– В самом деле, сударь, есть бездельники, которые подсматривают, и что, если они окажутся на своем посту?
– Не бойся ничего, ты ничего здесь не потеряешь.
– Я надеюсь, сударь, так как на мне много свертков серебра.
Таково было положение дел в Порто-Феррайо в полдень, то есть как раз в тот час, когда жители наиболее заинтересованы своим обедом, после которого все предаются отдыху. Перед наступлением вечера, когда слегка подуло свежестью с моря, жители снова высыпали на улицу, совершая свою вечернюю прогулку, и местные кумушки снова набросились на различные предположения и догадки по исчерпанным уже по всем направлениям вопросам.
Внезапно пронесся слух, все более и более подкреплявшийся, что люгер «Крыло-и-Крыло» вновь подплывает к порту с поразительной скоростью, легкостью и уверенностью, как испытанный друг. Это известие с быстротой молнии переходило из уст в уста. Давно не случалось стольких событий сразу в этом мирном местечке. Мужчины, женщины и дети – все бросились на террасу, желая своими глазами убедиться в действительности этого необыкновенного события. Престарелые, слабые и калеки напрасно взывали о помощи, в которой им до сих пор не отказывали, – от них теперь убегали, как от зачумленных, предоставляя им карабкаться на террасу как им угодно. Даже матери, тащившие за собою малых ребятишек, бросали их на полдороге, чтобы самим бежать скорее, рассчитывая найти их при возвращении внизу, куда они неминуемо должны были скатиться, раз не в силах идти вверх. Словом, была полная сумятица, возбуждавшая и смех и пересуды, но, в сущности, совершенно естественная.
Не прошло десяти минут с момента распространения этой последней новости, как на верху террасы собралось уже до двух тысяч человек, в числе которых находились Томазо Тонти, Джита и другие, уже известные читателю, лица. Повторился буквально вчерашний вечер, только с еще большим количеством любопытных и в настоящее время заинтересованных еще горячее.
И действительно, люгер приближался на всех парусах, как лебедь, плывущий к своему гнезду. Английский флаг торжественно развевался на верху реи, а по ходу судна было очевидно, что ему прекрасно известен берег и что он не ожидает никакой опасности. С полным доверием проходил он чуть не под дулами огнестрельных орудий местной батареи, и такую смелость можно было объяснить не иначе, как его признанным положением друга.
– Заметьте, синьор Андреа, – с торжественным видом обратился Вито Вити к вице-губернатору, – ни одно из этих негодных республиканских судов никогда не осмелилось бы подойти таким образом к Порто-Феррайо, а тем более зная, с кем ему придется иметь здесь дело, как это знает этот сэр Смит. Помните, он ходил тут среди нас, ведь это значило бы сунуть голову в львиную пасть, будь он не из наших.
– Вы поразительно переменили ваше мнение на этот счет, сосед Вити, – несколько сухо возразил ему вице-губернатор, в душе которого остался некоторый осадок недоверия к Раулю после его промаха с Цицероном и других неточностей. – Городское начальство должно быть осторожно и сдержанно.
– Пусть заявится человек более благоразумный и осмотрительный, чем бедный подеста города Порто-Феррайо, если таковой отыщется, синьор вице-губернатор, и пусть он это докажет. Я не признаю себя самым праздным и невежественным человеком во владениях великого герцога. Могут оказаться более ученые, как вы, например, ваше сиятельство, но вы не встретите человека более ревностного и преданного своему долгу.
– Я в этом не сомневаюсь, сосед Вити, – добродушно улыбнулся ему Баррофальди. – Я всегда принимал к сведению ваши советы и пользовался вашей помощью. Но желал бы я узнать что-нибудь об этом Цицероне. Признаюсь, я употребил все свое послеобеденное время сегодня на поиски в разных книгах, отыскивая хотя бы малейший намек на это имя.
– И вы не нашли подтверждения того, что он вам сказал?
– Мало того, я не нашел даже нигде этого имени. Правда, там называют английскими Цицеронами лучших ораторов, но это только в виде похвалы, как это делают и другие нации.
– Но согласитесь сами, вице-губернатор, что было бы прямо преступлением подозревать людей, показывающих нам такое полное доверие.
– Да, вы, пожалуй, правы, Вито Вити; несомненно, что «Крыло-и-Крыло» намеревается вторично бросить якорь в нашей бухте, а на это едва ли бы решилось враждебное судно. Распорядитесь же соблюдением всех необходимых формальностей.
Толпа уже начала спускаться с горы, чтобы посмотреть, как будет люгер входить в гавань. Подеста поспешил встретить сэра Смита, едва только дослушал распоряжения вице-губернатора. Андреа Баррофальди счел более для себя приличным остаться там, где он был, и ожидать прихода воображаемого английского офицера. Джита, одна из немногих, также осталась наверху. Сердце ее билось от тревоги за все те опасности, которым подвергал себя дорогой для нее человек из любви к ней, и ее нежность к нему росла.
Джита с Башни, как ее обыкновенно называли знавшие ее, вследствие одного обстоятельства из ее жизни, о котором будет рассказано своевременно, или Джита Караччиоли, что было ее настоящим именем, с детства оставалась сиротой. Благодаря именно этому обстоятельству, она приобрела настоящую силу характера и твердую веру в себя, чего бы ей, наверное, недоставало без этих печальных обстоятельств, так как от природы это была девушка замечательно мягкая. Тетка учила ее хорошим манерам, а дядя, удалившийся от света и весь отдавшийся религии, внушил ей самые твердые религиозные правила и развил в ней крайнюю совестливость.
Ее правдивость не позволяла ей одобрить той уловки, прибегнув к которой Рауль получил возможность посетить ее; но, уступая чувству чисто женской нежности, она извиняла ее, тронутая мотивом, побудившим его на этот поступок. Она ужасалась при мысли о тех хитростях и той лжи, которые являлись для Рауля неизбежными спасительными ширмами. Ежеминутно трепетала она, ожидая всегда возможной вспышки, могущей повлечь за собою даже пролитие человеческой крови, и в то же время она была глубоко тронута самопожертвованием любимого человека ради нее. Рассудок ей давно говорил, что Рауль Ивар и Джита Караччиоли должны быть чужими друг для друга, но сердце ее шептало ей совсем другое. Настоящий случай как раз обострил эту постоянно происходившую в ней борьбу, и, оставшись на высоте, она погрузилась в глубокое раздумье, и на ее глаза беспрестанно набегали слезы.
Однако в планы Рауля вовсе не входило поместить свое судно так близко к населенному городу. Вместо того чтобы войти в самую гавань и здесь искать защиты от всякого республиканского крейсера, он, наперекор общему ожиданию, снова бросил якорь приблизительно там же, где стоял раньше. Рауль спустился в шлюпку и подплыл налегке к пристани.
– Э, синьор капитан! – дружески приветствовал его Вито Вити, едва только он ступил на берег. – Мы вас здесь ждем, чтобы, так сказать, принять вас в свои объятия. Славно вы провели этих санкюлотов! Англичане – великая нация! Мне вице-губернатор порассказал кое-что про ваших соотечественников.
Рауль великодушно принял все комплименты, расточаемые подестой ему и его нации, снисходительно пожал ему руку – словом, разыграл как нельзя лучше роль великого человека, с детства привыкшего к фимиаму. Как и подобало его положению, он немедленно заявил, что желает сейчас же отправиться к начальнику острова.
– Король Георг, – говорил он, идя рядом с Вито Вити по направлению к дому вице-губернатора, – особенно настаивает на том, чтобы мы немедленно являлись к начальникам посещаемых нами мест. Еще когда я видел его в последний раз, он сказал мне: «Смит, вы нисколько не уроните своего достоинства, если будете соблюдать правила вежливости».
– Вы счастливы, имея короля с такими взглядами, и счастливы вдвойне вашей близостью к нему.
– О, что до этого, то все моряки пользуются особым его расположением; а на нас, капитанов, он прямо смотрит как на своих детей. «Заходите ко мне во дворец, дорогой Смит, – говорил он мне каждый раз, – как вы будете приезжать в Лондон. Вы всегда во мне найдете отца». Вы, конечно, знаете, что один из его сыновей служит в морской службе? Еще недавно он был таким же капитаном, как и я, этот его сын.
– Святой Стефано! Сын такого великого короля! Признаюсь вам, я ничего этого не знал, синьор.
– В Англии существует закон, в силу которого король обязан, по крайней мере, одного из своих сыновей отдавать в морскую службу.
Рауль играл роль, и он любил эту роль большого человека; но вследствие своей необузданной фантазии и отчаянной смелости всегда рисковал перейти границу вероятного и навлечь на себя неприятности. Но беседа с подестой, невежественным поклонником всего необычайного, не могла ему грозить никакой опасностью; тот был счастлив, что говорит с человеком, удостоившимся личной беседы с государем. Он не мог удержаться от желания вслух высказать нахлынувшие на него мысли:
– Разве не величайшее счастье служить такому королю и даже умереть за него!
– Я еще не испытал этого последнего счастья, – невиннейшим образом отвечал Рауль, – но это может случиться не сегодня завтра. Не думаете ли вы, синьор подеста, что люди, жертвующие своей жизнью за государя, должны были бы быть причтены к лику святых?
– Это переполнило бы календари, синьор, в настоящее военное время; но я согласен с вами, если сделать исключение в пользу генералов, адмиралов и других высокопоставленных лиц. Таким образом, французы-республиканцы, естественно, лишаются этой чести.
– О, это все канальи, от первого до последнего! Пусть вернут Бурбонов, тогда и получат законное право на достижение этого блаженства. А скажите-ка, синьор Вито Вити, позабавила город сегодняшняя гонка?
Подеста воспользовался этим вопросом, чтобы поведать Раулю все перенесенные им ощущения, тревоги и восторги.
Между тем они подошли к террасе, по которой нетерпеливо прохаживался Андреа Баррофальди.
Он встретил Рауля вежливо и без малейшей тени недоверия, но гораздо холоднее, нежели подеста.
– Я являюсь к вам, синьор вице-губернатор, – заговорил капитан люгера-корсара, – по приказанию моего государя; являюсь, чтобы почтительно заявить вам о моем вторичном прибытии во вверенные вам владения, хотя мое отсутствие после первого моего визита к вам и не было столь продолжительно, как, положим, путешествие в Восточную Индию.
– Как ни кратковременно было ваше путешествие, синьор, но мы сожалели о вашем отъезде, тем более что вы только что перед тем заявили себя таким искусным моряком. Очень рады вас снова увидеть и надеемся, что так же, как и ваш английский Цицерон, вы доставите нам в этот второй приезд еще больше удовольствия, чем в первый.
Рауль не мог сдержать улыбки и легкой краски, выступившей у него на лице; но он поторопился принять вид человека, поглощенного очень серьезными размышлениями. Затем он сказал, обращаясь к вице-губернатору:
– С позволения синьора подесты я попросил бы у вас, синьор вице-губернатор, уделить мне две минуты для частного разговора.
Вито Вити немедленно отошел, а Рауль продолжал:
– Я вижу, синьор, что вы не забыли моего маленького хвастовства Цицероном. Видите ли, я не получил серьезного образования, и, стесняясь своего невежества перед вами, таким высокообразованным человеком, я невольно, желая замаскировать свое незнание, не поскупился на громкие и, к сожалению, малоизвестные мне имена. Ваша доброта дает мне необходимую храбрость сознаться перед вами в этой моей, согласитесь, все-таки довольно невинной выходке.
– Так вы признаете, синьор, что между англичанами не было Цицерона?
– Любовь к истине заставляет меня сознаться, что я никогда о таком писателе у нас не слышал.
– О, мне теперь совершенно понятно ваше поведение, синьор Смит, – сказал вице-губернатор, довольный собой не менее самого подесты. – Тяжело, должно быть, для тонко чувствующей натуры сознание своего невежества. Но вы еще так молоды, и это дело поправимое. Пожалуйста, если вам случится на более продолжительное время заезжать к нам, я всегда к вашим услугам; я горжусь тем, что могу быть полезен в этом отношении… Ну, если в Англии и не было Цицерона по имени, то немало их было по силе таланта!.. А при ваших способностях вы можете далеко пойти.
Рауль поблагодарил его за любезное предложение своего содействия; с этой минуты между ними установились наилучшие отношения. Капитан-корсар получил на самом деле лучшее воспитание, чем он сказал Баррофальди, к тому же от природы он был прекрасным актером, умел ловко польстить, и с этих пор осторожнее высказывал свои суждения о литературе, позволяя себе гораздо большую свободу относительно других предметов разговора. Замечательно, что этот актер, не останавливавшийся ни перед чем для достижения своих целей, никогда не обманывал Джиту и не подделывался под ее вкусы ни в чем. С нею он всегда был самой искренностью, и тому влиянию, которое он приобрел над чистым сердцем молодой девушки, он обязан был не только силе своей к ней привязанности, но и своему благородному мужеству. Поразительно было, в свою очередь, влияние невинности, ясности и простоты Джиты на этого человека, который не посягал обмануть ее в религиозных вопросах, не скрывал перед ней своего неверия, хотя знал, что этот пункт составляет единственное препятствие к их соединению, соединению, о котором он уже с год как горячо мечтал и которое в настоящее время для него было дороже всего на свете.
Не таким он был по отношению к Андреа Баррофальди, Вито Вити и в особенности к англичанам, которых он ненавидел и бывал счастлив, когда мог обмануть их.
Установив, таким образом, наилучшие отношения, вице-губернатор пригласил Рауля зайти к нему в дом. Так как еще не стемнело и, следовательно, еще рано было думать о свидании с Джитой, то Рауль охотно согласился, но предварительно подошел к краю террасы, чтобы еще раз внимательно осмотреть берег. Вице-губернатор воспользовался этой минутой, чтобы сообщить подесте, что Рауль очень мило отказался от своего Цицерона и что хотя, к сожалению, он не получил серьезного воспитания в детстве, но при его способностях может еще достигнуть многого. Подеста был в восторге, что его друг разделяет его симпатию к иностранцу. Между тем Баррофальди поручил ему напомнить сэру Смиту о его обещании зайти, так как желал немедленно показать ему некоторые книги, необходимые для его самообразования.
Тем временем Рауль продолжал всматриваться в море. Он видел два-три небольших береговых судна, не рисковавших пуститься в открытое море, чтобы не наткнуться на рыскающих корсаров или враждебных французов. Эти суда могли представить собой недурную добычу, но к чести Рауля надо сказать, что он не имел обыкновения нападать на суда этого типа. Но вот он заметил фелуку, с севера огибавшую мыс; и он решил завести с ней переговоры, как только вернется в свой лагерь, с целью узнать, не повстречалась ли она с фрегатом. В ту самую минуту, как он остановился на этом решении, к нему подошел подеста с напоминанием о приглашении от вице-губернатора, и они вошли в дом.
Нет надобности подробно передавать весь последующий затем разговор в доме вице-губернатора; скажем только, что, прикрываясь невежеством более, чем это было на самом деле, Рауль нашел свою роль значительно облегченной и в то же время много выиграл в расположении Баррофальди. Увлекаясь своим стремлением просветить даровитого молодого человека, Андреа совсем замучил его, совершенно этого не подозревая, и когда наконец пообещал ему составить к завтраку на следующий день полный список необходимых для него книг, то Рауль ухватился за возможность раскланяться наконец и ушел после изъявления горячей благодарности и проклиная в душе все ученые книги и длинные толкования по поводу их.
Он облегченно вздохнул, выйдя на воздух; ночь уже наступила, и он направился к обычному месту прогулок. На террасе было пусто, за исключением двух-трех запоздавших любителей вечерних прогулок. Но вот он заметил перед собой женскую фигуру, удалявшуюся в более уединенную часть площадки. Он поспешил к ней и скоро узнал именно ту, которую искал и которая, очевидно, ждала его.
– Рауль, – произнесла Джита с упреком, – как можете вы так отчаянно рисковать? После того как вам удалось благополучно уйти из нашего порта, зачем было возвращаться?
– Вы знаете зачем, Джита, к чему спрашивать? А ведь ловко я вывернулся утром, не правда ли? Ну и провел же я здешнего вице-губернатора; знаете, Джита, я иногда думаю, что пошел не по своей дороге, что я рожден быть дипломатом.
– Почему же именно дипломатом, Рауль? Вы слишком честный человек, чтобы долго обманывать, хотя и способны на это в случаях, подобных настоящему и когда нет другого выхода.
– Ну, все равно, предоставим разбираться в разных вопросах Андреа Баррофальди и Вито Вити, а теперь поговорим о нашем деле, потому что ведь не может «Блуждающий Огонь» вечно украшать бухту Порто-Феррайо!
– Это правда, и я сама шла сюда, чтобы сказать вам это. Мой дядя приехал и хочет ехать в Башню с первой фелукой, какую найдет.
– Вот оно что! Подобные совпадения гораздо сильнее вызывают во мне веру в Провидение, чем всякие обедни и итальянское духовенство. Мой люгер заменит для вас фелуку, и мы можем отправиться хоть сегодня ночью. Моя каюта будет в вашем полном распоряжении, а так как вы будете находиться под охраной вашего дяди, то, надеюсь, никто не скажет ничего дурного.
Говоря правду, Джита ожидала этого предложения и заранее взвесила все за и против. Ей не по душе было плыть на корсаре, капитан которого был ее счастливым избранником, она находила это не особенно пристойным; но, с другой стороны, до Башни было всего несколько часов плавания и к тому же таким способом она уводила любимого человека от могущей ожидать его серьезной опасности, она как бы спасала его, а что значили все досужие сплетни кумушек ввиду такой важной цели для любящего и нежного сердца девушки. Итак, она решила принять предложение.