня. Те же слова повторил тренеру при личной встрече председатель Союза спортивных обществ и организаций СССР Юрий Машин. Терпеливо выслушав сетования Бескова по поводу острого цейтнота перед первым матчем с итальянцами, главный спортивный начальник не поленился, повторил: „Мы вам поручаем подготовить сборную к чемпионату мира 1966 года в Англии. Время у вас есть“…»206.

3 июля 1963 года «Советский спорт» сообщает о назначении. Так начался новый этап в жизни Бескова, о котором спустя годы он скажет: «То были подлинно звездные часы моей жизни. Представьте состояние человека, который занят своим любимым делом, и ему никто не диктует, как поступать, не навязывает своего мнения, не вторгается в его творческие планы…»207.

Заручившись поддержкой руководства, имея в распоряжении запас времени на строительство команды (позже заметив: «Думаю, что на второй год твоя команда уже обязана показывать хороший результат…»208), вдохновленный открывшимися перспективами, Бесков чувствовал себя уверенно. Эдуард Малофеев, игравший в той сборной, припомнил яркий эпизод:

«Мы играли товарищеский международный матч в Лужниках. В первом тайме игра не клеилась. Естественно, в перерыве Бесков делал нам, игрокам, замечания. Но тут в раздевалку бесцеремонно зашел кто-то из «высоких руководителей» и стал возмущаться нашей игрой.

Константин Иванович спокойно, но решительно ответил ему:

– Выйдите, пожалуйста, из раздевалки. Вы нам мешаете. Я же не прихожу к вам в кабинет советы давать. Вы не имеете права здесь находиться, вы не член сборной. Пожалуйста, уйдите!..»209.

Свободен был Бесков и в выборе исполнителей. Декларировав в интервью «Советскому спорту» сразу после назначения, что в сборной страны должны играть сильнейшие футболисты, тем не менее, он не раз удивлял, как будет не раз удивлять всех впоследствии, своим выбором. Занимался именно строительством команды, не просто собирал игроков. Валентин Иванов вспоминал: «Желание и умение Бескова представить себе будущую игру со всеми возможными ее вариантами и объясняют неожиданные порой его решения. Воображение рисовало Константину Ивановичу его команду, а она состояла, догадываюсь, из очень разных игроков с только им присущими достоинствами. Гавриил Дмитриевич Качалин приглашал в сборную объективно сильнейших на этот день игроков, в команде же Бескова находилось место разным футболистам, таким, как, скажем, Короленков, Глотов, Корнеев, Шустиков. Сильные мастера, они объективно не были сильнейшими в нашем футболе, и потому появление их в сборной озадачивало болельщиков. Быть может, любимцы? – рассуждали многие. Если бы так! Ни к кому Бесков не относился так взыскательно, как к этим игрокам. Скорее всего, он чувствовал в них те нереализованные возможности, о которых футболисты, возможно, и не догадывались…»210.

Между тем, результат, хотя его формально и не требовали, не замедлил себя ждать. После серии проходных победных контрольных матчей (важных с точки зрения психологии – после той обструкции, которой подверглись футболисты сборной, в частности, Лев Яшин, после чилийского фиаско) 22 сентября был выдержан первый серьезный экзамен. И хотя встреча с венгерской сборной в Лужниках завершилась вничью – 1:1, о сборной заговорили благосклонно – и болельщики, и журналисты, и даже тренер будущих соперников, итальянцев Эдмундо Фаббри: «Сборная СССР, подготовленная Константином Бесковым, с которым я недавно имел честь познакомиться в Милане, – серьезная команда, и одолеть ее нелегко…»211.

Хроника дальнейших событий общеизвестна – победа над итальянцами в Москве со счетом 2:0 и бенефис Льва Яшина в Риме с намертво взятым пенальти от Алессандро Маццолы – 1:1 (как напишет Александр Нилин: «Ривера сквитал счет, когда играть оставалось минуту. На следующий день вышли газеты со снимком, где нашей сборной забивают гол. «Вот смотрите, мудаки, – сказал без дипломатии Бесков, – их двое, а вас шестеро, а не уследили»…»212), короткое декабрьское турне в Марокко и по Европе, поездка в начале 1964 года в Мексику, где окончательно сдружились Константин Иванович с Андреем Петровичем Старостиным, наконец – майские четвертьфинальные встречи со шведами. Ничья в Стокгольме – 1:1 и победа в Лужниках – 3:1, давшая путевку в финальную часть с участием четырех сборных, которая была запланирована с 17 по 21 июня в Барселоне и Мадриде.

Жребий в полуфинале выбрал в соперники советской сборной датчан. Хозяевам, испанцам, на пути к финалу нужно было преодолеть сопротивление венгров. Именно что преодолели – победный гол испанцы забили на 115-й минуте. Сборная СССР же датчан прошла достаточно уверенно – 3:0. Соперников, как говорят, не выбирают, но ответ Бескова по поводу предпочтительного соперника по финалу очень для него характерен: «И венгры, и испанцы стоят друг друга, но с венгерской командой нам еще предстоит матч в сентябре, а вот с испанцами мы не встречались больше 25 лет. Нам поэтому будет особенно интересно сыграть с ними»213.

«Интересно» – категория творческая, не меркантильная, не деляческая. Забегая на три года вперед, после первого своего по-настоящему успешного сезона, который принесет его «Динамо» Кубок СССР и «серебро», Константин Иванович на вопрос о том, чего еще не достиг в жизни, искренне ответит в том же ключе: «Еще не создал высококлассную команду, от игры которой получали бы удовольствие, даже наслаждение болельщики команд-соперниц…»214. Заметьте, не о золотых медалях грезит тренер, не о результате, который «на табло» – о команде-мечте…

Советская сборная образца 1964 года была, по оценкам многих, близка к той самой идеальной бесковской команде. Вот что, например, скажет после финальной игры, состоявшейся 21 июня на стадионе «Сантьяго Бернабеу» в Мадриде, старший тренер сборной Испании Хосе Вильялонга: «…Мне хочется отметить следующее: наша победа в финале нам особенно дорога потому, что одержана в единоборстве с таким сильным и, я позволю себе сказать, великолепным соперником, как сборная СССР. Я видел ее в Риме, в Стокгольме, в Москве против венгров, наконец, видел ее сегодня – яростную, неповторимую, сражающуюся до конца. И я могу сказать со всем основанием: это команда современная, мудрая, интересная, опасная для любого соперника. Ее выступление в первом розыгрыше Кубка Европы завершилось выигрышем почетного приза. Сейчас, в еще более сложных условиях, она сумела завоевать серебряные медали. Считаю, что такое достижение делает честь советскому футболу…»215. Еще цитата из журнала «Франс-футбол»: «Советы с помощью Константина Бескова создали интересную команду – пожалуй, самую мощную и интересную, какую им когда-либо удавалось создавать…»216.

Быть может, именно поэтому тот рубец так и саднил всю жизнь, более люто, чем иные многочисленные рубцы. Не только в несправедливости последовавшего дело. Как заметит Александр Нилин: «Как-то в Кисловодске Бесков вспомнил при мне про то свое отлучение от сборной – и я поразился: как же глубоко и неизлечимо болит в нем нанесенная ему тогда рана. Мы разговаривали зимой восемьдесят седьмого года – Константин Иванович все уже всем доказал, никто не ставил под сомнение тренерское его величие. Но ему по-прежнему было жаль тех невоплощенных возможностей, какими располагал он в свои цветущие сорок четыре…»217.

Второе место в сложившейся ситуации было большой победой, однако повернулось все с ног на голову. Аркадий Галинский утверждал, что виноват был Алексей Аджубей: «Говорят, что в 1964 году намечавшиеся было торжества по поводу занятого сборной СССР второго места в Европе сорвались из-за хрущевского зятя Аджубея, который за обедом разъяснил тестю, что после завоевания в 1960 году первого места второе – отнюдь не победа…»218. Правда это, или нет, мы, наверное, уже не узнаем. Но факт остается фактом. По словам Валерии Николаевны, супруги Бескова: «Никита Сергеевич выразил неудовольствие тем, что мы проиграли испанцам в присутствии генерала Франко, сидевшего в ложе для почетных гостей. И холуи Хрущева поспешили уволить Константина Ивановича, для которого это стало ударом ниже пояса. Потому что он готовил команду к чемпионату мира 1966 года, который ему был твердо обещан. <…> А когда Костя позвонил секретарю ЦК Леониду Ильичеву и сказал: «Как же так, вы ведь меня приглашали до 66-го года, нельзя прерывать дело на полпути!», Ильичев ответил: «Вы, Константин Иванович, не волнуйтесь. Тренера для сборной мы найдем». Помню, как муж кипел. Чиновник, который ничего не понимает в футболе, позволяет себе говорить ему такое!..»219.

Отчасти в поражении виновен был сам Бесков – изменил себе. Впервые дала о себе знать характерная его черта, которая не раз подведет его в будущем – нервозность и нерешительность в ключевые моменты. Как заметит Александр Нилин, «…на новоотстроенном стадионе „Сантьяго Бернабеу“ в Испании – в присутствии Франко – советская сборная не могла быть фаворитом. Тем более у рефери, которому сулили золотые горы за потворство хозяевам. К тому же сказался и недостаток Константина Ивановича – нерешительность в определении состава именно на решающие игры (он и через восемь лет в Глазго на том же погорел, хотя, будем откровенны: ему, прежде всего, не повезло – и в том, и в другом случае). Бесков решил играть с пятью защитниками. А проиграли за шесть минут до конца, когда Шустиков ошибся – и не мог, наверное, не ошибиться, играя на позиции правого защитника, которая никак не с ноги ему была…»220.

О том же, собственно, говорил и сам Шустиков: «Дело в том, что с нами тогда ездил представитель ЦК партии. Он и „накачал“ Бескова: проигрывать испанцам (читай – Франко) нельзя. Видимо, под влиянием этого „товарища“ Константин Иванович и поставил на игру пятерых защитников: Мудрика, Корнеева, Аничкина, Шестернева и меня. Я играл на непривычной позиции, справа. Может, из-за этого и допустил ошибку. Шла навесная передача. Держал „своего“ игрока, думал, что мяч из штрафной вынесет кто-то из партнеров. Но Алик Шестернев промахнулся. Мяч попал мне в левое бедро и отскочил к Марселино Мартинесу, который четко использовал выход один на один. После турнира Бескова сняли, но к нам, игрокам, претензий не предъявляли…»221.

О том, как 3 июля 1964 года проходило заседание президиума Федерации футбола СССР, рассказано немало, в том числе Андреем Петровичем Старостиным. Цинизм чиновников поражает – за несколько часов до заседания председатель Федерации Николай Ряшенцев обсуждает с Бесковым план дальнейшей работы, а с высокой трибуны заявляет, что сборная с поставленной задачей не справилась, отметая возражения, что задача-то ставилась с дальним прицелом, подготовить команду к чемпионату мира 1966 года, и о «золоте» в Испании и речи не шло. Говорили, что Бескову вообще грозило исключение из партии. Однако, обошлось.

Но о сборной пришлось забыть на долгие годы…

«НЕ СЛИШКОМ ЛИ, ОДНАКО, ШИРОКА АМПЛИТУДА?..»

Лучшее лекарство от переживаний для всецело поглощенного своим делом человека – работа. Дома Бесков не засиделся, отправился в Луганск знакомиться со второй группой класса «А», будущей первой лигой – помогать местной «Заре», которая, «…когда начался сезон 1965 года, стартовала в нем, занимая двадцать первую строчку в турнирной таблице. Двадцать первую, а всего в соревнованиях участвовало тридцать команд. И мне предстояло вывести «Зарю» в авангард этой лиги…»222. Бесков и сам задается в своей книге «Моя жизнь в футболе» вопросом: «Читатель может спросить: не слишком ли, однако, широка амплитуда – с поста старшего тренера национальной сборной, выигравшей серебряные медали континента, на место спасателя слабой команды второго эшелона?..»223. Ответа у Бескова не находится. Впрочем, он лежит на поверхности. После таких потрясений лучше было уехать подальше от Москвы, сменить обстановку…

Ангажировал Бескова, как и десяток лет спустя в «Спартак», Андрей Старостин: «Летом 1964 года, после печальной памяти заседания президиума Федерации футбола, после несправедливого разбора выступлений сборной, Андрей Петрович Старостин попросил меня помочь луганской команде „Заря“; а его, в свою очередь, просили об этом руководители „Зари“ и луганского электровозостроительного завода – базового предприятия этой футбольной команды. Надо было помочь команде выйти из застоя, в котором она пребывала…»224.

Договорились о годичном сотрудничестве: «Поинтересовался, на какой срок меня ангажируют. „Сами определите“, – ответил Андрей Старостин. Для меня речь могла идти максимум об одном сезоне, а для команды – минимум об одном. „На один сезон“, – сказал я. „Что ж, – согласился Старостин, – на один, так на один“…»225.

Судьба порой подбрасывает удивительные сюжеты. По целому ряду свидетельств, судьба Бескова могла в тот момент перевернуться настолько круто, что, возможно, изменило бы вообще весь ход истории советского футбола. Помешала репутация человека требовательного, жесткого, даже деспотичного. Как вспоминал Виктор Серебряников, «…приняв в 64-м году киевское „Динамо“, Виктор Маслов начал перестраивать команду. <…> От главного тренера ждали побед, а их не было. Высшее руководство стало проявлять недовольство. Краем уха я слышал, что вместо Маслова хотят пригласить Константина Бескова. Мы с ребятами серьезно переговорили. Призвали друг друга: мол, давайте все, что осталось в кармане, – на стол! В смысле, есть же еще у нас какие-то резервы, надо их проявлять. Иначе придет Бесков, человек деспотичный, с ним будет совсем плохо…»226.

Леонид Островский, в свое время приглашенный Бесковым из Риги в московское «Торпедо», а в 1963 году как раз перебравшийся в Киев, не скрывал своей роли в этой истории: «Щербицкий хотел с ветеранами «Динамо» посоветоваться. Я ребят подговорил: «Давайте – за Деда. Он человечный человек». И уже в кабинете Щербицкого я, Виктор Каневский, Василий Турянчик, Владимир Щегольков, Йожеф Сабо и Андрей Биба единодушно высказались в пользу Маслова…»227. На вопрос, связана ли была такая его категоричность с тем, что Бесков был жестким, Островский ответил эмоционально: «Жестким! О! Ужас! Не то что Маслов. Виктор Александрович возьмет за шейку, скажет: «Алешенька, ты здесь не так сыграл, там не то сделал». А Константин Иванович: «Р-р-р-!!!». Ревел, а не говорил. Маслов хоть и матерился, но по-доброму, никто на него не обижался. Бесков мат с игроками не употреблял. Посмотрит в глаза и – словно выплюнет: «Говно!»…»228.

В Луганске же все по-другому: «Приезжаю в Луганск, меня очень доброжелательно встречают – и руководители областного спорта, и товарищи с электровозостроительного завода, и команда. Дают карт-бланш – полное доверие: делайте, Константин Иванович, все, что считаете нужным. Ну, а футболисты смотрят такими глазами, словно я сейчас начну изрекать великие истины…»229. И Бесков другой, совсем не тот, каким рисует его Леонид Островский. Изменения в составе минимальны – из Москвы с тренером перебрались в Луганск только Кирилл Доронин и Игорь Греков, поигравшие у Бескова в ЦСКА. В то же время привычно смело доверяются места в составе молодежи – так, именно при Бескове вошел в обойму основных игроков будущий капитан «Зари» -72 Александр Журавлев.

О «Заре» вскоре заговорили, и как! Приведем только один пример. Александр Вит в «Известиях»: «Лидер второй подгруппы луганская „Заря“ – в своем роде уникальная команда. В течение первого круга она была единственной не только во второй подгруппе, но и среди всех 49 команд класса „А“, не знавшей поражений. Команда набрала рекордное количество очков. Луганцы – в числе сильнейших по забитым мячам и меньше всех пропустили. Это уравновешенная команда, гармонично сочетающая игру в обороне и нападении. Она создана из рядового коллектива усилиями нынешнего тренера Константина Бескова. „Заря“ – не команда звезд, но по пути к тому, чтобы стать командой-звездой»230.

Спустя годы Бесков вспоминал о своем луганском периоде работы с большой теплотой: «Расставались мы с «Зарей» очень и очень по-доброму. Руководство клуба и электровозостроительного завода предлагало мне продлить сотрудничество. Но уговор был только на один сезон, меня тянуло домой, в Москву. Хорошие, ничем не омраченные воспоминания остались у меня о работе с луганской «Зарей»…»231. Пройдет всего год, и уже под руководством Евгения Горянского «Заря» выйдет в первую группу класса «А» (будущую высшую лигу), чтобы продолжить восхождение к своей вершине 1972 года. Несомненно, основу грядущих побед заложил Бесков…

Сам же Константин Иванович по возвращении в Москву принимает предложение московского «Локомотива». Точнее, руководства Министерства путей сообщения, курировавшего команду, в последние годы болтавшуюся между первой и второй группами класса «А», а в чемпионате 1965 года занявшую пятнадцатое место. Привычная ситуация, привычная уже задача – фактически создать команду с нуля, тем более что подоспела смена поколений. Заручившись вроде бы поддержкой руководства ведомства, Бесков привычно взялся за дело…

В межсезонье «Локомотив» покинули сразу 11 игроков, в том числе ветеран и лидер команды 32-летний Валентин Бубукин. Бесков смело вводит в состав молодежь. Столь радикальная перестройка не обещала, да и не могла дать скорого результата. Команду лихорадило, и преследовавший Бескова всю жизнь сценарий осуществился уже в середине лета. Как напишет позже Александр Нилин: «Константин Бесков, принявший команду от своего учителя в футболе Бориса Андреевича Аркадьева, начинал как когда-то в „Торпедо“. Призвал талантливых молодых – и намеревался сделать из них команду за два-три сезона, быстрее не обещал. Команда проигрывала игру за игрой, но публике, обычно равнодушной к железнодорожному клубу, команда все больше нравилась. Двое самых талантливых новобранцев – Владимир Козлов и Михаил Гершкович – обещали в центре атаки очень скоро стать в ряд лучших форвардов страны. Как и тогда в „Торпедо“, старики-посредственности подняли бунт – и уже в июле добились смещения тренера. Старшим тренером „Локомотива“ стал Валентин Бубукин – и с ним команда закончила турнир на семнадцатом месте…»232.

Даже риторика принимавших решение руководителей была знакомой еще по «Торпедо»: «…Вновь сыграли свою роль ведомственные предрассудки на уровне первобытных: «Он не наш, не из Министерства путей сообщения». Какая-то чушь…»233. Словом, Бесков о недолгой своей работе в «Локомотиве» вспоминать не любил: «Совсем не хочется вспоминать об этом периоде моей жизни в футболе. Непоследовательность и бесцеремонность железнодорожных командующих привели к тому, что продолжить работу с «Локомотивом» не удалось, начатый процесс обновления команды был прерван…»234.

Что ни делается – к лучшему. Внезапно оказавшегося свободным Бескова позвало родное московское «Динамо».

В 1967 году он вернулся, наконец, домой…

«ИГРОКИ БЕСКОВА ПРЕДАЛИ…»

Шесть сезонов Бескова в «Динамо» могли бы стать звездным часом его тренерской карьеры. Но – не стали. Ему непостижимым образом все время не хватало совсем чуть-чуть, буквально последнего шага до большого успеха, до долгожданной победы, до воплощения замысла. По свидетельству Льва Филатова, «…испытав удары, ожесточившись, он даже стал считать себя невезучим. Однажды мы с ним сидели на каком-то матче в Лужниках, форвард непостижимо промазал, и Бесков вдруг нагнулся ко мне и тихо сказал: «Если бы это случилось у ворот команды, которую я тренирую, он бы обязательно забил, я таких подарков не получаю…»235.

Возглавив «Динамо», памятуя о прежних разочарованиях и вооружившись всем накопленным опытом, «…Бесков выступил, с одной стороны, как суперреалист. Не декларировал на этот раз, что без двух-трех лет работы новую команду не представит. Он выразил готовность дать киевлянам бой сегодня же – и силой тех, кто есть в его распоряжении сейчас…»236, – напишет Александр Нилин. С другой стороны, Бесков вновь предстал идеалистом, романтиком, фанатичным рыцарем футбола: «Замысел Константина Ивановича был для него совсем необычен. Он соглашался поставить игру на нынешних звезд и лидеров. Но с оговоркой, выдающей тренера с головой. Он предложил Валерию Маслову, Виктору Аничкину и – куда денешься – Численко, отлично поработавшему у него в сборной, пожертвовать ради большой цели тремя годами частной жизни. Иначе говоря, отдать три года футболу безраздельно – от всего, что может стать помехой спортивному совершенству, от всех житейских удовольствий отказаться, поселиться на базе в Новогорске безвыездно – и в результате превратить себя в игроков мирового класса, а команду возвести в ранг суперклуба, какого, вполне возможно, еще не бывало в футболе…»237.

Затея небывалая, немыслимая, фантастическая… Сложно поверить, что это не просто одна из бесконечных футбольных баек. Но Валерий Маслов подтвердил, что так оно и было на деле, и припомнил, что свое отношение к той бесковской идее выразил тогда недвусмысленно: «Я как услышал, решил интеллигентно поинтересоваться: „Константин Иванович, вы че, ох…ели?“. Ребята шепотом обсуждали, а я решил напрямую возразить: „Какие два года на базе? У всех семьи, дети. С ума сойдем“. Бесков адекватный человек, мы его любили, но иногда Константина Ивановича заносило. Возмутился: „Масло, опять ты споришь!“, но от затеи своей отказался…»238.

«…Тренерское самолюбие было ранено не столько ожидаемым сопротивлением, сколько той иронией, с какой игроки отнеслись к его предложению…»239, – утверждал Нилин. Однако взять над собой верх эмоциям Константин Иванович не позволил ради пользы дела: «Бесков провел один из принципиально лучших своих сезонов и потому еще, что сумел переступить через раздражение теми, кто не захотел пойти за ним в новое для них и неизвестное. Он распорядился талантами непослушных игроков все равно наилучшим образом – и все равно увлек их своими футбольными идеями…»240.

14 туров без поражений на старте сезона-67, в том числе победа над задающей тон в советском футболе того времени командой Маслова в Киеве, потянувшийся на трибуны зритель, восторженная пресса и признание специалистов – таким было начало.

Заслуженный тренер РСФСР Николай Глебов в своих наблюдениях за «Динамо» емко сформулирует основные начала футбола «по Бескову»: «Еще одна важная особенность игры динамовцев Москвы – разумная расстановка игроков. Каждому из них ставится посильная задача. Но при этом тренер не связывает их узкими рамками, а открывает простор для проявления инициативы. Такой подход нравится игрокам, вдохновляет их. Они действуют эмоционально, с удовольствием, и потому их мастерство растет от матча к матчу. Зрители и специалисты удивляются: „Те же игроки, а команда другая“. Все объясняется отношением к игре. Во-первых, нападать, во-вторых, обороняться так, чтобы нападать…»241.

Обращает на себя внимание, что Глебов особо отмечает то удовольствие, которое футболисты получают от игры. Спустя годы Александр Нилин добавит: «Ни одна из команд в сезонах конца шестидесятых годов не имела столько разнообразных вариантов и систем ведения игры. За эти годы зритель увидел и динамовских полузащитников, играющих в защите, и крайних нападающих, превратившихся в связующих и маневрирующих в центре поля игроков, увидел игру с двумя и четырьмя форвардами, с пятью и тремя защитниками, „взрывы“ на флангах и мощные атаки по центру… Того, кто хоть чуточку разбирается в футболе, не надо убеждать в значимости Бескова-тактика. Но стоит, наверное, сказать, что в сезоне шестьдесят седьмого он преуспел – что не всегда с ним и в успешных сезонах бывало – и в тактике взаимоотношений с командой…»242.

И не случайно 1967 год принес Бескову первый полноценный трофей – 8 ноября в финале Кубка СССР динамовцы побеждают ЦСКА – 3:0. А вот «золото» так и не далось. «Динамо» финиширует вторым вслед за киевлянами.

1968 год Бесков и его команда встречают с надеждами, которым не суждено было сбыться. Катастрофический первый круг, травма Яшина, после 17 туров с 13 очками «Динамо» делит 16-17-е места в таблице – и лишь затем обретенная вновь игра, стремительный рывок, победы над киевлянами и «Спартаком», но упущенного уже не наверстать – лишь пятое итоговое место.

Схожий сценарий повторился и год спустя. Лишь половина возможных очков, набранных на первом этапе, и мощный финишный спурт в финальной пульке, в частности, победа над будущим чемпионом «Спартаком» в фантастическом по накалу поединке – 3:2. Однако в результате динамовцы лишь четвертые.

1970 год принес горчайшее разочарование – дополнительный матч, точнее, матчи (первый завершился нулевой ничьей, и потребовался еще один на следующий день) за первое место на нейтральном поле с армейцами, когда победные 3:1 в последние 20 минут решающей встречи трагически обернулись поражением 3:4. Бесков, как мы знаем, до последних дней искал объяснение этой невероятному повороту судьбы в футбольном закулисье, однако подтверждений тому не находил. Вторая победа в Кубке СССР едва ли могла послужить утешением…

Новый сезон, и «Динамо» вновь лихорадит. И Бесков задумывается о строительстве новой команды. В составе появляются юные Анатолий Кожемякин, Анатолий Байдачный, Александр Маховиков. Дебют в европейских кубковых турнирах удается «Динамо» – повержены «Олимпиакос» и «Эскишехирспор», а вот на длинную турнирную дистанции чемпионата заметно помолодевшей команде сил не хватает. Три ничьи и три поражения в заключительных шести турах оставляют серебряного призера чемпионата-70 лишь на пятой строчке в итоговой таблице.

Сезон 1972 года должен был, казалось, увенчать динамовскую карьеру Бескова, но нежданно-негаданно стал для него последним на этом отрезке тренерского пути. В Кубке обладателей кубков пройдены «Црвена Звезда» и берлинское «Динамо». Впереди – первый для советских клубов европейский кубковый финал. В Барселоне динамовцев ждет встреча с футболистами «Глазго Рейнджерс». Соперник крепкий, мастеровитый, но команде Бескова вполне по силам. Вот только обстоятельства привычно складываются против тренера.

Прежде всего, «Динамо» лишилось своего лучшего еврокубкового бомбардира Владимира Козлова: «Я в 72-м в классной форме был. Ну, все буквально получалось. В сборную когда пригласили – летал в тренировках по полю. Играем, первый состав на второй, я в первом, и три мяча забиваю. А это – последняя тренировка перед югославами игровая. И Герман Зонин, который ее проводил, уже свисток дал к окончанию, но я взмолился: давайте пять минут еще поиграем. Тренер засмеялся и говорит: уважим, мол, именинника. Стали играть, и я, отдавая пяткой пас Еврюжихину, порвал мышцу… Прощай, сборная и „Глазго Рейнджерс“…»243. Бесков никак не мог смириться с потерей любимца: «…Бесков буквально выкрал меня из диспансера – надеялся на чудо. Но я не то что играть – ходить без палочки не мог. И ничем не помог ни Константину Ивановичу, ни команде. Только Озерову – репортаж провести…»244. Вдобавок перед игрой заболел и Анатолий Кожемякин.

Но и сам Бесков намудрил. Вновь проявилась его удивительная черта. Александр Нилин позже подметит этот парадокс: «Николай Старостин вот считает, что Бесков слишком уже затягивает гайки – и порой срывает резьбу. Динамовцы же спустя столько лет обвиняют бывшего наставника в недостаточной решительности…»245. Вовсе не случайно много позже, принимая во внимание уже и необычайно долгий для Бескова спартаковский период его тренерского творчества, Лев Филатов будет размышлять над природой странного несоответствия общепризнанного величия тренерского таланта и количества выпавших на долю Константина Ивановича успехов: «Не берусь объяснить, почему тренеру Бескову редко даются победы. Тренеры – люди разные, хотя и называются одинаково, и спрос с них одинаков. Вполне допускаю, что какими-то глубинными чертами характера, необходимыми для того, чтобы приобрести репутацию тренера-победителя, Бесков не наделен. Человеку решительному с виду, на словах и по повадкам, разве не может в какие-то особые моменты отказывать решительность?..»246.

И ведь, по многим свидетельствам, тогда отказала. Спустя годы в динамовских кругах доводилось слышать произносимое шепотком, что памятный финал проиграл именно Бесков, задергавший перед игрой команду колебаниями при определении состава. То, о чем шептались болельщики, со всей прямотой озвучил как-то Валерий Маслов, пусть, возможно, в чем-то и преувеличив, но суть передав: «Перед игрой мандраж начинался. Трясло. В „Динамо“ все замены за Бескова Голодец делал. Удивительная пара, словно Боженька их друг для друга создал. А в „Спартаке“ Бесков с Андреем Старостиным сидел, сам замену сделать не мог…»247.

А про матч с «Рейнджерс» откровенно поведал Геннадий Еврюжихин: «Накануне решающей игры с „Глазго“ у нас заболел Кожемякин, но остальные все были в порядке, состав-то был будь здоров, проверенный, победный… <…> Часа полтора мы всей командой уговаривали Константина Ивановича ничего не менять в составе, а вместо Кожемякина поставить Гершковича. Вроде уговорили… Когда же перед игрой он зачитал свой вариант состава, все мы просто опешили: он был весь перетасован, тренер решил все-таки сделать целый ряд замен и перестановок! И уже в середине первого тайма Маховиков, вконец издерганный и измотанный на новом для себя месте, не выдержал: „Я не знаю, как играть!“. Так же непривычно, что называется, не в своей тарелке чувствовал себя и я, и многие другие ребята. В результате – в самом начале второго тайма проигрываем 0:3! Лишь только после этого, когда на замену вышли Гершкович и Эштреков, и были восстановлены привычные связи, команда вновь очень быстро нащупала свою игру. Заиграли в обычном составе, на привычных местах, в своем стиле…»248.

Мандраж, нерешительность в ключевой для него и команды момент, свойственны будут Бескову и в последующие годы. По свидетельству Никиты Симоняна, «Николай Петрович говорил, что в решающие моменты Бесков трусил. А перед ними – перегибал с жесткостью. Допустим, мне рассказывали, что за день до финала Кубка СССР 81 года против ростовского СКА команда собралась в холле базы в Тарасовке, игроки шутили, смеялись. Вошел Бесков, увидел это – и „понес“ на них: „Вы что тут веселитесь? Пошли на собрание“. И на том собрании как начал их чихвостить часа на два – чуть ли не до половины первого ночи сидели. Все позитивное настроение, ожидание финала ушло, возникла напряженность – и „Спартак“ проиграл…»249.

Проиграло в Барселоне и «Динамо». Хотя и вернулось в игру, проигрывая 0:3, отквитало два мяча. Произошедшее в концовке матча, как и последующие события, совершенно непредставимы с высоты сегодняшней постановки футбольного дела. Прорвавшиеся на поле болельщики «Глазго Рейнджерс» фактически сорвали игру как раз в тот момент, когда динамовцы имели все шансы дожать соперника. Когда же видимость порядка удалось восстановить, кураж испарился. «Динамо» осталось лишь финалистом, но не обладателем Кубка обладателей кубков. Протест советской Федерации футбола был отклонен. Шотландцев признали виновными, оставив их на два года за бортом европейских турниров, но титул оставили за ними. Нилин позже со слов очевидцев поведает об еще одном удивительном для Бескова эпизоде: «…Но нам важнее вырвавшаяся у тренера тогда фраза, не для интервью, разумеется, предназначенная, – совершенно неожиданная, немыслимая в устах Константина Ивановича фраза: „Это я проиграл игру“. Выйдя из привычного всем „образа“, Бесков, однако очень скоро в него же и вошел обратно – сказал через какое-то время: „Нет, это вы проиграли“. Он был верен своей линии…»250.

Деморализованная команда финишировала в чемпионате страны лишь десятой – самое низкое место, второй раз за свою долгую историю. Однако причины ухода Бескова крылись в иной плоскости. Как напишет Александр Нилин, «…что самое грустное: конфликт Бескова по окончании сезона семьдесят второго года был конфликтом не только с динамовским начальством (к такого рода конфликтам Константину Ивановичу было не привыкать), естественно раздосадованным непрестижным местом в таблице розыгрыша, но и с командой, с игроками, считавшими требования тренера чрезмерными, заводящими в тупик. Причем особенный протест Бесков-тренер вызывал как раз у тех, кто всерьез, по существу, еще и не заявил о себе в большом футболе. Но иногда судьбу и самого знаменитого тренера решают кратковременно авторитетные лица и голоса…»251.

Динамовское руководство устало от Бескова, вспоминал Геннадий Еврюжихин: «Вообще-то Константин Иванович человек довольно жесткий, но без „двойного дна“ – прямой и принципиальный. Он требовал с нас строго, но, безусловно, имел на это право, ведь точно такие же требования он предъявлял и к себе. Не помню случая, чтобы он – если не был болен – пропустил хоть одну тренировку. И дело, конечно же, не в том, что он не доверял своим помощникам – Юрий Кузнецову или Адамасу Голодцу. Просто он всегда считал (и я, кстати, полностью разделяю это убеждение), что занятия только тогда будут эффективными и полноценными, если их проводит лично главный или, как тогда говорили, старший тренер. От проведения тренировок его ничего не могло отвлечь. Не раз, бывало, Бескова вызывали к начальству по самым разным поводам. Как-то во время занятий вызвал сам тогдашний министр внутренних дел Щелоков. „У меня тренировка. Вот закончу, тогда приеду“ – таков был ответ. Именно этим своим качеством – рубить с плеча, невзирая на лица – Константин Иванович постоянно навлекал на себя негодование начальства. Но пока он „давал результат“, его терпели…»252.

Но все же, в большей степени, дело было в той самой «тактике взаимоотношений с командой», которая прежде принесла первые успехи, а теперь дала сбой: «Да сняли-то его больше игроки, вот что обидно, – сетовал Владимир Козлов. – А руководство лишь воспользовалось подходящей ситуацией – в чемпионате тогда мы шли не очень. Но игроки согласны были с заменой – при голосовании внутри команды за Бескова были лишь четверо. Остальные хотели тренера помягче – для них Бесков был крут. <…> Я был фанатом футбола – как меня мог не устраивать Бесков?..»253.

Анатолий Байдачный, который вскоре тоже уйдет из «Динамо» и так и не реализует свой огромный потенциал, некогда приоткрытый Бесковым, спустя десятилетия будет предельно откровенен: «Никто не понял, что тогда рухнула команда – и рухнула на десятилетия. И до сих пор подняться не может! Игроки Бескова предали. Бесков никогда бы не ушел, была колоссальная поддержка в МВД – скорее, разогнали бы всю команду, но Константина Ивановича не отпустили бы… После тренировки посадил нас в раздевалке, спрашивает: как ты ко мне относишься? Я был, Кожемякин, Якубик… Все – его воспитанники. Начал Якубик: „Вы, Константин Иванович, великий тренер, но как с человеком работать с вами не могу!“. Мы поддались, Андрея поддержали. <…> Бесков сказал: „Мне все ясно“. Развернулся и ушел. Он-то понимал, что нас, молодых, как глупых баранов повели на бойню, и вместо того, чтобы стать звездами, мы все потерялись в футболе. При нем – становились звездами. Наверное, бог меня за это и наказал…»254.

Спустя полтора десятка лет на новом витке Бесков повторит пройденное некогда в «Торпедо». По словам Байдачного, так же тайно верховодили ветераны, которые «…опасались, что Бесков их уберет. И он убрал бы. А кто заварил тот бунт – для печати я не скажу. Очень громкое имя…»255. А молодежь, которой Бесков так доверял, которой открывал путь в большой футбол, отвернулась, промолчала, пошла на поводу… Байдачный спустя годы принесет запоздалые извинения тренеру и скажет с горечью: «За те собрания, когда его снимали в «Динамо»? Извинялся, и не раз. Он отвечал: «Ты ни при чем, молодой парень. Проголосовал, как все. Главное, вы самим себе жизнь испортили». С уходом Бескова все развалилось…»256.

«ДРУГИЕ ЗА ЭТО НИКОГДА НЕ ВОЗЬМУТСЯ…»

Четыре последующих года Бескова – от «Динамо» до «Спартака» – вместили многое. Родное общество не бросило – Бесков остался «в обойме», был назначен куратором всех динамовских команд РСФСР, что еще раз подтверждает, что конфликт в «Динамо» случился все-таки в большей степени с игроками, не с руководством. Работа куратором – во многом чисто номинальная, однако кругозор расширяющая. Не потому ли Бесков начнет в «Спартаке» с организации смотра команд, входящих в республиканское общество, в поисках возможного пополнения?..

Параллельно началась учеба на факультете усовершенствования для тренеров команд мастеров при Центральном институте физкультуры. За соседними партами – недавний принципиальный оппонент в противостоянии московского и киевского «Динамо» Виктор Маслов, удачливый соперник в ташкентском «золотом матче» Валентин Николаев и даже один из былых наставников и учителей Михаил Якушин. Были и новые близкие знакомства, в том числе, с преподавателями, кандидатами наук Сергеем Савиным и Юрием Морозовым. Спортивная наука в те годы стремительно развивалась, и хотя повальная мода на «комплексные научные группы» придет чуть позже, с первыми успехами Лобановского, Бесков и сам придет к необходимости тесного сотрудничества с учеными людьми. И если Морозову Бесков откроет дорогу в тренерский цех, после чего пути их разойдутся, работа с Савиным продолжится и в 1980-е годы, их статьи за двумя подписями можно найти в специальной литературе.

От работы с клубными командами в этот период судьба отвела. Валерий Мирский утверждал, правда, что кандидатура Бескова всерьез рассматривалась в 1973 году в качестве возможного преемника Александра Севидова в киевском «Динамо»: «Бака (Михаил Макарович Бака, в тот момент руководитель ЦС республиканского общества «Динамо» – прим. автора) любезно сообщил: кандидатов двое – Бесков и Качалин. И добавил: налаживать диалог с Константином Ивановичем будет он сам, они с Бесковым давно представлены друг другу…»257. Однако вновь, как и десятью годами ранее, альянс с киевским «Динамо» не сложился. Тогда препятствием стала отчаянно запротестовавшая игроцкая вольница. Теперь же в Киеве возобладало желание избавиться от засилья московских специалистов и заиметь, наконец, «своего, родного тренера». Выбор, как известно, пал на Валерия Лобановского.

Однако случилась сборная. Впервые оказавшаяся за бортом финального турнира чемпионата мира, пусть и по политическим мотивам, из-за отказа ехать в только-только переживший кровавый военный переворот Сантьяго, и достаточно неудачно выступавшая в 1973 году под руководством Евгения Горянского.

О назначении Бескова старшим тренером сборной СССР было объявлено 10 марта 1974 года. И вновь работа была недолгой и фактически завершилась памятным болезненным поражением 30 октября в Дублине от ирландцев – 0:3 в единственном в том году официальном матче группового турнира чемпионата Европы. Несмотря на большой резонанс, об отставке Бескова речь вроде бы не шла. Хотя тот же Михаил Бака, ставший к тому моменту председателем Спорткомитета Украинской СССР, республиканским спортивным министром, передал через «Советский спорт» «привет» тренеру, которого еще недавно хотел видеть во главе киевского «Динамо»: «Но мне все же кажется, что главная доля вины за поражение лежит на руководстве команды, в частности, на старшем тренере К. Бескове. Ведь общепринято, что за неудовлетворительные результаты работы спрашивают, прежде всего, с руководителя…»258. Так или иначе, но Бескова от работы со сборной отстранили. Хотя тот же Юрий Морозов утверждал, что это было решение самого Бескова: «Это заблуждение: никто его не отстранял. Он сам решил уйти. Помню, Константин Иванович мне сказал: «Поскольку костяк сборной составляют киевляне, будет правильно, если Лобановский и Базилевич станут работать с ними и в сборной. А мы с тобой возьмем олимпийскую команду»…»259.

Морозов к тому времени вместе с еще одним ленинградцем Юрием Ханиным и москвичом Сергеем Савиным были привлечены Бесковым к работе и составили впервые появившуюся в практике сборной постоянно действующую научную группу. Впрочем, Морозов рассказывал, что фактически работал помощником старшего тренера и делал «…все то, что делает любой второй тренер. Кроме того, я отвечал за селекционную работу, помогал Бескову в составлении тренировочных планов…»260. В олимпийскую сборную вместе с Бесковым Морозов идти отказался, задержался в первой и на многие годы стал одним из ближайших соратников возглавившего тогда сборную Валерия Лобановского. Спустя годы на вопрос, можно ли его назвать «человеком Лобановского», Морозов ответит: «Нас с Валерием Васильевичем действительно связывает и долгая совместная работа, и товарищеские отношения. Но я никогда не был «человеком Лобановского» в том смысле, который обычно вкладывается в это определение. С таким же успехом меня можно назвать и «человеком Бескова». <…> Многие сейчас этого не помнят или не знают, но впервые на должность второго тренера сборной команды меня пригласил вовсе не Лобановский, а Бесков. В конце 60-х-начале 70-х годов я в составе научной группы кафедры футбола и хоккея Ленинградского института физкультуры имени П.Ф.Лесгафта часто выезжал на тренировочные сборы команд мастеров. Мы оценивали скоростные качества игроков, их выносливость, работоспособность, снимали и другие характеристики. Полученной информацией делились с тренерами и, разумеется, довольно тесно общались с ними. Видимо, Бескову я чем-то запомнился… <…> …Будучи доцентом кафедры футбола и хоккея, постепенно пришел к выводу, что пора проверить себя и в практической тренерской работе. Но мечту эту не так просто было осуществить: меня ведь никто как тренера не знал. Тот звонок Бескова – это было первое предложение…»261.

Еще одно любопытное событие в том сезоне – инициатива Бескова провести матч двух сборных команд первой лиги, фактически смотр будущего сборной. «Нам достаточно хорошо известны возможности кандидатов в сборную страны… <…> Однако это совсем не значит, что мы уже можем отказаться от поиска одаренных футболистов. Нужно смотреть на несколько лет вперед. Хороший ансамбль, способный решать большие задачи, за один-два года не создашь…»262, – скажет Бесков после игры еженедельнику «Футбол-Хоккей».

Среди призванных на этот просмотровый матч можно найти немало известных в ближайшем будущем имен – Юрий Роменский («Нефтчи»), Виталий Раздаев («Кузбасс»), Александр Погорелов («Памир»). Некоторые оставят свой след и в «Спартаке» – Александр Смирнов («Шинник»), приглашавшиеся впоследствии Бесковым в команду Виктор Ноздрин («Металлург» Липецк), Вадим Лосев («Крылья Советов»), Эдгар Гесс («Памир»), Сергей Никифоренко («Локомотив»)…

1975 год Бесков провел в работе с олимпийской сборной, завоевавшей путевку в Монреаль. Куда, однако, поехала совсем другая команда с другими тренерами, о чем мы достаточно подробно вспоминали. Бесков не скрывал своего негодования и разочарования публично: «Вопреки мнению тренерского совета (председатель Ан. Старостин), куда входят ведущие наши специалисты – В. Маслов, М. Якушин, Г. Качалин, Н. Симонян, В. Соловьев, В. Николаев и другие, была распущена олимпийская команда. Мне, как старшему тренеру этой команды, не сочли даже нужным объяснить мотивы этого странного решения Управления футбола…»263.

Следующий сезон Бесков, как известно, едва не начал в ЦСКА, однако с генералами не поладил, еще не приступив даже толком к работе: «…В 1976 году Бескова вновь пригласили в ЦСКА и, получив его согласие, представили футболистам. На следующий же день в узком кругу ему предложили кандидатуры двух ассистентов. «Сегодня вы навязываете мне помощников, а завтра состав на игру будете диктовать!», – вскипел Бесков и, громко хлопнув дверью, покинул один из просторных кабинетов Министерства обороны…»264. В результате вернулся к тихой кабинетной работе в российском совете общества «Динамо», попутно отклонив предложение ташкентского «Пахтакора», и готовился стать начальником команды московского «Динамо» при старшем тренере Александре Севидове. Что мог бы привнести в наш футбол такой монументальный тандем, можно только гадать…

В этот момент его и нашло предложение, от которого он не смог отказаться. Спустя десятилетия невозможно не задаваться вопросом – почему тогда, в самой трагической для «Спартака» ситуации, возвращать команде былую славу был призван именно он, варяг, чужак, и отнюдь еще не тот Бесков, каким мы его видим из дня сегодняшнего, обремененные знанием последующего хода истории?..

Выбор этот, как бы ни превозносили впоследствии провидение, посетившее тогда братьев Старостиных, был именно в тот момент не столь уж очевиден. Безусловно, едва перешагнувший рубеж 56-летия Константин Иванович был к тому времени уже тренером, что называется, с репутацией, солидным опытом, успевшим поработать и со сборной команды страны, и уже со всеми, кроме «Спартака», московскими клубными командами. Более того, вклад Бескова в тренерское дело уже был общепризнан, Бесков определенно входил в число ведущих тренеров страны.

«Когда В. Гюго спросили, кто лучший писатель мира, он ответил: «Я». Допускаю, что Константин Иванович Бесков может повторить такое утверждение применительно к футбольным тренерам и, по-моему, не особо преувеличит. Оснований у него для этого предостаточно. Первое – восторженные отзывы прессы о его тренерских способностях. Затем – мгновенные успехи всех команд, которые попадали под его руководство, и, наконец, особые отношения с футболистами этих команд…»265, – как кажется, не без известного оттенка иронии скажет о Бескове в эссе, опубликованном в апреле 1969 года в журнале «Наука и жизнь», Николай Петрович Старостин, по справедливости оценив, впрочем, тренерский дар Бескова: «Он насаждает современный футбол повсюду, где прикладывает свою руку…»266. Однако, вот беда, побед – главного критерия тренерской состоятельности – у Бескова и к началу 1977-го будет немного…

Да, в послужном списке Бескова к тому времени были два Кубка СССР, выигранных под его началом динамовцами, успешный вывод олимпийской сборной СССР в финальный турнир монреальской Олимпиады. Но, в то же время, памятны были и обидные неудачи, когда ведомые Бесковым команды останавливались буквально в шаге от успеха. Так было со сборной в Испании в 1964 году, так было в Ташкенте с «Динамо» в 1970-м, так было в Барселоне в 1972-м. И, главное, к 1977 году Константин Иванович Бесков за двадцатилетнюю тренерскую карьеру так ни разу и не привел свою команду к чемпионскому званию…

Мнение, что для Бескова процесс, игра важнее результата, преследовало его всю карьеру. В 1988 году, после второго своего чемпионства со «Спартаком», на прямое замечание журналиста, что, похоже, самое интересное для него вовсе не результат, а сам процесс создания команды, Бесков признается: «Я бы сказал так: не только результат. Конечно, необходимо видеть плоды работы, они мобилизуют и вдохновляют…»267. Результат пришел только в «Спартаке», и не так уж легковесна, как это может показаться, фраза Евгения Ловчева: «Бесспорно, что Бесков создал нынешний «Спартак», но ведь и «Спартак» создал Бескова…»268.

Однако в 1977 году и до первого «золота» было еще далеко, и, как вспоминал тот же Ловчев, тема «непобедительности» Бескова буквально витала в воздухе: «77-й год. «Спартак» выигрывает турнир в первой лиге и возвращается в высшую. Меня приглашают на комсомольский «огонек». Задают вопросы: дескать, что стало причиной победы? Кто главный молодец? Начинаю отвечать и в каждом ответе, так получается, скатываюсь к мысли о том, что во всем «виноват» тренер.

Встает какой-то дядька и говорит:

– Евгений, я вас прошу, не превозносите Бескова.

Начинаю новую историю и опять возвращаюсь к фигуре тренера, хвалю его. Опять встает дядька и одергивает меня. Закипаю:

По— чему тренера-то нельзя похвалить?

– Потому что он ничего не выиграл, – таков был ответ…»269.

…Вот чего было в тренерском багаже Бескова к моменту приглашения в «Спартак» в избытке, так это обидных поворотов его тренерской судьбы, недопониманий, а порой и прямых столкновений с руководителями различных рангов, с именитыми футболистами возглавляемых им команд, что создало ему устойчивую репутацию человека жесткого, неуживчивого, со сложным, порой даже вздорным характером. Собственно, во многом, так оно и было – судьба, она ведь и формирует характер. И корни многого из того, чему еще только предстояло тогда проявиться в период работы Бескова в «Спартаке», следует искать в тех обидах и столкновениях. Равно как и причины многих обид и столкновений – в характере.

«…Его тренерскую судьбу не назовешь счастливой. Громадная работоспособность, любовь к своему делу, глубокое знание футбола, авторитет блестящего в недавнем прошлом игрока – все это дает ему, как говорят, карты в руки. Но и у Бескова есть пробелы. Главный: он слишком самоуверен и потому хочет объять необъятное. Его планы нередко слишком велики, а потому и невыполнимы…»270, – писал в 1969 году Старостин, еще тогда найдя формулу, которая станет во многом пророческой и применительно к их личным взаимоотношениям, и к судьбе Бескова в «Спартаке»:

«По натуре Константин Иванович диктатор, но бархатный. В отношениях с игроками он предпочитает убеждать, а не приказывать. С руководством команды позиция другая: либо все, либо ничего. Видимо, поэтому и столь разная репутация у этого человека в спортивных кругах. Игроки его любят и хвалят, а в тренерской среде считают высокомерным человеком, мнящим себя безгрешным…»271.

«Считается, что из великих тренеров от места чаще всего отказывали Константину Ивановичу Бескову…»272, – блестящая, чуть кокетливая фраза Александра Нилина как нельзя точно отражает траекторию тренерской биографии Бескова. Которую тот и сам считал не слишком счастливой: «В футбольных вопросах она была несправедливая. Времени не хватало создать команду, которая необходима…»273. Именно в этом видел причину отсутствия у Бескова победного послужного списка Старостин: «Кратковременность в работе не приносит лавров. За год-два теперь до золотых медалей трудно добраться, если начинаешь с азов…»274.

Старостин находил в такой фатальности закономерность, предопределенную характером Бескова: «…Константин Иванович взаправду первоклассный тренер и милый человек. Он как свеча горит на родном деле. Работает с утра до ночи, возится с ребятами, как отец. Старается до всего дойти самолично. Во всем навести полный порядок. О футболе может беседовать часами, но, как только разговор заходит о его личных недостатках в тренерской работе, сразу взрывается. Чуть что – ультиматум и просьба освободить. Так, громко хлопая дверью, К.И.Бесков оставлял все прежние места работы, не сожалея о том громадном труде, который вложил в каждую из предыдущих команд…»275. О том же скажет спустя десятилетия в своих мемуарах и Валентин Бубукин, сталкивавшийся с Бесковым и в ЦСКА, и в «Локомотиве»: «Создав прекрасные условия для работы и до мелочей расписав свои тактические замыслы, Константин Иванович, к сожалению, больше ничего ни знать, ни видеть, ни слышать не хотел… Вот у этого блестящего тренера и возникали многочисленные проблемы как с руководством, так и со многими известными игроками…»276.

Бесков, несомненно, обладал как тренер необходимым в тот момент «Спартаку» набором качеств. Среди прочего, что немаловажно – непоколебимой верой в свои силы: «Прямо скажем, далеко не каждый отважился бы принять этот пост в такой обстановке. Условия были жесткие: команда на виду у миллионов, и все ждут и требуют только одного: ее непременного, и причем немедленного – именно в сезоне 1977 года, – возвращения в высшую лигу. А шансов на абсолютный успех, увы, не так уж много. Бесков прекрасно понимал: малейшая неудача, малейший срыв тяжело скажутся на его авторитете. Сколько будет пересудов, всевозможных разговоров… Но, несмотря на все, он принял предложение…»277, – скажет о Бескове Леонид Прибыловский. Да и сам Константин Иванович заметит: «Не скажу, чтобы мне особенно везло на тренерском поприще, хотя и неудачником себя не считаю. Все, чего я добился, – результат больших усилий. Мне не приходилось получать хорошо подготовленную команду. <…> Думаю, что без веры в свои силы я бы не смог взять на себя команды, покинувшей высшую лигу…»278.

Наверное, все это принимал в расчет Николай Петрович. Хотя, нет сомнений, что далось Старостину такое решение нелегко. И наверняка не только чужеродное «Спартаку» «происхождение» Бескова имел он в виду в разговоре, о котором позже вспоминал Владимир Маслаченко: «Когда с Бесковым у „Спартака“ все было на мази, я спросил Старостина: „А как же его динамовские корни?“ – „Да ты знаешь, есть вещи, которые, наверное, надо как-то преодолеть“. При этом опустил голову и в раздумьях теребил что-то в руках…»279.

«Образованный, сознательный игрок семидесятых годов ждет раскрепощенного, красивого футбола и творческого романтического тренера. Ждет своего Константина Станиславского. Почему бы не попытаться стать таковым Константину Бескову?»280, – такими словами завершил свое эссе в 1969 году Николай Петрович. Наверняка не предполагая, что футбольным Станиславским стать Бескову судьба распорядится не где-то, а именно в «Спартаке». Как наверняка и предположить не мог Андрей Петрович Старостин, как вернется к нему всего через несколько лет его шутка, сохраненная для истории Львом Филатовым: «Осенью 1970 года в клубе на Лубянке торжественно отмечалось пятидесятилетие Константина Бескова. Ораторы, как принято, усердствовали, стараясь польстить юбиляру, соревнуясь в этом безобидном комическом занятии. От „Спартака“ речь держал Андрей Старостин. Он выиграл конкурс ораторов и своим артистизмом, медовым басом, а более всего неожиданной концовкой: „Будет трудно, Костя, приходи в „Спартак“, поддержим“. Эти слова обсуждались в кулуарах, никто не мог понять, что подразумевал Старостин, искали скрытый смысл. Они тем более удивили, что расходились с таблицей: в чемпионате того года „Динамо“ во главе с Бесковым поделило первое-второе место с ЦСКА, а „Спартак“ остался третьим. Старостин со своей обаятельной улыбкой, с таинственным прищуром задал загадку динамовской аудитории. Поговорили и забыли. А я по репортерской привычке слова те занес в блокнот как забавные. Спустя шесть лет запись пригодилась. Бесков в своем родном „Динамо“ остался без тренерской работы, корпел над бумажками в канцелярии. „Спартак“ же в тот момент сенсационно вылетел из высшей лиги, и это было для его сторонников как конец света…»281.

И все же, почему именно Бесков?..

Ответ на вопрос этот нашелся, лаконичный и точный, в одном из давнишних интервью Николая Петровича Старостина: «Спартак» первый раз упал на дно, положение было исключительным, и пришлось отойти от традиции собственных тренеров, тем более что тренеры-спартаковцы его на это дно и опустили. Идея обращения к Бескову принадлежит моему брату Андрею Петровичу. Он пришел и сказал: я знаю человека, который вот при таких исключительных обстоятельствах может взяться за дело и вытянуть его своими исключительными средствами и методами. То есть системой. Есть хирурги, которые берутся за операции, где не исключается смертельный исход, а другие за это никогда не возьмутся. Бесков взялся, и операция, как видите, прошла благополучно. «Спартак» выздоровел…»282.

«БОЮСЬ, НАС НЕ ПОЙМУТ…»

Неизбежно возникает и другой вопрос – была ли альтернатива Бескову? Слишком уж немыслимым представлялось тогда это сочетание – Бесков и «Спартак»…

Свет на этот вопрос могли бы пролить лишь главные действующие лица тех событий, но, увы… Воспоминаний, указывающих хотя бы на обсуждение иных кандидатур, они не оставили. Можно лишь предположить, что «семейным советом» Старостиных рассматривались и другие тренерские варианты. Позже Владимир Маслаченко будет утверждать, что «…вначале речь шла не о Бескове, а опять о Симоняне, но что-то их останавливало…»283. Да еще Александр Кочетков спустя много лет признается: «Кстати, за пару туров до конца того, столь драматично для «Спартака» закончившегося чемпионата, я получил от Николая Петровича Старостина предложение возглавить команду. Но принять его не мог, поскольку уже был связан договоренностью с ташкентским «Пахтакором» на следующий сезон…»284.

Единственное, пожалуй, достаточно сколь серьезное, столь и трудно вообразимое свидетельство факта давнишних переговоров – если их можно назвать таковыми – с другими кандидатами на пост старшего тренера «Спартака» обнародовал все тот же Маслаченко. В 2003 году в вышедшей в Киеве книге «Футбол на Бессарабские ворота» он поделился историей, как «…лично вел беседы с Николаем Петровичем Старостиным о том, чтобы пригласить Лобановского…»285 в 1976 году в «Спартак», и реакцией Старостина: «В конце концов Николай Петрович после долгих размышлений сказал мне: «Наверное, нас все-таки в Москве не поймут. И прежде всего, может быть, представители журналистской братии, не очень лояльно относящиеся к тому, как работает тренерская бригада во главе с Лобановским в киевском «Динамо» и в сборной Советского Союза. Вот такой мой окончательный ответ…»286. В книге его близкого друга Вадима Лейбовского «Владимир Маслаченко: «Пеле повезло, что он не играл против меня» автор приводит эту же историю в изложении своего героя, но с несколько иной интерпретацией ответа Старостина: «Открою секрет. Когда «Спартак» вылетел из высшей лиги, лично я предложил Николаю Петровичу Старостину пригласить в команду Лобановского. Через пару дней мы созвонились, и он сказал: «Я готов с тобой согласиться, но нас с тобой, и меня, в первую очередь, не поймут болельщики». И эта тема была снята…»287.

Невероятных предложений в те беспокойные дни хватало. Николай Петрович, к слову, не без юмора вспоминал об обстановке, царившей вокруг «Спартака»: «В это взбаламученное, нервное время заявился ко мне человек, которого я видел первый раз в жизни (запамятовал уж, в каком городе он проживает), и без церемоний объявил следующее: „Из первой лиги вам самим без помощи не вернуться, застрянете надолго. Я гарантирую возвращение сразу, через год. Вы мне даете московскую прописку, трехкомнатную квартиру и на нужные расходы – сорок пять тысяч“. Вот так, ни много ни мало. Я выпроводил прохиндея. А вспомнил об этом для того, чтобы читатели лучше представили, что творилось вокруг „Спартака“…»288.

Но сколь ни невероятным представляется сюжет «Лобановский в «Спартаке» – а случись такое, вся история спартаковского, да и отечественного футбола пошла бы по совершенно иному сценарию – все же не доверять Маслаченко оснований нет. Экспрессивный, склонный порой к эпатажу мэтр спортивной журналистики, при всем уважении, конечно, был порой склонен к преувеличениям и эмоциональным оценкам, особенно собственной роли в описываемых им событиях, однако совсем уж в вольном изложении фактов замечен все же не был.

Свою версию событий Маслаченко изложит гораздо более детально, в лицах, в 2009 году в интервью одному из украинских изданий: «Понимаете, если в киевском «Динамо» во второй половине 70-х кое-какие дела пошатнулись, то в «Спартаке» они пошли совсем неважно – он вылетел в первую лигу. Естественно, Николай Петрович Старостин лихорадочно начал искать старшего тренера, и вот тут-то он мне позвонил, как это частенько делал, когда хотел поговорить на какую-то интересовавшую его острую тему. Я закинул ему удочку: «Как вы отнесетесь к тому, – а я еще не проявлял себя как переговорщик, – чтобы в команду, учитывая ситуацию, пришел Валерий Васильевич Лобановский?». Старостин на минуту задумался. «Знаете что, – предложил, – давайте я вам перезвоню». Быстренько набрал номер Алика Петрашевского, выложил ему эту идею, и, в общем, все это закончилось тем, что мне поступила команда: «Можно говорить со Старостиным».

– Получается, Лобановский дал на переговоры добро?

– Да, через Алика как своеобразного агента он на них согласился, и я вспомнил, как в баньке Валерий Васильевич бросил фразу: «Спартак» – это фирма!». Наверное, думал уже о переезде в Москву – Киев стал ему тесен…

Видимо, да, раз было дано разрешение на контакт. Я снова номер Старостина набираю и слышу: «Все понял. Завтра тебе дам ответ, но идея очень хорошая». На следующий день Николай Петрович мне действительно позвонил: «Ты знаешь, Володя, – сказал, – боюсь, нас не поймут». Четкая была фраза…»289.

Ни подтвердить сам факт, ни прояснить детали переговоров, если они имели место, никто из упомянутых в этой истории людей к моменту обнародования Маслаченко полной версии событий, по сути, уже не мог. Старостина не было с нами десять лет, Лобановского не стало в 2002 году, Петрашевский ушел из жизни в 2006-м. Тем не менее, обращают на себя внимание достаточно много моментов, которые косвенно свидетельствуют в пользу достоверности рассказанной Маслаченко истории.

Лобановский к «Спартаку» относился с уважением, утверждал Маслаченко, не раз в различных интервью рассказывая одну и ту историю: «Он как-то сказал в бане в Конча-Заспе: «Спартак» – это фирма!». В присутствии Олега Базилевича, Вячеслава Колоскова, Григория Спектора, меня и массажиста, который готовил для нас парилку и всякие снадобья, чтобы было приятно там сидеть. Это как раз случилось после выигрыша Кубка обладателей кубков…»290.

Обсуждение вопросов столь интимного свойства, как возможность приглашения Лобановского в «Спартак», отношения их, очевидно, не исключали. Хотя киевские журналисты и толковали о «хронической неприязни» Лобановского к Маслаченко: «При встрече ВВЛ восклицал: «А-а, Володя! А ты все так же ничего не смыслишь в футболе!..». Позже, в кулуарах: «Маслаченко не любил и продолжает не любить киевское «Динамо»!..»291, общение их, как утверждал сам Маслаченко, хотя и не было близким, все же еще с игроцких времен взаимно уважительным: «…Я знаю, что он к моей работе, моим высказываниям, анализу и комментариям относился, может быть, с неприязнью, с несогласием, но со вниманием…»292.

А обращение к Лобановскому не напрямую, а через посредника в лице Александра Петрашевского, и особенно признание за ним инициативы (позже в разговоре с Игорем Рабинером Маслаченко признал: «Как-то разговаривали с Петрашевским, и он высказал идею: а почему бы не Лобановский?..»293) – нюанс, добавляющий рассказу Маслаченко особой достоверности. Сам Маслаченко утверждал: «Я дружил с Аликом Петрашевским… <…> Это был мой воспитанник, я сыграл большую роль в жизни этого парня, вышедшего из хулиганского днепропетровского района Чечеловка, но сумевшего не поддаться тамошним соблазнам…»294.

Репутация Петрашевского в футбольных кругах была весьма неоднозначной. По-настоящему жаль, что он так и не надумал взяться за книгу, о которой говорил в одном из своих последних интервью. Есть все основания полагать, что это был бы настоящий бестселлер, вскрывающий подноготную многих занимательных историй, имевших место в отечественном футболе в 70-е и 80-е годы. В послужном списке Петрашевского работа с Лобановским в Днепропетровске и Киеве, с Базилевичем в Минске, с Семиным в московском «Локомотиве», несколько лет работы в московском «Динамо». Именно при его участии в Киеве появились Александр Заваров, Владимир Бессонов, Василий Рац, в «Локомотиве» – Сергей Горлукович, в московском «Динамо» – Александр Бородюк, Игорь Буланов, Гурам Аджоев, Александр Головня. Как бы ни называлась его должность – администратор, тренер, начальник команды – в круг его обязанностей входило, прежде всего, как он сам говорил, «комплектование команды». Слова «селекция» в советском футболе еще не было, а само дело это в те времена было увлекательное и порой рискованное…

В 80-е Петрашевский, по его утверждению, даже едва не поработал и в «Спартаке»: «Чуть у Бескова в „Спартаке“ не оказался. С 56-го года дружим, пятьдесят лет. Сам просился: „Константин Иванович, возьмите меня…“ – „Ты понимаешь, Алик, меня не поймут, это же „Спартак“. Иди к Романцеву в „Пресню“ начальником, потом я тебя переведу“. Уж от „Пресни“ меня жена отговорила…»295.

Роль Петрашевского в жизни и тренерской карьере Лобановского, особенно в первой половине 70-х, чрезвычайно велика. Судьба свела их в днепропетровском «Днепре», где Петрашевский занимал должность администратора команды. Вместе с Лобановским перебрался в киевское «Динамо», где проработал до августа 1976 года. По одной из версий, публично озвученной Аркадием Галинским еще при жизни Лобановского и подтвержденной аудиозаписью рассказа самого Петрашевского, тот сыграл ключевую роль в переезде Лобановского в Киев осенью 1973 года.

К декабрю 1976 года Петрашевский уже был отлучен от киевского «Динамо» после августовского бунта футболистов. Однако отношения, безусловно, сохранялись. Именно Лобановский использовал свое влияние, чтобы Петрашевский вообще оказался в Москве: «Но то, что 25 лет в Москве живу, – заслуга Лобановского. Это он, догадываюсь, позвонил (Вячеславу Дмитриевичу – прим. автора) Соловьеву и рассказал о нашем положении: «Возьмите Петрашевского…»296. И впоследствии Петрашевский продолжал поставлять в Киев игроков, в частности, способствовал переезду с донских берегов на берега Днепра Александра Заварова – по словам самого Петрашевского, после неоднократных безуспешных попыток залучить того в московское «Динамо», где в тот момент сам работал.

Словом, все сходится на том, что Петрашевский в декабре 1976 года для таких неформальных «переговоров» о дальнейшей тренерской судьбе Лобановского был фигурой самой что ни на есть подходящей, несмотря на отлучение от киевского «Динамо», более того, как раз вследствие собственной тогдашней неустроенности. А самое любопытное, что и у Лобановского в тот момент действительно были мотивы перебраться в Москву…

Любопытно наблюдение Александра Нилина, как-то заметившего, что «Николай Петрович Старостин, откровенно не разделяющий диктаторских наклонностей и устремлений и Лобановского, и Бескова, воспитанных, как он считает, „военными“ (то есть динамовскими) командами, тем не менее просто и четко определил, в чем для себя видит главное между ними различие. Заметив, что „на футбольном поле мы только то, что представляем из себя в жизни“, он вспомнил, какими разными (по классу и стилю) игроками были в свое время эти конкурирующие сейчас тренеры, и отдал несомненное преимущество многоплановости, конструктивному, созидательному мышлению Бескова перед сугубым индивидуалистом Лобановским…»297.

Так или иначе, футбольная история пошла своим чередом, подарив нам творческое противостояние двух тренерских концепций, ставшее украшением нашего футбола. Лобановский остался в Киеве, «Спартак» возглавил Бесков. И спустя годы действительно закрутивший, похоже, ту лихую интригу Маслаченко признал правоту Старостина: «В постановке игры он (Бесков – прим. автора) превосходил всех, и в конкурентной борьбе за игровые идеи, считаю, был выше Лобановского. С точки зрения результата Валерию Васильевичу удалось все, но в постановочном он искусстве уступал Бескову. Теперь думаю, что идеи Лобановского в „Спартаке“ бы не прижились, тогда как идеи Бескова оказались ему в самый раз…»298.

«МЫ ВОЗВРАЩАЕМСЯ К ВОПРОСУ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ИГРЫ…»

Константин Иванович Бесков, увы, не оставил нам в наследство сколько-нибудь систематизированного описания своей тренерской концепции, системы взглядов и идей. «Уж сколько интервью дал он на своем веку, однако же ни одного из собственных профессиональных секретов не выдал…»299, – заметил по этому поводу Аркадий Галинский. О них можно судить лишь фрагментарно по его отдельным статьям, интервью, размышлениям и наблюдениям, вошедшим в книгу «Моя жизнь в футболе», свидетельствам современников и непосредственных участников событий, да по воспоминаниям очевидцев об игре его команд, оставившей столь неизгладимый след в памяти многих любителей футбола.

На страницах этой книги мы будем вновь и вновь возвращаться к попыткам постичь таинство «футбола по Бескову», описать его принципы построения игры, подходы к выбору исполнителей для реализации собственных идей, тонкости и нюансы организации учебно-тренировочного процесса, исправно обеспечивавшего на протяжении многих лет, несмотря на неизбежные изменения в ансамблях, столь привлекательную преемственность футбола в исполнении его команд.

С какими же идеями пришел Бесков в «Спартак» зимой 1977 года?

Сам Константин Иванович в феврале 1988 года на вопрос, как же формировался тренер Бесков, и кто оказал на него влияние, ответил пространно: «Мне повезло, я формировался рядом с интересными игроками. И в московском „Металлурге“, и позже, в „Динамо“, многому научился у Сергея Ильина, Елисеева, Зайцева, Капелькина, Потапова, Кудрявцева, Родионова. Им всем было за 30, в этом возрасте игровой мудрости не занимать. Неоценимыми были уроки выдающихся тренеров Михаила Иосифовича Якушина и Бориса Андреевича Аркадьева, знания, полученные в ВШТ от таких авторитетных в мире футбола людей, как Михаил Давыдович Товаровский, он тогда руководил школой, и заведующего кафедрой ГЦОЛИФКа Михаила Степановича Козлова…»300.

Главными своими учителями Бесков, как мы знаем, неизменно называл Бориса Аркадьева и Михаила Якушина. Из наблюдений Александра Нилина: «Бесков считает, что Якушин был и сильнее в тактике, и хитрее —„в футболе надо и схитрить“. Но Аркадьев – опять же мнение Бескова передаю, – человек большой культуры, лучше понимал психологию игроков. Бывший динамовский центрфорвард, видимо, отдавал Аркадьеву предпочтение и как педагогу. Правда, пример сплоченности тогдашнего ЦДКА он приводит несколько анекдотический: армейцы если и нарушали режим спортивный, то вместе и трудились ради восстановления формы, а у динамовцев и нарушали в одиночку, и в одиночку исправляли…»301.

Наследие Бориса Андреевича Аркадьева было Бескову, безусловно, ближе, и его признание: «На первое место поставлю Аркадьева, потом Якушина…»302 вовсе не случайно. Журналист Илья Бару, рассказывая о выступлении Бескова на всесоюзном совещании тренеров зимой 1979 года, отметит: «К. Бесков <…> счел необходимым посвятить первые слова Б.А. Аркадьеву: «Мне очень повезло, что он был моим учителем»…»303. А режиссер Евгений Богатырев поделится своим наблюдением: «Он как-то рассказывал о футболе, увиденном шестьдесят лет назад, футболе, завладевшем его сердцем навсегда. «Мне стукнуло шесть лет, – вспоминал Бесков. – И это событие я отметил посещением вместе с отцом футбольного матча. То первое посещение стадиона оставило неизгладимое впечатление. Возвращаясь домой, во двор, где гонял целыми днями мяч, я уже точно знал, как буду играть в футбол». Футболу красивому, зрелищному футболу, где главенствует игровая мысль, идея, Бесков верен и по сей день. Приверженец игрового метода тренировки, Бесков всегда с благодарностью вспоминает имя своего любимого учителя футбола Бориса Андреевича Аркадьева, исповедовавшего в целом такие же взгляды на подготовку футболистов и сделавшего Бескова своим союзником…»304.

«Есть одно обстоятельство, которое очень роднит футболиста и пианиста. И тому, и другому для поддержания высокого уровня мастерства необходимы постоянные упражнения в технике. Без этого не обойтись…»305, – этот постулат Аркадьева Бесков примет за аксиому, один из краеугольных камней своей тренерской методики. Вот что рассказывали впоследствии футболисты, работавшие с Бесковым даже не в разные годы – десятилетия. Михаил Гершкович познакомился с Бесковым в 1966 году: «Меня Константин Иванович в восемнадцать лет в «Локомотив» взял. А до этого я у него в ФШМ занимался. И понял: главное его требование – чтобы каждый технический прием на занятии выполнялся так же четко и внимательно, как и в игре…»306. «Акцент в работе Бесков делал на четком, аккуратном выполнении технических приемов, которыми обязан был владеть каждый игрок…»307, – Георгий Ярцев вспоминал о «Спартаке» 70-х, а Евгений Ловчев добавил: «Он на тренировках много раз заставлял повторять упражнения – пока не получится…»308. Наконец, Александр Мостовой с Бесковым работал уже во второй половине 80-х: «Конечно же, Бесков многое мне дал. За что я благодарен и ему, и Романцеву, так это за прививание культуры паса… Мы по тридцать минут отрабатывали этот пас, чтобы мячик не подпрыгнул ни на сантиметр, чтобы точно катился к игроку…»309.

Вклад Аркадьева в тренерское искусство неоценим и многогранен.

«Ретиво воюя с ним на футбольном поле, я, естественно, меньше всего предполагал, что моим противником является родоначальник советского тренерского сословия. Я так называю Бориса Андреевича не потому, что он был первым футбольным тренером. <…> Однако, безусловно, именно Аркадьев первым начал разрабатывать и претворять в жизнь новые тактические схемы. Обосновывать принципы обороны и ту логику, на которой зиждется нападение…»310, – напишет Николай Петрович Старостин: „Квадрат“ на поле, персональная опека, контратака – это все понятия, разработанные им не только для нас, но и, пожалуй, для всего мира. Короче, это футбольный Мейерхольд, кстати, и во внешнем облике их есть что-то схожее…»311.

Да, авторство так называемого «квадрата», тренировочного упражнения, прочно ассоциированного в нашем сознании с именем Бескова, принадлежит Аркадьеву, что засвидетельствовал Михаил Иосифович Якушин: «Ему принадлежит честь изобретения столь популярного до сих пор в среде футболистов игрового упражнения для совершенствования технического мастерства под названием „квадрат“. Разновидностей его сейчас существует множество. Любимым у Аркадьева был „квадрат 3х2“. На ограниченном участке поля – „квадрате“, размеченном белой лентой, – три футболиста владели мячом, а задачей двух других было отобрать его. На столь малой площади мяч сохранить очень сложно, поскольку обводка затруднена и в пас непросто сыграть. В основном идут бесконечные тяжелые единоборства. Собственно говоря, в этом и есть цель упражнения – научиться владеть мячом в ближнем бою с соперниками при постоянном их сопротивлении…»312.

Практиковал на тренировках Аркадьев первым и игру в два касания на полполя: «Было в арсенале Аркадьева одно чрезвычайно интересное упражнение, благодаря которому и крепились наши физические возможности – игра 4х4 на полполя без ворот в два касания. Сколько пота мы пролили в этой игре! Получая мяч, я первым касанием обрабатываю его, а вторым уже должен отдать партнеру. А отдать зачастую бывает некому, поскольку все закрыты. Поэтому надо бежать на помощь тому, что владеет мячом. А если партнер далеко (скажем, метрах в 30), то, чтобы выручить товарища, нужно делать рывок метров на 15—20. Так и происходили эти бесконечные быстрые перемещения, выматывавшие до предела…»313.

Одно из любимых выражений Аркадьева «Качество паса – это качество игры»314 вполне могло бы принадлежать и Бескову, равно как и еще одно из высказываний Аркадьева: «Пас – это нерв футбола. От состояния этой «нервной системы» зависит все или почти все в построении игры…»315. А читая аркадьевские строки об игре легендарного послевоенного ЦДКА, несложно узнать в ней характерные черты футбола, который сейчас принято называть «бесковским»: «Команда ЦДКА играет преимущественно пасом на соседа. Ее передачи коротки и быстры. Игроки в противоположность динамовцам не разбегаются от мяча, а концентрируются у мяча. Атака ЦДКА не прекращается с потерей мяча, так как некоторая кучность нападения позволяет сразу же начать борьбу за потерянный мяч, что в целом создает напор и территориальное преимущество команды над противником в течение игры. Если динамовцы для длинной и точной передачи обрабатывают мяч, то игроки ЦДКА больше играют коротким пасом в «одно касание» с обводкой, которой великолепно владеет большинство игроков команды…»316.

Причем, что удивительно, каждый в наследии Аркадьева находил, что называется, свое. По свидетельству Льва Филатова, своим учителем называли того и вроде бы антагонисты Бескова – Валерий Лобановский и Олег Базилевич: «Толкуя однажды с тренерами киевского «Динамо» О. Базилевичем и В. Лобановским в самом разгаре их быстро вспыхнувшей славы, я спросил: «Есть ли тренер, которого бы вы признавали и уважали?», и они, чуть ли не в один голос, как-то сразу заерзав по-школьнически, быстро выговорили: «А как же! Аркадьев, Борис Андреевич!»…»317. Еще бы не так, если за десятилетия до появления термина «тотальный футбол», в статье «Об универсализме в футболе», опубликованной в 1951 году, Аркадьев очень четко сформулировал его суть: «Универсализм игрока – это прежде всего его универсальное понимание игры, ее общей тактики в сочетании с техническим умением и физической способностью провести эпизод или даже отрезок игры на любом месте в команде и в любом тактическом плане…»318.

Впрочем, и из тренерского арсенала Якушина Бесков взял немало впоследствии ставшего уже его собственными фирменными приемами. «Якушин приветствовал неожиданные подключения крайних защитников в наступление, а начинать атаки точным пасом было для нас законом. Как только наш вратарь овладевал мячом, я тут же делал ускорение. Яшин великолепно выбрасывал мяч рукой. И другие вратари могли выбросить на такое расстояние, но у Льва были просто уникальные руки. Он бросал с какой-то подкруткой, благодаря которой мяч не отскакивал от газона, а, вертанувшись на нем, ложился прямо тебе на ход, готовый к работе…»319, – это из воспоминаний знаменитого динамовского защитника Владимира Кесарева. А вот, для сравнения, что рассказывал два десятилетия спустя Ринат Дасаев: «В пользе быстрого и точного введения мяча в игру меня убедил… Константин Иванович Бесков. До прихода в московскую команду я предпочитал выбивать мяч в поле ногой, стараясь таким путем перевести игру подальше от собственных ворот. Тренер доказал, что для полевых игроков будет лучше, если они возьмут под свой контроль мяч недалеко от своей штрафной площади, а не будут вступать в борьбу за него в центре поля. Ведь там он часто становится добычей соперников…»320. Другой известный динамовский защитник Эдуард Мудрик вспоминал, что в оборону его, начинавшего нападающим, определил именно Якушин: «Он считал, что умение играть в нападении очень важно для защитника и при организации атакующих действий своей команды, и при срыве атак соперника…»321. Не здесь ли следует искать корни будущих многочисленных подобных экспериментов Бескова?..

Александр Нилин описывал, как Якушин не гнушался повторять раз за разом одно и то же вроде бы зрелым, состоявшимся мастерам: «Трофимов вспоминает, как Якушин на установках «долбил» одно и то же, не смущаясь тем, что выдающиеся мастера тогдашнего состава (всегда удовольствие назвать на страницах книги рядом с Бесковым его партнеров Карцева, Сергея Соловьева и других) знали все наизусть, а высокопоставленный шеф «Динамо» генерал-лейтенант Мильштейн даже пошутил однажды, что лучше бы все тренерские указания на магнитофон записать и прокручивать… Но бывший правый крайний, прожив теперь и сам долгую тренерскую жизнь, не считает усилия Якушина зряшными. Магия личности тренера сказывается на неожиданности нюансов восприятия, от которых и то «чуть-чуть», что в искусстве решает, и в футболе до драмы может обострить и самую избитую ситуацию…»322. Ровно так же будет поступать и Бесков…

Заметим, к слову, что Старостин, восхищаясь Аркадьевым, Якушина очень ценил еще как игрока и, как рассказал сам Михаил Иосифович после кончины Николая Петровича, однажды даже попытался перевербовать его из динамовской веры. Правда, безуспешно: «Как-то на тренировке сборной Москвы в 30-х годах Николай Петрович, взяв меня под руку, пригласил прогуляться вдоль поля стадиона «Динамо» и неожиданно сделал мне предложение. «Миша, – сказал он, – переходи к нам в «Спартак». Мы сейчас как раз собираемся на международный турнир в Антверпен, ты нам очень подходишь по стилю игры, и тебе у нас будет неплохо…». «Спасибо, Николай Петрович, – отвечал я, – у вас команда хорошая, но у нас тоже неплохая, и я из «Динамо» никуда не уйду». Старостин только развел руками: «Что ж, только прошу, чтобы этот разговор остался между нами». И пятьдесят с лишним лет я об этом никому не рассказывал. Так же, как и он…»323.

Отдавая дань учителям, надо сказать, что из тренерского ученичества к моменту прихода в «Спартак» Бесков давно вырос, воспринятое от Аркадьева и Якушина обогатив собственными идеями. О чем говорил и сам: «И все-таки в тренерском деле Учитель – только полдела. Решающим, пожалуй, является склонность и способность к самостоятельной работе. Я, например, собирал информацию о командах Европы и Южной Америки, вникал, анализировал, сопоставлял. Следил за методиками тренировок в баскетболе, хоккее… Изучал работу выдающихся режиссеров и балетмейстеров… Что еще? Еще ежедневные мучительные раздумья, поиски, сомнения, разочарования, ошибки. И терпение, терпение, терпение. В общем, чтобы ответить на вопрос, надо просто пересказать жизнь…»324.

Неоднократно впоследствии, говоря о начале работы в «Спартаке», Бесков будет ссылаться на новшества, подмеченные им на чемпионате мира 1974 года, явившего миру, быть может, последнюю тактическую революцию в футболе. Вот что скажет Бесков после победного сезона 1979 года об избранной им для «Спартака» модели игры: «Модель – это та творческая основа, на которой строится игровая концепция команды, это, если можно так выразиться, долговременная схема ее поведения на поле. Современный футбол требует универсальности, постоянного технического и тактического совершенствования. Я был на чемпионате мира 1974 года и уже тогда наглядно представлял себе модель команды, близкую к идеальной. Эту модель составляли в сумме, в лучших своих проявлениях, сборные ФРГ, Голландии, Польши… Эти команды, где все линии прекрасно сбалансированы, команды, умеющие все, но подчиняющие свои действия главному – атаке, умению показать интересный, привлекательный, вдохновенный футбол…»325.

Очень важны для понимания взглядов Бескова его размышления о тенденциях развития современного футбола, которыми он поделился еще до чемпионата мира 1974 года, в апреле того же года, будучи тренером сборной СССР, с еженедельником «Футбол-Хоккей».

Прежде всего, Бесков отмечает, что футбол становится все менее зависим от «звезд», при совершенствовании индивидуальных навыков отдельных футболистов, тем не менее, становится игрой все более командной, и констатирует нарастающее отставание наших команд от зарубежных соперников в организации общекомандного взаимодействия: «Прежде всего, эти команды превосходят нас в организации игры. Мы наблюдаем у них совершенные индивидуальные конкретные действия каждого игрока и подчинение индивидуальной игры общекомандной задаче. Индивидуальное мастерство этих команд возросло настолько, что, с одной стороны, в составах увеличилось количество „звезд“, а с другой – „звезды“ стали, что ли, менее заметными. Поймите меня правильно: раньше результаты выступлений даже лучших команд мира больше зависели от настроения и состояния спортивной формы того или иного выдающегося мастера, чем сейчас…»326. Пройдет десяток лет, и Бесков скажет: „Я никогда не отрицал значения личности в футболе, но мне всегда хотелось иметь не команду „звезд“, а „звезду-команду“, которая представляла бы собой монолитный, хорошо технически и тактически оснащенный коллектив, готовый решать самые сложные задачи“…»327.

К мысли о том, что индивидуальные действия футболистов должны быть подчинены решению общекомандной задачи, целесообразны, встроены в командную игру, он возвращается неоднократно: «Например, игрок одной из сильнейших команд способен выполнять какое-то сложное действие, необходимое в данной игровой ситуации. Он смело идет на выполнение элемента, но почему-либо теряет мяч. Ни он сам, ни его партнеры не видят в этом ничего страшного. В следующий раз в подобной же ситуации этот игрок вновь пойдет на выполнение данного индивидуального действия. В то же время в середине поля, например, мы сейчас даже у бразильцев, не говоря уже о немцах или англичанах, не видим обводки ради обводки. Здесь проявляется рационализм в самом хорошем смысле этого слова, и связан он с высокой игровой дисциплиной. Многие наши футболисты тоже неплохо владеют, скажем, обводкой. Но часто не знают, когда ее лучше применить. Вот почему я и говорю, что нам прежде всего необходима организация командных и индивидуальных действий. И, конечно, игровая дисциплина…»328.

Игра становится все более насыщенной, все меньше времени остается футболисту в плотной борьбе на принятие решения и выполнение технического приема, и здесь выявляются пробелы в тактическом мышлении игроков: «Вне борьбы, в спокойной обстановке, многие наши футболисты не уступят лучшим зарубежным мастерам в выполнении отдельных технических элементов. Но техника у нас хромает при выполнении сложных тактических действий. В середине поля все идет нормально, и различие в выполнении технических приемов мало заметно. А вот в районе штрафной площади, где в плотной борьбе особенно необходимо высокое индивидуальное мастерство, тут-то и появляются погрешности. Дело в том, что каждое тактическое действие требует для своего осуществления конкретных технических элементов. Вот, например, комбинация, которая состоит их трех технических приемов: обводка – пас – удар. Выполнить такую комбинацию обязаны, предположим, два-три игрока. Удалась, например, обводка, удался пас, но – брак при ударе. Или брак при пасе, или при обводке. И получается, что игрок, хорошо владеющий ударом, не получает паса, а тот, кто хорошо дает пас, ошибается, нанося удар. Словом, нет единства в выполнении технических элементов, и отсюда общее впечатление низкого уровня техники. И здесь проявляется взаимозависимость техники и тактики. Мастер – это тот, кто свое правильное намерение четко претворяет в жизнь…»329.

Главную проблему здесь Бесков видит в организации учебно-тренировочного процесса, который, как правило, нацелен на отработку отдельных разрозненных технических элементов и физическую подготовку футболистов, но не решает задачи развития игрового мышления: «На мой взгляд, вопросы физической готовности у нас успешно решаются, по крайней мере, незаметно отставание в этом деле. Не поймите меня так, что можно на этом успокоиться и перейти к решению других вопросов. Нет, об атлетизме нельзя забывать никогда. Но объективности ради надо признать, что формы и методы атлетической подготовки у нас найдены, им надо следовать, совершенствоваться и не шарахаться из стороны в сторону. В то же время учебно-тренировочный процесс в клубах протекает, по всей вероятности, таким образом, что средства и методы работы больше направлены не на развитие в комплексе игрового мышления и конкретных технических элементов, а на отработку разрозненных игровых действий. Получается так, что большинство технических элементов, например, обработка мяча, удары по воротам, ведение мяча, передачи, отрабатываются в отрыве от решения тактических задач. У нас применяется огромное количество разнообразных упражнений. Но важно разобраться, как их использовать в определенной последовательности таким образом, чтобы добиться взаимосвязи техники и тактики. И важно также добиться связи тренировки и игры, добиться умелого освоения технико-тактических элементов и дальнейшего применения их в процессе матча…»330.

По сути, как видится, здесь сформулирована основа всей тренерской системы Бескова – общеизвестные, в общем-то, тренировочные упражнения должны быть выстроены в определенной последовательности, которая, в свою очередь, должна быть нацелена на выработку стереотипов принятия решений в определенных типовых игровых ситуациях: «Практика и наука подсказывают: для того, чтобы освоить и довести до совершенства технико-тактические действия, для того, чтобы в каких-то элементах выработался стереотип, нужны стройная система работы, последовательность в выполнении учебных задач…»331.

В наш век многочисленных тренеров, которых принято называть «мотиваторами», Константин Иванович выглядел бы белой вороной. Предматчевыми «накачками» самоотдачи игроков не добьешься, утверждал он, привычка играть с полной отдачей сил, на самом высоком эмоциональном накале вырабатывается на тренировках, которые должны быть приближены к игровым условиям. Не случайно сам Бесков предпочитал внешне невозмутимо смотреть матч с трибуны, его просто невозможно представить беснующимся у бровки. Игра по Бескову – закономерный результат проделанной тренировочной работы: «Есть и еще одно существенное расхождение в игре нашей сборной и лучших зарубежных команд. Они все матчи проводят с полной отдачей сил, при высоком психологическом настрое. Ошибается тот, кто считает, что добиться этого можно непосредственной „накачкой“ перед игрой. Нет, для того чтобы так выступать, необходимо эти качества приобретать в тренировках. То есть тренировочные матчи и занятия необходимо проводить на высшей степени напряженности, потому что, если игрок не подготовлен к тому, чтобы всецело отдаваться в игре, он не сможет это сделать даже в финале чемпионата мира, когда никого, собственно, и настраивать нет необходимости. Я не хочу сказать, что в таком режиме надо проводить все тренировки, но в плане подготовки к ответственным соревнованиям их необходимо предусматривать…»332.

Очень емко формулирует Бесков и свой подход к оценке футболиста, с которым ему интересно работать. «Осознанное трудолюбие» – вот основной критерий выбора им игрока. Иными словами, он ценит в футболисте, прежде всего, осознанное желание и готовность расти и совершенствоваться: «Все лучшие морально-волевые качества вырабатываются в процессе труда. Но это должна быть не просто механическая работа до седьмого пота с завязанными глазами. Нужно сочетать фанатизм в хорошем смысле этого слова со знанием дела. Осознанное трудолюбие – вот, на мой взгляд, лучшая форма воспитания настоящего спортсмена…»333.

Ровно те же критерии отбора мы вскоре увидим в процессе создания Бесковым нового «Спартака». И мотивировать еще пока безвестных новичков команды он будет так же, как сформулировал в 1974 году: «Сознание футболистов необходимо перестраивать, чтобы они не довольствовались тем, что у них есть, а все время стремились к тому, что стать в ряд со „звездами“ мирового футбола…»334.

Важно для понимания принципов Бескова и его замечание по поводу критериев отбора им кандидатов в сборную. Этого принципа он неизменно придерживался на протяжении всей своей тренерской карьеры – оценивать нужно не текущие успехи игрока, а его потенциальные возможности роста и то, как он впишется в команду: «Ведь у нас как бывало: забьет футболисты три гола в двух последних матчах, и его тут же берут в сборную. Это неправильно со многих точек зрения. На того, кто лучше играет в чемпионате в определенный момент, мы обязаны обратить внимание, но должны, в первую очередь, оценивать не состояние его спортивной формы, а определить, каковы его потенциальные возможности как классного игрока, и способен ли он вписаться в уже существующий состав сборной…»335.

Довольно категоричен Бесков в ответе на один из вечных вопросов футбола – как строить игру с различными соперниками, «от себя», или подстраиваясь каждый раз под конкретного соперника. Важнее всего построить собственную игру, утверждает Константин Иванович, а особенности соперника учитывать, конечно, нужно, но не более: «Игра должна быть устоявшейся. Но в то же время гибкой. Ведь и итальянцы, и немцы, играя в свою игру, стремятся использовать слабые стороны противника и не дать ему раскрыть свои сильные. Вот и надо так поступать. Создав свою игру, вносить небольшие коррективы в зависимости от того, с кем играешь. И надо навязывать сопернику свою волю. А приноравливаться к каждому нет необходимости, да и времени не хватит…»336.

Помимо термина «устоявшаяся игра», словно предвосхищая будущие дискуссии с киевскими оппонентами о самом факте существования «атакующего» футбола, категорически отвергаемого тем же Базилевичем, Бесков употребляет и еще один термин – игра должна быть «гармоничной»: «Уверен, что тренеры никогда не ставят задачи создать команду либо с сильной атакой, либо только с сильной обороной. Все мечтают о гармоничной игре. Важно, чтобы это желание отражалось в разумном комплектовании команды. Важно, конечно, и иметь выбор игроков. Мне кажется, что сейчас мы вправе ставить вопрос о создании хорошо сбалансированной команды в обороне и в атаке. Добиться этого нельзя только за счет правильного определения состава. У такой команды игра должна быть организована так, чтобы плавно проходил переход из обороны в атаку и обратно. Вот и снова мы возвращаемся к тому, с чего начали, к вопросу об организации игры…»337. Хотя атаку все же, как мы знаем, Бесков ставит во главу угла…

Лишь в одном его утверждении можно найти противоречие с будущей практикой работы. На другой извечный вопрос, стоящий перед тренером – нужно ли подбирать игроков под избранную систему игры, или выбирать систему игры, отталкиваясь от имеющихся игроков – в интервью 1974 года он выбирает второе; отмечая при этом, что важно выбрать такую систему игры и расстановку их на поле, чтобы раскрывались лучшие качества игроков: «Системы игры развиваются, естественно, с нюансами, с отклонениями, не в одной какой-то команде, не в сборной команде, а в целом в мировом футболе. Постоянно идут поиски новых вариантов. Наличие тех или иных игроков может даже породить новую систему, как бы неожиданно, вдруг она может проявиться. Мне кажется поэтому, что нужно прежде всего исходить из того, каких игроков вы имеете. И ни в коем случае не переделывать их, когда они приходят из клуба в сборную. Тренер сборной может помочь лучшим игрокам в совершенствовании, если добавит к ним партнеров, которые помогут раскрыть те качества, какие без хорошего партнера трудно реализовать…»338.

В «Спартаке» же в 1977 году, по позднейшему признанию самого Бескова, сперва он, напротив, изберет модель игры. И лишь со временем она, по его выражению, «обретет личностное выражение»: «Мысленно я выстраивал модель игры, которая должна была привести к успеху, если бы в нее вписались отдельные исполнители и команда в целом. На чемпионате мира 1974 года, куда я ездил в качестве наблюдателя, мне бросились в глаза особенности единоборства сборных ФРГ и Голландии. На правом фланге нападения у немцев выступал Юрген Грабовски. Ему там приходилось тяжко, поскольку у голландцев левый защитник Крол явно превосходил его по физическим кондициям. Участвуя в оборонительных действиях своей команды, Грабовски пытался прервать рейды Крола по краю, но после этой борьбы у немецкого нападающего почти не оставалось сил для перехода к своим основным, атакующим, действиям. Я долго размышлял над этой коллизией, невольно возвращался к ней вновь и вновь, обдумывал ее возможные вариации… И в сезоне 1977 года эти размышления помогли мне создать модель игры!

Крайних нападающих нужно освободить совсем от участия в оборонительных действиях на своей половине поля; если крайний защитник противника подключается к атаке, его встречает наш полузащитник, а не крайний нападающий. К тому же полузащитник в силу специфики амплуа выполняет оборонительные приемы и функции квалифицированнее, чем «чистый» форвард. Хороший полузащитник по физической своей готовности не должен ни в чем уступать крайнему защитнику противника. Но, встречая и прерывая действия неприятельского «Крола», наш полузащитник оставляет без внимания своего постоянного подопечного; кто возьмет его на себя? Пусть в эти мгновения на него переключается наш центральный полузащитник. А центра полузащиты противника перекроет в этом случае наш центральный нападающий…

В этом варианте у наших крайних форвардов расширятся зоны действия, они станут появляться не только на флангах, но и в центре, как центрфорварды (это, кстати, и получалась на практике; у Ярцева в большей степени, у Павленко – в отдельных матчах, но Ярцев заметно тяготел вправо, а Павленко – влево).

Вот примерно какую схему, или систему, я предложил спартаковцам… <…> Во втором круге модель игры, схема, описанная выше, стала оживать, обретать личностное выражение, а затем и приносить плоды…»339.

Однако в описании игровых идей Бескова мы забежали далеко вперед. Пока Константин Иванович лишь знакомился со своей новой командой…