Мой знакомый репатриировался в Израиль слякотной ноябрьской ночью.
О предотъездном кошмаре, ночных перекличках в очередях в ОВИР, безотрадных лицах соотечественников в вагоне московского метро, издевательствах таможенников в Шереметьеве… писано-переписано, нет нужды повторяться.
Самолет приземлился в аэропорту Бен-Гурион ночью, и после всех мучительных процедур мой знакомый добрался на рассвете к друзьям в Иерусалим.
А утром ему предстояло освоить первый и главный для репатрианта маршрут – поехать на автобусе в министерство абсорбции.
– Ну, объяснили мне друзья, как добираться, – рассказывал он, – написали на бумажке номер автобуса, нарисовали, как для идиота, схему: вот тут улица, вот тут остановка… Теперь я понимаю, что и правда выглядел пристукнутым… Добрел по солнышку до остановки, влез в автобус – все как во сне.
Ну, еду…
А у водителя радио включено, и передают какую-то приятную ритмичную песенку. Видимо, шлягер, модный в те месяцы… И водитель прибавил звук. И вдруг весь автобус… запел! Все пассажиры, без исключения. Ну, вот как мы в детстве, когда нас в пионерлагерь вывозили. И водитель – крутит баранку и поет во весь голос. И вокруг меня – какие-то тетки с кошелками, пенсионер в дырчатой шляпе, какие-то подростки… все поют. А я, значит, вчера из Шереметьева… Я думал, у меня крыша поехала, думал, может, это съемки какого-то мюзикла, вставной музыкальный эпизод? Знаешь, это был настоящий шок. Боялся, что разрыдаюсь. И вот что тебе скажу: с тех пор прошел уже не один год, хлебнул я здесь всякого, но этот поющий автобус в мой первый день – он меня долго на плаву держал, да и сейчас держит…
Все городские и междугородные автобусы в Израиле принадлежат двум компаниям – «Эгед» и «Дан». В Иерусалиме колесят только красно-белые автобусы «Эгеда». Эта всесильная империя уступает лишь власти Царицы Субботы, но на исходе ее, с появлением на небе звезд, автобусы «Эгеда» вновь выходят на линии.
Водитель автобуса – не безликий некто, отделенный от пассажиров стеклом кабины и табличкой: «Просьба не отвлекать водителя разговорами». Он – хозяин, причем полновластный, он и кондуктор, потому что пассажиры входят в автобус только через переднюю дверь. Короче – контакт каждого пассажира (пусть краткий) с водителем автобуса неизбежен.
А если ты каждое утро садишься на своей остановке в один и тот же автобус (они ходят по расписанию), то постепенно с суховатого «доброго утра» переходишь на «как дела?» и «что-то вчера тебя не было», а по прошествии времени и «ну, как дочка – еще занимается балетом?».
Хотя, конечно, это зависит от степени разговорчивости и доброжелательности водителя.
Например, когда я жила в небольшом поселении Псагот, удаленном от Иерусалима не столько расстоянием, сколько противостоянием (поселение это находилось в центре арабского города Рамалла), на работу в Тель-Авив мне случалось добираться на автобусе, который шел только раз в день – в шесть утра. Он почти два часа колесил по верхней горной дороге, забирая людей из многих поселений. Дорога эта была достаточно опасной, по большей части безлюдной, но проезжали и большие арабские села, где автобус не останавливался. Ездили в нем и арабские рабочие, добирающиеся на заработки в центр страны.
Я входила в автобус в самом начале маршрута, почти всегда была первым пассажиром и садилась на переднее сиденье возле двери. Водитель, молодой сумрачный парень, на мое «доброе утро» только молча кивал и на всем протяжении пути не говорил ни слова.
Но каждый раз происходило одно и то же, со временем ставшее чуть ли не ритуалом: перед особо опасным участком пути, когда автобус должен был быстро проехать узкими улочками арабского села, водитель, держа левую руку на руле, правой доставал из кармана пакетик с мятными конфетами, одну брал себе, а вторую молча, не оборачиваясь, протягивал мне. И так, катая под языком успокаивающе-мятный шарик, мы с ревом проносились между заборами враждебного арабского села…
Что касается профессиональных качеств, в этом водители иерусалимского отделения «Эгеда» мастера высочайшего класса. Иногда маневрирование двух автобусов, впритирку разъезжающихся на какой-нибудь узкой улочке старого района Меа-Шеарим, кажется цирковым номером. Любопытно бывает наблюдать, как, застряв на светофоре, водитель ставит автобус на тормоз на крутейшей горке чуть ли не на задние лапы и, развернув на руле газету, просматривает свежие новости.
Если говорить о правах и обязанностях, то водитель «Эгеда» не только хозяин, но и ответчик. Причем ответчик за все: за то, что плохо работает кондиционер, за то, что кончились проездные билеты, за то, что изменилось расписание движения автобусов, за то, что вообще сегодня жарко. Каждый, кому не лень, может предъявить свои претензии. Правда, этому каждому немедленно ответят – что думают о нем и о его претензиях.
Я никогда не видела, чтобы израильтяне в автобусе заранее готовились к выходу на нужной остановке. Здесь не может быть никаких: «Вы на следующей выходите? а перед вами выходят? а та девушка впереди тоже выходит?». Здесь пассажир встает со своего места тогда, когда автобус остановился на нужной этому пассажиру остановке.
Вот как ездит в иерусалимском городском транспорте среднестатистическая израильская тетка лет пятидесяти.
Она садится на рынке Маханэ Иегуда с пятнадцатью кошелками, очень постепенно, не торопясь – сегодня жарко. Публика сзади не напирает, а терпеливо ждет, пока она втащит все свои бебехи. Водитель тоже ждет. Правда, он может подавать реплики вроде: «Сколько я могу стоять?», или «Ты весь рынок скупила?», или «Помогите ей кто-нибудь, а то меня удар хватит». Но ответ последует немедленно, и не самый приятный, так что в большинстве случаев водитель кипит, но помалкивает.
Вот она влезла наконец, втащила в салон все свои кошелки и плюхнулась с размаху на сиденье. Теперь она немедленно должна натягивать штору на окне – сегодня жарко. Она пыхтит, старается, кричит: «Водитель, ты бы лучше занялся своим делом, у тебя шторы на окнах не опускаются!» Он, глядя в зеркальце, отвечает: «Кто-нибудь, опустите ей эту штору, пока я не перевернул автобус!» Все пассажиры бросаются натягивать штору, и всеобщими усилиями она наконец натянута. Вообще впечатление такое, что тетка собирается ехать если не до Хайфы, то по крайней мере до конечной.
Но через две остановки она встает и, загораживая своим обширным задом проход между сиденьями, принимается не торопясь связывать кошелки.
Водитель, глядя на ее манипуляции в зеркальце, подергивает автобус, как извозчик – клячу. И тогда тетка грозно покрикивает: «Рэга!!» (слово, означающее вообще-то «мгновение», но имеющее, по крайней мере, еще десяток смыслов в зависимости от ситуации, например: «погоди», «дай сказать!», «дай сделать!», «не перебивай», «минуточку!». Существует израильский анекдот, один из многочисленных об израильской армии: евреи запускают ракету: «пять… четыре… три… два… один… рэга… рэга… рэга… старт!!!»).
Итак, тетка вываливается на тротуар, но кошелки ее еще в автобусе. И она неторопливо принимает их из рук какого-нибудь парня, которому и тетка надоела, и ехать надо.
Но в эти же минуты в переднюю дверь втаскивается точно такая же тетка с десятью кошелками, плюхается на сиденье и первым делом принимается поднимать только что опущенную штору – ей темно, а у этих водителей в этих автобусах вечно все не работает. Водитель, глядя в зеркальце, кричит: «Да поднимите же кто-нибудь ей эту проклятую штору, пока я с ума не сошел!» Весь автобус хлопотливо бросается поднимать штору…
Дети в Израиле – это отдельная тема, дети в израильском автобусе – это тема в теме.
Приехав, я почти сразу поняла, что оживленный разговор между двумя людьми вовсе не означает того, что эти люди – друзья или даже знакомые. Просто израильтяне легки на завязывание любого разговора на любую тему, с кем угодно. Реакция при этом на любой, самый неожиданный поворот в теме беседы бывает потрясающей.
И хотя я, повторяю, сразу это поняла, несколько раз я попадалась на удочку абсолютно домашних интонаций – не важно, в дружеской беседе или в сваре.
Еду как-то в автобусе номер тридцать шесть. Очередная остановка. На тротуаре стоит девочка лет девяти, за плечами – школьный ранец. Она не торопится сесть в автобус.
– Ну?! – спрашивает водитель. – Долго я буду ждать?
– А после тебя во сколько будет следующий? – лениво вопрошает дитя.
– Давай садись, какой тебе еще следующий? – восклицает водитель.
– Неохота… – отвечает дитя.
– Садись в автобус, я сказал! – грозно вскрикивает водитель.
– Что ты пристал к ребенку! – доносится откуда-то с задних сидений. – Не хочет, пусть не едет.
– Что значит «пусть не едет»! Нечего ей шляться! – взрывается водитель. – Немедленно домой, уроки делать.
Тогда дитя с тротуара отвечает что-то вроде – сам делай свои уроки, если ты их когда-то не доделал…
– Пусть ребенок гуляет, езжай по маршруту! – орут пассажиры, и автобус наконец трогается с места.
И мне требуется еще минут десять, чтобы осознать, что этот водитель не приходится этой девочке ни папой, ни дядей, ни даже соседом.
Мне бы не хотелось рисовать здесь лубочные картинки на тему какой-то сверхдушевности израильтян. Ее нет, этой сверхдушевности. Израильтяне, по моим наблюдениям, люди скорее брутального склада. Я говорю лишь о градусе национального темперамента, об артистичности и умении мгновенно включиться в ситуацию. Это касается как случаев, условно говоря, положительного общения, так и случаев общения отрицательного. Справедливости ради добавлю только, что в случаях отрицательного общения, которые мне доводилось здесь наблюдать, обе стороны никогда не доходили до критической черты остервенения, за которой следует уже рукоприкладство. Ссоры израильтян слишком часто выглядят сценами из итальянской комедии.