«Спартак» встретил новое десятилетие, 70-е, в гордом звании чемпионов страны и с блистательной командой, которую многие болельщики постарше считают лучшей из виденных ими. И сегодня без запинки они называют по порядку имена игроков, составлявших основную обойму «Спартака»-69 – Кавазашвили, Логофет, Иванов, Ловчев, Киселев, Абрамов, Калинов, Хусаинов, Осянин, Папаев, Силагадзе…
Оптимальный состав сложился, словно мозаика, уже по ходу сезона-69. Перед его началом повесили бутсы на гвоздь Владимир Маслаченко и Анатолий Крутиков, без которых невозможно представить себе «Спартак» 60-х. И если место в воротах занял многоопытный новобранец, приглашенный из столичного «Торпедо» Анзор Кавазашвили, то на левом фланге обороны появился 20-летний Евгений Ловчев из молодежной команды московского «Буревестника», не пропустивший в год дебюта ни одного матча чемпионата страны и признанный по итогам года лучшим в своем амплуа. В центре обороны обосновались не пришедшийся ко двору в московском «Динамо» Вадим Иванов и 19-летний воспитанник спартаковской школы Николай Абрамов. А завершающим штрихом в формировании средней линии «Спартака» стал Василий Калинов, найденный в балашихинском «Машиностроителе». Со свойственной скромностью один из самых ярких спартаковских игроков тех лет Виктор Папаев позже скажет: «Если уж переходить на личности, то в „Спартаке“ тех времен была приличная линия полузащиты: Киселев, Калинов и, простите, Папаев. Про нас говорили, что мы какая-то сыгранная мини-команда. Уверяю вас, что ни на одной тренировке мы ничего специально не отрабатывали. Полная импровизация. Опять парадокс. Но спорт и состоит из парадоксов…»9.
Дорогого стоит восторг мэтра тренерского цеха, которого числили в учителях и Бесков, и Лобановский: «Спустя несколько дней после того, как «Спартак» стал чемпионом страны, зашел в редакцию Борис Андреевич Аркадьев и, не дожидаясь вопросов, произнес примерно такой монолог:
– Послушайте, «Спартак» же оставил прямо-таки освежающее впечатление. Они же играют! Они же эмоционально выражают себя! Все-таки, что ни говорите, спартаковский дух существует. Сколько лет клубу, а что-то общее всегда у него есть. Ну, просто какая-то спартаковская секта! На чем она держится? Думаю, что тут есть влияние братьев Старостиных. Да и вообще у них все свои…»10.
И действительно, у руля команды стояли «свои» – такова была неизменная спартаковская традиция. «В этой команде счастливо сошлись исполнители ролей начальника и старшего тренера. Старостин и Симонян работают в одном ключе…»11, – писал Лев Филатов, сохранивший слова Аркадьева для истории в своей книге «Ищи борьбу везде», и подтверждал: «Без обиняков, ясно и просто Симонян сказал, что нынешний «Спартак» напоминает ему тот «Спартак», который был чемпионом в 1956 году. Заметим, что центральным нападающим той команды был Симонян… <…> Выходит, что все эти годы, работая тренером, Симонян был верен той своей команде, считая ее образцом характерного комбинационного спартаковского стиля. Само собой разумеется, просто повторить, воспроизвести эту команду было бы затеей наивной, поскольку и в футболе время необратимо. Сохранить ее манеру, общий облик на основе тех требований, которые ныне предъявляются к футболу, – этого добивался Симонян. Не знаю, считает ли он, что полностью осуществил свой замысел, но он проявил завидную последовательность…»12.
Пройдет всего несколько лет, и тот же Филатов фактически повторит свои слова, но совсем с иной интонацией: «Иная картина в московском «Спартаке». Там и вольно и невольно следуют образцу в виде «Спартака» 1956 года. Там не гнушаются «малышами», там, произнося «наш, спартаковский игрок», подразумевают прежде всего «технаря», который бы имел вкус в зрячей комбинационной игре, пусть и со многими передачами, там культ Сальникова, Нетто, Симоняна. Потому, глядя на нынешний «Спартак» и вспоминая о своем «Спартаке», Сергей Сальников мечтательно роняет: «Папаев с нами сыграл бы…». Мерки тут постоянные, снятые семь раз. Нельзя отказать старым спартаковцам (а у руля команды обычно «свои») в последовательности, в хорошем футбольном вкусе. И все же, мне кажется, чрезмерно строгое следование образцу двадцатилетней давности иногда придерживает команду за рубашку, не дает ей хода. Равные «старикам» по таланту новые игроки с неба не падают, а их подобия создают рисунок игры лишь внешне похожий. Вот и возникает на поле перебор в возне с мячом, род полотерства, создающий один из миражей футбола – преимущество без голов, без побед. Истинная динамика, которая свойственна лучшим командам наших дней, у «Спартака» прорывается в считанных матчах. Однажды, в 1969 году, «Спартак», став чемпионом, казалось, ухватился за хвост жар-птицы, заиграв в самом деле хорошо, сумев объединить свою «классику» с новыми требованиями. Но хватило его ненадолго…»13.
Действительно, год 1970-й «Спартак» прошел во многом на багаже предыдущего, чемпионского сезона, собрав достаточно доброжелательную прессу. Команду, правда, лихорадило, в какой-то момент «Спартак» откатился аж на 10-е место, но после августовской победной серии (победы над будущим чемпионом ЦСКА – 2:1, в гостях над киевлянами 1:0 и над «Зенитом» 3:0) красно-белые даже возглавили турнирную таблицу. Однако в итоге была завоевана лишь «бронза», приз «Крупного счета» (среди поверженных было и московское «Динамо» Константина Бескова – 4:1), да все те же имена значились в списке «33-х лучших» футболистов сезона – под первым номером в своем амплуа Виктор Папаев, под вторыми – его партнеры по средней линии Николай Киселев и Василий Калинов, а также Евгений Ловчев и Вадим Иванов, под третьими – Анзор Кавазашвили и Геннадий Логофет. Уход большой группы игроков, внесших весомый вклад в «серебро»-68 и потерявших в 1969 году место в основ ном составе – Евгения Михайлина, Александра Гребнева, Сергея Рожкова – компенсировался появлением в составе Сергея Ольшанского (на тот момент еще в роли нападающего), Михаила Булгакова, Владимира Редина. А вот в 1971-м году прозвенел первый серьезный звонок, свидетельствовавший о наступлении эры неблагополучия в стане красно-белых. Даже несмотря на то, что в историю «Спартака» навсегда вписаны волевая победа в Кубке СССР-71 и гол, забитый Геннадием Логофетом за 20 секунд до окончания кубкового финала с ростовским СКА, принесший ничью 2:2 и переигровку, в которой «Спартак» одержал победу 1:0, завоевав почетный трофей.
Еще в июле Лев Филатов в еженедельнике «Футбол-Хоккей» писал: «Странное впечатление оставляет „Спартак“. Из всех 16 строчек таблицы его строчка труднее всего поддается уразумению по той причине, что ее арифметическая неприглядность как-то не вяжется на первый взгляд с внешним обликом игры этой команды. <…> „Спартак“ с весны транжирил очки. Сначала это не казалось бедой. Команда сохраняла свое лицо, была верна комбинационному стилю, игре в пас, многое в ее манере выглядело привлекательно красиво. Легко верилось, что игроки вот-вот добавят в движении, в атаках появится резкость, энергия, и потерянное будет наверстано…»14.
Не появились. К концу сезона о проблемах «Спартака» заговорили в полный голос. И дело вовсе не в невзрачном 6-м месте по итогам чемпионата, впервые, кстати, прошедшего под названием «высшая лига» тогда еще «класса А» – только годом позже о «классах» в советском футболе забудут навсегда.
Кратко и емко сформулировал свое видение произошедшего в том сезоне с командой такой авторитет тренерской профессии, как Виктор Маслов: «Московский „Спартак“ в сезонах 1969—1970 годов с большим или меньшим успехом демонстрировал игру комбинационную, о которой много писали и которую тщательно проанализировали. <…> И вот за один только год – 1971-й – все это потеряно…»15.
Лев Филатов, однако, Маслову в своих обозрениях по ходу сезона, размышляя об игре «Спартаке», заочно мягко возражал: «…по-прежнему его игру не назовешь серой и невыразительной. Напротив, спартаковцы и держат мяч, и аккуратно чертят комбинации, есть в их приемах изящество, и не сбиваются они на оборонительные варианты, которые издавна считают ниже своего достоинства…»16, но сетовал на то, что «…в построении спартаковских атак появилась какая-то заданность, механистичность, едва ли не обязательно мяч обходит пятерых-шестерых, справа налево или слева направо. Идет долгая и тщательная подготовка к заключительному ходу, а он так и остается ненайденным. Не заметно у игроков тактической свободы, предприимчивости…»17.
Зато поддержал коллегу Маслова ветеран тренерского цеха Виктор Дубинин, увидевший корни «сползания команды с прежних позиций» и «упадка в игре «Спартака», прежде всего, именно в проблемах в средней линии: «Видимые причины? Недавняя гордость «Спартака» – линия полузащиты, за исключением Киселева, утратила и постоянство состава, и прежние боевые качества. Спортивная форма многих игроков далека от прежней…»18.
Ну, а первопричиной всех бед, по его мнению, стала «неполноценная всесторонняя готовность игроков к длительному и трудному соревнованию»: «Почему у „Спартака“, например, пропала та скорость в развитии атаки, что два года назад приводила в смятение любого соперника? Без этой скорости те сложные маневры, что представлялись тогда легкими, ажурными и как бы само собой разумеющимися, ныне выглядели тяжеловесными, выполняемыми с заметным усилием, медленно, а потому и малоэффективно. Вместе с тем отдельные игроки „Спартака“ сумели поддерживать и скорость, и работоспособность. Но трое-четверо – это не команда…»19.
А вот Виталий Артемьев обращал внимание на постигшие «Спартак» проблемы в линии атаки и, соглашаясь с Дубининым в оценке работоспособности спартаковских полузащитников, подчеркивал, что объем свалившейся на них работы в связи с ослаблением других звеньев команды вырос, к чему изобретательная, предприимчивая, заточенная на атаку средняя линия «Спартака» оказалась не готова: «Полузащиту московского „Спартака“ хвалили более чем достаточно. И это понятно – Киселев, Папаев, Амбарцумян, Калинов – игроки видные. Но вот чуть сдал Хусаинов, менее точны стали дальние удары Осянина, чуть-чуть потеряла в надежности оборона. Пришло время молодым, находящимся в расцвете сил полузащитникам показать, на что они действительно способны, принять главную тяжесть игры на свои плечи. И „Спартак“ захромал на обе ноги. Оказалось, что все полузащитники – игроки примерно одного плана. Они умеют подыгрывать форвардам и действовать на их месте. А вот к неустанному, длительному труду они не способны. И спартаковские взлеты чередуются с падениями. <…> В московском „Динамо“ нет „чистого“ диспетчера, свободного от черновой работы. Сабо, Семин, Уткин, Жуков – все трудятся в поте лица. И ничего, игра динамовцев прочна и стабильна. У „Спартака“, повторюсь, более или менее свободны все – таков уж игровой почерк полузащитников. И нередки провалы…»20.
Филатов же еще в июле 1971 года прямо указывал на постигшую «Спартак» беззубость при завершении атак: «Сейчас в атаках „Спартака“ участвует много игроков, готовых и умеющих обслуживать партнеров. <…> Но от кого ждать голов? Это не слишком ясно…»21.
Действительно, недавние безусловные лидеры атак «Спартака» Николай Осянин и Галимзян Хусаинов подошли к возрасту, который по футбольным меркам принято считать критическим. Кроме того, Хусаинов нередко был вынужден в том сезоне и вовсе играть в средней линии. Итог сезона – 4 забитых мяча у Осянина, 3 – у Хусаинова.
Вынужденно сменил амплуа подававший надежды как бомбардир и приглашенный в «Спартак» на место форварда Сергей Ольшанский. После того, как тяжелую травму, завершившую его карьеру в «Спартаке», получил «чистильщик» Вадим Иванов, произошла известная со слов Евгения Ловчева история, когда «…Николай Петрович Старостин сказал: „Будем воспитывать „бабу ягу“ в своем коллективе“. И Ольшанского мало того, что перевели в оборону, так еще и кликуху дали соответствующую – Бабуля…»22.
Приглашенные же перед началом сезона Вячеслав Егорович из запорожского «Металлурга», Виталий Мирзоев из нальчикского «Спартака» и Александр Пискарев из ивановского «Текстильщика» (тот же Филатов, размышляя о перспективах «Спартака» в том сезоне, писал: «…чемпионский состав 1969 года сохранен, и к нему нынче добавились сразу трое молодых интересных форварда – Мирзоев, Пискарев и Егорович…»23), сыграв каждый не менее половины календарных матчей, забили на троих 9 мячей. Что не помешало Пискареву всего с 5 забитыми мячами разделить с Киселевым и Силагадзе лавры лучшего бомбардира команды…
Словно предвидя что-то, Андрей Петрович Старостин в апреле 1971 года напишет: «В позапрошлом году, выиграв чемпионат командой, в которой впервые выступал ряд молодых игроков, спартаковцы вселили в своих почитателей надежды на рождение хорошей, стабильной команды. Ловчев, Киселев, Калинов, Папаев, Абрамов за два года повзрослели и набрались опыта. Теперь любители футбола ждут оплаты по векселям надежд. Конечно, сейчас рано говорить о каком бы то ни было банкротстве. Но напоминание о долге никому не повредит…»24.
Однако команда сделает шаг именно к банкротству. Как признается много лет спустя Евгений Ловчев: «Проверку на прочность поражениями мы не выдержали: каждый искал причины неудач в партнерах, а не в себе. Ну, а в декабре 1971 года „Спартак“ фактически развалился…»25.
Отечественный футбол стремительно прощался с прежними идеалистическими устоями. Материальные условия, создаваемые для футболистов покровителями, как тогда еще иногда говорили, «меценатами», а выражаясь современным языком – спонсорами и владельцами клубов, играли все большую роль. Собственно, футбол, как принято, стал отражением общественных настроений и процессов в стране – на смену идеализму и энтузиазму 60-х пришли относительно сытые и спокойные 70-е с их вполне материальной шкалой ценностей.
Человек, как известно, ищет, где лучше, спортивная карьера относительно коротка, и едва ли заслуживают упрека те, кто думал об обеспечении семьи и собственного будущего после ухода из спорта. Впрочем, земное, материальное пока еще далеко не превалировало над игрой «за ромб». По словам известного форварда 60-70-х Владимира Козлова, «Галимзян Хусаинов, скажем, играл за 164 рубля 37 копеек в месяц. На периферии он мог получать, конечно, много больше, но ценил спартаковский ромб на груди. И таких, как Хусаинов, большинство…»26.
Другой вопрос, что до появления профессии «футболист» и профессиональных футбольных клубов было еще далеко. И в выигрыше в этом смысле оказывались те команды, кто мог найти законные (или не вполне) способы найти дополнительные ресурсы для стимулирования игроков.
Началось это не вдруг. Армейские и динамовские команды и раньше доплачивали игрокам, как говорили, «за звездочки» – футболисты получали офицерские звания. По словам того же Козлова, «…чуть больше, чем в «Спартаке», зарабатывали динамовцы. Нам дополнительно начисляли рублей 20—40 за милицейское звание. Я, например, майор запаса…»27. А вот что рассказывал Леонид Островский, в 1962 году перебравшийся из московского «Торпедо» (бережно лелеемого автозаводом ЗИЛ) в киевское «Динамо»: «В «Торпедо» я получал 180 рублей в месяц, а в «Динамо» те же 180 плюс 20 пайковых и еще 20 за звездочки – меня сразу аттестовали на погоны. А чуть позже Маслов через Щербицкого выбил у Совмина премиальные за выполнение ежемесячного плана по набранным очкам – до 200 рублей. Тогда это были приличные деньги. Жили как у Христа за пазухой…»28.
Однако офицерские звания были тогда не самым привлекательным стимулом. По признанию Николая Маношина, в 70-е отвечавшего в ЦСКА за «селекцию» (впрочем, и слова-то тогда такого не было), в армейские команды игроки отнюдь не стремились: «С одной стороны, становишься офицером – получаешь надбавку за погоны. Это преимущество. Но не дай бог копейку на стороне заработать! Так что по законным деньгам армейская команда вроде бы благополучной была, но другие клубы незаконными путями получали раз в десять больше. В том же „Шахтере“ ребят устраивали в бригады горняцкие, где премиальные огромные, зарплаты солидные…»29.
Геннадий Логофет, в 1966 году рассорившийся с тренером «Спартака» Николаем Гуляевым, вспоминал как раз про посулы донецкого «Шахтера»: «Я отыграл уже пять лет в «Спартаке», но после того сезона заявил: «Я с этим тренером работать не буду. В любую команду пойду, если он останется». Кстати, вот так, не сговариваясь, девять человек из основного состава написали заявления. Ну, и прослышал об этом «Шахтер» донецкий. Каждый вечер мне звонили. «Ну как? Определился?». Говорю: «Я вам сразу скажу: если тренера этого снимают – остаюсь в «Спартаке»…». Мне из трубки: «Да ты что! С ума сошел?! Мы тебя на шахту устроим, на зарплату Героя Соцтруда. А хочешь – на две шахты сразу, на самые лучшие. А ты туда приходить будешь только в ведомости расписываться. (Ну, а тогда-то шахтеры много получали.) Квартиру тебе Министерство угольной промышленности даст шикарную. В Москве! Только давай в «Шахтер» переходи…». Отвечаю: «Не надо мне денег. Не то, чтобы они меня не волнуют – но это не главное… Я все-таки спартаковец! Уберут тренера – тогда я к вам не поеду». И не поехал…»30.
Практика эта, безусловно, не соотносилась с законом, однако, как правило, на это закрывали глаза, тем более, что решения о подобном «стимулировании» принимались обычно на самом высоком – городском, областном, республиканском уровне. Забегая чуть вперед, единственным по-настоящему громким скандалом и уголовным делом завершилось чемпионство ворошиловградской «Зари» – как раз когда столкнулись интересы и амбиции областного и республиканского руководства. Тренер чемпионов-72 Герман Зонин признавал много лет спустя: «…Повод придраться, впрочем, был капитальный – действительно, подставило борта руководство, нарушения были. И шарахнули по ним из всех стволов прямой наводкой. <…> Футболисты получали премиальные в обход закона: начальство добывало для этих целей средства на шахтах и заводах. <…> Игроки числились забойщиками и сталеварами. Что-то вроде того, сейчас уже и не вспомнить… Денежный вопрос был во все времена одним из самых щекотливых. Поэтому мы создали совет команды, в который вошли авторитетнейшие игроки „Зари“ – Ткаченко, Журавлев и Кузнецов. Их мнение было непререкаемо. Они раскладывали деньги по конвертам с фамилиями игроков. Каждый получал премию в зависимости от вклада в победу. Выходило от ста до двухсот рублей на человека. Ни разу никто обиженным не остался. <…> Но претензии были не к Зонину и не к футболистам, а к областному руководству, которое считало своим долгом стимулировать своих любимцев. Поэтому вопросов ни ко мне, ни к игрокам у органов не возникло. Кстати сказать, речь, по нынешним-то временам, шла о мизерных суммах. Сотрудники компетентных органов, не сомневаюсь, хорошо знали, что в южных и восточных регионах страны – в закавказских, среднеазиатских республиках – доходы футболистов были неизмеримо выше…»31.
Валерий Зенков, начинавший карьеру в «Спартаке» как раз в те годы, а впоследствии поигравший за «Кайрат», подтверждал, вспоминая алма-атинский период: «Да, получали доплаты в конвертах, „черным налом“. Но и в Минске было неплохо. И там, и там применялась киевская премиальная система – начисления за очки, зрителей… А в Москве все зависело только от сборов. Полный стадион – получаешь 250-300 рублей. Но такое бывало редко…»32.
Легальным способом дополнительного заработка были товарищеские матчи с провинциальными командами низших лиг. Пионерами в этом выступили киевляне. Как вспоминал Николай Маношин: «Динамовцам Киева Щербицкий вообще разрешал официально коммерческие встречи проводить. В одно время киевлянам даже невыгодно было за сборную выступать. Ну, получат они там за матч рублей по 200, да и то, если победят! А проведут 3-4 игры в каких-нибудь колхозах-совхозах, не напрягаясь – положат в карман по тысяче! Тогда-то федерация и приняла решение: за неявку в сборную с команды снимать очки, дисквалифицировать…»33.
Не брезговали таким приработком и спартаковцы, причем и в позднейшие времена – собственно, мало что изменилось и спустя десятилетие. По словам игравшего в «Спартаке» 80-х Бориса Кузнецова, «…во время перерывов в чемпионате мы ездили играть товарищеские матчи в Подмосковье – чтоб денег подзаработать и лишний раз не тренироваться. Забивали там по 10—15 мячей…»34.
К концу 80-х, когда экономическая ситуация в стране либерализовалась, вспоминал Алексей Прудников, даже «…создали коммерческую команду „Спартак“, которая ездила по всему Союзу и зарабатывала деньги. Причем зарабатывали больше, чем игроки основного состава. Смешно было, когда в ведомостях расписывались. У Сергея Родионова одна зарплата, а у Никишова, мальчишки из школы, которого брали в коммерческую команду для комплекта, больше. Правда, часть денег он отдавал, чтобы заплатить премиальные основе. Писарев в той команде был, Иванов, Мостовой, Бокий. Кто заболел, кто молодой – всех собирали в эту труппу гастролеров. На стадионах еще устраивали лотереи, разыгрывали автомобили. Народ и так ломил, а тут мы еще. Я был самый высокооплачиваемый игрок. Получал как игрок „Спартака“, дубля и коммерческой команды. Интересно было – всю страну объездили. Привозили деньги в клуб, чтобы из них платили премиальные игрокам основного состава…»35.
Возвращаясь в начало 70-х – «Спартак» в новых реалиях тоже искал способы стимулирования игроков, хотя по части окладов, по всем свидетельствам, проигрывал многим – ни республиканского руководства, ни шахт, ни заводов за ним не стояло. На прямой вопрос, был ли «Спартак» в его времена одной из самых бедных команд страны, Николай Киселев согласился: «Пожалуй. Мы получали только то, что было положено по закону. Не больше. Разного рода доплат, которые практиковали в других командах, в „Спартаке“ не было…»36.
«В «Спартаке» и ставки у всех были одинаковые, и премии – даже для того, кто за пять минут до конца матча на замену вышел. 80 рублей – премиальные за победу. При ставке в 160. Потом уже до 180 повысили. Когда заканчивал, тарифы еще раз подняли. Зарплату – до 250 (а игроку сборной – вообще до 300). Победа стала стоить 150. На руки, за вычетом налогов, 135 получали…»37, – уточнил в одном из интервью Геннадий Логофет, добавив, что спартаковцы зарабатывали по сравнению со многими периферийными клубами куда скромнее: «В три-четыре раза меньше. Особенно если сравнивать с такими городами, как Баку, Ташкент, Ереван, Тбилиси… Киев – тут вообще разговаривать нечего. Или «Днепр» тот же. Там страшные суммы получали! Но они-то за границу один раз в год выбирались, а «Спартак» – пять-шесть. А если тебя еще и в сборную берут – это ты уже получаешь больше, чем они. Правда, для этого надо было там что-то купить, а здесь потом продать. Ну, как у челноков нынешних…»38.
«Что везли? Товар номер один – грампластинки «битлов», быстро ставшей популярной рок-группы «Uriah Heep», Джими Хендрикса… Для себя большинство ребят «привозило» Тома Джонса. Товар номер два в мои игроцкие годы – мохер, пряжа такая. В Союзе в те годы она была чрезвычайно дефицитной…»39, – вспоминал спустя годы Евгений Ловчев. Иногда и сам он, по его признанию, отдавал дань «бизнесу на грампластинках»: «За границей, особенно в Южной Америке, они стоили дешево – доллара три, а в Москве их можно было продать меломанам за 50 рублей и дороже. <…> Со шмотками я не связывался, а пластинки иногда привозил. Но после 1972 года, когда меня признали лучшим футболистом страны, оставил это дело. Не хотел, чтобы трепали мое имя…»40.
Но значительно более бойко шел «бизнес» на пряже: «Мохер – это был примитив, но самое выгодное. Рокфеллер бы в гробу перевернулся от такой прибыли!..»41, – посмеивался потом Логофет. А Ловчев уточнял суть процесса: «Вот каким был наш бизнес-план. В Москве покупали доллары (он стоил четыре рубля, а в долларе было пять франков), в Париже меняли их на франки, затем на местной фабрике покупали мохер по цене один франк за моток, а в Москве сдавали оптом моток по 15 рублей, и за доллар выручали, получается, уже 75 рублей. Запутались в обмене валют? А у нас от зубов все эти подсчеты отскакивали! А ведь калькуляторов в те годы не было…»42.
Нет сомнений, что эта суета грозила знакомством с Уголовным кодексом. «…Вокруг многих ребят здесь, в Союзе, уже крутился целый рой фарцовщиков. Они скупали оптом привезенный дефицит и не без выгоды перепродавали его дальше…»43, – признавал Ловчев, однако, по его свидетельству, и на это закрывались глаза: «Конечно, пограничники знали все эти истории. Но футболистов часто не досматривали. Помню только один скандал. Как-то по весне «Спартак» устроил в зале прилета аэропорта «Шереметьево» мохеровую пургу – набитые чемоданы с мотками пряжи порвались, и весь этот тополиный пух стал летать по зданию. Милиция переполошилась, и мохер в комиссионки не попал. А многие затем стали невыездными…»44.
Геннадий Логофет, видимо, не без оснований, полагал, что столь неординарный способ материального стимулирования футболистов сознательно поощрялся Николаем Петровичем Старостиным, хорошо понимавшим, что доплат к ставкам ждать неоткуда: «Старостин к этому не стремился, да и ребята тоже. А зачем нам доплаты? В Италию съездил один раз – и эквивалент всей годовой доплаты «Шахтера» привез. На перепродаже кофт, шмоток, мохера, которого в Союзе и близко не было… <…> А «Шахтер» и большинство других клубов за границу очень редко ездили, тогда как «Спартак» – больше всех. И это была заслуга Николая Петровича…»45. Более того, как отметят в биографии братьев Старостиных, изданной в серии «Жизнь замечательных людей», ее авторы Борис Духон и Георгий Морозов: «…И в этот период, и в будущем Николай Петрович нередко при жеребьевке еврокубков специально соглашался на то, чтобы красно-белые проводили первый матч дома, а второй – в гостях. Со спортивной точки зрения это считалось не очень выгодно, но зато – в силу какого-то параграфа – можно было выдавать ребятам суммы не в рублях, а в валюте. Сам Старостин тоже возвращался из командировок не с пустым чемоданом, но ни о какой фарцовке не могло быть и речи: просто хотелось порадовать многочисленных родственников подарками. Александр Бубнов так и говорил: «Ни разу Дед не купил ничего для себя – все для детей, внуков, племянников». При этом сумма расходов у него так же зависела от премиальных, как и у футболистов. Рассказывали, что, когда «Спартак» на каком-то турнире что-то недозаработал, начальник команды решительно прошелся ручкой по длинному списку: «Так, кожаная куртка – минус…»46. Да и Георгий Ярцев рассказывал о философском отношении Старостина к «закупкам» в зарубежных поездках: «Николай Петрович полушутя-полусерьезно замечал в подобных случаях, что «пусть игроки лучше сходят в тамошние магазины, купят, что им нужно, и успокоятся. Чем будут сидеть в гостинице и переживать…»47.
Хотя, по свидетельству Владимира Маслаченко, атмосфера стяжательства, нарастающий градус разговоров в команде о делах, далеких от собственно футбола, не мог не беспокоить Старостина, настолько, что он даже – со слов Маслаченко – предложил тому, два года как повесившему бутсы на гвоздь, вернуться в «Спартак»: «…В 71-м Чапай позвонил еще раз: «Прошу тебя, давай вернись! Зная тебя и твой характер – все будет в порядке». – «Но зачем я вам?» – «Ты знаешь, Анзор нам испортил наши спартаковские принципы. Столько разговоров о материальных делах! Он разлагает команду, она ни о чем другом, кроме денег, не говорит. Посмотри, как играем! Понимаешь, ты иначе повлияешь на команду своим присутствием». Я отказался, сказав: «Николай Петрович, вы же любите Есенина? А он писал: «Кто сгорел, того не подожжешь». Старостин ответил: «Ладно, будем думать дальше». И, по-моему, появился Сашка Прохоров. А Анзор уехал в кутаисское «Торпедо», захватив с собой несколько спартаковских ребят. У нас с ним, кстати, нормальные отношения…»48.
Да и в речах старшего тренера Никиты Симоняна осенью 1971 года стали прорываться нотки обреченности и намеки на невидимые болельщикам проблемы в команде: «Когда тренеру отказывают в доверии, когда он, что там скрывать, приходит на тренировку, не зная, а тренер ли он еще, тогда начинается внутренний разлад в коллективе, возникают какие-то подспудные процессы, которыми управлять невозможно…»49.
Так или иначе, но относительная «бедность» «Спартака» не могла не сказаться на судьбе команды. И роковая черта во многом была пройдена в декабре 1971 года. И без того захромавший в том сезоне «Спартак» оказался еще и обескровлен, о чем с горечью вспомнит в феврале 1977 года в памятной многим исповедальной статье «Вниз по лестнице, ведущей вверх» капитан вылетевшего в первую лигу «Спартака» Евгений Ловчев: «Да и где он сейчас, тот „Спартак“, который стал в последний (а всего в девятый по счету!) раз чемпионом СССР в 1969 году? Игроки, заменившие в основном составе чемпионов, уступали им не только в классе и опыте, но и в умении беззаветно трудиться на тренировках. В начале семидесятых годов „Спартак“ покинула сразу большая группа опытнейших футболистов. А ведь многие из них, наверное, могли и остаться, если бы руководители общества проявили к ним соответствующее внимание, понимание их нужд. Но в том-то и дело, что в устройстве быта своих игроков „Спартак“, образно говоря, играет далеко не на равных с другими клубами высшей лиги. „Бедные, но гордые“ – нередко говорят о нас. Так или иначе, а в „Спартаке“ появились вакансии, и пропала конкуренция на такие заветные раньше места в основном составе…»50.
И пресловутый мохер сыграл в этом не последнюю роль…
Банальная, казалось бы, бытовая история эта, сыгравшая немаловажную роль в футбольной истории московского «Спартака», известна со слов все тех же Евгения Ловчева и Геннадия Логофета.
«После окончания сезона-71 команда поехала (я лежал в ЦИТО с травмой) в турне по Франции…»51, – рассказывал позже оставшийся тогда в Москве Ловчев. О спортивных итогах той поездки известно, к слову, немного – 2 декабря «Спартак» сыграл вничью в Ниме с местным клубом «Олимпик» 2:2, тремя днями позже обыграл сборную парижских клубов «Ред Стар-93» и «Пари Сен-Жермен» 1:0, а 8 декабря в заключительном матче турне разгромил «Руан» 4:1. А вот о том, что происходило за кулисами футбола, в деталях поведал непосредственный участник событий Геннадий Логофет: «Там получилось как: нас в одной гостинице поселили с танцорами-моисеевцами. <…> Они там к моменту нашего приезда жили уже два месяца. Быстренько с нашими ребятами перезнакомились. И говорят: мы нашли фабрику одну, с которой мохер отпускают – по франку моток. Мама дорогая! Значит, считаем: на доллар – пять мотков. Здесь этот мохер – по пятнадцать рублей стоил. Стало быть, на каждый потраченный доллар получается по семьдесят пять рублей! Рокфеллер бы с ума сошел от такой прибыли…»52.
«Ребята накупили в Париже этого мохера чуть ли не по машине каждый…»53, – слова Ловчева подтвердил и Логофет: «Набрали по полной программе. Рекордсмен один был – двенадцать или тринадцать килограммов взял. Еще кто-то – девять. По пять, по шесть брали… А разрешалось-то провозить – только два. И вот на таможне нас (я, правда, ничего не вез, нам с Киселевым никто про мохер и не сказал) стали проверять. Первый раз в жизни…»54. А Ловчев, в свою очередь, уточнил, что «…наиболее злостным нарушителем «конвенции» оказался Вася Калинов. Поначалу мы с ним, одногодки, особенно крепко дружили…»55.
«А при ансамбле, естественно, был «сопровождающий», он и дал сигнал. И в Шереметьеве на таможне уже ждали…»56, – констатировал Ловчев. Логофет живописал ситуацию куда эмоциональней: «Позже, когда мы встречались с ребятами-моисеевцами, они сказали: у нас-де только официальных стукачей пятеро было – представителей КГБ. А еще сколько скрытых (учтите, там 120 или 140 человек в ансамбле). Сколько сочувствующих… Просто учету не поддается! Конечно, на вас стуканули, что вы столько набрали…»57. «По два килограмма каждому оставили – остальное конфисковали. А ведь некоторые по дороге уже было размечтались: «Мебель куплю, может, еще и на машину останется…»58, – таков был, по словам Геннадия Логофета, формальный итог сорвавшейся бизнес-операции. А вот неформальный…
«Решено было созвать партийное собрание. «Вася, – говорит Старостин. – Ты вез мохер не на продажу, а для того, чтобы твои мама, бабушка и тети связали себе кофточки. Понял?» Калинов кивал. И вот собрание началось. «Василий, зачем вам столько мохера?» – спрашивают партийные работники нашего футболиста. «Ну, как, – замялся Калинов, будто вспоминая, что ему говорил Старостин. – Отпуск скоро, деньги же нужны!..»59, —так описывал развязку той истории Евгений Ловчев. Именно она, по его мнению, и предопределила во многом ход дальнейших событий: «После этого некоторые из спартаковцев стали «невыездными». В межсезонье они ушли из команды. А самое печальное – в «Спартаке» была окончательно разрушена та аура, которая появилась в команде в 1969 году. Начали сводить друг с другом счеты, пошли разборки…»60.
«Спартак» в одночасье потерял в то межсезонье 10 (!) игроков основной обоймы. След в истории команды они оставили разновеликий, но, так или иначе, потери впечатляют. Кто-то из покинувших команду не сказал своего последнего слова в «Спартаке». Как дипломатично вспоминал о том сезоне годы спустя в своей книге Никита Симонян: «Случилось так, что сразу несколько игроков, опытных, хорошо выступавших, несмотря на немалый для футбола возраст, оставили „Спартак“. Не думаю, что их не удовлетворяли отношения с руководством команды – никаких трений у нас не было. Они просто искали лучших условий в других клубах…»61.
Покинули команду Николай Осянин (перешел в «Кайрат» Алма-Ата), Алексей Овчинников и Игорь Григорьев (в «Динамо» Минск), Ионас Баужа и Виктор Боровиков (оба – в одесский «Черноморец»), Анзор Кавазашвили, Джемал Силагадзе, Вячеслав Амбарцумян и Владимир Петров (все – в кутаисское «Торпедо»), Вадим Иванов (перебрался в днепропетровский «Днепр»). Многочисленный по составу «кутаисский» десант Евгений Ловчев, в подтверждение слов Симоняна, объяснил просто: «Некоторые из них (ушедших – прим. автора) попались на таможне с ввозом мохера и стали невыездными, после чего отправились на заработки в Кутаиси…»62.
Пополнение же пришло куда менее именитое – обновленную вратарскую бригаду составили дублер Евгения Рудакова в киевском «Динамо» Александр Прохоров и Юрий Дарвин из майкопской «Дружбы», а об остальных лаконично было сказано в спартаковской «Официальной истории»: «Другие новички – все как на подбор молодые москвичи. Такой селекционной политики и требовали от „Спартака“ журналисты-доброжелатели на протяжении последних двух сезонов. Защитникам Владимиру Букиевскому, Александру Кокореву, полузащитнику Александру Минаеву (все – спартаковская школа), нападающему Валерию Андрееву (ФШМ) не исполнилось и двадцати…»63.
Накануне старта сезона-72 старший тренер «Спартака» Никита Симонян констатировал очевидное: «Почему сразу столько игроков ушло? Ушли они не вдруг и по разным соображениям. Одни потому, что не могли уже играть в нашем основном составе. Это те, о ком говорят, что они достигли критического возраста. „Спартак“ глубоко признателен им за все, что они сделали для команды. Но обновление в футболе вечно… Есть и ушедшие по меркантильным соображениям, в отношении таких речь о признательности идти не может. Мы не в состоянии пополнять свои ряды готовыми игроками крупного калибра, будем ориентироваться на молодежь, будем с ней работать. Понимаю, что это не просто. Команду ждут трудности. Нужнее всего нам сейчас терпение, понимание и поддержка в этом сложном деле…»64.
Невозможность «обеспечить условия» была не единственной причиной сложностей «Спартака» с приглашением упомянутых Симоняном готовых игроков «крупного калибра» из других команд. Понятно, что материальный фактор во все времена, и особенно сегодня, когда энтузиастов играть «за ромб» заметно поубавилось, являлся одним ключевых мотивов переходов футболистов из клуба в клуб. Однако была и другая причина, современному читателю не столь очевидная и понятная.
Система переходов в советском футболе, в котором футболисты и клубы не имели профессионального статуса, была принципиально иной. Понятий «контракт», «трансферная стоимость» не существовало в природе: «Селекционеров в нынешнем понимании этого слова раньше не было. Ведь переходы из команды в команду были исключительными случаями. Футболисту разрешалось перебраться в другой клуб не иначе как с позволения специальной комиссии, да еще при одном непременном условии: если смена «прописки» способствовала росту его мастерства – скажем, из низшей лиги в высшую. Но не наоборот…»65, – вспоминал Николай Маношин, начальник команды ЦСКА при Анатолии Тарасове в недолгий период его работы в армейской футбольной команде. Переходы же между равновеликими по классу командами фактически были запрещены, соглашался с ним Валентин Бубукин: «Только в крайнем случае – переезд из города в город, или когда тренеры сами отпускали ненужного игрока…»66. Регламентировались переходы специальным положением, которым, впрочем, при всяком удобном случае футбольные власти помыкали и охотно находили в нем всякие исключения…
На особом положении в этом плане, безусловно, были армейские и динамовские команды. Борис Андреевич Аркадьев вспоминал, как собирал когда-то по крупицам после войны легендарную «команду лейтенантов»: «…Команда была средненькая. Если она и представляла собой что-то, то только потому, что в ней играл Федотов. Несмотря на громкие имена, команда нуждалась в доукомплектовании… Ныркова и Петрова нашел в армейских командах Группы советских войск в Германии, Башашкина —в Тбилисском армейском клубе, Соловьева и Водягина – в Институте физкультуры. Заметьте, никто из них не пришел в команду сложившимся мастером. Я вообще не пользовался приглашенными, готовыми мастерами. И из „Металлурга“ я когда-то ушел только потому, что команду нещадно „грабили“. Вспомните: Федотов, Капелькин, Бесков появились ведь у меня в „Металлурге“…»67.
Наследники Аркадьева оказались не столь щепетильны. Практика армейского призыва в советский футбол пришла, причем с высочайшего соизволения, в начале 60-х. Как свидетельствовал Валентин Бубукин: «Сезон 1961 года я провел в ЦСКА. Тогда насильственный призыв в армейский клуб еще не практиковался, а переходы вообще были запрещены. <…> Исключение составляет пятьдесят четвертый год, когда восстанавливали реабилитированный ЦДСА. Тогда многие футболисты пришли по собственному желанию, невзирая на мнение клубного руководства. Но после чемпионата Европы Хрущев спросил министра обороны Гречко:
– Что ж это, армия у нас такая сильная, а футбольная команда у тебя слабая?
Гречко ответил, что не может насильно тащить игроков. И Никита Сергеевич дал ему добро, разрешил брать любого, кто изъявит желание служить в Вооруженных Силах. После этого и стали использовать призыв в Вооруженные Силы как средство для усиления ЦСКА. А какое там желание, если в Конституции написано, что защита Родины – обязанность каждого гражданина. Не желаешь играть в футбол – будешь два года рыть окопы в вечной мерзлоте…»68.
О том, как добивались «изъявления желания» послужить Родине уже в 80-е, вспоминал Алексей Прудников: «В девять утра приходят домой. У меня еще волосы длинные были. „Прудников? Вы арестованы. Можете взять зубную щетку“. А я не пойму, в чем дело – я учусь на дневном отделении в Малаховке. Выхожу на улицу, сажают в черный воронок. Два солдата с одной стороны, два – с другой. Проезжаем на Сокольниках парикмахерскую „Чародейка“. Меня туда заводят: „Ну чего, под Котовского?“. Везут в военкомат. Две бумажки лежат – „просьба перевести на заочное отделение“ и „хочу служить в войсках Советской Армии“. Посадили меня подписывать и оставили одного. Я взял и убежал через окно. Позвонил Бескову. Он мне: „Три дня тебя нету. Спрячься“. Залег у знакомых пацанов. Проходит время. Я уже играю в московском „Динамо“. Прихожу в воинскую часть расписаться в ведомости (мы же относились к внутренним войскам). Смотрю – а там тот офицер, который меня в военкомат привез. Фамилия Зозулин, кажется. Оказалось, его уволили за то, что меня упустил…»69.
Практика такая началась куда раньше. Вот как, например, описывал свою историю перехода из луганской «Зари» в «Спартак» Николай Киселев: «Я после сезона в „Заре“ в 1967 году уехал из Луганска домой в Кинешму повидать родителей. Где, не скрою, всю свою сознательную жизнь с самого детства смотрел по телеку матчи московского „Спартака“, уже тогда мечтая только об этой команде. Даже тайком думал о поездке в Москву. Но в одно прекрасное утро к нам домой явилась „сборная команда“ из кинешемского военкомата и луганской милиции. Под угрозой ареста потребовали вернуться в Луганск. Уже в качестве военнослужащего – защищать там чью-то спортивную честь. Тогда ведь все было просто: любого нужного спортсмена призывного возраста могли „забрить“ и отправить играть за армейскую или милицейскую команду, особо не стесняясь… С „селекционерами-милиционерами“, на мое счастье, одновременно приехал в Кинешму и Евгений Владимирович Пестов, который к тому времени уже созвонился с Симоняном и Старостиным, договорившись, чтобы меня посмотрели в „Спартаке“. Мои „сопровождающие“, довольные результатами своей миссии, взяли билеты для меня и себя на вечерний поезд до Луганска и пошли знакомиться с городскими достопримечательностями и нашими местными барышнями. А я дневным втихаря рванул в Москву. Благо всего-то четыреста верст… Симонян со Старостиным, выслушав мою историю, велели затаиться на неделю у кого-нибудь из московских родственников. Что я и сделал, пристроившись у двоюродного дядьки на Пресне. Потерявшие меня конвоиры примчались следом и перетряхнули всю Москву! Побывали и в Лужниках, и на спартаковской базе в Тарасовке, даже в розыск собирались меня объявить! Потом уже Старостин благодаря своему авторитету все уладил (опять же – через партийные органы), и я не мытьем, так катаньем претворил-таки в жизнь свою главную мечту – оказался в „Спартаке“…»70.
К 70-м годам «насильственный призыв» достиг небывалого прежде размаха. Николай Маношин, отвечавший в ЦСКА тогда за то, что теперь принято называть «селекцией», рассказывал: «…у армейцев и динамовцев была возможность для более основательного комплектования. Команды эти пользовались правом призыва в Вооруженные Силы, а потому перед ЦСКА, например, всегда ставились в приказном порядке большие задачи: занять призовое место, и точка! Если же команда с ходу не добивалась желаемого, меняли тренера. Поэтому и повторялась из года в год одна и та же история – приходил очередной наставник и набирал новых игроков – под свои представления об игре. Снова составлялись пространные списки призывников. И на сборы вывозили, я помню, аж по 60 человек…»71. Конечно, прежде всего, армейский бредень просеивал футболистов «…в основном из первой и второй лиг. С высшей было сложнее. Хорошего игрока там „отмазывали“. Находили различные пути: болезнь какую-нибудь, льготы… Кто-то приносил справку, что учится в институте, а призывать можно было только после его окончания. И вот футболисту уже 24, а он все на втором курсе числится. Начинали проверять, трясти ректоров, выдававших липовые справки в военкоматы, но подобная „селекция“, как правило, оказывалась неэффективной. По сути, забрасывалась сеть, а попадется золотая рыбка или нет, было неизвестно…»72.
Сам Маношин, человек футбольный, откровенно потом признавал: «И, если честно, футболу нашему это большой вред наносило. Хорошо, если тот или иной новобранец приживался в ЦСКА. А если не попадал в команду? Иди служи три года! За это время можно и в футбол разучиться играть!..»73.
Подтверждал его слова и Олег Базилевич, принявший ЦСКА в 1980 году и считавший, что такая практика вредила и самому армейскому клубу, преимущества оборачивались проблемами: «Принято считать, что ЦСКА имел льготы при комплектовании. То есть мог призвать под свои знамена нужных ему футболистов, которые, хочешь не хочешь, а в армии служить были должны. И пользовался этим преимуществом. Однако это лишь распространенное заблуждение. Действительно, пытался пользоваться, но довольно неэффективно. Потому что определить, какой именно футболист нужен, не имея четко оформленного видения игры, невозможно. Комплектование в таких условиях неизбежно принимает случайный, бессистемный характер, и действительно нужных исполнителей, способных решать конкретные задачи, в команде не оказывается…»74. Однако и блестящие прежде исполнители в этой обстановке буквально «гасли». Как вспоминал Вагиз Хидиятуллин, изъявивший сам желание покинуть «Спартак»: «После перехода в ЦСКА я достаточно быстро понял, какой опрометчивый шаг сделал. Хотел играть, был полон сил и амбиций, а на поле ничего не получалось. Я разговаривал на другом футбольном языке, мы с партнерами не понимали друг друга, и это была мука. Я чувствовал, что растворяюсь, что меня почти нет…»75. В результате падали спортивные результаты, да и привлекательность команды – вновь процитируем Алексея Прудникова и его опыт из 80-х: «А приходило время армии. Но только не в ЦСКА. Там такая команда была, что люди не хотели туда идти…»76.
От «армейского бредня» страдали, несмотря на все ухищрения, практически все клубы – и профсоюзные, и ведомственные. Вот как описывал, например, заслуженный тренер СССР Герман Зонин призыв в ЦСКА железнодорожника Юрия Чеснокова: «…форварда „Локомотива“ Юрия Чеснокова, который больше всего на свете не хотел играть за ЦСКА, армейцы брали по всем правилам военного искусства. Сперва, как в кино, оцепили дом, потом постучали в дверь. Юра, понятно, такой прыти от военных не ждал, думал уйти через окно и стал уже спускаться по трубе, на той самой трубе его и повязали. Привезли в клуб – вот, гражданин Чесноков, вам повестка, поздравляем: вы – армеец…»77.
Забегая чуть вперед, и без того испытывавший проблемы с комплектованием «Спартак» потеряет как раз в период работы в ЦСКА Анатолия Тарасова прямо посреди сезона 1975 года своего капитана Сергея Ольшанского, в конце того же сезона будет вынужден добровольно «спрятаться» в московском «Динамо» от армейского призыва Александр Минаев. Призывом Ольшанского Тарасов, к слову, не ограничится, и скоро Виктор Понедельник констатирует в еженедельнике «Футбол-Хоккей»: «…Не могу не отметить тот факт, что уже вторая московская команда (ранее это случилось в «Спартаке» с С. Ольшанским) теряет в разгар сезона своего капитана и лидера. На этот раз перед игрой со СКА в ряды Советской Армии был призван В. Никонов. А что значит для «Торпедо» этот игрок, думаю, ясно всем любителям футбола…»78. Спустя год Никита Павлович Симонян, в тот момент уже старший тренер сборной СССР, говоря о проблемах «Спартака», не промолчит: «Команда, известная всему футбольному миру, в последние годы не по собственной вине теряет ведущих игроков. Этого раньше не было, и «Спартак» являлся одним из лидеров, творческой лабораторией нашего футбола. Кстати, это же можно сказать, правда, в меньшей степени, и о «Торпедо», которое тоже вынуждено отдавать великолепных футболистов. Вообще урон ведущих профсоюзных клубов велик, а это не способствует общему росту футбола. Пора, видимо, с этим как-то покончить. Ведь сильная сборная может быть тогда, когда в стране сильные клубы. И одним киевским «Динамо» мы не проживем. Нужны, по крайней мере, пять-шесть «суперкоманд» в таком большом футбольном хозяйстве, как наше. И укреплять команды, как правило, должны за счет своих резервов, а не за счет других…»79. Однако это был глас вопиющего в пустыне – скольких игроков впоследствии потеряет на время или навсегда уже бесковский «Спартак»…
Борис Духон и Георгий Морозов приводят в книге «Старостины» замечательную байку, описанную Анатолием Круглаковским:
«Однажды во время матча вместе со Старостиным они сидели на трибуне стадиона ЦСКА в окружении офицеров, которые рассуждали о грядущем призыве – в том числе и футболистов из других клубов. Круглаковский не выдержал и вмешался в их разговор – мол, чего уж только футболистов, давайте всех подряд…
Один из офицеров охотно принял тон:
– Вот с Николая Петровича и начнем!
А спартаковский патриарх, которого за глаза называли Чапаем, ответил, не отрывая взгляда от поля:
– Хорошо, завтра надену буденовку…»80.
Однако и возможности армейских и динамовских команд оказывались не беспредельны, когда речь шла о переходах между командами разных республик. Даже казавшееся всесильным киевское «Динамо» порой шло на совершенно фантастические ухищрения в попытках заполучить приглянувшегося игрока, игравшего не на Украине.
Одна из лучших таких историй принадлежит перу Германа Зонина, в деталях описавшего в книге «Вся жизнь – футбол» хитросплетения нашумевшего в свое время перехода Виталия Шевченко в Киев из бакинского «Нефтчи» в 1972 году. Сюжет получился достойный хорошего детектива.
«Первая попытка побега провалилась: бакинцы в последний момент поймали футболиста, кажется, в аэропорту, откуда он намеревался рвануть прямиком в Киев. Но если у человека «горит», разве за ним уследишь? Шевченко пошел ва-банк: после зарубежного вояжа сборной прилетел не в Баку, а в Киев, и там остался. Контрактов тогда не существовало, так что никаких оснований воспрепятствовать человеку жить и играть там, где он мечтает, у «Нефтчи» не было…»81. У бакинцев не оставалось, по сути, выбора – только обвинить футболиста во всех смертных грехах и попытаться под угрозой дисквалификации вернуть его в команду. Пошла война без правил: «В Баку пустили слух, что Шевченко, находясь за рулем, сбил человека и сбежал, испугавшись суда, а потому не возвращается. Эта версия не выдерживала никакой критики: советский суд, хотя и самый гуманный в мире, из-под земли достанет. А уж в Киеве от него точно не скроешься. Тогда в столице Азербайджана нашлись основания для уголовного дела: продал, мол, Шевченко свою машину по спекулятивной цене. А спекуляция, да еще в таких размерах, – это уголовщина…»82.
Персональное дело «обвиняемого» было вынесено на заседание СТК (Спортивно-технической комиссии), на котором довелось присутствовать и Герману Зонину. Представители бакинской команды пошли в атаку: «Алекпер Мамедов, начальник команды „Нефтчи“, помнится, сказал, что перед членами СТК находится не только стяжатель, погнавшийся за длинным рублем, но и самый настоящий дезертир, покинувший свою малую родину. Это было суровое обвинение с политическим подтекстом: если сегодня игрок продал за рубли родной город, кто поручится, что завтра не продаст за доллары страну? В общем, „ты сегодня куришь „Кент“, а завтра – вражеский агент“. Политику мы сразу отмели, тем более, что логика представителя „Нефтчи“, намекавшего чуть ли не на измену Родине, могла найти сторонников в другой организации и в иные времена…»83.
Осталось обвинение в спекуляции: «Сразу скажу: Шевченко, хоть и давили на него крепко, держался молодцом. Продал по спекулятивной цене машину? Чепуха! Виталий знал: машина стоит в Киеве в гараже. Под охраной двух киевских милиционеров ее своим ходом перегнали из Азербайджана на Украину. Путь неблизкий. Но вся операция была проведена так молниеносно, что никто просто поверить в это не мог. Что там было с машиной на самом деле, я не знаю. Но, похоже, ситуация выглядела так: Шевченко действительно продал машину, этот факт стал достоянием руководства команды „Нефтчи“ и поставил под угрозу всю затею с переходом футболиста в Киев. Тогда украинское МВД предприняло беспрецедентную акцию на территории братской республики, в результате которой, видимо, выкупило машину у нового владельца и перегнало ее в Киев. И когда азербайджанские милиционеры прибыли в Киев, надеясь по итогам своей командировки доставить беглеца в Баку под охраной, их привели к гаражу, открыли замок и продемонстрировали ту самую машину, из-за которой разгорелся весь сыр-бор. <…> …Еще раз оговорюсь: это моя собственная трактовка событий, кто-то, быть может, поведает вам другую историю. Но один факт неоспорим: два милиционера из Киева действительно сопровождали машину с берегов Каспия на берега Днепра…»84.
СТК зафиксировал безоговорочную победу киевлян: «Основания для уголовного дела превратились в пыль, остались лишь претензии к Шевченко, так сказать, морального характера, но их к делу не пришьешь. В самом деле, чем футболист хуже любого другого бакинца, решившего переменить место жительства? Или у нас в СССР крепостное право? В общем, никто не был в состоянии помешать Шевченко переехать в Киев и играть за «Динамо»…»85. Как вспоминал Зонин, «…после заседания СТК вышли мы с Мамедовым в коридор, а на нем лица нет, серый весь. Говорит: «Надо же, и Шевченко потеряли, и дурака из меня сделали. Машина-то, выходит, в Киеве. Невероятно! Ведь у меня другая информация»86.
Вновь заглядывая на десятилетие вперед, приведем здесь и рассказ о переходе в 1982 году будущего олимпийского чемпиона Сеула Алексея Чередника в «Днепр»: «Когда закончился сезон в первой лиге, я написал заявление об уходе из „Памира“, но меня не отпустили. Как на грех, в тот год Федерация футбола СССР родила инструкцию, разрешавшую свободные переходы игроков только в пределах одной союзной республики. Стало быть, из Душанбе я мог беспрепятственно перейти, скажем, в Курган-Тюбе, но чтобы за пределы Таджикистана – ни-ни! <…> В „Памире“ сказал, что вообще завязываю с футболом, и уехал в Днепропетровск. Однако заявить меня в чемпионат СССР 1983 года „Днепру“ не удалось. Все оказалось настолько серьезно, что даже вмешательство председателя КГБ Чебрикова, выходца из Днепропетровска, не помогло. В итоге я остался без золотой медали чемпиона страны-83. <…> Играл за дубль „Днепра“. Под чужими фамилиями. Примерно такая же история десятью годами раньше произошла со знаменитым форвардом Виталием Старухиным. „Шахтер“ в буквальном смысле выкрал его под покровом ночи у полтавского „Колоса“, разразился скандал, и Старухин тоже целый сезон играл за резервный состав горняков под чужими фамилиями. Но там ситуация осложнялась тем обстоятельством, что эти мифические игроки продолжали исправно забивать голы, привлекая к себе внимание тренеров молодежной сборной СССР. Из федерации футбола стали приходить вызовы, и наставники „Шахтера“ вынуждены были выкручиваться…»87.
Выступления в армейской или динамовской команде означали, как правило, присвоение офицерского звания, уход из «системы» был практически невозможен. Впрочем, и как порой умели уговаривать «надеть погоны», на всю жизнь запомнил, например, Вагиз Хидиятуллин: «Операцию мне делали в госпитале имени Бурденко. Помню, спрашиваю хирурга: „В футбол играть буду?“, а он в ответ: „Какой там футбол, ходить бы научился“. Я туда вместе с афганцами затесался, и хирург видел свою задачу в том, чтобы людей на ноги поставить, на мои переживания ему плевать. И вот лежу, отхожу от наркоза, тут они и подскочили: подписывай, говорят, будешь играть – не будешь, а офицерская жизнь – она же обеспеченная в любом случае. Запудрили, в общем, мозги, мне тогда не до этого было. Подмахнул. Потом прошло время, восстановился, начал играть, прошу: „Отпустите, будьте людьми“. Нет, говорят, автограф свой добровольно ведь поставил…»88.
Хидиятуллина в 80-е хотя бы уговаривали, а Александра Тарханова, по его словам, в 70-е никто и не спрашивал: «Я не испытывал никакого желания оставаться в ЦСКА. Оставалось служить полгода, и тут два очень известных человека привезли мне офицерские погоны. <…> Один еще жив, ему под девяносто – маршал Соколов. Он после стал министром обороны, а сняли его за то, что Руст на Красной площади приземлился. А вторым был генерал-полковник Соболев, зам начальника главного политуправления. <…> Устроили прямо на базе собрание, сунули мне эти погоны. Я так расстроился, что ушел к черту с этого собрания. Бродил по парку в Архангельском чуть ли не в слезах. С погонами в руках. <…> Потому что одной ногой был в московском «Спартаке». Так маршал с генералом меня догнали, усадили на лавочку – и принялись утешать: «Ничего страшного, ты нам нужен, никто тебя не обидит…». А я косился на их огромные звезды и понимал: все, пути назад никакого…»89.
Погоны же на плечах были не только надежной гарантией офицерских надбавок, но и наглухо привязывали игрока. Анатолий Байдачный, повздорив в 1974 году в московском «Динамо» с Львом Ивановичем Яшиным, задумал было уйти в «Спартак». Не тут-то было: «Я получил запрет на профессию. Не мог играть. А поскольку офицером числился, отправили служить на два месяца. Меня тогда как раз „Спартак“ приглашал. <…> Так скандал вышел на всю страну! Чтобы в „Спартак“ перейти, надо освободиться от армии. Получаю в ответ: „Пошлем не в „Спартак“, а лагеря охранять“. Действительно, отправили в ссылку. Только не лагеря охранять, а голы забивать за минское „Динамо“…»90.
А Хидиятуллину, чтобы уволиться из армии и вернуться в «Спартак», пришлось пойти на «военную хитрость»: «В общем, отказался я играть за ЦСКА. Вызывают, говорят: „Выбирай: или Северо-Кавказский военный округ, или Западный“. Я же из Ростова. „Северо-Кавказский“, – отвечаю. Они мне тогда с издевкой: „Ага, значит, Западный“, и во Львов меня, в СКА „Карпаты“. Ну, попробовал я там немного, чувствую, не могу, душа в „Спартак“ рвется. И… опять отказался. Позвонил Бескову, он говорит: „Пиши заявление, мы тебя оттуда вызволим“. Тренер СКА „Карпаты“ Николай Самарин, как узнал, отговаривать начал: „Поиграй хотя бы годик, „Волгу“ дадим, тем временем „Спартак“ и решит твои проблемы. Не ходи к командующему, за Можай ведь загонит“. Не послушался я, пошел. „Так и так, говорю, не хочу у вас играть, в „Спартак“ тянет“. Он пишет на заявлении резолюцию: „Направить в 8-ю танковую армию“. Скрутили мне руки и в 24 часа доставили в Новгород-Волынский Житомирской области. <…> Скоро понял: никто меня оттуда не вытащит, кроме меня самого. В общем, „закосил“. Как это удалось, длинная история. Но, в конце концов, комиссовали, да еще с какими формулировками: прочитал, до слез жалко себя стало, совсем пропащий, думаю, человек. А когда через месяц в „Спартаке“ забивал киевскому „Динамо“, те, кто меня на службу „устроили“, говорят, чуть с ума не сошли…»91.
Динамовцы и армейцы с легкостью отправляли не нужных им игроков в своеобразные «фарм-клубы» – такого понятия тоже, понятно, не существовало тогда, – в ведомственные коллективы рангом пониже. Игрокам же профсоюзных клубов переходы в низшие лиги были, как отмечалось ранее, заказаны. Причем порой футбольные власти проявляли такую бессмысленную принципиальность в соблюдении неоднократно ими же нарушаемых в других случаях регламентов, что диву даешься. Опять же, несколько забегая вперед, именно поэтому полузащитник Николай Киселев будет вынужден довольно рано, по футбольным меркам, завершить карьеру. Сам он позже будет ссылаться на травмы: «Уже в 28 лет завершил выступать за „Спартак“. Уходить в команду классом ниже и там спокойно доигрывать желания не испытывал…»92.
Однако в январе 1976 года Илья Бару в еженедельнике «Футбол-Хоккей» иначе с возмущением описывал сложившуюся тогда вокруг Киселева ситуацию: «Никак не могу взять в толк, почему переходы „сверху вниз“ разрешались лишь в виде особой милости, почему заранее предполагалось, что приход игрока из высшей лиги в первую или вторую подействует на команду разлагающе, поскольку, мол, игрок этот будет непременно капризничать, корчить из себя футбольного вельможу. Когда Киселев после службы в армии вернулся в „Спартак“, довольно скоро стало ясно, что он там не ко двору. Перед началом прошлого чемпионата два спартаковских клуба – ивано-франковский и нальчикский – послали Киселеву приглашения. Когда я поинтересовался в Управлении футбола, есть ли у него шансы получить разрешение на переход, мне прямо сказали: „Никаких“. Ну, просветите меня кто-нибудь, по какому такому разумному законоположению человек примерного поведения должен в 29 лет уходить из футбола? Вообще трудно понять, почему в этом плане ущемлялись лишь профсоюзные команды, а в командах других ведомств обмен и „снизу вверх“ и „сверху вниз“, и внутри лиг производился беспрепятственно. Когда Истомин и Дударенко были выведены из состава ЦСКА, то обоих, чтобы продлить их жизнь в футболе, рекомендовали в армейскую команду второй лиги. И это было справедливо. Однако столь же ясно, что справедливость должна быть одна для всех…»93.
В том же ключе рассуждал вообще о практике призыва футболистов в армейские и динамовские команды и Лев Филатов в июле того же 1976 года: «Еще один обсуждаемый аспект футбола – справедливость. Этот угол зрения возник в разговорах и письмах многих любителей футбола в последнее время в связи с переходами ряда известных игроков из одной команды в другую. Было замечено, что некоторые клубы получили преимущество при комплектовании состава перед такими клубами, как „Спартак“, „Торпедо“, „Шахтер“, „Локомотив“. Это преимущество выразилось в том, что группа игроков пострадавших клубов оказалась в клубах, пользующихся льготами. Между тем пострадавшие клубы имеют достаточно заслуг перед советским футболом и никоим образом не могут быть отнесены к разряду второстепенных. Возникшая же практика переходов ставит их в подчиненное положение. Надо хорошенько обдумать, есть ли смысл подвергать испытаниям такое простое и естественное желание любителей футбола видеть все команды равными по своим правам. Не слишком ли велики моральные потери из-за того, что были вынуждены уйти из своих клубов спартаковцы Минаев и Ольшанский, торпедовцы Никонов и Максименков, локомотивцы Чесноков и Трусов? Не считаю возможным пренебречь и таким на первый взгляд наивным доводом. Я видел на стадионе мальчика, который чуть не плакал от одной угрозы, что в ворота его любимого „Торпедо“ забьет гол бывший торпедовец Никонов…»94.
Вопрос о «слезе ребенка» со времен Достоевского занимал исключительно интеллигенцию. Ситуация с армейским призывом футболистов не претерпит изменений до последних советских чемпионатов. А «Спартак» так и останется в числе «пострадавших». Не повод для радости, конечно, но и стыдиться тут нечего…
«Возьмем, к примеру, «Спартак» 1969 и 1972 гг. Первый – команда, укомплектованная игроками примерно одного класса, была украшением чемпионата. Но перед началом сезона «Спартак» усилился одним из лучших тогда вратарей, сильными центральным и крайним защитниками, двумя хорошими полузащитниками, имея к этому сильных нападающих. В дальнейшем из команды по разным причинам выбыли шесть хороших футболистов. Из заменивших их заслуживают внимания Ольшанский и условно Дарвин, еще не раскрывший полностью вратарского дарования. В этом году команда играет по существу с одним настоящим нападающим, хотя перед зрителями и прошла вереница кандидатов на вакантные места, но ничего обещающего в перспективе за весь сезон они не показали. В итоге игра «Спартака» в чемпионате удостоена 11-го места…»95, – таким неизбежным и нелестным сравнением с недавним «чемпионским» «Спартаком»-69 подытожил очередной сезон красно-белых заслуженный ветеран тренерского цеха Виктор Дубинин.
Новообразовавшиеся бреши в составе оказались болезненными. «Сразу подобрать равноценную замену сложно, и команду начало лихорадить…»96, – вспоминал позже о сезоне-72 Никита Симонян. Это определение словно преследовало команду в течение всего сезона. Вот что писал в июле 1972 года об игре подопечных Симоняна Виктор Дубинин: «По-прежнему лихорадит «Спартак». Он в поисках хотя бы прежней своей игры с ее темпом, тесными контактами игроков всех линий, вкусом к атаке. Слов нет, старания команда сейчас прилагает, но решающее слово принадлежит скорее игрокам обороны, нежели средней и атакующей линиям, игру которых не могут пока наладить даже опыт, неувядаемая энергия и личный пример Хусаинова…»97.
Между тем предсказанные Симоняном трудности усугубили новые потери – из-за травмы выбыл из строя в июле и до конца сезона Николай Киселев, терял «Спартак» по той же причине на некоторое время и Галимзяна Хусаинова. А тут еще свалилась новая напасть. Вот что писал после домашнего поражения спартаковцев в августе от «Карпат» 1:3 Мартын Мержанов: «Но не было еще двух других игроков В. Калинова и Н. Абрамова. Их отсутствие объяснялось совсем иными мотивами. В. Калинов, например, давно не является на базу своей команды в Тарасовке и уже не первый и не второй раз ищет утешение в кабацком разгуле, а Н. Абрамов, шатаясь, пьяным пришел на тренировочные занятия и был тут же удален с поля Н. Симоняном…»98.
Абрамов был прощен, как будет прощен еще не раз впоследствии, и принял участие через пару дней в двухраундовом кубковом финале, где «Спартак» проиграл в переигровке по пенальти землякам-торпедовцам – 0:0, 1:1 (1:5 по пенальти). В работе с ним Никита Павлович Симонян про явил себя хорошим психологом: «Этот игрок не отличался тонкой, ранимой психикой. Кричи на него или не кричи – ему все равно. Индивидуальные беседы, которые я не раз с ним проводил, тоже на дали заметного результата. Тогда я прибегнул к другому воспитательному приему – вывел его из состава команды на очередной матч. Николай так любил футбол, что эта мера дала немедленный эффект. Николай исправился. Правда, не на все время. Но я уже подобрал к нему ключ. Как только он начинал нарушать режим, то снова оставался „вне игры“ в очередном матче. И это вновь приводило его в чувство…»99.
А вот для Калинова вчистую проигранный 1:4 матч в Киеве 1 августа стал последним в составе «Спартака»: «…самый талантливый среди нас», по словам Ловчева, был отчислен из команды за систематическое нарушение спортивного режима и угодил в обычную войсковую часть…»100. Судьба Калинова, как известно, сложилась трагически. В 1996 году 48-летний чемпион СССР-69 пропал без вести в родной Балашихе, и неизвестны ни место его захоронения, ни даже дата его смерти. А «Спартак», тем временем, потерял еще одного ключевого игрока.
А что же молодежь, пришедшая на смену ветеранам? Журналист Юрий Ваньят, перечисляя причины неудач «Спартака», наряду с травмами Хусаинова и Киселева прямо говорит о «пьянстве Калинова, Андреева, Абрамова, безразличии к исходу многих матчей, проскальзывающем в игре Егоровича, Пискарева, Мирзоева…»101. Как не вспомнить слова Евгения Ловчева, что в тот период из «Спартака» «…ушла плеяда прекрасных игроков, во многом благодаря которым я и стал самим собой так быстро…»102, и что «…им на смену пришла молодежь, быстро посчитавшая себя научившейся в футболе всему. Была разрушена преемственность поколений…»103.
Однако выбора не было. Вспомним слова Симоняна: «Мы не в состоянии пополнять свои ряды готовыми игроками крупного калибра, будем ориентироваться на молодежь, будем с ней работать…»104. Любопытно в этой связи наблюдение Льва Филатова, сделанное в апреле 1972 года: «На матче дублирующих составов «Зари» и «Спартака» я сидел с начальником спартаковской команды Н. Старостиным и был даже несколько удивлен, с каким напряженным вниманием, с какой нескрываемой надеждой следил он за каждым движением своих молодых игроков. А надо заметить, что в «Спартаке» нынче полностью обновленный дубль, в котором подавляющее большинство 18-19-летние воспитанники клуба.
– Да, мы намеренно пошли на такое обновление, – сказал Н. Старостин. – Мы надеемся, что из этих ребят выйдет несколько наших, чисто спартаковских игроков. Техничных, склонных к комбинационной игре…»105.
Дублирующий состав, к слову, по итогам сезона занял последнее, 16-е место – 6 побед, 6 ничьих, 18 поражений. Причем уличенный Ваньятом в нарушениях режима Валерий Андреев стал и здесь, как и в основном составе, лучшим бомбардиром. В обоих случаях всего с 4 забитыми мячами – в «основе» столько же забили Виктор Папаев и Александр Пискарев, в дубле – Александр Минаев и Валерий Егорович.
Неуклонно падала и посещаемость домашних матчей «Спартака», беспристрастно зафиксировал еженедельник «Футбол-Хоккей». 15 встреч, в которых красно-белые выступили хозяевами поля, собрали 305,8106 тысяч человек (для сравнения – 448,0 тысяч в 1971 году), средняя посещаемость упала до 20,4 (1972) с 29,6 (1971) тысяч, «Спартак» по посещаемости домашних матчей оказался лишь девятым из 16 команд высшей лиги (годом раньше – шестым), правда, по-прежнему опережая все остальные московские команды – ближе всего оказалось «Динамо».
Несмотря на очевидный кризис, время от времени выдавал «Спартак» и запоминающиеся матчи – такие, как июльские две крупные победы подряд – 5:0 над тбилисским, а затем – 4:1 над московским «Динамо». Мажорным финальным аккордом сезона стали фантастические по накалу игры Кубка Кубков с мадридским «Атлетико» – победа 4:3 в гостях и поражение 1:2 в родных стенах, впервые принесшее «Спартаку» путевку в весеннюю стадию еврокубкового турнира.
Наконец, увенчался сезон и индивидуальным признанием Евгения Ловчева, окончательно ставшего тогда кумиром болельщиков: «Это произошло <…> в 72-м, когда меня признали лучшим игроком страны. А в 69-м меня еще не узнавали в лицо. Я тогда обычно возвращался домой в Алабушево на электричке вместе с болельщиками. И слушал, как они обсуждают нашу игру. Один раз не выдержал, подсел и начал расспрашивать об игре Ловчева. И услышал нечто меня поразившее: «Женька-то ничего, но вот есть у него брат Славка, играет раз в пять лучше, но пьет сколько!». Так я узнал, какие легенды о нас ходят…»107.
Вспоминая сезон-72, Ловчев скажет позже: «Лично для меня 1972 года стал знаменательным: бронзовая медаль Мюнхенской олимпиады, звание лучшего футболиста страны. Нередко даже в проигранных «Спартаком» матчах я получал от тренеров высокие оценки за игру. Пусть читатели простят меня за самоцитирование, но я не могу не вспомнить свое душевное состояние, когда в октябре 1972 года давал интервью корреспонденту «Советского спорта»: «Как подумаешь, страшно становится, что пройдет много времени, и будут болельщики вспоминать о тебе: «Это какой Ловчев? Который когда-то в начале семидесятых годов «Спартак» заваливал?» Нет, не приносят удовлетворения выставленные лично мне тренерские «пятерки» и «четверки» в проигранных «Спартаком» матчах. Потому что каждому из нас, играющих сегодня в прославленном клубе, равно держать ответ и перед славным прошлым «Спартака», и перед его неизвестным пока будущим…»108.
Между тем, будущее это стало по окончании сезона еще более «неизвестным». Тренерский мостик «Спартака» покинул Симонян. Слово самому Никите Павловичу: «Вокруг, как водится в подобных случаях, зароились разговоры: подыскивается новый старший тренер. Меня, в свою очередь, стали грызть сомнения: не слишком ли засиделся на одном месте, не пора ли начать что-то новое? Может, мы с игроками надоели друг другу? Такое бывает. И каждое поражение команды приносило все больше сомнений: а что, если игроки просто не желают бороться, сплавляют – есть у нас такое выражение – тренера? Напрямик спросил об этом ребят. Сказал, если я многих не устраиваю, не буду „рубить“ головы, отчислять одних футболистов, приглашать других, уйду сам. Уйду во имя „Спартака“, который не имеет права из-за внутренних шатаний терпеть неудачи…»109.
«Уже тогда нужно было в набат бить! Уже тогда как-то незаметно стала исчезать дружеская атмосфера, которая была в команде, скажем, тремя годами раньше, когда я пришел в «Спартак»…»110, – дополняют рассказ наставника воспоминания Евгения Ловчева: «Тогда на финише чемпионата страны у нас было десять поражений, и только одна ступенька отделяла «Спартак» от роковой черты, за которой уже кончалась высшая лига. Помню, как тогдашний наш тренер Никита Павлович Симонян говорил: «Ребята, может быть, вы от меня просто-напросто избавиться хотите? Скажите, и я немедленно подам заявление об уходе с поста старшего тренера». Страшные слова. Страшные потому, что их произносил человек, который отдал «Спартаку» почти четверть века жизни. Хочу напомнить, что одиннадцать призов, завоеванных спартаковцами в чемпионатах и Кубках СССР, связаны с именем Симоняна. Мне не забыть его слез при расставании со «Спартаком»…»111.
«Как ни трудно было – решил: ухожу! Сказал об этом руководству городского совета «Спартака». Николай Петрович Старостин убеждал меня: «Зря ты так поступаешь, зря!». Но от решения, пришедшего после долгих раздумий, уже не отказаться…»112, – вновь слова Симоняна. Однако, похоже, Старостин оказался единственным, кто в руководстве «Спартака» поддержал заслуженного тренера: «Оглядываясь назад, размышляя о пережитом, до сих пор до конца не уверен, что поступил правильно, что это был единственно верный шаг. Есть тренеры, по десятку лет работающие с одной командой, – Константин Бесков, Валерий Лобановский… И нельзя сказать, что все годы их команды провели на высоком накале. В тренерской жизни, как в спорте вообще, неизбежны спады, неудачи. Порой как раз они и лежат в основе нового взлета. Я не чувствовал творческого тупика и, скажи мне кто-нибудь из руководителей «Спартака» – останься, наверное, остался бы. Но ничего такого произнесено не было. И, хорошо уже зная сложившуюся практику скороспелых оргвыводов – одного быстрее снять, другого быстрее назначить, счел необходимым избежать унизительной процедуры. Николай Петрович Старостин сказал на том прощании: «Мы не захлопываем за тобой дверь. Мы оставляем ее чуть открытой. Ты можешь вернуться в любое время, ибо мы считаем тебя истинным спартаковцем. Мы знаем: разрежь тебя пополам, найдешь там два цвета – красный и белый»…»113.
Годом позже Симонян в качестве старшего тренера принесет первый и единственный «дубль» – победу в чемпионате и Кубке страны – ереванскому «Арарату». А «Спартак» продолжит идти своим путем
Запах предстоящей грозы витал в воздухе, хотя предсказать ее масштабы никто, конечно, не мог. Более того, сезоны 1973 и 1974 гг., если судить исключительно по итоговым таблицам, создали обманчивое впечатление внешнего благополучия в «Спартаке».
Лишь оглядываясь назад после трагической осени 1976 года, Евгений Ловчев скажет: «Мало что изменили сезоны 1973 и 1974 годов, хотя мы и заняли в тех чемпионатах страны соответственно четвертое и второе места. Не отрицаю, в некоторых матчах бывал и у нас настоящий спартаковский игровой настрой. Но я отношу его, скорее, к вспышкам энтузиазма, к самоутверждению в поединках с принципиальными соперниками, чем к пожинанию плодов вдумчивой, целенаправленной работы по овладению высотами футбольного мастерства…»114.
Новый сезон 1973 года «Спартак» встретил с новым старшим тренером и прежним составом. Впрочем, принявшего команду Николая Алексеевича Гуляева назвать так можно с очень большой натяжкой. Гуляев возглавлял с 1955 по 1959 гг. легендарную спартаковскую дружину во главе с Симоняном, Сальниковым и Нетто, да и позже уже возвращался однажды на тренерский мостик «Спартака» в 1966 году.
А вот состав команды, как ни удивительно, фактически не претерпел изменений – из заметных игроков покинул «Спартак» только Вячеслав Егорович, а пополнил команду лишь вернувшийся из Кутаиси Джемал Силагадзе, однако, по совести, их вклад в общее дело был не слишком заметен (10 матчей провел Егорович в сезоне-72, 9 – Силагадзе в чемпионате 1973 года, забитых мячей за ними не числилось).
Чемпионат «Спартак» начал с серии неудач, лишь в конце апреля одержав первую победу – над тбилисцами 3:1 – и набрав после шести стартовых туров всего два очка. «В тяжелом положении и очень быстро оказались московские «Спартак» и «Динамо». У спартаковцев практически распалась по разным причинам основная линия команды – полузащита, которая прежде при стабильной игре Папаева, Киселева, Калинова была сильнейшей и, подкрепляясь с тыла игроками высокого класса (Ловчевым, Ольшанским, Логофетом), определяла почти все…»115, – писал, подводя итоги первого месяца чемпионата, заслуженный тренер СССР Николай Морозов.
Спустя пару месяцев журналист Мартын Мержанов после проигранного спартаковцами матча с «Торпедо» сформулирует эту же мысль куда более образно: «Если передача – язык футбола, то на сей раз язык спартаковцев был маловыразительным и невнятным. Команда как бы заикалась…»116. А еще один заслуженный тренер СССР Валентин Николаев, в тот момент тренер молодежной сборной, винил в этом, в частности, Виктора Папаева: «В «Спартаке» диспетчером мог бы быть Папаев: и техничен, и удар поставлен, и комбинационным даром наделен, да не любит расставаться с мячом, обязательно ему надо его «обласкать», повозиться подольше, понянчиться. А в итоге, когда мяч попадает к Папаеву, движение команды замедляется, острота пропадает, и конструкция атаки нередко рушится…»117.
Правда, матч против тбилисского «Динамо» внес – и надолго – определенность на вратарской позиции. Если в 1972 году Александр Прохоров проиграл конкуренцию Юрию Дарвину, то именно с этого момента он твердо занял место в воротах «Спартака» и больше его уже не уступал. Впрочем, и его игра вызывала поначалу немало нареканий, однако альтернативы, судя по всему, не было. По крайней мере, как сетовал после очередного апрельского поражения «Спартака» еженедельник «Футбол-Хоккей»: «…если Прохоров допускает такие просчеты и, видимо, не готов еще к играм такого уровня, то почему бы не вернуться к Дарвину, утвердившемуся в команде как основному вратарю? <…> Но мало кому известно, что способный Дарвин не утруждает себя в тренировках, не торопится набрать спортивную форму. Если этот проигрыш послужит уроком не только Дарвину, но и другим футболистам (а такие есть в коллективе), которые еще не поняли, что без полной отдачи победы не добиться, дела у „Спартака“ пойдут лучше. Немало претензий в этом плане к молодым спартаковским форвардам Андрееву, Минаеву и Редину…»118.
Однако уже к середине лета тональность оценок специалистов изменится. «Многочисленное племя поклонников «Спартака» после тягостных для них и для команды стартовых туров вздохнуло свободнее. Он добился неплохого в целом результата в первом круге, позволяющего тянуться к наградам. Результаты команды начисто перечеркнули разговоры о том, что «Спартак» оскудел резервами. В игровой ансамбль удачно вписались молодой Букиевский, с успехом заменивший травмированного Логофета защитник Зенков, полузащитник Кокорев, нападающий Минаев. Все они в окружении хорошо подготовленных к сезону Ловчева, Ольшанского, Папаева не портили погоды. Возмужала игра Редина, Пискарева и неистового Булгакова. В общем, оказалось, что в «Спартаке» есть кому играть. Об этом свидетельствуют и победы «Спартака» над рядом команд, претендующих на призовые места…»119, – констатировал в июле заслуженный мастер спорта Виктор Дубинин. А в конце года он же еще раз повторит эту мысль: «…К концу первого круга выяснилось: команда не та, что бесцветно выступала в прошлом году…»120.
Сезон-1973 раскрыл бомбардирский талант центрфорварда Александра Пискарева – помимо 12 забитых мячей в чемпионате страны, на его счету 3 мяча в Кубке СССР, а также единственный гол «Спартака» в ворота «Милана» в четвертьфинальном противостоянии в Кубке Кубков (0:1 в Сочи и 1:1 в Милане).
«Пожалуй, лучший сезон в карьере удался и левому полузащитнику Михаилу Булгакову, ставшему любимцем москвичей. Радовали глаз его мальчишеская окаянность, постоянная заряженность на борьбу, моторность, абсолютная искренность в игре…»121, – будет сказано позже в «Официальной истории» московского «Спартака». На счету Булгакова – 11 забитых в чемпионате мячей, 6 из них с пенальти. Исполнение Булгаковым одиннадцатиметровых было абсолютно театральным: «Когда разбегался, отходил чуть ли не до центрального круга – такая манера у него была. Он невысокий, ножки маленькие, вот и бежал от центра, чтобы сильней удар был…»122, – пояснял позже его партнер по команде Сергей Ольшанский. Согласимся, кому повезло видеть – правда, не забудет это действо никогда…
Дал плоды и курс на собственных воспитанников – закрепились в составе начинавший карьеру нападающим 19-летний Александр Минаев, которому Гуляев нашел место на правом краю полузащиты; в обороне – справа Владимир Букиевский и в центре Валерий Зенков; осенью все чаще появлялся на поле полузащитник Александр Кокорев. Молодежь оказалась тем более востребована, что по разным причинам опытные игроки им сами уступали дорогу в основной состав – лишь к июню вернулся после травмы Николай Киселев, почти половину матчей пропустил Геннадий Логофет, почти треть – Виктор Папаев, лишь эпизодически появлялся на поле продолжавший борьбу с самим собой Николай Абрамов. Потерял место в основном составе заслуженный ветеран Галимзян Хусаинов – но, по мнению Ловчева, такова была воля старшего тренера: «В свой последний сезон он больше играл за дубль, и ведь под кем сидел-то – Пискаревым, Мирзоевым, которые ему по классу уступали. А Николай Алексеевич Гуляев всем видом показывал, что Хусаинову пора заканчивать….»123.
Танцевать Гуляев начал «от печки» – от обороны. Заслуженный тренер РСФСР Николай Глебов (как раз в том сезоне уступивший место старшего тренера «Арарата» Никите Симоняну) в августе отмечал построение защитных порядков «Спартака»: «В силу недостаточного класса нападающих сегодняшний „Спартак“ не может служить эталоном. Но игра его защитников импонирует – она близка к современным требованиям. Стоппер Ольшанский по стилю игры отвечает международному стандарту. Он не привязан к штрафной площади, в равной степени и целенаправленно действует на всех участках поля. Пожалуй, в этом плане ему и следует прогрессировать. Не засиживается в тылу и Ловчев. Его скоростные и своевременные рывки способствуют завершению спартаковских атак. Однако участие в завершении атак не подкрепляется техническим искусством в их созидании. Логофета в нынешнем году мы видели немного, но его игровая манера (без учета спортивной формы), бесспорно, по-современному типична…»124.
Подводя итоги сезона, Виктор Дубинин констатирует: «Спартак» предстал свободным от существенных недостатков, тянувших его книзу в прошлом году. Игроки повысили уровень атлетических качеств, игровую дисциплину при хорошем настрое на атаку. Все это позволило «Спартаку», несмотря на плохой старт, поймать разгон и вплотную приблизиться на финише первого круга к группе лидирующих. Несколько неожиданный спад в начале второго круга, казалось, лишил «Спартак» каких-либо надежд попасть хотя бы в пятерку лучших. Однако, бурно финишируя (шесть очков в четырех турах), «Спартак» сделал прыжок с седьмого на четвертое место, по значимости призовое, так как дает право выступать в турнире на Кубок УЕФА…»125.
Обращает, однако, внимание Дубинин на нехватку лидеров и скудный кадровый ресурс команды: «Характерно, что „Спартак“ не богат „звездами“. Исключение – два игрока обороны Ловчев и отлично проведший сезон Ольшанский. Испытывая дефицит в средней и атакующей линиях, „Спартак“ все же избрал девизом атаку. Руководители команды сумели вселить в коллектив веру в избранный курс. Команда держалась его до конца. Результат, который на старте чемпионата, откровенно говоря, вряд ли кто мог предполагать, зная кадровые ресурсы команды, – пример того, чего можно достичь и с малыми силами, но хорошо подготовленными и психологически настроенными…»126.
Впрочем, это была общая беда всего московского футбола. Константин Рязанцев, игрок послевоенного «Спартака», летом 1973 года заострял внимание как раз на этом: «Если же общим взглядом посмотреть на московские команды и задаться целью выяснить, почему же они утратили некогда ведущие свои позиции, то, мне кажется, ответ должен быть таким: отсутствие в столичных клубах игроков высокого класса, про которых говорят – душа, мозг команды, – отсутствие лидеров. И, во-вторых, тактическая обыденность, штамп. Пропали былые новаторские традиции. <…> Сейчас же московские клубы играют ординарно. Изобретают другие…»127.
Словом, положа руку на сердце, эйфории от четвертого места «Спартака» не было – ни у тренеров команды, ни у ведущих игроков, ни среди специалистов.
Тревогу по поводу условий подготовки резерва бил в выступлении на всесоюзной научно-методической конференции тренеров и начальников команд высшей и первой лиг по окончании сезона старший тренер «Спартака» Николай Гуляев, «…сообщивший о том, что за последние 10 лет условия работы с резервом в „Спартаке“ не изменились, осталась все та же пыльная, необорудованная „Ширяевка“…»128.
Тревога в отношении молодежи, вспомним мнение Евгения Ловчева, «быстро посчитавшей себя научившейся в футболе всему», нет-нет, да прорывалась в словах футболистов, заставших лучшие времена «Спартака». Например, у обычно скромнейшего Виктора Папаева, заметившего в интервью по окончании сезона: «Да, вкус к индивидуальной работе явно утрачен. Я в свое время трудился в одиночку до изнурения, даже лишнего перехватывал. Я не прошу снисхождения, но сейчас по известным вам причинам мне такие „переборы“ противопоказаны. Есть игроки – к примеру, Хусаинов, – которых за это не упрекнешь, хотя бы из-за возраста. Но вот совсем молодые – этих ни понять, ни оправдать не могу. Сил-то у них в избытке, здоровье молодецкое! Как же можно терять это золотое время? Оно ведь не повторится! Тренер не может им приказать, когда закончены основные занятия: „Оставайтесь, работайте самостоятельно“. Он может только посоветовать, это добровольное дело. Но и на основных занятиях молодые тратят энергии куда меньше, чем, скажем, Логофет, Киселев, Ловчев. Самосознание, что ли, не то!..»129.
А тот же Виктор Дубинин, подводя итоги вроде бы успешного для «Спартака» сезона, резюмировал: «И все же для сохранения завоеванных позиций, для успеха в повышении класса игры, для достойного выступления в будущем году в Кубке УЕФА „Спартаку“ без солидного доукомплектования состава не обойтись…»130.
Диссонанс между убаюкивающим внешним турнирным благополучием и нарастающими внутренними проблемами «Спартака» в сезоне 1974 года достиг апогея. Второе место по итогам чемпионата-74 стало почти чудом. Как отметит по окончании сезона Виктор Дубинин: «Сам факт участия в борьбе за высокие места делает честь «Спартаку» и «Черноморцу» (одесситы финишировали третьими – прим. автора). Не имея преимуществ в укомплектованности, не имея «звезд», а тем более каких-либо особых условий, они добились превосходства с помощью нарастающей спортивной формы, волевой собранности и хорошо организованной игры…»131. А еженедельник «Футбол-Хоккей» констатировал: «В итоговом реестре лишь одно очко отделило серебряного призера – московский «Спартак» от чемпиона страны. А ведь спартаковцы на протяжении большей части сезона держались в тени и не были конкурентами киевлян в борьбе за золотые медали. Но в итоге добились превосходных показателей. И прежде всего за счет великолепного финиша. 13 очков из 14 возможных набрали они в последних семи матчах, последние пять встреч выиграли, причем четыре из них – с крупным счетом…»132.
Вернемся, однако, к началу сезона-74. Вместо «солидного доукомплектования», о необходимости которого говорили специалисты, «Спартак» продолжил пополнять список потерь. Как заметит Виктор Дубинин, «…руководство команды к началу сезона не смогло решить самый насущный вопрос – как заштопать прорехи в каждой линии…»133.
Завершил выступления заслуженный ветеран Галимзян Хусаинов. Армейский призыв вырвал из спартаковских рядов последних представителей блистательной средней линии образца 1969 года – Виктора Папаева (провел довольно безликий сезон в ЦСКА) и Николая Киселева (на год отправился вообще в смоленскую «Искру»), фактически завершившего на этом свои выступления в «Спартаке». В СК «Луцк» был направлен отбывать армейскую повинность Юрий Дарвин. Уже весной вернулся в Кострому Джемал Силагадзе, еще один чемпион СССР-69.
Пополнили же состав лишь вернувшиеся из Алма-Аты ветераны Сергей Рожков и Николай Осянин, 23-летний воспитанник подмосковного футбола Валерий Гладилин из красноярского «Автомобилиста», вратарь Егор Медников из калужского «Локомотива», да, как обычно в последние годы, влилась в команду большая группа подающих надежды юных воспитанников московского футбола, прежде всего, из столичной Футбольной Школы Молодежи.
Как вспоминал оставивший наиболее заметный след в истории «Спартака» представитель того выпуска ФШМ Евгений Сидоров: «Я с детства болел за „Спартак“. Но так получилось, что в одиннадцать лет на конкурсный отбор отправился в Лужники в футбольную школу молодежи – товарищи уговорили. Выдержал испытания и был принят в группу Олега Борисовича Лапшина – человека по-настоящему увлеченного своим делом, терпеливого и очень чуткого. У него и прозанимался до конца 1974 года, пока меня в числе еще восьми сверстников Николай Алексеевич Гуляев не пригласил в „Спартак“…»134.
Путь же в большой футбол еще одного тогдашнего новобранца «Спартака» Валерия Гладилина был не столь прямым и брал разбег «…из небольшого подмосковного города Лыткарино, где пятнадцатилетним подростком в 1966 г. начал Валерий свой спортивный путь под руководством первого наставника Владимира Ивановича Гуляева, сумевшего разглядеть в неприметном мальчугане неплохие задатки…»135. Столичные клубы его способности поначалу не оценили, несмотря на то, что «…играя на месте центрального нападающего в детских и юношеских командах, Валерий выделялся среди сверстников техникой, скоростью, смекалкой, хорошими физическими данными и высокой результативностью. Он был включен в сборную юношескую команду Московской области и в течение двух лет выступал в ее составе…»136. Однако впечатление на тренеров команд мастеров он не произвел: «Перед началом 1970 г. тренеры столичного «Динамо» пригласили Гладилина на стажировку в свой коллектив, и Валерий сыграл в двух товарищеских встречах за резервный состав бело-голубых. Но закрепиться в динамовской команде ему не удалось, поэтому он в том же 1970 г. охотно принял предложение руководителей «Автомобилиста» из Красноярска и стал играть за коллектив сибиряков. Выступая на протяжении четырех лет в составе «Автомобилиста», Гладилин довольно быстро стал ведущим игроком красноярском команды, попал в поле зрения тренерского состава сборной команды России…»137. И вот уже только «…в начале сезона 1974 г. старший тренер «Автомобилиста», в прошлом известный защитник московского «Спартака» <…> Иван Алексеевич Варламов порекомендовал тренерам спартаковцев попробовать его воспитанника в составе красно-белых. Валерий Гладилин был принят в «Спартак» и 23 мая 1974 г. дебютировал в основном составе команды в Киеве против местного «Динамо». Дебют молодого футболиста прошел удачно, и он прочно занял место в команде. Этому немало способствовало то обстоятельство, что тренерскому составу «Спартака» удалось тонко и правильно определить игровое амплуа Валерия Гладилина в роли атакующего полузащитника…»138.
Окончательно обескровленная потерями Папаева и Киселева средняя линия потребовала от старшего тренера «Спартака» Николая Гуляева кардинальных перестановок и серьезного поиска внутренних резервов. Целый ряд игроков вынужденно сменил привычные позиции на поле.
Так, место опорного полузащитника занял в этом сезоне Евгений Ловчев, вошедший даже в новом для себя качестве вторым номером в число «33 лучших» – не верь, как говорится, глазам своим – как левый полузащитник: «Сделал я это не от хорошей жизни – слева еще лет десять мог простоять, – а из-за необходимости помогать „Спартаку“, в который пришло сразу несколько молодых полузащитников. В общем, весь сезон я провел на месте опорного полузащитника, а рядом играли Валерий Гладилин, Александр Минаев, тогда еще только начинавшие в высшей лиге. Мне и самому, кстати, было интереснее играть в середине…»139.
Оборона и без Ловчева, кстати, отмечалась как сильнейшая линия команды – «Спартак» пропустил меньше всех, 23 мяча. Голкипер Александр Прохоров был признан лучшим вратарем страны, даже несмотря на то, что выбыл из строя в концовке сезона из-за травмы, уступив место в воротах новичку Егору Медникову. А в список «33 лучших» были включены также сразу трое спартаковских защитников: Сергей Ольшанский – под первым номером, Геннадий Логофет и Николай Осянин – под вторыми.
Да, сменить амплуа пришлось и выдающемуся в недавнем прошлом форварду Николаю Осянину. История его довольно неожиданного возвращения в «Спартак» и переквалификации в центрального защитника заслуживает отдельного рассказа и является почти детективной.
Самое, наверное, удивительное, заключается в том, что именно с такой возможной сменой амплуа был связан его уход из «Спартака» в 1971 году. Впрочем, это было лишь формальным поводом. Осянин пояснил причины своего столь резкого решения так: «По характеру я человек не конфликтный, но не переношу, когда вижу несправедливость…»140. Дело было в постановке вопроса: «К сожалению, на каком-то этапе мы с Симоняном перестали понимать друг друга. Он пригласил в «Спартак» двух молодых центрфорвардов – Пискарева и Егоровича, а мне предложил освободить для них место и перейти в защиту. <…> Я спросил тогда Никиту Павловича: «Выходит, есть центральный нападающий сильнее меня?». Он отвечает: «Нет». В общем, переходить в защиту я отказался и вскоре написал заявление об уходе. Бывший спартаковец Сергей Рожков, который тогда играл за «Кайрат», уговорил меня поехать в Алма-Ату…»141. Рожков подтверждал: «Насколько я знаю, Симонян тогда говорил, что Коля скорость потерял. И действительно, стал других форвардов наигрывать…»142. Между тем, размышления Симоняна о новом амплуа ветерана на поле строились не на пустом месте. У Осянина уже был опыт, правда, вынужденный, игры в центре обороны. Например, в чемпионском сезоне 1969 года – как вспоминал Николай Петрович Старостин, «…знаток футбольной стратегии, Осянин доказал это на деле, безупречно сыграв центрального защитника в Минске в тяжелый для команды момент, когда после травмы Сергея Рожкова, получившего перелом носа, „Спартак“ был вынужден в десять человек отстаивать свое преимущество в один гол…»143.
Евгений Ловчев вспоминал при этом об уважительном отношении Симоняна к Осянину: «Когда-то Симонян произнес такую фразу: „Самым классным футболистом, кого я тренировал, был Осянин“. Действительно, если сложить его понимание футбола, чтение игры, техническую оснащенность, то не припомню, с кем бы мог его сравнить из партнеров по клубу и сборной. И когда Коля закрыл позицию центрального защитника, можно было подумать, будто он играл там всю жизнь…»144. Да и сам Осянин называл тот опыт ценным для себя: «Мне однажды пришлось в официальном матче выполнять роль стоппера. Это был вынужденный шаг, но мне он принес пользу. Я уже не мысленно поставил себя на место защитника, как мы, форварды, часто пытаемся делать, а, так сказать, испытал на себе, что это за работа. По-моему, в тренировочных матчах форвардам есть смысл иной раз играть в оборонительных линиях…»145.
Удивительно, но после перехода в «Кайрат» Николай Осянин как раз и занял ту самую позицию на поле, перевод на которую стал поводом для ухода из «Спартака». Сергей Рожков утверждал, правда, что «…в том сезоне Коля не играл сзади систематически, а только выполнял отдельные задания, когда, например, Байшакова вызывали в сборную…»146. Однако Борис Духон и Георгий Морозов в книге «Баллиста Николая Осянина» убедительно, с помощью цитат из отчетов о матчах «Кайрата» того сезона, показали, что Осянин с июля 1972 года регулярно появлялся в центре обороны алма-атинцев, на позиции «чистильщика». Не раз происходило это и в следующем сезоне, ставшем последним для Осянина в Алма-Ате. Это признавал и сам Осянин: «…Я к тому времени в «Кайрате» играл уже в обороне. Сначала попросили временно помочь (в команде был только один стоппер приличного уровня – Байшаков), но я так сзади и остался…»147. Со сменой старшего тренера «Кайрата» ветеран, впрочем, почувствовал себя лишним: «…На следующий год «Кайрат» возглавил Артем Фальян, и я быстро почувствовал, что мои дни в этой команде сочтены. <…> Фальян имел репутацию тренера-диктатора. Приходя в очередную команду, он первым делом убирал опытных, ведущих игроков, поскольку не терпел, когда ему перечили. Кроме того, спортивное руководство в Алма-Ате намекнуло, что опираться отныне надо на местных футболистов, лучше всего – игроков коренной национальности…»148. Подводя итоги алма-атинского периода в карьере Осянина, Духон и Морозов констатировали: «Национализация футбола закончилась вылетом «Кайрата» из высшей лиги в 1974 году, а за год до этого команду покинули Осянин, Рожков и Семин…»149.
Сам Осянин вспоминал, что «…в «Кайрате» мне не переставали напоминать о том, что я уже стар для футбола, физически не тяну, и вообще пора заканчивать. Согласитесь, что это не улучшало настроения. Кстати, мои результаты в сдаче контрольных нормативов были одними из лучших. Но дело даже не столько в этом, сколько в простом уважении. В данном случае для футболиста, которому за тридцать, так же, как и для зеленого новичка, очень важно то, насколько тренеры верят в него. Поверьте, вера в себя играет не меньшую роль, чем физическая и техническая готовность…»150. И вот весной 1974 года «…из «Кайрата» Николай возвращался в «Спартак» – только не московский, а костромской, выступавший во второй зоне второй лиги. Тренировать волжан стал Анзор Кавазашвили, который и пригласил старого товарища помочь. Об этом писали как о деле решенном…»151.
Евгений Ловчев потом вспоминал, что вопрос решился после контрольного матча москвичей против костромских одноклубников: «…когда в товарищеской игре форварды «Спартака» московского ни разу не смогли его пройти, тридцатитрехлетнего Осянина вернули в столицу…»152. Упоминаний о таком товарищеском матче найти не удалось, а все решила, похоже, на самом деле, другая контрольная игра – московского «Спартака» против сборной СССР, состоявшаяся 24 марта 1974 года в Сочи. Состав «Спартака» был, мягко говоря, не оптимальным: «Прохоров, Логофет, Осянин, В.Орлов, Вл. Федоров, Касимцев, Силагадзе (Дроздов, 46), Булгаков, Селянин, Мирзоев, Редин»153. Как рассказывал сам Осянин: «Признаюсь откровенно, <…> что предложение возвратиться в «Спартак» явилось для меня неожиданностью. Правда, зимой Николай Петрович Старостин разговаривал со мной на эту тему, но потом больше к ней не возвращался. Поэтому, уйдя из «Кайрата», я принял предложение моего бывшего одноклубника, ныне тренера костромского «Спартака» Анзора Кавазашвили поиграть в этой команде. В марте московские спартаковцы проводили в Сочи тренировочный матч со сборной. По случайности у них в составе оказались в тот день вакантные места, и меня попросили сыграть. Спустя неделю после той встречи, закончившейся нулевой ничьей, мне в Хосту позвонил Н.П.Старостин и сообщил, что я заявлен за «Спартак». А через несколько дней я уже играл на Кубок против «Торпедо»…»154.
И снова странности – оценили игровые кондиции ветерана, когда он сыграл в обороне, а пригласили Осянина в Москву, как он утверждал, на роль полузащитника. И перевод в центр обороны вновь был вынужденным – начинал сезон Осянин в средней линии: «Именно с целью укрепить эту линию и приглашали меня и Сергея Рожкова. Центральным защитником я стал случайно. Валерия Зенкова вызвали в молодежную сборную, и тренеры поставили меня на его место. Видимо, моя игра устраивала, поскольку больше в полузащиту я не возвращался…»155.
Так или иначе, но на сей раз смену амплуа сам Осянин признал верным решением, о возвращении к своему исконному амплуа форварда и не вспоминая: «Вообще признаюсь, что в средней линии играть было намного сложнее – слишком уж большой объем работы приходилось выполнять. И нередко, особенно в конце матча, из-за усталости я допускал большое количество ошибок. На месте же страхующего центрального защитника у меня появилась возможность находить паузы для восстановления. В результате я успевал не только страховать партнеров, но и при случае подключаться в атаку. Не знаю, так ли счастливо сложился бы для меня этот сезон, продолжай я выступать в полузащите…»156.
Известный футбольный специалист Борис Цирик, размышлявший в августе 1976 года в журнале «Спортивные игры» как раз о смене игровых амплуа, также приводил пример перевода Осянина в линию обороны как очень удачное решение: «Вот что рассказал мне о своем „перевоплощении“ прежний центрфорвард, а ныне центральный защитник Николай Осянин. Он почувствовал, что утратил быстроту и ловкость при выполнении технических приемов, которые нужны форварду, чтобы выигрывать единоборства. Ему не удалось проявить нужной верткости и расторопности и при игре в полузащите. А вот в роли центрального защитника он почувствовал себя лучше. Он сохранил способность быстро бегать и достаточно высоко выпрыгивать вверх, уменье крепко стоять на ногах в силовом единоборстве. Что касается техники и тактики, то тут опыт нападающего свое дело сделал. Оказалось, что на задней линии ему хватало времени, чтобы выполнять разрушительные функции и с достаточной точностью адресовать мячи своим партнерам. Повадки нападающих Осянину были достаточно известны. Это помогло предугадывать их замыслы…»157.
Именно это очень ценное для защитника качество Осянина особо выделял его друг детства и соперник на поле форвард московского «Динамо» Геннадий Еврюжихин: «Он очень хорошо разгадывал намерения нападающих и своими маневрами предотвращал их самые опасные ходы. Он раньше форварда выходил туда, куда должен был быть послан мяч, и перехватывал передачу. Кроме того, он был искусен в единоборстве, умел в подкате без нарушения правил отобрать мяч у соперника. Мне особенно импонировала его корректность. У Осянина можно было поучиться эффективной игре головой. Он в прыжке не просто отбивал высокий мяч, как делало большинство других наших защитников, а именно играл им, мягко сбрасывая под ноги свободному партнеру. Овладев мячом, Осянин завязывал атаку. Он почти не ошибался в передачах – это очень ценное качество современного защитника. Культуру паса он воспитал в себе еще в те времена, когда играл нападающим…»158.
Появление в команде Осянина сыграло и очень положительную роль для молодежи. Как вспоминал Александр Минаев: «К нашему поколению он относился доброжелательно, никогда не кричал на молодых…»159, а Виктор Самохин, в 1974 году дебютировавший в основном составе «Спартака», рассказывал: «Его приход совпал с тем периодом, когда я начал привлекаться к играм дубля, но мы часто занимались с основой. Конечно, к этому времени уже давно сложилось визуальное впечатление об Осянине-форварде, который всегда отличался уравновешенностью, стойким характером и использовал голевые моменты без суеты и спешки. А теперь довелось познакомиться с ним лично. Николай Викторович – просто не могу не назвать его по имени-отчеству! – в роли центрального защитника охотно передавал свой опыт видения игры, подсказывал, как правильно перекрыть нападающего, предугадать его действия. Ведь он сам был классным атакующим игроком, поэтому знал все хитрости. Да и первый пас при выходе из обороны был у него образцовым…»160.
Подводя итог этим, во многом вынужденным перестановкам, процитируем Виктора Дубинина: «Спартаку» предстояло пройти трудный путь чемпионата по существу с 11—12 игроками, квалификации далеко не однородной, но, как выяснилось, сложившимися в такой волевой кулак, перед которым не устоял во встрече второго круга вооруженный до зубов будущий чемпион – киевское «Динамо»…»161.
Этот матч называют лучшим в том сезоне многие очевидцы: «…2:0 в „Лужниках“ были достигнуты за счет потрясающего эмоционального настроя всех игроков в красно-белой форме. Но даже на этом фоне выделялся неповторимый Михаил Булгаков, автор первого гола в ворота Рудакова. Левый хавбек сражался с киевлянами столь самоотверженно, что, по словам Ловчева, не мог после этого матча полноценно тренироваться в течение пяти дней…»162.
Матч был вообще очень показателен для того сезона: «Игра серебряного призера не могла не вызвать уважения любителей футбола. Что греха таить, по уровню мастерства игроков основного состава спартаковцы, бесспорно, уступают киевскому «Динамо», да и не превосходят многие клубы, оставшиеся ниже их в таблице. Но у команды хорошо организована игра, в которой каждый из футболистов делает все, что может, а порой и чуть-чуть больше. А чтобы сделать чуть-чуть больше, необходимы волевой подъем, сила духа, которые спартаковцы демонстрировали почти во всех матчах…»163, – подвел итоги сезона-74, еженедельник «Футбол-Хоккей». «Как и чем объяснить большее число побед «Спартака», чем у киевского «Динамо», примерно одинаковую в цифровом значении надежность обороны при явной разнице качества укомплектованности составов обеих команд? Не имея «звезд», «Спартак» избрал, тем не менее, девизом атаку и оставался верен ему до конца, неизменно демонстрируя чувство локтя, взаимовыручку, ярость в борьбе за победу…»164, – писал Виктор Дубинин. – «Пример «Спартака» – как при ограниченных возможностях, но с помощью хорошо поставленной работы можно добиться высоких результатов, – укор тем командам, что, имея достаточный выбор игроков, например, «Арарат», ЦСКА, «Заря», «Динамо» (Тбилиси), не сделали в чемпионате ничего, достойного упоминания…»165.
Обращают на себя внимание драматично звучащие слова про «ограниченные возможности» спартаковцев. И проблема здесь заключалась не только в невозможности привлечь в команду опытных мастеров. Старший тренер Николай Гуляев по-прежнему бил тревогу в прессе по поводу условий подготовки молодежи: «Спартаковским ребятам фактически играть и тренироваться негде. Разве стадион на Ширяевом поле можно назвать с позиций сегодняшнего дня футбольным стадионом? Качество поля не выдерживает критики, учебного оборудования не хватает. Не лучше и у остальных московских клубов…»166. Немногим лучше были условия подготовки и основной команды, едва не стоившие самому Гуляеву здоровья – вот что расскажет спустя два года Евгений Ловчев: «Приезжайте к нам на загородную базу в Тарасовку. Деревянный домик, где мы живем на сборах, напоминает есенинскую «избу-старуху», которая «челюстью порога жует пахучий мякиш тишины». Только я бы сказал, не тишины, а бесхозяйственности. Не случайно отвалившийся кусок стены чуть было не зашиб в позапрошлом году нашего бывшего тренера Николая Алексеевича Гуляева… А ведь в этом домике вынуждены постоянно жить некоторые наши новые игроки…»167.
Не менее драматично читаются сегодня слова заслуженного тренера СССР Виктора Маслова, с обычной для него прямотой поставившего диагноз «Спартаку» еще в середине сезона-74: «Этот клуб страдает от хронической неукомплектованности. И, что очень огорчительно, в вопросе комплектования не имеет перспективы. Но в своей работе „Спартак“ делает все, что можно, я бы даже сказал, делает невозможное для того, чтобы не попасть в критическое положение. Опыт и знания старшего тренера Н. Гуляева позволили спартаковцам провести подготовительный период, следуя принципу постепенности. Команда уже в ходе чемпионата старательно и осознанно строила свою игру и может, прямо скажу, гордиться тем количеством очков, которое набрала…»168.
Реверанс Виктора Маслова в адрес «опыта и знаний» коллеги, Николая Алексеевича Гуляева, не случаен. В том, что сезоны 1973 и 1974 гг. «Спартак» провел внешне успешно, вопреки нарастающему валу системных проблем, руку, прежде всего, Гуляева видели и другие специалисты, тот же Виктор Дубинин: «Старший тренер Н. Гуляев сумел за два года создать, по существу, на песке, вполне современную команду…»169. Правда, Дубинин справедливо оговаривался: «За всем этим чувствуется рука Н. Старостина, многолетнего руководителя команды, человека огромного опыта…»170. Как ни странно, но не разделяли и не разделяют столь высокой оценки роли Гуляева как раз многие спартаковцы…
Журналист Валерий Винокуров в декабре 1974 года посвятил Николаю Алексеевичу Гуляеву материал под названием «Талант преданности делу», опубликованный в еженедельнике «Футбол-Хоккей». Винокуров утверждал, что недооцененность Гуляева ведет свой отсчет еще с 50-х годов, когда тот возглавлял блестящую плеяду спартаковских игроков, ковавших славу не только «Спартака», но и всего советского футбола, составив костяк олимпийской сборной СССР в Мельбурне: «В 1955 году Николай Алексеевич Гуляев становится старшим тренером московского „Спартака“. Помните, что это была за команда?! Снова, как и до войны – созвездие имен. <…> Но тут совершается, по моему глубокому убеждению, крупная несправедливость. Она не имеет конкретного выражения, потому что работа Гуляева вроде бы получает признание: в 1957 году ему присваивается высшее звание – „Заслуженный тренер СССР“. Но все чаще идут разговоры в кулуарах, что, мол, Гуляев – тренер, конечно, крепкий, хороший методист, обеспечивающий атлетическую готовность команды, однако не хватает ему полета фантазии, творческих находок, тактических изобретений. Вот так и родилась эта, я бы сказал, кулуарная несправедливость, потому что такая характеристика превратилась чуть ли не в ярлык. Лежащий на поверхности довод звучал примерно так: у „Спартака“ такие игроки, что побеждали бы при любом тренере…»171.
И действительно, игроки той команды 50-х, сами, к слову, впоследствии не без успеха тренировавшие, о тренерском даре Гуляева отзывались спустя годы достаточно скептически. Вот, например, что скажет позже о нем, сперва, правда, сразу оговорившись «…к Николаю Алексеевичу Гуляеву я относился уважительно, он не подличал…»172, Анатолий Исаев: «Старостину Гуляев был удобен – все, что тот ни скажет, выполнял. Своего-то мало было – вот к Николаю Петровичу и прислушивался…»173. Позже он пояснит свою мысль: «В клубе же Гуляев был очень удобен Старостину – педант, трудолюбивый, все в блокнот записывал… <…> Но такое ощущение осталось, будто при нем мы сами по себе тренировались. <…> Вообще-то братья Старостины собирались после матчей в своем кругу и обсуждали какие-то детали, а потом Николай Петрович суммировал эти наблюдения и подсказывал Гуляеву, над чем работать, что усилить…»174. Поддержит партнера по команде и Никита Симонян: «Гуляева Старостин ценил за его трудолюбие. Николай Алексеевич на самом деле был такой вол, который мог пахать с утра до ночи. Но изюминки, как у того же Бескова, конечно, у него не было…»175. Симонян дословно повторит тезис, который Винокуров назвал «кулуарной несправедливостью» и «ярлыком»: «Игроки у нас в 50-е годы по уровню превосходили своего тренера…»176.
Занятно, но даже общепризнанные вроде бы достоинства Гуляева как тренера – «хороший методист, обеспечивающий атлетическую готовность команды» – оспаривались, причем самым высоким футбольным руководством. Так, начальник Управления футбола Лев Зенченко в выступлении на всесоюзной научно-методической конференции тренеров и начальников команд высшей и первой лиг накануне старта сезона-74 критиковал Гуляева за недостаточные физические нагрузки в период подготовки: «Созданная Управлением футбола комиссия по приему годовых отчетов от тренеров команд высшей и первой лиг вскрыла ряд серьезнейших недостатков в организации учебно-тренировочной работы. <…> …московский „Спартак“ тренировки с высокой нагрузкой подменял товарищескими матчами, которые расхолаживали игроков, не способствовали развитию и закреплению у них необходимых навыков…»177.
Спартаковцы 70-х откровенно посмеивались над своим старшим тренером. Как вспоминал Сергей Ольшанский: «Безобидный тренер, но некоторые его упражнения не шли, квадраты какие-то, а он все равно их давал. Только он отходил – мы по-своему тренировались. Сашка Минаев, правый полузащитник, записывал за Гуляевым афоризмы: „Беги бегом“, „Подавай угловой на уровне метр двадцать“ и так далее. Разборы игры Гуляева были для нас лучше любого концерта…»178.
Сам же Минаев вспоминал: «Николая Алексеевича в «Спартаке» прозвали Гундос. За гнусавый голос и занудство. На тренировки выходил с мегафоном, упражнения зачитывал по бумажке. Установки растягивались часа на полтора, бубнил одно и то же. Когда у Старостина кончалось терпение, обрывал его на полуслове: «Так, Николай Алексеевич вам канву дал. Вышивать сами будете…»179. И охотно, кстати, своими записями тех лет поделился с публикой:
«Установки Гуляева навсегда остались в моей памяти.
– Ребята! В игре стараться делать. Этого не делать.
– Булгаков! Бегай между двух и не болтайся между трех защитников!
– Мужики! Потянули свои ноги, чтобы не пришлось вас за руки брать!
– Штрафные у нас бьют Пискарев и Папаев. Но в итоге будет бить Кокарев.
– Разберем игру Пискарева. Андреев, ты почему в прошлом матче пас ему не отдал?
– Вы знаете, что на каждый вариант у нас есть так. А раз так – значит, вот так.
– Установка на игру с «Зенитом». По не зависящим от нас обстоятельствам защитника Голубева мы все знаем. (Защитник Голубев отличался своей жесткостью на поле.)
– Центральный нападающий Маркин сегодня играет центрального нападающего.
– Установка перед игрой с «Миланом» в 1975 году. Покойный Миша Булгаков, царствие ему небесное, опаздывает буквально на пять минут. Тренер Гуляев говорит: «Если я сказал, что установка в 12 часов (а ты опоздал на пять минут!), то в 14.00 ты должен быть готов!»
– Женя Сидоров!.. Ну что за игрок!.. Ни рыба ни мясо, а баранина какая-то!..»180.
Охотно подшучивал над Гуляевым и сам Старостин. Евгению Ловчеву запомнилась такая история: «Однажды Гуляев в своем стиле давал установку перед матчем с „Торпедо“. Едем в автобусе, Старостин смотрит: Николай Алексеевич храпит. И тогда Николай Петрович встает, показывает на него и говорит: „Настройщик херов!“. Игроки под кресла едва не попадали – и матч выиграли…»181.
Анатолий Исаев припомнил, как «…однажды на сборах был смешной случай – Николай Петрович зашел к Николаю Алексеевичу, а тот спит с блокнотом и карандашом в руках. Чапай походил-походил вокруг и оставил записку: „Проснешься – зайди“…»182.
А Никита Симонян, рассказывая о Гуляеве, вспоминал, что «Николай Петрович Старостин не уставал удивляться его педантичности. Вот, скажем, идет игра «Спартака» с «Миланом» на Кубок УЕФА. Первый матч, состоявшийся в Сочи, спартаковцы проиграли. Повторная встреча – в Милане. «Можешь себе представить, – рассказывает Старостин, – в наши ворота сразу же влетает мяч. Я в сердцах говорю Гуляеву, сидящему рядом со мной: «Это ж надо, Николай Алексеевич, на первой минуте нам забивают!». «Нет, Николай Петрович, не на первой, – и, посмотрев на свой секундомер, – на тридцатой секунде второй минуты»…»183.
Показательна и запомнившаяся Валерию Винокурову реакция Старостина на очерк «Талант преданности делу». Журналист вспоминал: «Спустя несколько дней после того, как в еженедельнике «Футбол-хоккей» был напечатан мой очерк о Николае Алексеевиче Гуляеве, в одном из коридоров «футбольной власти» я столкнулся лицом к лицу с Николаем Петровичем Старостиным. Он шел мне навстречу, широко раскинув руки, и вместо приветствия вдруг заявил: «Вот уж никогда не думал, что у Кольки Гуляева есть талант». Поняв по выражению моего лица, что я готов резко возразить, Николай Петрович положил руку мне на плечо: «Ну, не обижайтесь, не обижайтесь, я ведь шучу». «Только, пожалуйста, никому этого больше не говорите», – попросил я. «Да уже успел сказать – брату Андрею. Увы, есть у меня такая слабость: ради красного словца не пожалею родного отца. Но больше, обещаю, грех на душу не возьму. А очерк-то ваш мне очень понравился. Взахлеб прочитал…»184.
Геннадий Логофет, с Гуляевым, надо сказать, абсолютно не ладивший еще с 1966 года и считавший, что раньше времени завершил карьеру именно вследствие личностного конфликта с тренером, заметив «А вот o Гуляеве ничего доброго вспомнить не могу…»185, утверждал, что в основе тренерских успехов Гуляева лежало исключительно везение: «Мы не раз спрашивали Старостина – как он может такого ограниченного человека в „Спартаке“ держать. А Николай Петрович отвечал: „Зато он как мул упрется, обязательно добьется своего и сделает результат“. Николай Алексеевич, на футбольном сленге говоря, фартовым был. Везло ему…»186.
Везение везением, но не все, конечно, дело в этом. Гуляев шел в ногу со временем и, например, в своем выступлении на упоминавшейся выше всесоюзной научно-методической конференции тренеров и начальников команд высшей и первой лиг в феврале 1974 года рассказывал о первых попытках внедрения им научного анализа игр в «Спартаке»: «Н. Гуляев рассказал о том, как с помощью бригады Центрального института физкультуры в „Спартаке“ проводились разборы игр и анализы действий футболистов не на глазок, как это было прежде, а конкретно, на основе научных данных. Футболисты, относившиеся к первым опытам с улыбкой, когда увидели практические результаты, стали серьезнее и активнее участвовать в разборах матчей…»187.
Откровенно симпатизировавший тренеру Валерий Винокуров видел причины недооцененности Гуляева в его скромности: «Я думаю, что причина многолетнего заблуждения, откровенной недооценки некоторыми тренерских возможностей Николая Алексеевича Гуляева заключается, как ни странно, в его личных качествах. Есть люди, которые, сделав хорошее дело, умеют и преподнести его на суд общий, и расцветить в интервью, обобщить в статьях, выступить на многочисленной аудитории. В этом нет, понятно, ничего зазорного. Но вот на такое как раз совершенно не способен Гуляев. До удивления скромный, по-моему, даже застенчивый, как в общении с журналистами, так и в беседах с начальством, не умеющий дать отпора недоброжелателям, он любит говорить только на сугубо специальные темы и говорит негромко, старательно подбирая слова, не навязывая своего мнения, а как бы предположительно, ожидая услышать, узнать что-то от собеседника…»188.
«Как оценивать сделанное спартаковцами за два сезона? И снова приходилось мне слышать прямолинейно-поверхностные мнения: «Ну, что в этой команде есть? Так называемый спартаковский дух – верно, есть, потому и боролись. Гуляев, как всегда, хорошо подготовил игроков физически – вот они добросовестно и отбегали до конца сезона. И все. Опять ничего нового в тактике, ничего оригинального. А что найдены новые амплуа некоторым футболистам, так это вынужденно, да и порой по воле случая». Нет уж, позвольте поспорить. Теперь это совсем другая команда, чем в 50-е годы, – нет и в помине того созвездия…»189, – писал Винокуров в декабре 1974 года. Спустя семь лет, в книге «Шаг к истине», куда вошел переработанный очерк о Гуляеве, журналист дополнит свою «линию защиты» тренера: «Бойцовским характером и физической свежестью в современном футболе многого не выиграть. Тем более команде, в которой действительно можно насчитать лишь четырех-пятерых футболистов достаточно высокого мастерства. Я уверен, что в 50-е годы тактическое искусство и чутье тренера не играли такой роли, как в современном футболе… Сегодня же работа с любой командой начинается с того, что нужно определить ее тактическое лицо, не только количество, скажем, форвардов, а и их расстановку, их маневры, зоны действия, связи с полузащитой, чья игра тоже не одним лишь количеством и качеством исполнителей определяется, а видением тренера…»190.
Винокуров победно завершал свою мысль: «И вот мы теперь знаем, каким виделся Гуляеву „Спартак“. Мы знаем, как тренер сумел выйти из трудного положения, вызванного нехваткой форвардов и хавбеков. Мы знаем, что тренер сумел найти всем футболистам такую игру, что те смогли проявить все свое умение. Мы, наконец, просто обязаны признать, что все неожиданные перестановки игроков, которые сначала встречались с недоверием, оказались разумными и полезными. Ибо Минаев раскрылся в полузащите, а не в нападении, Осянин блеснул в роли стоппера, Ловчев был так же ярок на новом месте, как и в обороне, Булгаков вдруг принес пользу на левом фланге атаки, а Прохоров, по его признанию, почувствовал, что может дать старший тренер вратарю, если постоянно уделяет ему внимание не только по долгу службы. Я уверен, что именно тактика игры привела „Спартак“ на пьедестал почета. Что, конечно, не перечеркивает боевых и физических качеств команды. Напротив, именно превосходная организация игры позволила проявиться и атлетизму, и воле…»191.
Доказать или опровергнуть тезис о том, что «тактическое искусство и чутье тренера» способны на чудо, предстояло в новом сезоне. Болельщики ждали его с большими надеждами – отставание всего в одно очко от чемпионов-киевлян порождало немалые иллюзии.
1975 год расставил все и всех по своим местам…
Сезон 1975 года, наконец, обнажил все накопившиеся в «Спартаке» внутренние проблемы. Впервые, наверное, в истории славного клуба столь ощутимо повеяло грядущей катастрофой. «Прошлогодние призеры «Спартак» и «Черноморец» в этом году пережили страх перед лицом вполне ощутимой перспективы оказаться за бортом высшей лиги. «Спартак» спасся благодаря импульсивному рывку, подсказанному инстинктом самосохранения, обнаружив, кстати, что он способен играть сносно…»192, – констатировал по окончании сезона Лев Филатов.
И без того хронически наслаивавшиеся проблемы с составом еще более усугубились, причем были и совершенно незапланированные потери. Как отметил в числе достоинств творческого союза Старостина и Гуляева Виктор Дубинин: «Нельзя не отметить как пример принципиальности руководителей команды, решившихся на отчисление некоторых футболистов за недобросовестное отношение к своим обязанностям. И это при голоде на игроков!»193.
Из заметных игроков добровольно покинул команду, повздорив с руководством, только молодой защитник Валерий Зенков: «Жил в стесненных жилищных условиях. А тут тренер Николай Алексеевич Гуляев получает квартиру однокомнатную – не для себя, а для сына. Ну, я и выступил: почему Гуляеву? А мне, значит, квартира не нужна? Наверное, Николай Петрович обиделся. Потом я уехал в молодежную сборную, хотя просили остаться. А когда вернулся, отношение ко мне изменилось. Были у меня приглашения из Минска, „Локомотив“ уже квартиру показал, но в 74-м в „Динамо“ пришел Севидов. Говорит: „Ты хочешь в хороший футбол играть или?.. “Я выбрал хороший футбол…»194.
А вот с двумя опытными игроками тренеры расстаться накануне старта чемпионата были вынуждены: «Футболист московского «Спартака» Абрамов систематически нарушал спортивный режим и в результате был отчислен из команды. Следом за ним по такой же причине был отчислен Редин…»195. Абрамов, правда, в августе вернулся в состав, а Редин сезон 1974 года провел в кишиневском «Нистру». Вновь отправился в Алма-Ату ветеран Сергей Рожков, вернулся в Нальчик Виталий Мирзоев, неплохо зарекомендовавший себя недавний дебютант Егор Медников вместе с Рединым перебрался в Кишинев – каждый из них провел в сезоне-74 не более десятка матчей в основном составе. Ушли эпизодически появлявшиеся в составе Владимир Федоров, Владимир Селянин, Александр Касимцев.
Однако, учитывая, что на счету, как говорится, был каждый штык, да и пополнение выглядело весомым только по именам, даже эти потери были существенными. Пополнили же ряды «Спартака» вернувшиеся после армейской службы Виктор Папаев, Николай Киселев и Юрий Дарвин, юные воспитанник спартаковской школы Вячеслав Мурашкинцев, Анатолий Купцов из ФШМ и Михаил Бондарев из подмосковных Мытищ. Бондарев вспоминал, как работала тогда спартаковская «селекция»: «Для меня вообще это приглашение на редкость неожиданным оказалось. Случилась как-то игра товарищеская сборной Московской области со „Спартаком“. И после нее я из Мытищ переехал в Тарасовку…»196.
Фактически единственным полноценным новичком стал Юрий Пилипко, с которым тренеры связывали определенные надежды. Вот что писал о Пилипко – в тот момент форварде нальчикского «Спартака», руководимого Анатолием Крутиковым – осенью 1974 года еженедельник «Футбол-Хоккей»: «Рослый – 1 м 85 см, поджарый, сухой (вес 75 кг), весь, кажется, сплетенный из мышц, он легко и непринужденно движется, склонен к беспрерывному маневрированию, умеет открываться именно в тот момент, когда это нужно, выгодно, целесообразно. <…> Он начал играть в Батайске. Первым его наставником был В. Мазнев. В армии играл за клубную команду ростовского СКА, которая под руководством А. Бочарова стала чемпионом Вооруженных Сил. После демобилизации Юрия пригласили в пятигорский „Машук“, там-то и присмотрели его тренеры „Спартака“ А. Крутиков и А. Апшев. Присмотрели несколько необычно, при помощи газетных отчетов о матчах. Игрок „Спартака“ В. Москаленко, ранее тоже выступавший за „Машук“, частенько ездил в свободное время домой в Пятигорск, благо расстояние невелико, и оттуда всякий раз привозил с собой местные газеты. Просматривая их, Крутиков обратил внимание, что едва ли не в каждом отчете встречается фамилия Пилипко, и потому встречается, что едва ли не в каждом матче он забивает голы. А. Крутиков и А. Апшев поехали на очередную игру. Вот так и попал Юра в Нальчик. <…> …у Пилипко отличный дриблинг, не однажды приходилось наблюдать, как, находясь в окружении нескольких соперников, он умудрялся всех „разбросать“ своими финтами и выбраться из „кучи“ с мячом. Бьет хорошо – не задерживаясь, не раздумывая – с обеих ног. И еще одно важное качество: борется до конца даже и в безнадежных ситуациях. Он умеет метко и точно сбросить партнеру мяч головой. Иногда злоупотребляет индивидуальной игрой, теряет ориентировку, игровое зрение. Но это с опытом должно пройти, тем более, что тренируется он более чем добросовестно. Все достоинства молодого игрока идут не от выучки, а от природного дарования. Но данное природой нужно развивать и дополнять как раз выучкой. Надо думать, Юрий Пилипко и его тренеры отдают себе в этом отчет. Тем более, А. Крутиков сам заостряет внимание на том, что Пилипко недостает тонкого мышечного ощущения мяча при его остановке, обработке, пасе…»197.
Пилипко в дебютном матче в дублирующем составе «Спартака» сделал хет-трик в Одессе, вышел на следующий день на замену в «основе», да так там и закрепился, вытеснив было из состава подрастерявшего былую удаль Александра Пискарева. Однако в конце мая сезон для дебютанта из-за травмы был завершен.
С трудом возвращался в игру после потерянного года в ЦСКА Виктор Папаев, которого также преследовали травмы (провел всего 19 матчей), а Николай Киселев и вовсе так и не появился в основном составе: «Я повредил спину, да так и не сумел конца восстановиться. Поэтому и закончил с футболом раньше, чем мог бы…»198. В дубле вместе с Киселевым оказался и Юрий Дарвин, лишь по одному матчу провели за основной состав в том сезоне новички Вячеслав Мурашкинцев и Михаил Бондарев.
Ко всему прочему, из-за трений с Николаем Алексеевичем Гуляевым вынужден был покинуть команду Геннадий Логофет, для которого сезон 1975 года стал последним. По рассказам Логофета, конфликт начался еще в 1966 году, когда Гуляев в течение сезона возглавлял «Спартак»: «В 66-м году еще мы проиграли на Кубок кубков «Рапиду». В Москве —0:0 сыграли, там – 0:1… А моментов у нас – тьма! Один забей, и все – доехали! И на последних минутах выскакиваю один на один – тогда я хавбека играл. Хлоп – мячик по штанге чиркнул и ушел выше ворот… С лета, правда, бил – не простой был удар. Но до рамы всего метров семь оставалось, думал: все, сейчас кладу… И вот едем в поезде домой. Комментатор Владислав Семенов меня спрашивает: «Ну ладно, Янкин три не забил – не такой уж большой мастер. Ну ладно – тот… Но ты-то как из такой позиции промахнулся?». А я в шутку: «Вот, допустим, я забил – мы проходим дальше. Значит, тренер у нас прежний остается. А так сейчас его снимут – мы ведь не выполнили задачу…». А он вдруг начинает мне подмигивать: дверь-то в купе открыта. И в коридоре, Гуляев стоит. Представляешь?!..»199. Логофет тогда заявил, что с этим тренером работать не будет, да и многие партнеры его поддержали: «Его вызывают из отпуска: «Как же так? Что у вас за команда? Девять человек написали заявления, не сговариваясь…». Причем никакой групповщиной у нас и вправду не пахло – я и перезванивался из тех, кто уходить собирался, только с Рыжим (Рейнгольдом), ему в Одессе тоже бабки сумасшедшие предлагали. А тренер наш, значит, отвечает: «А что? Хотят – пусть уходят. Других наберем. Эти мне мешали (мы четвертое место заняли). А если их убрать – в тройке будем, я вам гарантирую». На что руководитель спартаковский ему и заявляет: «По-моему, лучше одного тренера поменять, чем девять игроков основного состава»…»200.
Но есть и другой взгляд на ту ситуацию. Симпатизировавший Гуляеву журналист Валерий Винокуров, говоря о возвращении тренера в родную команду в 1974-м, тоже вспоминал то его первое возвращение и сравнивал с нынешним: «Зато это и не «Спартак» 1966 года, когда на один сезон Гуляев возвратился из сборной в родной клуб, но долго работать не смог, столкнувшись с неприятной обстановкой групповщины и интриг, недолгое, правда, время царившей в коллективе…»201. А Лев Филатов по совершенно другому поводу заочно соглашался с Гуляевым, настаивавшим на необходимости хирургических мер в «Спартаке» второй половины 60-х, считая, что уже после ухода Гуляева в 1966 году именно такие жесткие меры, которые много позже Олег Романцев назовет умением «резать мясо», во многом предопределят памятное чемпионство-69: «Была и другая история в «Спартаке», о которой до сих пор вспоминают как о примере необходимой категоричности в решении кадровых вопросов. А некоторые тренеры из других обществ говорят о ней так даже с завистью. Это случай с отчислением нескольких игроков основного состава, которые по своим данным и по возрасту еще могли быть полезными. Однако диагноз руководителей команды требовал ампутации: этим футболистам перестала быть дорога честь спартаковцев, они искали для себя одних преимуществ, надеялись на милостивое отношение к их прегрешениям. Сейчас многие утверждают, что подъем «Спартака» начался после той спасительной операции. Вполне вероятно, что так оно и есть…»202.
Что же до Логофета, по его мнению, именно та история из далекого уже 1966 года и вышла ему боком: «А закончил я в 74-м (1975-м – прим. автора) из-за Гуляева. Он меня достал все-таки – когда потом пришел еще на три года… Представляешь, в 30 лет – в запас посадил. Даже тренироваться с основным составом не давал. Месяц не тренировался. И вот играем с «Динамо» – 30 апреля в Лужниках. 0:0. И так мне «Спартак» стало жалко… После матча иду, а меня ребята знакомые зовут: «Три дня праздника, ты закончил – поехали с нами. На родину Есенина. Шашлыки, пиво…». А я захожу в раздевалку: «Николай Петрович, все, я приступаю к тренировкам. Дней через двадцать меня можно будет ставить. Ну, проверите, конечно, сначала…». И числа 25-го я уже играл (31 мая против московского «Торпедо» – прим. автора)…»203. Логофет провел в том сезоне 7 матчей и завершил карьеру с обидой на Гуляева: «Ни слова не говоря – в запас. Ну, как можно второго человека в стране на своей позиции так задвигать? Ты хоть подойди скажи: «Ты свое отыграл, парень. Все-таки 33-й год пошел. Спасибо…». Или – наоборот: «Поддерживай форму. Игр пять-шесть сыграешь, когда вот такая петля будет…». Нет – он молчок…»204. Отсутствие взаимопонимания с тренером привело к неизбежному решению: «Сам проситься и ныть не буду – не мой стиль. Только ребятам говорил: «Неужели я хуже Букиевских?». В конце концов, пришел к Старостину: «С меня хватит. Ухожу». <…> Жаль, я не знал, что совсем ненамного от рекорда Нетто по числу проведенных за «Спартак» матчей недотягиваю. Тогда бы остался и доиграл сезон, а не ушел посередине. В ту пору был всего один статистик – Константин Есенин, но он не подсказал. С другой стороны, хотя бы 76-й год с вылетом из высшей лиги на мне не «висит»…»205.
Первые же комментарии к игре «Спартака» после стартовых туров чемпионата-75 (нулевая ничья в Одессе, поражение во Львове и домашние победы над «Пахтакором» и тбилисским «Динамо») были настороженными: «Даже такие вроде бы несущественные перестановки в рядах серебряного призера, как возвращение Папаева в среднюю линию и уход Ловчева в защиту, при отсутствии Логофета, заметно отразились на рисунке спартаковской игры. На финише прошлого сезона быстрота и стремительность сделались козырем „Спартака“ в атаке. Сейчас же этот рисунок приглушен, смазан…»206.
Затем последовали четыре нулевые ничьи в Москве, после чего – разгром от «Торпедо» 0:4. В ходе этой безголевой серии еженедельник «Футбол-Хоккей» вновь и вновь задавался вопросом: «Что же случилось со „Спартаком“, командой, всегда отличавшейся боевым духом? Есть все основания быть недовольными игрой команды… <…> Первое впечатление от игры „Спартака“ – команда утратила вкус к игре, игре живой, инициативной. Стремительный маневр – вот оружие, которым сражались москвичи в прошлом сезоне и которое не срабатывает сейчас…»207.
«Спартак» вышел на матч с «Торпедо» без травмированного Ловчева и призванного в середине сезона в армию капитана команды – и, между прочим, олимпийской сборной – Ольшанского…»208, – сдержанно отметил еженедельник «Футбол-Хоккей». История, на самом деле, вышла громкая. И сыграла она, очевидно, немалую роль в предстоящих бедах «Спартака» – и без того обескровленная команда лишилась ключевого игрока, капитана, столпа обороны, да и просто одного из немногих опытных и зрелых футболистов.
«Похоже, высшее военное руководство решило тогда продемонстрировать всем свое могущество и настояло на моем призыве…»209, – считает сам Ольшанский: «Я специально учился в институте так, чтобы на каждом курсе задерживаться по два года. В итоге протянул десять лет. Думали, что вопрос с армией уже решен, но вмешались большие силы – министр обороны Гречко и Анатолий Тарасов, работавший с футбольным ЦСКА…»210. Подтверждает эту версию и Николай Маношин, отвечавший в те годы за армейскую «селекцию»: «Говорю я Тарасову однажды: «Если в этом году не заберем Никонова из «Торпедо» (ему около 27 было) и Ольшанского из «Спартака» – непризывными станут». Он – к Гречко, тот – директиву, и ребят призывают. Но Сергея в Хабаровск (в Петропавловск-Камчатский – прим. автора) отправляют служить, Вадима – в Чебаркуль. То есть Тарасов призвал их не в ЦСКА, как я думал, а просто, чтобы ослабить соперников…»211.
У Евгения Ловчева своя версия столь драматического поворота в судьбе двух капитанов столичных команд – чтобы из большого футбола да в строевую часть: «Комментируя последний матч Сергея в «Спартаке», Николай Озеров сказал следующее: «Ольшанскому пришло время служить, но играть он будет в ЦСКА». Генералы обиделись на такую формулировку «служить=играть», и спустя пару дней после того матча Ольшанский уже кушал рыбу в офицерской столовой на полуострове Камчатка…»212. Однако сам Ольшанский считает, что высокие военные руководители просто «…хотели показать свою силу – вот что мы можем сделать с такими людьми. Старостин рассказывал, что было совещание в ЦК. Схватились партийные, болевшие за «Спартак», и военные. «Все равно он в ЦСКА будет играть» – говорили партийные. «Играть? Нет, он будет служить». 25 мая я сыграл за олимпийскую сборную против Югославии, а 28-го, в мой день рождения, ко мне приехал майор из военкомата. Оказывается – поступил личный приказ министра обороны Гречко заслать меня в Петропавловск-Камчатский. А Гречко был вторым человеком в стране. Прилетаю на Камчатку. Офицеры глазам не верят: «Мы же тебя видели три дня назад – за сборную играл. Ты, наверное, убил кого-то, и тебя спрятали сюда, чтоб не сажать». Посмеялись…»213.
Пришлось капитану «Спартака» и олимпийской сборной осваивать ратное дело: «…Там был мотострелковый полк, куда меня определили помощником гранатометчика. <…> Ходили разговоры о том, что, возможно, меня возьмут в ЦСКА. Однако Анатолий Владимирович Тарасов, его тогда в экстренном порядке назначили старшим тренером московских армейцев, дал понять, что в услугах Ольшанского не нуждается. Как и в услугах капитана столичных торпедовцев Вадима Никонова, которого в то же время тоже призвали на службу…»214. Валентин Бубукин вспоминал позже об истории с Ольшанским: «Его Тарасов куда-то за сопки сослал. Он оттуда писал письма: «Анатолий Владимирович, возьмите меня, не надо мне платить денег, ничего, возьмите, я хочу играть в футбол, я буду предан и так далее». Жестокий Тарасов говорил: как только третье письмо получу, тогда возьмем…»215.
Ситуация разрешилась через три месяца: «Моей восьмимесячной дочке Оле предстояла сложная операция. Мне предоставили отпуск по семейным обстоятельствам. Операция, слава Богу, прошла удачно. И тогда я решил попытать счастья: позвонил Тарасову. На сей раз Анатолий Владимирович пообещал взять в ЦСКА. Однако опять что-то там наверху переиграли, и в итоге мне предложили выступать за СКА (Хабаровск). Я согласился. Сезон там отыграл…»216. Вопрос о возвращении Ольшанского в Москву не сумел, точнее, не успел решить и Бесков: «В Хабаровске предлагали квартиру. Говорили: «Создадим все условия, привози жену». Но я уехал в отпуск в Москву. А там как раз сняли Тарасова и пригласили Бескова, который пообещал взять меня в ЦСКА. Но Бесков не договорился о чем-то с военными руководителями и вместо него пришел Мамыкин…»217. По словам самого Ольшанского, сам он «…рассчитывал еще сезон за хабаровчан отыграть, так как оставался год срочной службы. Но тут уж вызвали в ЦСКА, который к тому времени возглавил Алексей Мамыкин…»218.
В «Спартак» его бывший капитан уже не вернется: «А меня туда никто не звал. Как раз в то время оказался в опале Николай Петрович Старостин. Возможно, поэтому ко мне и не проявили интереса. И когда получил от армейского руководства предложение стать офицером, то согласился. Позже Старостин обрел прежнее положение в «Спартаке». Как-то при встрече сказал: «Приходи, мы тебя всегда примем». Но путь для меня был уже отрезан – к тому моменту надел офицерские погоны…»219. И, проведя остаток карьеры в армейском клубе, много позже с горечью скажет: «Если брать по большому счету, то в ЦСКА я уже доигрывал, завершал футбольную карьеру. Самые счастливые годы в футболе прошли в «Спартаке». И когда оказался в рядах столичных армейцев, какие-то качества, свойственные мне в пору выступлений за «Спартак», были утеряны…»220.
«Спартак» же в сезоне 1975 года без своего капитана захромал окончательно. К середине сентября в активе команды было всего 5 побед, 8 ничьих и 8 поражений. «Команда на отдельные игры была способна собраться и сыграть…»221, – вспоминал Виктор Самохин. Характерны для того периода наблюдения Льва Филатова за игрой «Спартака» после июльского матча с «Шахтером»: «…Как ни странно, «Шахтер» вел игру робко, позволял спартаковцам подолгу вести осаду, хотя те, верные себе, все тщились так разыгрывать комбинации, чтобы кто-то из них с мячом смог шагнуть в ворота противника, а в обороне в свою очередь далеко не всегда были бдительны и расторопны…»222. Порой выручала, по мнению Филатова, магия имени – «Спартак» по привычке побаивались: «Правда, еще продолжает действовать магия вывески, и, скажем, московским «Динамо» и «Спартаку» перед их встречами с менее знаменитыми командами отдается преимущество, от них всегда чего-то ждут, несмотря на их более чем скромные строчки в таблице. Их поражениям все еще по давнему обыкновению удивляются, противники же торжествуют по поводу своих побед над ними особенно радостно. Не берусь предсказать, что ждет эти две команды в будущем, но сегодня они, что называется, вполне обыкновенные и имеют те очки и те места, которых заслуживают, так что метить их особым знаком нет необходимости. Но репутации в футболе, как известно, стойки, и пересматривают их неохотно…»223.
Так или иначе, ситуация была уже близка к критической. И тут очень кстати подоспел матч с армейцами. Евгений Ловчев о той игре и спустя годы рассказывал с удовольствием: «…В тот год мы выиграли у ЦСКА обе игры в чемпионате. Особенно запомнилась та, что во втором круге, уже осенью. Я после ухода Ольшанского стал капитаном и всячески перед играми с армейцами педалировал эту тему – ну, сейчас мы им покажем за Ольшанского, будут знать, как игроков воровать, отомстим за Серегу… На построении, когда команды встают перед трибунами, приветствуя друг друга, я сказал: «Команде, которая украла у нас Ольшанского и сослала его на Дальний Восток, наш привет!». Не знаю, как у зрителей и армейцев, но у нас в команде ажиотаж был серьезным. И в той игре я забил, думаю, свой самый красивый гол: с места правого инсайда пробил в дальний угол – и мяч от штанги со звоном влетел в сетку…»224. Вот с голом, правда, память Ловчева подвела – в игре с армейцами он отличился в первом круге, а во втором забили Гладилин, Папаев и Булгаков, но настрой «Спартака» был серьезный – Астаповский еще отразил удар с одиннадцатиметровой отметки Андреева.
Победа над «укравшими Ольшанского» соперниками приободрила «Спартак», который после нее совершил тот самый упомянутый Львом Филатовым «импульсивный рывок» – были повержены подряд «Карпаты», «Черноморец» и «Днепр», и эти четыре победы отодвинули красно-белых от края разверзшейся было турнирной пропасти. Заметим, однако, что после столь впечатляющего спурта «Спартак» в пяти заключительных матчах чемпионата вновь набрал лишь два очка, завершив нулевыми ничьими встречи в Москве с «Зарей» и в Ташкенте. Поездки в Донецк, Тбилиси и Киев очков спартаковцам не добавили.
Зато до поры до времени «Спартак», способный на отдельные игры «собраться и сыграть», преуспевал в Кубке УЕФА. Преодолев сопротивление крепкого шведского АИКа – 1:1 и 1:0, спартаковцы по-настоящему блеснули в матчах с именитым «Кельном», который возглавлял известный югославский тренер Златко Чайковски. Победа в Лужниках 2:0 не гарантировала конечного успеха. И матч в Кельне стал, определенно, кульминацией сезона-75 для спартаковцев. Как вспоминал Виктор Папаев, «…от побед над „Кельном“ осталось чувство удовлетворения – хорошую команду обыграли. У немцев вообще плохих не было, а тут еще такие мастера, как Оверат и Флоэ, игроки сборной ФРГ. В Москве „Спартак“ выиграл 2:0, второй гол был забит с моей передачи: удалось Женю Ловчева вразрез на ударную позицию вывести. Но мы перед ответной игрой особо таким преимуществом не прельщались. Да и немцы были уверены, что на своем поле возьмут реванш с нужным счетом. У них даже в мыслях не было, что могут два раза подряд советской команде уступить. Только начался матч в Кельне, как кто-то из соперников мне так въехал под опорную, что у меня аж ноги выше головы взлетели! Я вообще-то игрок добродушный, однако тут не вытерпел, тоже завелся. В итоге желтую карточку получил. Но уступать было никак нельзя. Очень здорово выручил нас вратарь Александр Прохоров: все тащил, даже пенальти взял. А во второй половине Валерка Андреев со штрафного немцев наказал. Как доиграл тот матч, не знаю, а через два дня нам уже в чемпионате СССР в Киеве надо было сражаться, но у меня нога так распухла, что выйти на поле не смог…»225.
Игра Прохорова в Кельне произвела столь сильное впечатление на специалистов, что, по словам Виктора Папаева, стала решающей при определении лучшего голкипера страны: «Следующим соперником был «Милан». Помню, едем в автобусе в аэропорт, чтобы в Италию лететь, а по «Маяку» объявляют: «Лучшим вратарем сезона признан спартаковец Александр Прохоров». Собирались было приз «Огонька» вручать армейцу Владимиру Астаповскому, но матч в Кельне все перевесил. С нами еще Владимир Маслаченко ехал, он должен был из Италии репортаж вести, так в салоне признался, что приложил руку к тому, чтобы жюри в пользу Прохорова вынесло решение. Причем лучшим он стал второй год подряд…»226. Через некоторое время Алексей Леонтьев в «Советском спорте» приоткроет тайну: «Правда, и в этом надо честно признаться, при определении лучшего вратаря прошлого года голоса его определяющих разделились между Владимиром Астаповским и Александром Прохоровым…»227.
В Милане не помог и Прохоров: «Случилось так, что его удостоили приза для лучшего вратаря сезона за несколько дней до самой неудачной игры за последний год. И по тому, как он неистово тренировался в дождь и ветер, было видно, что Прохоров жаждет реабилитации…»228, – писал перед ответной игрой в Сочи с итальянцами Юрий Ваньят. А Виктор Самохин, твердо занявший в том сезоне место в основном составе, вспоминал: «Матч в Кельне – это девяносто минут, сжатые в одну, чем он разительно отличался от миланского. Те полтора часа вечностью показались, мысль в голове одна – когда же все это закончится. Главный же виновник того разгрома – форвард сборной Италии Беттега, – он-то нашу оборону и порвал. Самое интересное, что перед игрой наш вратарь Юра Дарвин, проснувшись, сказал: «Кошмар какой-то, ребята, снился – будто горим мы 4:0». Сон-то в руку оказался… А потом в Сочи, в ответном матче, мы едва не забили итальянцам столько же – они решили, что мы обречены, и валяли дурака, за что поплатились, но мало мы их наказали – всего дважды…»229.
Ответным матчем с «Миланом» «Спартак» завершал сезон-75 и выиграл 2:0 благодаря голам Папаева и Ловчева. Однако запомнился сочинский матч не только этим – и без того обескровленный «Спартак» ждала еще одна внезапная потеря. «Хотелось хорошо сыграть свой прощальный матч в родном клубе и Минаеву…»230, – напишет в отчете об игре Юрий Ваньят. Команду покидал 22-летний воспитанник клуба, отлично зарекомендовавший себя уже и в олимпийской сборной страны. «Причина, как водится, у всех одна – армия…»231, – скажет потом Минаев, и добавит: «Мне чужих ошибок повторять не хотелось, вот и отправился в «Динамо», где все проблемы обещали решить…»232. В другом интервью он пояснит: «Мне нравилось играть за «Спартак», было приятно общение с одноклубниками, но…. Судьба… Дело в том, что тогда многие футболисты, призванные в армию, не попадали в ЦСКА. Капитана «Торпедо» Вадима Никонова отправили в Читу, нашего Сергея Ольшанского – на Дальний Восток, причем летел он туда на военном самолете в компании с зеками! Меня выручил бывший спартаковец Валерий Зенков: «Тобой интересуется «Динамо» – давай к нам!». Выбора у меня не оставалось. Подписал бумаги и получил удостоверение младшего оперуполномоченного КГБ. Потом в 1976-м меня вызвал в сборную Валерий Лобановский. Когда он предложил переехать в Киев, я достал эту книжицу с надписью «КГБ», и киевский вариант отпал…»233. Правда, много лет спустя Минаев признается, что выбор у него, на самом деле, был, и решение о переходе он принял сам, опасаясь возможного призыва: «Меня, лейтенанта запаса, призвать вроде бы не могли. Но когда Севидов пригласил в «Динамо», решил подстраховаться. Из «Спартака» к тому же в конце сезона убрали Старостина, посоветоваться было не с кем…»234.
Корни разгромного поражения в Милане Евгений Ловчев видит не только в игровой плоскости: «Еще хуже было то, что на таможне при вылете в Милан несколько игроков попались на вывозе валюты, что было запрещено. С командами за границу всегда ездили «дяди Вани» – люди из органов. Этот «дядя Ваня» сделал так, чтобы непосредственно на таможне скандал был замят, и выехали мы в Италию в полном составе. Но такие вещи тут же сообщались «куда надо». Чаще всего при выезде валюту не проверяли, а тут – проверили…»235. Согласен с партнером и Виктор Папаев: «…Слухи пошли, что по возвращении проверять будут всех. И на некоторых наших футболистов это так повлияло, что в Милане играли как в тумане и получили четыре «сухаря»… Сейчас все это может вызвать улыбку, но в те годы человека могли запросто отлучить от футбола за такое нарушение…»236.
История эта получила свое печальное развитие и сыграла свою роль в катастрофе 1976 года. Однако не будем забегать вперед и предоставим пока слово Льву Ивановичу Филатову, писавшему после миланского разгрома: «Повторю: у этой игры была обманчивая внешность. Кто-то, возможно, остался уверенным, что „Спартак“ способен был при случае и выиграть, что сплоховали защитники и вратарь. Я бы сказал иначе: способен был выиграть не этот „Спартак“, а тот, каким он должен быть. Не знаю, может быть, в его нынешнем составе и все мастера спорта, но то, что не все мастера футбола – это несомненно. У команды же нет никакой атакующей мощи, она не стреляет. Недаром в чемпионате страны лучшим ее бомбардиром стал защитник Ловчев…»237.
Ловчев действительно в том сезоне проявил себя безоговорочным лидером – как и Александр Прохоров. Вернувшись в начале сезона из средней линии в оборону, Ловчев, тем не менее, стал лучшим бомбардиром команды не только по итогам чемпионата (8 забитых мячей), но и европейской кампании «Спартака» (4 гола в 6 матчах). Понятно, что такая результативность номинального защитника – прямой укор нападающим, да и вообще организации игры команды, ведь традиционно немало забивали в «Спартаке» и игроки средней линии. И на эти проблемы обращали внимание все без исключения специалисты и журналисты в течение всего сезона-75. Вот, например, что писал в августе в еженедельнике «Футбол-Хоккей» Геннадий Радчук: «Не избавился от беззубости в атаке серебряный призер и поныне. С первых дней команда шествует по чемпионату без нападения. Все тактические ходы могут быть суммированы так: Ловчев – в защите, Ловчев – в полузащите, Ловчев – в нападении. „Спартак“ без конца меняет состав, перетасовывает звенья, но игра по-прежнему невразумительна…»238. Аналогичен вердикт и Льва Филатова: „Спартак“ ныне не был объединен игровой идеей, играл то спустя рукава, то что есть духу, ему явно недоставало футболистов, умеющих и любящих забивать голы…»239. Сам Евгений Ловчев привычно – и не без оснований – ругал молодежь: «Многим нашим молодым игрокам место в основном составе досталось почти без конкуренции. И это некоторых из них, похоже, испортило, быстро приучило к спокойной жизни в футболе. Вот что меня постоянно бесит! Как же так, думаешь, почему ты, самоуверенный, самовлюбленный, все еще лишь „подающий надежды“, полный сил игрок, отстоял на поле всю тренировку, едва дождавшись тренерского свистка, убежал в раздевалку? Ведь не станешь каждый раз говорить: посмотри на того же Прохорова, вот кто не жалеет себя! Ты же фактически существуешь в футболе за его счет, на твоей совести его истрепанные вратарские нервы, как и нервы Осянина, Логофета, Папаева…»240.
Но куда больший резонанс вызвали слова капитана «Спартака», когда он заявил 31 августа «Советскому спорту», поиграв – единственный из спартаковцев – в сборной СССР у Лобановского:
«– А теперь вот, пусть не обижаются на меня болельщики «Спартака», иногда мечтаю поиграть в киевском «Динамо».
– Интересно, на каком месте?
– На любом, куда поставят тренеры…»241.
Столь провокационное, не побоимся этого слова, заявление стало даже поводом для интервью с Ловчевым в еженедельнике «Футбол-Хоккей», где капитан «Спартака» вынужден будет пояснить свою позицию восхищением современной организацией игры киевлян (и, соответственно, сборной), четкостью тренерских установок и ясностью заданий: «Я играл крайнего левого защитника и заранее был предупрежден тренерами сборной Лобановским, Базилевичем, Морозовым, что ни в коем случае не должен пропускать атакующего по моему краю соперника до лицевой линии поля. Наставники киевлян считают, что подачи от лицевой линии наиболее опасны. Встречаясь с владеющим мячом соперником, я обязан был оттеснять его в центр, на подступы к штрафной площади, а в эти мгновения ко мне на помощь немедленно двигался полузащитник Коньков. Сзади Конькову помогал Фоменко, и так, втроем, мы «сжирали» атакующего. То же самое происходило и на противоположном фланге, где правый защитник «гнал» соперника на Конькова и Фоменко…»242 и «Мне запомнилась такая фраза Лобановского: «На чужой половине поля для вас кислорода нет!». Это значило, что при срыве атаки все должны моментально вернуться назад, и не просто вернуться, а в считанные секунды занять «свои» точки…»243. Свои дифирамбы Лобановскому Ловчев заключил словами: «Перед матчем я захотел выяснить у тренеров, кто будет меня страховать, если я подключусь к атаке? И тут же получил незамедлительный ответ: «Коньков». Я подумал: «Вот бы у нас так в «Спартаке»…»244.
На самом же деле, ни в какой Киев Ловчев, конечно, не собирался, более того, как вспоминал впоследствии, как раз, напротив, отклонил прямое предложение о переходе: «Помню, летим на отборочный матч ЧЕ-76 в Швейцарию. Сборную тогда Лобановский и Базилевич тренировали, команда была сформирована на базе киевского «Динамо». И вот в самолете вижу – Лобановский с Базилевичем о чем-то пошептались, и последний подходит к моему креслу: «Женя, мы хотим пригласить тебя в киевское «Динамо». Но я-то не собирался никуда уходить, в «Спартаке» был мой дом. «Надо подумать, – говорю, – никто ведь не поймет меня, с женой хочу посоветоваться». Базилевич такого явно не ожидал: «Какая еще жена?! Мы тебя приглашаем в киевское «Динамо»! Ты же… деньги совсем другие будешь получать!». Но скоро он все понял, и к этой теме мы больше не возвращались…»245.
«Спартак», в отличие от триумфального в тот год киевского «Динамо», поругивали буквально за все. Единственный, пожалуй, позитивный момент в организации дел в «Спартаке» в 1975 году – появление собственного крытого манежа: «…Крытый футбольный стадион первыми в нашей стране получили московские спартаковцы. Его начали строить в январе 1971 года у Оленьих прудов в Сокольниках, на территории, которую на спортивной карте Москвы по праву можно обозначить как «Спартаковский городок». Недалеко отсюда ультрасовременное здание зимнего легкоатлетического манежа имени братьев Знаменских, рядом сооружается крытый стадион спортивных игр, по соседству знаменитая «Ширяевка» – стадион «Ширяево поле», игровые площадки…»246. В остальном же «Спартак» стал объектом для упреков. Так, начальник Управления футбола Спорткомитета СССР Анатолий Еремин, например, достаточно жестко раскритиковал как тренировочный процесс в «Спартаке»: «Начну с самого, по-видимому, главного – с тренировочного процесса. Есть еще, к сожалению, клубы, где отношение к тренировкам остается, мягко говоря, безответственным. <…> Есть серьезные претензии к тренерам московских команд «Спартак», «Локомотив», ЦСКА, одесского «Черноморца». Не все тренеры и не все игроки прониклись убежденностью, что надо тренироваться иначе, не сумели преодолеть психологический барьер боязни высоких нагрузок. Известно: подготовительный период закладывает те основы, которые реализуются в соревновании, помогают достичь результата. Московские спартаковцы, как зарегистрировали сотрудники лаборатории футбола ВНИИФКа, на прошлогоднем весеннем сборе выполнили в полтора раза меньший объем работы, чем (примерно в те же сроки) киевские динамовцы. Об интенсивности этих занятий и говорить не приходится. Притом тренеры киевлян контрольные игры действительно считали контрольными и специально к ним не готовились, в то время как тренеры «Спартака» в день перед игрой ограничивались предыгровой разминкой, а в день после игры вообще не планировали никаких занятий…»247, так и даже состояние дел в лечебной и восстановительной работе: «…Плохо ведется как лечебно-профилактическая, так и восстановительная работа в московском «Спартаке», в «Арарате», в некоторых других клубах. Причем тренеры, как правило, понимают, что без этого невозможно сделать занятия более интенсивными, подготовить организм к высоким тренировочным и игровым нагрузкам. Но попробуйте убедить хозяйственных руководителей клубов…»248.
На внутренние проблемы «Спартака» недвусмысленно намекала и главная спортивная газета страны – «Советский спорт»: «…Особняком стоит в турнирной таблице московский „Спартак“, резко сдавший по сравнению с прошлым годом. Трудно назвать причины неудачного выступления команды – ведь судить мне приходится по тому, что, как говорится, лежит на поверхности. А впечатления эти разноречивы. Вспоминаю яркие игры „Спартака“, в их числе – матчи с ЦСКА, „Кельном“, где москвичи проявили твердость духа и сыграли слаженно, тактически зрело. Одновременно вспоминаю и явные неудачи. Последняя среди них – матч с „Миланом“. Отлично исполняли в отдельных встречах свои партии Прохоров, Осянин, Ловчев, Папаев, Минаев. Костяк опытных игроков есть, а стабильной игры, тем не менее, нет. Причины того, видимо, не лежат на поверхности, они где-то глубже – во взаимоотношениях игроков и наставников, в отношении спартаковцев в тренировочной работе…»249.
Виктор Маслов, подводя итоги сезона, вновь со всей прямотой расставил все болевые точки над «i» в игре «Спартака»: «Пример прошлогодних призеров „Спартака“ и „Черноморца“ говорит о том, что самая верная и разумная тактика останется безжизненной, если у команды нет исполнителей. Нельзя играть без форвардов, нельзя играть без ярких игроков передней линии…»250.
Но обратил Маслов внимание и на еще одну проблему, с которой столкнулась команда в сезоне-75: «…«Спартак» к тому же пострадал и из-за излишнего доверия, которое ему оказали, сделав базовой командой олимпийской сборной. Дело в том, что сила команды в прошлом году была в похвальном единстве тактических замыслов и возможностей игроков. Введение каждого нового футболиста казалось делом непростым. Олимпийская же сборная вынуждена была не только привлекать игроков из других команд, но и при этом видоизменять тактический рисунок. Таким образом, спартаковцам приходилось то и дело перестраиваться, и в результате клуб многое потерял в таком длительной турнире как чемпионат страны…»251.
Согласится с ним чуть позже и Андрей Старостин: «…Говоря о десятом месте „Спартака“ после прошлогоднего второго, нельзя не учитывать, что самая молодая команда чемпионата не смогла выдержать борьбы на два фронта без потерь на одном их них. К общему нашему удовлетворению, эти потери не отразились на результатах олимпийской сборной команды…»252.
Тема, как футбольные чиновники фактически поставили было знак равенства между «Спартаком»-75 и олимпийской сборной СССР, и что из этого получилось – заслуживает, без сомнения, отдельного разговора…
«О бедах «Спартака» я был в некоторой степени осведомлен. Приняв олимпийскую команду, созданную поначалу на базе «Спартака» 1974 года, я вскоре понял, что далеко не все игроки этого клуба могут и должны участвовать в отборочных матчах олимпийского турнира: одним не хватало мастерства, другие и по физическим кондициям не устраивали. Тогда в олимпийскую сборную были включены многие неспартаковцы…»253, – напишет много лет спустя в своей книге «Моя жизнь в футболе» Константин Иванович Бесков, вспоминая приглашение возглавить «Спартак» после трагедии 1976 года.
Действительно, в 1975 году произошло первое столь непосредственное знакомство Бескова со спартаковским уставом и укладом, игроками, случился первый опыт тесной совместной работы с Николаем Петровичем Старостиным. Предшествовало этому унизительное поражение возглавляемой Бесковым первой сборной от ирландцев 0:3 в отборочном матче чемпионата Европы и его уход осенью 1974 года с поста наставника главной команды страны. По свидетельству работавшего с ним тогда вторым тренером Юрия Морозова, оставить сборную было решением самого Бескова, и возникшую тогда идею разделения двух команд – первой и олимпийской сборных – он вполне разделял: «Это заблуждение: никто его не отстранял. Он сам решил уйти. Помню, Константин Иванович мне сказал: „Поскольку костяк сборной составляют киевляне, будет правильно, если Лобановский и Базилевич станут работать с ними и в сборной. А мы с тобой возьмем олимпийскую команду“. Но меня эта перспектива не очень устраивала: основу олимпийской сборной составляли спартаковцы, логично было бы и кому-то из спартаковского „штаба“ занимать в ней пост второго тренера…»254.
О том, как родилось решение о придании Киеву статуса «базовый клуб сборной», вспоминал Лев Филатов: «30 октября 1974 года, после того, как в Дублине наша сборная ужасно проиграла (0:3) более чем скромной команде Ирландии, а «Франс-Футбол» в своей ежегодной классификации отвел ей 24-е место, у многих появилось ощущение тупика, непоправимости происшедшего. Управление футбола собрало наших именитых тренеров, и повестка дня этого едва ли не панихидного совещания выглядела так: «Есть ли выход?». Обсуждалось предложение: сборная в обычном нашем понимании упраздняется, и все полномочия передаются киевскому «Динамо» во главе с его тренерами. Я был на том совещании, и мне запомнилось, как с Арбатской площади доносился обычный бодрый городской шум, а у нас, в полутемной комнате, все замерло в оцепенении…»255. По его мнению, других решений на тот момент, возможно, и не было: «…Мне помнится тяжкое молчание в комнате, помнится, как покачивали в сомнении седыми головами наши авторитеты. Но ничего иного тогда никто не смог придумать. Так что и сейчас, когда история та крест-накрест перечеркнута, я хочу все-таки сказать, что в качестве экстренного аварийного принятое решение выглядело неизбежным…»256.
Опубликованное в начале 1975 года сообщение Управления футбола Спорткомитета СССР зафиксировало:
«Учитывая, что в 1975 году одновременно проводятся отборочные соревнования к чемпионату Европы и Олимпийским играм 1976 года, Спорткомитет СССР решил:
принять предложения Управления футбола и Федерации футбола СССР о создании двух сборных команд СССР, положив в основу их комплектования клубные команды «Динамо» (Киев) и «Спартак» (Москва), занявшие 1-е и 2-е места в чемпионате страны 1974 года;
утвердить старшим тренером сборной СССР, участвующей в отборочных играх чемпионата Европы, В. Лобановского, старшего тренера футбольной команды «Динамо» (Киев), начальником команды – О. Базилевича, тренером Ю. Морозова;
утвердить старшим тренером сборной команды страны, участвующей в отборочных играх олимпийского турнира К. Бескова, начальником команды – Н. Старостина, тренером – Н. Гуляева, старшего тренера футбольной команды «Спартак» (Москва);
в список кандидатов в сборную СССР, участвующую в отборочных играх чемпионата Европы, включить Е. Рудакова, В. Пильгуя, М. Вергеенко, В. Трошкина, А. Дамина, В. Зуева, М. Фоменко, С. Решко, В Голубева, В. Звягинцева, В Матвиенко, С. Кузнецова, В. Веремеева, В. Кузнецова, В. Мунтяна, Л. Буряка, Ю. Аджема, В. Колотова, А. Конькова, В. Онищенко, В. Федорова, А. Шепеля, О. Блохина, П. Слободяна, В. Шевченко, В. Казаченка, С. Никулина, В. Никонова.
Кандидаты в сборную СССР, которой предстоит выступить в отборочных играх олимпийского турнира, – А. Прохоров, Ю. Дарвин, А. Елизаров, А. Давыдов, В. Букиевский, Н.Осянин, В. Швецов, С. Ольшанский, Н. Худиев, Г. Логофет, Е. Ловчев, Н. Высоких, А. Минаев, Н. Киселев, Ю. Васенин, В. Гладилин, А. Максименков, В. Папаев, М. Мачаидзе, М. Булгаков, Ю. Чесноков, А. Ионкин, А. Пискарев, В. Павленко, Ю. Пилипко и В. Андреев…»257.
Скепсис Бескова имел под собой основания. Обращает на себя внимание присутствие в списке 15 кандидатов-спартаковцев в олимпийскую сборную имен едва вернувшихся в команду из низших лиг после отбытия армейской повинности Дарвина и Киселева (который, напомним, вследствие травм не проведет в сезоне-75 ни одного матча за основной состав «Спартака»), дебютанта Пилипко, завершившего вскоре карьеру Логофета… Да и Евгений Ловчев вспоминал, как в откровенном разговоре с Бесковым изначально сам высказывал сомнения в том, что все его партнеры готовы к решению столь сложных задач: «Что же касается принципа базовой команды, то я тоже высказал свое мнение, что «Спартак», хотя и занял в чемпионате 1974 года второе место, не настолько силен, чтобы сразу же становиться основой для сборной. Что, увы, далеко не всегда спартаковские игроки, рекомендованные в сборную, например, Михаил Булгаков, туда годятся…»258, оговариваясь: «…я уважал и любил Мишу – очень азартного и в жизни, и на поле, но класс футболиста определяется тем, как он играет в футбол…»259.
Уже к маю еженедельник «Футбол-Хоккей» констатировал, что выбор «Спартака» базовой командой для олимпийской сборной был ошибкой: «Весной этого года все мы стали свидетелями любопытного, в какой-то степени даже смелого эксперимента, когда два клуба, сильнейших по итогам прошлого сезона, были объявлены базовыми командами первой и олимпийской сборных. За успешными выступлениями киевлян, периодически менявших майки, мы как-то упустили из виду выступления олимпийской сборной. А ведь вторая часть эксперимента, мягко выражаясь, не удалась. Не удалась потому, что „Спартак“, занявший в минувшем сезоне второе место и автоматически ставший базовой командой, не располагал, как показали матчи нынешнего первенства, тем запасом прочности и стабильной игры, который отличает классную команду от временно преуспевающей. Нескладности в игре „Спартака“ обнаружились еще ранней весной, когда команда, готовясь к матчах олимпийского уровня, выезжала в зарубежное турне. Игра в нападении не удавалась „Спартаку“ и в матчах начавшегося чемпионата, вот почему в спешном порядке „Спартак“ был доукомплектован перед матчем в Югославии, а затем и еще более перед ответным матчем в Москве…»260.
К этому моменту, действительно, первая из задач, стоявших перед олимпийской сборной, была решена. В квалификационном раунде была повержена югославская команда. До этого февраль и март команда провела в разъездах. Среди достижений – победы над польским ГКС – 2:0 (дважды отличился Андреев), московским «Динамо» – 2:1 (Минаев и Максименков), парижским клубом «Ред Стар» – 3:0 (Гладилин, Чесноков и Максименков), «Нанси-Лоррейн» – 2:0 (Папаев, Вл. Букиевский), олимпийской сборной Швейцарии – 1:0 (Андреев). В пассиве – поражения от бельгийского «Брюгге» – 0:1, «Нанта» – 1:2 (Мачаидзе), германского «Саарбрюккена» – 0:1.
7 мая в Баня-Луке, где принимали советских футболистов югославы, была зафиксирована ничья – 1:1 (Булгаков сравнял счет на 80-й минуте, спустя четыре минуты после того, как хозяева его открыли), а в составе, с учетом вышедшего на замену Гладилина, нашлось место 8 спартаковцам – помимо Булгакова с Гладилиным, также Прохорову, Ольшанскому, Осянину, Ловчеву, Минаеву, Папаеву. Появились, однако, на поле и два игрока из «списка Лобановского» – торпедовец Вадим Никонов и, что совсем уж удивительно, киевлянин Владимир Трошкин.
Любопытно, что, по воспоминаниям Евгения Ловчева, именно после этого матча случился первый публичный конфликт старшего тренера сборной Константина Бескова и начальника команды Николая Старостина: «После матча с Югославией (сыграли 1:1) в Бане-Луке команда переехала в Белград, где, как это обычно бывает в зарубежных командировках, шла отовариться по магазинам. Вечером на собрании тренер начинает разбор, опять возникает тема того, что страна смотрела матч, а мы не победили… Слово за слово, слова все более острые: „Вы совершенно о футболе не думаете, вы бегали по магазинам, вы, „Спартак“, шмоточники! А вот у меня в „Динамо“, когда мы играли в Новый год на турнире в Чили, пришли игроки и говорят: мы Новый год будем встречать чуть-чуть, а утром тренировку проведем. Вот какие профессионалы!“. Встает Старостин и начинает, как это обычно бывало, ходить по комнате, задает время от времени тренеру свой привычный вопрос: „У тебя все?“. Старостин разъярен – на его глазах поливают „Спартак“! Получив утвердительный ответ, Старостин дал та-акой отлуп, что Никита Павлович Симонян быстренько попросил игроков подняться и покинуть помещение. Собрание мы „досматривали“ через замочную скважину. И Старостин, я вам скажу, не выбирал выражений…»261.
Сегодня сложно утверждать, об этой ли ситуации, или о другом столкновении вокруг клубных противопоставлений Бескова и Старостина вспоминал впоследствии и Лев Филатов, упоминавший, правда, о товарищеском матче и обвинениях Бескова в адрес спартаковцев в слабой игре: «Было у них столкновение еще в доспартаковский период. Одно время, в 1975 году, они работали вместе в олимпийской сборной. Так вот, после одного товарищеского матча Бесков во всеуслышание заявил, что в неудаче виноваты футболисты „Спартака“, игравшие слабо. Старостин парировал, заметив, что в сборной нет ничего вреднее клубных делений, и заниматься этим тренеру не к лицу. Не сомневаюсь, что Бесков опытным взглядом уловил недостаточную подготовленность спартаковцев. Но Старостин, капитанивший в сборной СССР еще в тридцатые годы, был совершенно прав, предостерегая от неосторожных, разрушительных клубных противопоставлений. Это столкновение, пусть глубокого следа не оставившее, однако, было чрезвычайно характерным для наших героев…»262.
Память Старостина, надо сказать, эти конфликтные ситуации цепко хранила. И спустя полтора десятилетия в своей книге «Футбол сквозь годы» он напишет о начале совместной работы в «Спартаке», вроде бы отдавая должное Бескову, но, тем не менее, не забывая и о «шероховатостях» в отношениях: «О нас говорили: „Два медведя в одной берлоге“, предрекая несовместимость. Верно, поначалу мы поглядывали друг на друга выжидательно. Ведь незадолго до того, когда мы с Бесковым занимались в олимпийской сборной, у нас нет-нет да и случались шероховатости. Кое у кого размолвки сидят в памяти, как занозы, но Бесков, придя в „Спартак“, на прежнем поставил крест, и я в этом увидел его тренерский профессионализм: дело, которое нам предстояло, требовало полного единодушия…»263.
Вернемся, однако, в май 1975 года. Спустя две недели в Лужниках под знамена олимпийской сборной, помимо Трошкина, были призваны еще один киевлянин Леонид Буряк, защитник донецкого «Шахтера» Виктор Звягинцев, а также нападающие ташкентского «Пахтакора» Василиос Хадзипанагис и Владимир Федоров – словом, как заметил еженедельник «Футбол-Хоккей», действительно, «в спешном порядке „Спартак“ был доукомплектован». Новобранцы сборной и вписали свои имена на табло – дважды отличился Буряк, в том числе реализовав пенальти, еще один мяч на счету Хадзипанагиса – 3:0. А представительство «Спартака» сократилось до шести игроков – Прохорова, Ольшанского, Ловчева, Булгакова (не послушал-таки Бесков Ловчева!), Гладилина и вышедшего на замену Минаева. Любопытно, к слову, что в составе югославов в обоих матчах принял участие 22-хлетний тогда защитник Славолюб Муслин, ныне хорошо известный в российском футболе в качестве тренера.
Впереди, однако, стояла следующая задача – групповой турнир, где соперниками олимпийской сборной СССР стали команды Исландии и Норвегии. К концу июля, к старту игр в группе, понятия «Спартак» и «олимпийская сборная» настолько перестали быть единым целым, что именно контрольный матч между этими соперниками 12 июля в Москве на Центральном стадионе «Динамо» стал последней репетицией перед встречей с Исландией. История, увы, не сохранила составы команд в той игре, известно лишь, что победа осталась за «Спартаком» – 4:3.
30 июля в Рейкьявике два гола Александра Минаева принесли победу нашим олимпийцам – 2:0, а компанию ему составили в сборной лишь трое партнеров – Прохоров, Ловчев и Осянин. 28 августа в Осло будут повержены норвежцы – 3:1, и вновь на поле все те же четверо спартаковцев. И накануне решающих ответных матчей в Москве Константин Бесков в начале сентября констатирует очевидное – «Спартак» де-факто перестал быть базовым клубом олимпийской сборной СССР: «В киевском „Динамо“ большинство игроков высокого класса. И по возрасту, и по опыту, и по мастерству все линии этой команды заметно отличаются от линий другой команды, также в начале сезона выбранной как базовая, – серебряного призера прошлого первенства московского „Спартака“. У спартаковцев ряд игроков не имел достаточного опыта и не созрел для ответственных международных встреч на уровне сборных команд. Ведь перед олимпийской командой была поставлена конкретная цель – завоевать путевку в Монреаль. <…> Поскольку, как я уже говорил, несколько игроков базового клуба не отвечали по тем или иным причинам предъявляемым требованиям, олимпийская команда испытывала определенные трудности. Постепенно она стала укрепляться новыми игроками. Выбыли из основного состава Логофет, Папаев, Андреев, Пискарев, Булгаков, был призван в армию капитан команды Ольшанский…»264.
Спустя три дня после выхода этого интервью все те же четверо спартаковских «мушкетеров» выйдут на поле в победном домашнем матче с Исландией, а победу советской команде принесет единственный гол Минаева. Отличится спартаковский полузащитник и в заключительном матче против Норвегии (4:0), а компанию ему на поле составят его одноклубники – Ловчев, Осянин и Гладилин.
В конце ноября под флагом олимпийской сборной СССР и под руководством Константина Бескова в турне в Австралию отправится московское «Динамо» (в том числе, к слову, и Юрий Гаврилов), разбавленное тремя тбилисцами Манучаром Мачаидзе, Давидом Кипиани и Владимиром Гуцаевым, киевлянином Александром Даминым и армейцем Валентином Уткиным – и ни одного спартаковца. Эта «выставочная» серия из шести матчей против национальной сборной Австралии станет последней для олимпийской сборной Бескова.
Дальнейшее не поддается никакой логике. Бесков выразит публично свое негодование в комментарии «Комсомольской правде» лишь после провала на Олимпиаде в Монреале команды Лобановского и Базилевича: «Вопреки мнению тренерского совета (председатель Ан. Старостин), куда входят ведущие наши специалисты – В. Маслов, М. Якушин, Г. Качалин, Н. Симонян, В. Соловьев, В. Николаев и другие, была распущена олимпийская команда. Мне, как старшему тренеру этой команды, не сочли даже нужным объяснить мотивы этого странного решения Управления футбола…»265. Один из лидеров олимпийской сборной образца 1975 года Александр Минаев констатирует: «…Весной и летом 75-го киевское «Динамо» выиграло Кубок кубков и Суперкубок Европы – достижение уникальное. Вот руководство и решило в Монреаль отправить лучших футболистов под предводительством тренера-победителя. Из нашей же команды к украинцам присоединились лишь несколько человек, в том числе и я…»266.
А Лев Филатов философски впоследствии заметит: «Сборная может поплатиться за ориентировку на один клуб, вместе с ним оказавшись в полосе безвременья (именно так получилось с олимпийской сборной, созданной на базе „Спартака“)…»267.