За окном давно поднялось июльское солнце.
Была середина лета, начинался пятнадцатый день июля.
Город очнулся от ночной спячки. Загудел, зашумел. Голоса вначале звучали громко и отчётливо, но постепенно стали глуше и теперь напоминали гудение пчелиного роя. По улицам торопливо проезжали телеги, гружённые товаром, и экипажи, уносящие чиновный люд по рабочим местам.
Коридорный поднялся на третий этаж. В двенадцатом номере всю ночь гулял на широкую ногу подвыпивший купчина. Слава богу, что не дошло дело до полиции. Иначе протокол и обычная суета, а может быть, красненькая городовому – и вся недолга.
Дверь девятого номера отворилась, и на пороге застыл от неожиданности молодой человек в широкополой шляпе и тёмном до пят пальто. Глаз его было не видно, но, судя по всему, он был чем-то напуган. Правой рукой сжал ручку так, что побелели костяшки пальцев, а левая заметно подрагивала. Постояв так несколько секунд, постоялец сделал шаг назад и притворил дверь.
– Вот что, Аришенька, затворись, – голос его предательски подрагивал, – и спи, душенька. Я предупрежу, чтобы тебя не беспокоили, – и, снова открыв дверь, вышел в коридор.
Коридорный не услышал ни щелчка замка, ни лязганья цепочки. Он заученно улыбнулся молодому человеку и про себя отметил, что у последнего так длинны руки, что сразу бросаются в глаза.
– Братец, – тот подошёл к коридорному и протянул пятиалтынный, – вот тебе за труды. – Голос звучал всё также глухо, но теперь спокойно и размеренно.
– Благодарствую, барин, – коридорный по имени Василий, на вид тридцати – тридцати двух лет, поклонился.
Молодой человек добавил:
– Через час разбуди мою даму, пусть голубушка после трудов праведных поспит, а то она смертельно устала.
Василий понимающе улыбнулся, ожидая, что постоялец подмигнёт: мол, вот такие у неё труды. Но широкие поля шляпы позволяли разглядеть только скривившиеся в хищной улыбке губы и аккуратно подстриженную бородку. Над воротом рубашки была видна ранка с запёкшейся кровью.
– У вас… – начал коридорный, но сразу же умолк. Пальцы молодого человека несколько раз нервически сжались в кулаки. Василий так и не сказал о видневшейся из-под ворота глубокой царапине.
– Разбуди обязательно через час, – теперь в его голосе Василий уловил насмешливо-угрожающие нотки.
– Как изволите! Непременно разбужу через час, исполню, как вы велели.
Молодой человек, ничего не сказав в ответ, направился к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж и покинуть гостиницу «Дунай».
Ровно через час Василий подошёл к двери, на которой красовался номер «9». Вначале тихонько постучал, но никто не ответил. Потом громче – опять в ответ тишина.
Коридорный занёс руку для более сильного удара, но дверь сама собой приоткрылась.
– Эй, есть, кто живой? – пошутил Василий и сам улыбнулся собственной шутке. В образовавшуюся щель потянуло чем-то приторно-сладким и до боли знакомым. Сердце коридорного тревожно забухало, как вечевой колокол, возвещающий об опасности.
Василий попытался заглянуть в щель, но увидел только угол постели и бледную руку с красными полосками. Он притворил дверь и вновь постучал – на сей раз настойчиво, словно отгоняя мысль о том, что увидел. В голове колотилось одно слово: «кровь», но он не хотел верить собственным глазам. Наконец, набравшись смелости, он приоткрыл дверь наполовину.
Обнажённая девица лежала поперёк кровати, устремив остекленевший взгляд левого глаза на коридорного, нарушившего её вечный покой.
Василий не закричал, лишь тихонько прикрыл дверь. С минуту постоял в задумчивости, затем сорвался с места и побежал докладывать о чрезвычайном происшествии вышестоящему начальству.
За две недели поисков сыскная полиция ничуть не продвинулась на пути к успешному завершению дела об убийстве Анны Блюментрост. Получили нарисованный со слов свидетелей портрет, и не более. Оставалась только одна примета – длинные руки. Если поначалу обращали внимание на мужчин с такой приметой, то постепенно она ушла на второй план.
Телефонный аппарат затрезвонил в девять часов три минуты, и взволнованный голос, прерываясь на каждом слове тяжёлыми вздохами, проговорил.
– У нас женщину убили.
Дежурный чиновник выслушал и начал задавать вопросы.
– Где находится убитая?
– В гостинице «Дунай», в девятом номере.
– Когда обнаружили тело?
– Несколько минут тому, всё в крови и девица ножом изрезана.
– Кто её нашёл?
– Василий, коридорный.
– Имя убитой известно?
Человек по ту сторону опешил, потом взял себя в руки.
– Коридорный говорит, что проститутка со Знаменской площади.
– Проститутка?
– Ну, мы, это… Номера часами сдаём.
– Понятно. Ждите, выезжаем.
К счастью, Филиппов оказался в рабочем кабинете – хотел с утра в тишине разобрать скопившиеся бумаги, пока не началось хождение горожан с заявлениями и просьбами.
– Владимир Гаврилович, – дежурный чиновник одновременно стучал в дверь и звал начальника.
Отворил сам Филиппов.
– Что стряслось?
– В гостинице «Дунай» совершено убийство девицы. Судя по полученным сведениям, нанесено множество резаных ран.
– Вызовите автомобиль из гаража, Бубнова, Маршалка, ну и, как полагается, эксперта, доктора и фотографа. Да, лучше, будьте любезны, телефонируйте доктору первого участка Александро-Невской части господину Чижу, спросите, не согласится ли он выехать на обследование молодой девицы, и расскажите о резаных ранах. Если он не сможет, то пригласите нашего. Хотя лучше сразу вызывайте заодно и нашего доктора.
– Владимир Гаврилович, кого из следователей приглашать?
– Постойте, Фёдору Григорьевичу я телефонирую сам.
Филиппов рассудил, что если второе убийство, как его описывал дежурный, похоже на первое – девицы Блюментрост, то следует оба этих дела вести совместно, а значит, следствие должен возглавлять один и тот же человек, то есть Петровский.
Нехорошее предчувствие охватило Владимира Гавриловича. Ещё одна убиенная, наподобие той, с Калашниковской набережной. Тогда только и узнали, что про руки, а преступник словно в воду канул. Ведь приметное пальто, шляпа, бородка к тому же, а толку никакого. До каждого городового доведено, но толку нет. Если в первые дни хотя бы доставляли кого-то в участки, то сейчас никакого движения.
Градоначальник по секрету сказал, что смерть проституток не так уж и важна, но если изверг станет резать мещан и, не дай бог, кого из дворян или знати, то тогда разразится большой скандал и многие повинные головы полетят с плеч. Не буквально, конечно, но постов лишатся многие, в том числе, как это ни прискорбно, приставы участков и, может быть, сам Филиппов. За свою должность Владимир Гаврилович не держался, хотя распутывание клубка преступлений свидетельствовало о живой работе. Это не сидение в канцелярии и не перекладывание бумаг, пришедших от начальства и от подчинённых.
Через восемнадцать минут начальник сыскной полиции и агенты прибыли на место.
Трёхэтажное здание цвета морской волны выходило фасадом на Лиговский проспект. Окна, окантованные побелкой, бездушно смотрели на город. Казалось, что даже они молчаливо свидетельствуют о разыгравшейся в третьем этаже трагедии.
Филиппов остановился у двери под номером девять и, не оборачиваясь, спросил у сопровождающего его управляющего:
– Туда кто-нибудь заходил?
– Только Василий, наш коридорный, – с угодливостью произнёс бархатным тоном служащий гостиницы и тут же затараторил: – Но он, как с порога увидел, спаси нас господи, – управляющий истово перекрестился, – так дверь прикрыл и ко мне. Ну, а я сразу же телефонировал вам. Нам, господин Филиппов, огласки не требуется, – и, понизив голос добавил, – отблагодарим по-царски.
Начальник сыскной полиции обернулся и так взглянул на управляющего, что тот задом ретировался за спины докторов и эксперта.
Филиппов толкнул тростью дверь. Она едва слышно скрипнула.
Владимир Гаврилович повернул голову к эксперту и врачам.
– Если позволите, я взгляну на девицу. Обещаю, что ни к чему не прикоснусь. Даже случайно.
Он вошёл первым и остановился у порога.
Комната была небольшой. Ничего лишнего для подобных почасовых гостиниц: большая кровать, застеленная свежим бельём, небольшой овальный столик, на котором стояла ваза с фруктами, бутылка вина, два наполненных наполовину фужера, два кресла с изящными спинками и почти воздушными ножками. Тяжёлые шторы на окнах были раздвинуты, сквозь прозрачный тюль падал дневной свет.
Владимир Гаврилович остановился у постели, поперёк которой лежало бездыханное тело. Одно плечо обнажено, белая нижняя сорочка потемнела от запёкшейся крови. Странно было, что живительной жидкости, которую гоняло по венам когда-то сердце, натекло не так уж и много. Лица девицы начальник не мог разглядеть – оно было исполосовано тонкими порезами, нанесёнными острым лезвием или бритвой. Волосы, тёмные от природы, ещё больше почернели от крови. На руках порезов не наблюдалось. Судя по рукам и телу, девица была еще молода.
– Господа, – начальник сыскной полиции потухшим взглядом окинул эксперта и докторов, – благодарю за предоставленную возможность осмотреть комнату. Можете приступать к своим обязанностям.
С этими словами он направился к управляющему, который, казалось, стал ниже ростом и боялся посмотреть на сыскного начальника.
– Где ваш Василий?
– Одну минуточку, вам прислать его сюда?
– Нет, проведите меня к нему. – Филиппов обернулся и окликнул Бубнова: – Иван Григорьевич, прошу следовать со мною.
Пройдя дальше по коридору третьего этажа, Филиппов строго сказал полицейским, стоящим в охранении места преступления:
– Никого не пускать. А вы ведите, – обратился он к управляющему.
Пока шли по лестнице, Филиппов времени зря не терял.
– Скажите… – Владимир Гаврилович вопросительно посмотрел на управляющего.
– Степан Иванович, – поспешно отозвался тот.
– Скажите, Степан Иванович, в котором часу заняли девятый номер?
– В десять.
– Стало быть, в десять. Понятно.
– Извините, – смутился управляющий.
Начальник сыскной полиции понял причину смущения и сам отрекомендовался.
– Филиппов Владимир Гаврилович, начальник сыскного отделения.
Позвоночник Степана Ивановича, словно гуттаперчевый, выгнулся вопросительным знаком.
– Очень приятно.
– Степан Иванович, вы мне расскажите, кто пришёл первым? Какими именами представились? Всё, что знаете.
– Первым пришёл молодой человек. У нас на ту пору свободным оказался только девятый номер в третьем этаже. Он немного подумал и согласился.
– Он один поднялся наверх?
– Так точно, взял ключ, сказал, что хочет подарок даме оставить.
– Значит, в руках что-то нёс?
– В том-то и дело, что с пустыми руками он был. Знал бы я…
– Вы его хорошо рассмотрели?
– Да нет, я не приглядывался. У нас здесь много всякого народу бывает, так что каждого не запомнить. Но, – управляющий сморщил лоб, – меня поразило, что в пальто он в летнее время ходит и шляпу с такими большими полями носит, что и лица толком не рассмотреть.
– Приметы какие-нибудь запомнили?
– Только бородку, такую небольшую, с аккуратностью подстриженную.
– И какими именами они записались?
– Мишутин и Иванова.
– Так сразу вы запомнили?
– Нет, – сознался управляющий, – я в журнал посмотрел.
– Документов он вам не показывал?
– Помилуйте, господин Филиппов, какие документы, мы ж номера почасово сдаём, и к нам кто только не приходит. А уж женатые мужчины или замужние женщины, так те тоже вымышленными именами представляются.
– Хорошо. На сколько часов этот Мишутин номер взял? На двенадцать?
– На двенадцать, это я по книге сверился. В девять они должны были освободить.
– Вы встречали ранее постояльца?
– Трудно сказать из-за шляпы, лица же я толком не разглядел. Бородка, и более ничего.
– А голос?
– Голос? – удивился Степан Иванович.
– Может быть, ранее где слышали?
– Гм-м, господин Филиппов, – управляющий даже приостановился на ступеньке, – озадачили вы меня своим вопросом. Подлинно сказать не могу, но вроде бы голос мне незнаком. Нет, – он покачал головой, – не слыхал.
– Не заметили, что под пальто на нём было?
– Не могу знать, пальто застёгнуто было у него под самый подбородок, да и ворот поднят, – припоминал управляющий, показывая руками.
– Из-под пальто, видимо, выглядывали носки сапог или туфель?
– Простите, но я не обратил внимания. Хотя постойте, – обрадовался Степан Иванович, – когда он повернулся, то я ещё подумал о высоких каблуках.
– О высоких каблуках?
– Именно, что он старался казаться выше, чем есть на самом деле. И в туфлях он был, точно, в туфлях. И тоже чёрного цвета, как пальто.
Спустились на первый этаж к рабочему кабинету управляющего, где у стены стоял, словно нашкодивший мальчишка, Василий с бегающими маленькими глазками, с испугом посматривая на Степана Ивановича.
Филиппов попросил управляющего оставить их одних.
– Значит, ты, Василий, обнаружил убитую?
– Так точно, обнаружил.
– И при каких обстоятельствах?
– Так оно и обстоятельствов-то не было, – начал коридорный, но почти сразу же смутился под пристальным взглядом начальника сыскной полиции.
– Ты мне всё выкладывай без утайки, я ж всё равно узнаю правду.
– Так я же и…
– Я слушаю.
– Вчерась барин этот пришли вечером и заняли свободный номер…
– В котором часу?
– В десять.
– Почему запомнил?
– Так у нас сдача номеров почасовая, вот и приходится блюсти время.
– Ясно, дальше что?
– Посмотрел господин, выглянул в окно и сказал, что сгодится. Посетовал, что не в первом этаже. После сказал, что с дамой придёт через час. Достал из кармана трёшку и приказал принести фруктов и вина к их приходу.
– Трёшку достал из бумажника?
– Не, из карману. Мне почудилось, что он ранее приготовил.
– Лицо господина видел?
– Только бороду, такую маленькую, и, я заметил, без усов.
– Ты видел, как он даму привёл?
– Отлучился я на минутку, он в это время и пришёл.
– Как в номер попал?
– Так я ему ключ вручил.
– Шум какой-нибудь ты слышал или запомнил ещё что?
– У нас сегодня ночью в двенадцатом один купец из Гельсингфорсской, – он старательно произнёс, – губернии кутил, так больше шуму от него было.
– Ни криков, ничего?
– Истинно говорю.
– Что утром произошло?
– Вышел этот господин в коридор, как меня увидел, так дверь чуть приоткрыл и в неё говорит: ты, мол, голубушка, устала, так поспи немного. Дверь прикрыл и мне сказал: ты её не трогай до положенного часу, устала она смертельно, – Василий перекрестился. – Знать бы… – и махнул рукой.
– Что дальше?
– Ну что? Через час стучу в дверь, а ответа нету. Я сильнее, а дверь возьми да открываться начала. Я, как положено, позвал, но тишина. Номер-то освобождать надо, время выходит, ну я и заглянул. Сперва руку на кровати увидел, а уж потом её, бедную, всю в крови. Ну, я к Степану Иванычу: так, мол, и так. Он вам телефонировал.
– Никто в номер больше не заходил?
– Никто, только я. У нас с этим строго.
– Что-нибудь в том господине запомнил? Или примету какую увидел?
– Ничего особенного, но пальто на нём висело, словно не по нему сшито, а с чужого плеча. Туфли не новые, а руки… – глаза Василия расширились и засветились радостными искорками, – руки чуть ли не до коленей.
– Важная примета. А убитую ты узнал?
– Я ж всех девиц со Знаменской знаю, частенько тут у нас номера занимают.
– Как имя убитой?
– Звали Катериной, а вот фамилия странная у неё, то ли Гарас, то ли Герас… Во, вспомнил, – Герус. В точности – Катерина Герус.
Филиппов повернул голову к Бубнову.
– Иван Григорьевич, будь любезен, проверь Екатерину Герус. Кто, что, откуда, ну и опроси девиц со Знаменской площади.
Чиновник по поручениям кивнул головой.
Владимир Гаврилович вновь поднялся на третий этаж. Остановился у двери в девятый номер, в котором доктора стояли у окна. Курили папиросы, тихо переговариваясь.
Первым подошёл эксперт.
– В номере столько отпечатков, что не разобраться.
– А на бокалах и бутылке?
– Одни – девицы, а другие принадлежат лицу, пока нам не известному.
– Одним словом – убийце.
– Возможно.
Филиппов подошёл к докторам.
– Что скажете, господа?
Корнелий Адамович и полицейский врач Стеценко переглянулись, чтобы определиться, кто будет рассказывать первым. Начал старший по должности Пётр Назарович.
– Если коротко, то девица задушена около полуночи. Она пыталась сопротивляться, но поскольку нашего убийцы длинные руки, она не смогла достать до его лица, поэтому поцарапала ему только руки.
– Это доподлинно известно?
– Да, под ногтями остались частицы кожного покрова. После этого убийца в течение долгого времени наносил ей острым ножом или бритвой колото-резаные раны, общим числом около двадцати, точнее скажем после вскрытия.
– Долгого времени? – переспросил Филиппов.
– Из некоторых ран текла кровь, значит, нанесены они были сразу же по удушении; другие – бескровны.
– Получается, что убийца сидел возле трупа целую ночь и периодически наносил удары?
– Получается, что так, – выпустил белую струю папиросного дыма Чиж. – Убийца, я думаю, человек неуравновешенный, и злость вскипала в нём через какие-то промежутки времени.
– Почему же он не скрылся сразу, а стал дожидаться утра? – спросил начальник сыскной полиции и, не дожидаясь ответа, рассказал о том, как утром убийца не растерялся, а попросил коридорного разбудить девицу через час.
– Здесь я ничего не могу вам сказать, – сказал Стеценко. – Прямо-таки… – запнувшись, он не договорил.
– Странно, что не ушёл под шумок ночью. Рядом всю ночь куролесил купец. Никто, правда, на него не жаловался, но пир у него стоял горой.
– На ваш вопрос, любезный Владимир Гаврилович, может ответить только сам убийца. Нам, к сожалению, его поступки и мысли не известны. Чужая душа – потёмки.
– Пусть так, но вы можете сказать, второе убийство – дело рук того же изверга, что и на Калашниковской набережной? – Филиппову хотелось убедиться, что преступник, появившийся в городе, был человеком неуравновешенным. Искать умного и расчётливого убийцу труднее, но… всё же спокойнее, чем непредсказуемого.
– Та же рука, Владимир Гаврилович, – задумчивый вид Чижа тоже говорил о некоторой обеспокоенности, – та же.
– Мне сложно судить, – задымил новой папиросой Стеценко, – но такое мог совершить больной человек, обозлённый на определённый сорт людей, а именно – на девиц, продающих своё тело. К тому же я ранее ознакомился с отчётами, донесениями, опросами свидетелей и актом вскрытия. Действительно, мы имеем дело с одним и тем же преступником. Скорее всего, егов юности или более старшем возрасте обидела женщина с тёмными волосами, невысокого роста…
– Не слишком крупного сложения, – дополнил Чиж, сжав губы.
– Первую девицу я не видел, но если уважаемый Корнелий Адамович так говорит, то я не вправе оспаривать данный факт. Потом, мне кажется, что убийца, как бы выразиться…
– Трусоват, – подсказал Филиппов.
– Точно, трусоват, если с девицами поступает таким образом.
– Чтобы его не заметили и потом не опознали? – спросил Корнелий Адамович.
– Именно так.
– Здесь я с вами, Пётр Назарович, не соглашусь, – Владимир Гаврилович задумчиво посмотрел куда-то вверх. – Он идёт в гостиницу, где его наверняка запомнят, занимает номер и имеет наглость сказать коридорному, чтобы разбудил девицу в девять. Он знал, что через час сюда прибудет полиция для проведения дознания. Нет, он не трус. Я более склоняюсь к вашей мысли, что он обижен, неуравновешен и очень мстителен. Наломает он дров, из маленького костерка большой запалит.
– Всё-таки трусоват, дорогой Владимир Гаврилович. Не стал бы рисковый господин сперва душить девицу, а потом вымещать злость на безжизненном теле.
– Но я тоже дополню ваши слова, любезный Пётр Назарович, – улыбнулся Филиппов, – вы сами говорили, что убийца неуравновешен. И удушил он девицу в припадке гнева, а потом свою промашку вымещал уже на трупе.
– Господа, господа, – подал голос Корнелий Адамович, – вы мне напоминаете петухов, встретившихся на узкой дорожке. Слушая ваши рассуждения, я, как сторонний наблюдатель, вижу, что вы оба правы. И в аргументах каждого из вас есть резон. Да, с одной стороны, кажется, что преступник трусоват, но в то же время привести проститутку в гостиницу, где его запомнят свидетели, утром не растеряться, а разыграть перед коридорным целую сцену, – для этого надо иметь определённое самообладание. – Господа, у нас на руках второй труп, – Филиппов оперся о стол, – убийство совершено одним и тем же господином. Он даже не сменил ни одежды, ни шляпы, не сбрил бороды. Я не понимаю, то ли это бандитская бравада, и он считает, что мы не сможем его обнаружить, то ли он уверен в своей полной безнаказанности.
– Владимир Гаврилович… – начал было помощник Маршалк.
– Я уже сорок шесть лет, как Владимир Гаврилович, но такого унижения, как со стороны этого убийцы, я прежде никогда не испытывал. – Круглое лицо начальника сыскной полиции пылало то ли от гнева, то ли от стыда.
– Владимир Гаврилович, – поднялся со стула Бубнов, – мы делаем всё возможное. Девицы на улицах и в домах терпимости предупреждены, городовым доведено, в каком виде ходит преступник, но он как в воду канул.
– Садись, – отмахнулся Филиппов. – «Как в воду канул», – недовольно пробурчал он. – Вот и не канул, а оставил нам на руках второй искромсанный труп. Газетчики вовсю смакуют подробности – и те, что имеют место на самом деле, и те, что они в силу своей фантазии выдумывают, пугая обывателей кровавыми несуществующими деталями. – Он повернулся, прошёл к стулу за рабочим столом и сел.
– С прессой сложно справиться, – не унимался Бубнов, так и не присевший на стул, – слишком много в столице газет и ещё больше газетёнок.
– Что ты предлагаешь?
– Для начала разрешите доложить о том, что мы имеем.
Филиппов махнул рукой.
– А имеем мы два обезображенных трупа, – Иван Григорьевич больше других чиновников по поручениям занимался этими злополучными убийствами и поэтому знал больше других. Сегодняшним днём он возил на опознание последней жертвы её товарок, работающих на Знаменской площади. – Первый – с Калашниковской набережной – Анны Блюментрост, приехавшей год тому в столицу с заменительным билетом. Жила скромно, не привлекая лишнего внимания. Была невысокого роста, стройного сложения, с тёмными волосами. Жила на Конной улице. Второй – Екатерина Герус, эта родилась и выросла в Санкт-Петербурге. Забегая вперёд, отмечу, что она тоже была стройной, невысокого роста брюнеткой, из чего можно сделать вывод, что убийца подбирает жертв определённой внешности. Это необходимо указать городовым и сыскным агентам. Обе ничем особым среди панельных работниц не выделялись, обе имели сожителей или, правильнее сказать, сутенёров. Теперь к убийствам. Если первой девице нанесены колото-резаные раны, пока она находилась в сознании, то вторая сперва задушена, после чего, подумайте только, целую ночь изувер провёл рядом с её телом, периодически нанося удары.
– Сожители проверены? – спросил кто-то из чиновников.
– Проверен один, в день убийства он находился совсем в другом месте, чему есть подтверждения свидетелей. Второго найти пока не удалось.
– Может быть, он и скрылся из-за этого?
– Найдём – опросим, а сейчас ищем.
– Под какой фамилией убийца записался в гостинице?
– Николай Мишутин. Таких, согласно Адресного стола, в Санкт-Петербурге оказалось тридцать два, возрастом подходит двадцать один. С позволения Владимира Гавриловича я каждому из вас передам список, чтобы вы в своих частях проверили этих горожан, хотя надежды на то, что он представился своим настоящим именем, немного.
Чиновники по поручениям сыскной полиции были приписаны к тем или иным частям и имели приоритетную возможность вести дознание на своей территории.
– Но проверить всё равно надо, – подал голос Филиппов. – За две недели поисков у нас одна-единственная примета – длинные руки. Это всё, что мы с вами, сыскная полиция столицы, сумели разузнать. Если так пойдёт и дальше… – Владимир Гаврилович замолчал, покачивая головой. – Теперь ещё одна деталь: ни над первой, ни над второй не было совершено насилие…
– Насилие над такого сорта девицами… – начал было кто-то из чиновников, но Владимир Гаврилович скрипнул зубами.
– Да, ни над одной не совершено насилие, – повторил он.
– Таким образом, убийца хочет достичь другой цели, – опять поднялся Бубнов. – Запугать девиц?
– Не только девиц, – дополнил Филиппов, – всех горожан. Мол, что хочу, то и творю, и главное, что полиция мне не указ. Вот так, господа. Я более вас не держу. Если узнаете что-либо по делу, докладывайте в любое время дня и ночи. Мои двери для вас всегда открыты. Бубнов, будь любезен, задержись на минуту.
Иван Григорьевич не стал подниматься, когда расходились остальные чиновники.
– Что там сидишь? Давай ближе, – Филиппов указал на стул, стоящий у стола.
Бубнов пересел.
– Есть у меня одно соображение… – не слишком уверенно заговорил чиновник по поручениям, глядя в пол.
– Выкладывай, Иван Григорьич, выкладывай, сейчас всякое предложение дорого, даже самое неисполнимое.
Корнелий Адамович, вытирая руки белым бумажным полотенцем, повернул голову к старшему врачу полиции Стеценко.
– Сколько ни вижу убиенных, но каждый раз закрадывается мысль: чего ж не хватает извергам? Как они свою жизнь оценивают? А если их точно так же? Таким же способом? – поиграл желваками.
– Позволите? – Стеценко достал из портсигара папиросу.
– Да ради бога.
– Угощайтесь.
– Благодарю, но после вскрытия у меня нет особого желания.
– Девицу жалко, могла бы жить. Всего-то двадцатый год пошёл.
– Жалость должна быть присуща врачу, но увы – она сама выбрала свою судьбу, никто её не толкал на панель.
– Не могу согласиться – туда её толкнула сама жизнь. Я, конечно, не знаю, кто она, в какой семье родилась, но обстоятельства порой сильнее нас. Не мы выбираем, а нас.
– Хорошо, Пётр Назарович. Наш спор бесперспективен, поскольку вы не оступитесь от своего мнения, а я – от своего. И будем друг другу доказывать точку зрения, которую не собираемся менять.
– Вы правы.
– Давайте лучше о девице – нам с вами ещё акт составлять, а там наше мнение должно совпадать, иначе наши сыщики сломают головы. Так что вы думаете по поводу сегодняшнего вскрытия?
– То, что говорил ранее. Девицу убийца задушил, а уж потом начал наносить резаные раны. Об этом свидетельствует то, что на руках нет порезов. Значит, она не пыталась закрыться от ножа или бритвы, но при удушении царапала руки преступника. Видимо, хотела вцепиться ему в лицо, но не дотянулась. Как в каламбуре, руки оказались коротки.
– Здесь наши мнения совпадают, но Владимир Гаврилович задал правильный вопрос – почему убийца не ушёл ранее? Почему?
– Может быть, хорошо знал девицу? – высказал предположение Стеценко. – И хотел провести с ней последнюю, так сказать, ночь?
– Ваша версия имела бы право на жизнь, если бы не одно «но»…
– И какое же?
– То, что он не тронул девицу и не подверг насилию, говорит в пользу вашей версии, но почему же он не тронул и девицу с Калашниковской набережной? Не верю я, что убийце были близки столь разные женщины. Хотя, – с сомнением в голосе закончил Чиж, – может быть, девицы из одного края?
– Любезный Корнелий Адамович, над этим пусть ломают головы сотрудники Филиппова. В котором часу преступник задушил девицу?
– Исходя из температуры тела, уличной погоды, я бы сказал, от одиннадцати до часу, – Чиж пытливо посмотрел на старшего полицейского врача.
– Согласен. Оба успели выпить по фужеру вина, она – съесть яблоко. Любопытно, о чём они беседовали перед трагическим происшествием.
– Не думаю, что о высоком, – позволил себе улыбнуться Чиж.
– Смотря что понимать под высоким, – Стеценко выпустил изо рта струю белого папиросного дыма. – Для крестьян это одно, для мещан – другое, для дворянского сословия – третье. Так что высокое может быть разным.
Почти минуту сидели в молчании. Филиппов с интересом поглядывал на чиновника по поручениям. Тот машинально сжимал и разжимал пальцы.
– Так какое у тебя, Иван, возникло предложение?
– Боюсь, Владимир Гаврилович, предложение слишком сложное и неосуществимое.
– В каждой безумной идее есть рациональное зерно, так что рассказывай. Ты ещё не знаешь, какие возникали у меня, когда я был судебным следователем в Радомской губернии. Выкладывай.
– Владимир Гаврилович, сейчас я вижу, что моё предложение едва ли не безумней, чем действия нашего убийцы. Но если вы хотите услышать, то извольте. У каждого из нас есть собственные осведомители в разных слоях населения. Что если напрячь силы и подсунуть убийце «подсадным уток»? То есть мы знаем, что ему нравятся невысокие стройные брюнетки. Почему бы по городу – а мы знаем, где фланируют девицы, – не пустить наш, так сказать, крючок…
– Ты предлагаешь ловить на живца?
– Именно. – Бубнов оживился, но потом вновь потупил голову. – Я сам понимаю всю абсурдность моего предложения. Это безумие еще похуже, чем у нашего убийцы.
– Н-да, предложение было бы хорошим, если бы мы знали, в каком из участков обитает преступник. А так, – Филиппов хотел себя сдержать, но не стал, – нам не приставить к каждой девице по переодетому полицейскому, тем более что во второй раз убийца появился через две недели после первого преступления. Когда появится в следующий раз, нам неведомо, так что ты правильно сказал – безумная идея. Это я тебе не в упрёк, – добавил Владимира Гаврилович, уже более раздумчиво, – это я от того, что у меня самого нет никаких идей. Не знаю, за какую ниточку бы схватиться. Вот так-то, Иван. Но предложение о крючке не прячь далеко, может, и пригодится.
– Владимир Гаврилович… – Бубнов сидел, понурившись, уперев взгляд в пол.
– Постой, – Филиппов сузил глаза, выпятил нижнюю губу, потом в упор взглянул на Ивана Григорьевича. – В столице на сегодняшний день зарегистрировано тридцать восемь домов терпимости.
Вот в них наш убийца не посмеет сунуться. Знаешь, почему? Я доподлинно тоже не знаю. Но подозреваю, что там у него не будет времени, чтобы без спешки, растягивая удовольствие, резать своих жертв. А значит, все наши усилия необходимо сосредоточить на улицах. Это немного облегчает задачу, но, к сожалению, не так сильно.
– Всё-таки, если живца?.. – не удержался Иван Григорьевич.
– Сомневаюсь, чтобы мы охватили все места, да и людей у нас маловато.
– Но градоначальник…
– Выделит он городовых, – перебил Филиппов, – а их если и переодеть в цивильное платье, так всё равно в них угадываются полицейские. Нет, они не подойдут. Нам бы хоть приблизительно знать, в какой части города он обитает… Вместо этого имеем второй труп, а убийца, словно фокусник в цирке, взял да испарился без следа. Мы упустили из вида, что рядом с гостиницей стоят другие дома, в них живут люди, рядом метут улицы дворники – их всех надо опросить. Вдруг что видели. Может быть, обратили внимание на нашего убийцу, вспомнят хотя бы, в какую сторону он пошёл, – тоже нам польза.
– Разрешите мне заняться поисками свидетелей.
– Нет, Иван, ты займись девицами со Знаменской площади. Их тоже надо опросить: вдруг кто что видел, слышал, о чём беседовали Екатерина Герус и убийца, может быть, вспомнят лицо, не знаю, шарф на шее или перстни какие на пальцах. Нам важна любая мелочь, даже самая незначительная, что на твой, что на их взгляд. Видели ли девицы убийцу ранее или нет?
– Хорошо, Владимир Гаврилович.
– Непредсказуемость – беда сыщика. Случается, преступник поступает так, как велит правая рука, и тут же слушает левую, отчего мечется из стороны в сторону. Так что, Иван, всегда думай, прежде чем что-то предпринять.
Когда Бубнов вышел из рабочего кабинета начальника сыскной полиции, Владимир Гаврилович откинулся на спинку стула и заиграл желваками. Покачал головой, то ли с чем-то не соглашаясь, то ли ругая самого себя. Две недели со дня первого убийства пролетели впустую. Сведений не собрано никаких, ни одного задержанного в городе, даже по имеющимся приметам. То ли городовые разучились присматриваться к людям, то ли им нет дела до того, что в столице появился кровожадный убийца.
Филиппов встал со стула, подошёл к шкафу, открыл дверцу и достал из глубин бутылку французского коньяку и маленькую рюмку. Налил ее до краёв и осушил одним глотком. Живительное тепло разлилось по всему телу. Он налил вторую. Опять покачал головой. Когда ищешь убийцу, совершившего преступление по глупости или намеренно, время, конечно, тоже важно, но не до такой степени, как в этот раз. Как правило, методично и скрупулёзно проверяешь всех, ищешь улики и доказательства, но на сей раз только и делаешь, что ждёшь телефонного звонка о новом зверском убийстве. Девицы, как их ни предупреждай, всё одно будут выходить на охоту за клиентами, даже зная приметы изверга… Филиппов выпил одним глотком вторую рюмку, поставил бутылку на место и закрыл дверцу.
Подниматься в квартиру, находящуюся этажом выше, ему не хотелось – там дочь Верочка щебечет о своих ещё детских делах, и слушать её после недавних событий тяжело.