У романтиков одна дорога:
Обойдя все страны и моря,
Возвратясь, у своего порога
Отдавать навеки якоря.
И смотреть нездешними глазами,
Коротать с соседом вечера,
Слушать леса древние сказанья,
Подпевать бродяге у костра.
По глухой проселочной дороге
Он придет, минуя города,
Чтобы здесь, на стареньком пороге,
Доживать последние года.
Постоит он у забитой двери,
Никому ни слова не сказав:
Все равно рассказам не поверят,
Не поверят старческим слезам.
Много нас скиталось по чужбине,
Баламутя души на пути,
Много нас осталось там и ныне,
Не прийти им больше, не прийти,
Не смотреть нездешними глазами,
Не сидеть с соседом до утра,
И не слушать древние сказанья,
И не петь с бродягой у костра.
1957
Снова нас ведут куда-то,
И не ясен нам маршрут.
Видно, горы виноваты —
Не сидим ни там ни тут.
Снова в горы и по тропам
С рюкзаками за спиной.
Груз под силу лишь циклопам!
Мама, я хочу домой!
Дома все же как-то лучше,
Ну а здесь придется нам
Целый день бродить по кручам,
По ужасным ледникам.
Будем ползать постоянно
По веревке основной
И питаться кашей манной, —
Мама, я хочу домой!
Не хочу я каши манной,
Мама, я хочу домой!
Склоны круче, ближе тучи,
Камни сыплются гурьбой.
На пожарный всякий случай
Мы связались меж собой.
Мы идем по ледопаду,
Где, представьте, путь такой:
Хочешь, стой, а хочешь, падай, —
Мама, я хочу домой!
Не хочу я что-то падать.
Мама, я хочу домой!
Снова нас ведут куда-то,
Снова я несу рюкзак.
До чего же мне, ребята,
Надоело жить вот так!
Телеграмма уж готова,
Ни одной в ней запятой,
В ней всего четыре слова:
«Мама, я хочу домой!»
1958, Тянь-Шань
Взметнулась вверх рука:
«Прощай! Пока!»
Покачивают ночь
На спинах облака.
Мужчина, не дури —
Кури, кури
До синих петухов,
До утренней зари.
А утром был таков —
Шагай легко
И мимо петухов,
И мимо облаков.
Задышит горячо
В твое плечо
Распахнутый рассвет,
Разрезанный лучом.
1963
Пахнет луна сосной.
По тишине лесной
Катятся по тропе
Я и велосипед.
Медленно цепь кручу —
Еду, куда хочу.
Шины на колесе
Ширкают по росе.
То ли вдали лиман,
То ли вблизи туман,
То ли блестит костел,
То ли горит костер.
Кто же там, у костра?
Это ж моя сестра.
Нет уж, моя жена.
Нет, это просто весна.
Рядом сидит пацан,
Худенький сам с лица
И кандидат в мужья.
Боже, да это ж я!
Я на себя гляжу.
Нету чудес – твержу.
Нету чудес, а все ж
Я это, я – похож.
Дым от костра встает.
Парень обнял ее
Пальцами у лица,
Вот и целуются.
Я не пошел к костру,
Я зашагал к утру,
Мимо огня в крови,
Мимо своей любви.
1970
Вы теперь к разлукам привыкайте,
К пуританству телеграфных строк.
Вы теперь, пожалуйста, на карте
Отыщите малый островок.
Там к своей мечте сквозь вьюги пламя
Мы шагаем в бесконечных льдах,
Там звезда высокая над нами —
Синяя Полярная звезда.
Лыжами истории касаясь
И в руке зажав меридиан,
Мы от одиночества спасаем
Этот Ледовитый океан.
Убегают тучи временами,
И маяк нам виден иногда —
Прямо впереди, почти над нами —
Синяя Полярная звезда.
Мы вернемся поздно или рано,
На вершине встанем в тесный круг.
Здесь материки и океаны
Круто опускаются на юг.
Нашей старой дружбе не забыться,
И теперь над нами навсегда
Гордо будет в облаках светиться
Синяя Полярная звезда.
1979
Лучше нет для нас подарка,
Чем зеленая байдарка.
У костра сидит Тамарка,
Режет ножиком хлеба.
И волнует нас с тобою
Нечто очень голубое —
То ли речка, то ли ночка,
То ли общая судьба.
Так давай споем на пару
Про Тамару, про гитару
И про речку нашу Нару,
Что, как девочка, бежит
Через рощи, через пущи,
Через нас с тобой, плывущих
По смешному океану
Под названьем «Наша жизнь».
Лучше нет для нас призванья,
Чем бесплодные скитанья,
Чем наивные желанья
Собеседника понять.
Но, весну предполагая,
Томка веточкой играет,
Одновременно ругая
Невиновного меня.
Так давай споем на пару
Про Тамару, про гитару
И про речку нашу Нару,
Что, как девочка, бежит
Через рощи, через пущи,
Через нас с тобой, плывущих
По веселому проливу
Под названьем «Наша жизнь».
Лучше нету того свету,
Но туда охоты нету,
Если только кто «с приветом»,
То пожалуйста – вперед!
Были реки, были горы,
Будут новые просторы,
И закончится не скоро
Наш байдарочный поход.
Так давай споем на пару
Про Тамару, про гитару
И про речку нашу Нару,
Что, как девочка, бежит
Через рощи, через пущи,
Через нас с тобой, плывущих
По коротенькой речушке
Под названьем «Наша жизнь».
1978–1979
Здравствуйте! Я снова прибыл к вам,
Чтоб сказать вам теплые слова.
Я пришел, отделавшись от дел,
Вечерком на горы поглядеть,
С речкой глаз на глаз потолковать,
Разузнать, как чувствует трава,
И, оставив позади леса,
Поклониться этим небесам.
Здравствуйте! Уже в который раз
Я вот не могу уйти от вас.
Многие говаривали мне,
Что пустыня в этой стороне.
Место заключения. Тайга.
Север. Невозможные снега.
В тех словах, конечно, есть резон.
Вот я прибыл в местный гарнизон.
Ветер в сопках. Синева долин.
Белый замороженный залив.
Здесь учился жизни боевой:
Песни петь, чеканить строевой,
Надо – обходиться без воды,
Лес пилить и понимать следы,
Понимать значенье рубежа,
Сутками не спавши, связь держать,
Находить желанным дым костра
И прекрасным – отдых до утра.
И, шагая по глухим лесам,
Без наук я научился сам,
Чувствуя, что дело горячо,
Подставлять усталое плечо,
Резать гимнастерку на бинты
В неких положениях крутых
И смеяться через боль, когда
Нестерпимы больше холода.
И в ночах, далеких от Москвы,
Солнечных, дождливых, снеговых,
Я любовь, потерянную мной,
Вновь нашел нелегкою ценой.
Как же мне тебя благодарить
И какой подарок подарить,
Как же расплатиться мне с тобой,
Край мой, бесконечно голубой?
Я – не гость, считающий часы,
Я, москвич, представь себе – твой сын.
1957
В голове моего математика
Вся Вселенная встала вверх дном,
А у Новой Земли ходит Арктика,
Ходит Арктика ходуном.
Ходят белые льды, как дредноуты,
Бьются, будто бы богатыри.
Ах давно бы ты мне, ах давно бы ты
Написала б странички две-три.
Написала б ты мне про Голландию,
Где большие тюльпаны растут,
Написала б ты мне про Шотландию,
Где печальные песни поют.
Но никак не приходит послание,
И от этого грустно в груди.
Ни тебя, ни письма, ни Голландии —
Только этот очкарик нудит.
Понудит он и все ухмыляется,
Блещет лысины розовый круг.
А под лысиной так получается,
Что Америке скоро – каюк.
А в Америке парни усталые
Всё хлопочут, чтоб мы померли.
Дайте землю, товарищи, старую!
Не хочу больше Новой Земли.
С математиком, серым, как олово,
Скоро бросим прощанья слезу.
Привезет он в Москву свою голову,
Я другое совсем привезу.
1970
Задраены верхние люки,
Штурвала блестит колесо.
По поводу долгой разлуки
Нам выдан «Абрау-Дюрсо».
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
Под грустную музыку Верди
Компасы дают перебой,
Голодные ходят медведи
У штурмана над головой.
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
По многим известным причинам
Нам женщины все хороши.
Стоят на сугробе мужчины,
Но на полюсе нет ни души!
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
1970
Мы стояли с пилотом ледовой проводки,
С ледокола смотрели на гаснущий день.
Тихо плыл перед нами белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде.
Там стояла девчонка, по-простому одета,
И казалось, в тот вечер ей было легко,
И, рукой заслонившись от вечернего света,
С любопытством глядела на наш ледокол.
Вот и все приключенье. Да и вспомнить – чего там?
Пароходик прошлепал, волнишка прошла.
Но вздохнул очень странно командир вертолета,
Философски заметив: «Вот такие дела».
Ледокол тот за старость из полярки списали,
Вертолетчик женился, на юге сидит.
Да и тот пароходик все ходит едва ли,
И на нем та девчонка едва ли стоит.
А потом будут в жизни дары и находки,
Много встреч, много странствий и много людей…
Отчего же мне снится белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде?
1973
Я иду на ледоколе,
Ледокол идет по льду.
То, трудяга, поле колет,
То ледовую гряду.
То прокуренною глоткой
Крикнет, жалуясь, в туман,
То зовет с метеосводкой
Город Мурманск, то есть Мурма́нск.
И какое б положенье
Ни имели б мы во льдах,
Знают наше продвиженье
Все окрестные суда.
Даже спутник с неба целит,
В объективы нас берет,
Смотрит, как для мирных целей
Мы долбаем крепкий лед.
И какой-нибудь подводник,
С бакенбардами брюнет,
Наш маршрут во льдах проводит,
Навалившись на планшет.
У подводника гитара
И ракет большой запас,
И мурлычет, как котяра,
Гирокомпас, то есть компа́с.
Но никто из них не видит
В чудо-технику свою,
Что нетрезвый, как Овидий,
Я на палубе стою,
Что, прогноз опровергая,
Штормы весело трубят,
Что печально, дорогая,
Жить на свете без тебя.
1973
Обучаю играть на гитаре
Ледокольщика Сашу Седых.
Ледокол по торосу ударит —
Саша крепче прихватит лады.
Ученик мне достался упрямый,
Он струну теребит от души.
У него на столе телеграмма:
«Разлюбила. Прощай. Не пиши».
Улыбаясь на фотокартинке,
С нами дама во льдах колесит.
Нью-Игарка, мадам, Лос-Дудинка,
Иностранный поселок Тикси.
Я гитарой не сильно владею
И с ладами порой не в ладах:
Обучался у местных злодеев
В тополиных московских дворах.
Но для Саши я бог, между прочим, —
Без гитары ему не житье.
Странным именем Визбор Иосич
Он мне дарит почтенье свое.
Припев
Ах, коварное это коварство
Дальнобойный имеет гарпун.
Оборона теперь и лекарство —
Семь гитарных потрепанных струн.
Говорит он мне: «Это детали.
Ну, ошиблась в своей суете…»
Обучаю играть на гитаре
И учусь у людей доброте.
Улыбаясь на фотокартинке,
С нами дама во льдах колесит.
Нью-Игарка, мадам, Лос-Дудинка,
Иностранный поселок Тикси.
1979, Арктика – Москва
Мы не турки и не янки,
Просто каски белые.
По горам идем саянским
И дорогу делаем.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.
Мы всегда, всегда готовы
И к удаче и к беде.
Разгоняем тихим словом
Подгулявших медведей.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.
И дорога, словно сам ты,
Рубит мощь любой стены.
Ну-ка шляпы, экскурсанты,
Скидывайте с лысины.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.
1962
Не устало небо плакать
Над несчастьями людей.
Мы идем сквозь дождь и слякоть,
Через грохот площадей.
Мы идем, несем печали,
Бережем их под пальто.
Ни хирурги, ни медали —
Не поможет нам ничто.
Мы с тобой уедем в горы,
К перевалам голубым
И к вершинам тем, с которых
Все несчастья – просто дым,
Все законы – незаконны!
Ну а память – заживет.
Только жены будут – жены
Даже с этаких высот.
Там сойдет одна лавина,
Встанет новая заря,
И на солнечных вершинах
Наши бедствия сгорят.
Горы, мудры и туманны,
Встанут выше облаков
И залижут наши раны
Языками ледников.
1963
Ночью вершины светятся,
Влез на Домбай Сатурн,
Чаша Большой Медведицы
Черпает черноту.
Странная невесомая
Синяя бирюза.
Над ледниками сонными
Видятся мне глаза.
Звезды по небу мечутся,
Словно их кто зовет.
Дочка Большой Медведицы
Свита из света звезд.
Звякает полночь струнами,
Гаснет огонь в печи.
Под проливными лунами
Мы всё молчим в ночи.
Дочка Большой Медведицы,
Можешь спросить ребят:
Через года и месяцы
Выдумал я тебя.
Вот уж рассветом метится
Розовый небосвод —
Дочку Большой Медведицы
Мама домой зовет!
1963
Ты как хочешь: пиши не пиши,
Только вслед мне рукой помаши.
Самолет, мой отчаянный друг,
Высоту набирает звеня.
Самолет улетает на юг,
Где давно ожидают меня
Азиатские желтые реки,
Азиатские белые горы,
Раз увидел – так это навеки,
А забудешь – так это не скоро.
Азиатские пыльные тропы,
Азиатские старые люди,
И кусочек моей Европы
У пропеллера в белом блюде.
Мне закаты читают Коран,
Мне опять – вечера, вечера.
Вот налево разлегся Тибет,
И виднеется справа Сибирь,
И тоска по тебе, по тебе,
И разлучные версты судьбы.
Припев
Я с друзьями хожу и пою,
Я зарю бирюзовую пью,
И вот здесь, посреди ледников,
Что висят перед нами стеной,
Я плыву к тебе, как ледокол,
Оставляя, представь, за спиной
Азиатские желтые реки,
Азиатские белые горы,
Раз увидел – так это навеки,
А забудешь – так это не скоро.
Азиатские пыльные тропы,
Азиатские старые люди,
И кусочек моей Европы
У пропеллера в белом блюде.
1966
Покидаю город Таллин,
Состоящий из проталин,
На сырых ветрах стоящий,
Уважающий сельдей,
В море синее глядящий,
Работящий и гулящий,
И отчасти состоящий
Из невыпивших людей.
Что мне шпили, что мне тальи —
Я уехал от Натальи.
С морем борется гремящий
Пароход мой, как Антей,
Переборками скрипящий,
Как большой и старый ящик,
И отчасти состоящий
Из несломанных частей.
Где ты, милый город Таллин?
Я плутаю без Натальи.
Это было настоящим,
Остальное – небольшим.
И на палубе гудящей
Я стою, во тьме курящий
И отчасти состоящий
Из нераненой души.
Возвращусь я в город Таллин,
Состоящий из Натальи,
По сырым ночам не спящей,
Ожидающей вестей.
И всецело состоящей,
И всецело состоящей,
И всецело состоящей
Из любимых мной частей.
1978
Забудь про все, забудь про все,
Ты не поэт, не новосел,
Ты просто парень из тайги —
Один винчестер, две ноги.
Тайга вокруг, тайга – закон.
Открыта банка тесаком,
А под ногами сквозь туман
Хрустит хребет Хамар-Дабан.
И жизнь легка – под рюкзаком
Шагай, не думай ни о ком,
И нету славы впереди,
А впереди одни дожди.
За перевалом умер день,
За перевалом нет людей,
И вроде нет на свете стран,
Где нет хребта Хамар-Дабан.
В мешочек сердца положи
Не что-нибудь, а эту жизнь,
Ведь будут тысячи столиц
Перед тобою падать ниц,
И будут тысячи побед,
А снится все-таки тебе
Одно и то же: сквозь туман
Хрустит хребет Хамар-Дабан.
1962
С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки —
В тайге мороженого нам не подают.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь – счастливо!
Приходишь – привет!
Идет на взлет по полосе мой друг Серега,
Мой друг Серега, Серега Санин.
Сереге Санину легко под небесами,
Другого парня в пекло не пошлют.
Припев
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы Серегу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного
Не дотянул он до посадочных огней.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь – счастливо!
Приходишь – привет!
1965
Трактора стоят среди дороги,
Замерзают черти на ветру,
И размеров сорок пятых ноги
Жмутся к придорожному костру.
На снежинку падает снежинка,
Заметая дальние края.
Как ты далеко, река Неглинка —
Улица московская моя.
Здесь другие реки, покрупнее,
Прорубей дымятся зеркала.
Тросы на морозе каменеют,
Рвутся тросы, словно из стекла.
Припев
И любая малая былинка
Мерзнет посреди сибирских льдов.
Реки, реки – ни одной Неглинки,
Только лишь названья городов.
Припев
Ой, да что столица мне, ребята,
Мне шагать бы с вами целый век,
Чтоб сказали где-то и когда-то:
«Вот москвич – хороший человек».
На снежинку падает снежинка,
Заметая дальние края.
Как ты далеко, река Неглинка —
Улица московская моя.
1965
– Знаком ли ты с Землей?
– Да вроде бы знаком.
– А чей тут дом стоит?
– Да вроде общий дом.
А может, это твой.
Внимательно смотри,
Ведь нет земли такой
В других концах Земли.
Вот крыша в доме том —
Ледовый океан,
Вот погреб в доме том —
Хакасии туман.
И дверь за облака,
И море у ворот,
В одном окне – закат,
В другом окне – восход.
Он твой, конечно, твой —
И крыша, и крыльцо
С звездой над головой,
С могилами отцов.
И реками пьяна
Непройденная ширь,
Страны моей весна —
Желанная Сибирь.
1966
Ну что ж, давай прощаться, тундра пестрая,
Держим курс на северо-восток.
Но прежде, чем проститься с этим островом,
Взглянем на него еще разок.
И в памяти воскреснут другие острова,
Которые нам видеть довелось…
Кружит над нашим островом полярная сова,
Сонная, как вахтенный матрос.
Прощай, но эту встречу не забудь, не зачеркни.
Путь наш – в отдаленные края.
Но ты, будь человеком, раз в полгода мне черкни:
Север. До востребования.
И «Капитан Сорокин» – наш красивый ледокол —
Скворешник наклоняет свой едва,
И снялся со швартовых этот остров и ушел,
Белый, как полярная сова.
Не ходим мы налево – в иностранные моря:
Нам морей со льдом хватает тут.
Послали нас сюда и дали роль поводыря,
А дальше ледокола не пошлют.
Любите нас, девчата, чтоб кружилась голова,
Чтоб полюбить нам Север не пришлось.
Над нашею судьбой кружит полярная сова,
Серьезная, как вахтенный матрос.
1979, Арктика, ледокол «Капитан Сорокин»