Мы прошли «козьими» тропами еще метров сто и оказались в сырой ложбине, склоны которой поросли коряжистым лесом с живой изгородью из кустов. Лучи солнца пытались пробиться сквозь деревья, но увязли в раскидистых кронах.
– Будто сумерки наступили, – Погодин тревожно огляделся. – Гиблое местечко.
– И зябко, – добавила Света, поежившись.
– Весна нынче ранняя у нас, – ответил Огурцов. – Тепло. А здесь всегда прохладно, даже летом.
Он снял пиджак и хотел протянуть его Свете. Шустрый малый! Только я его опередил и накинул на плечи девушки свою «шкурку» от «Большевички».
Костюмчик на мне не такой мешковатый, как на колобке. Почти франтовый, ведь купил я его уже после того, когда фабрика заключила контракт с буржуинами и стала использовать западные лекала, заточенные не под телеса камрадов, а под мусьё более благородных. И ярлычок на пиджаке соответствующий имелся: «МПТШО Большевичка. Сделано в СССР по лицензии фирмы Вестра Юнион СА, Франция».
Протопали по дну ложбины и свернули за поворот. Картина маслом. На земле распростерто тело подростка. Вокруг загорают милиционеры, человек в гражданке с фотокамерой и громоздкой фотовспышкой (явно местный криминалист), пожилой сухонький мужичок в вязаной «бабушкиной» жилетке (похож на судмеда) и прокурорский работник в синей «летной» форме с петлицами советника юстиции.
Вся братия давно скучала. Жевала травинки, сшибала щелчками жучков и смолила сигареты. Оно и понятно. Время к вечеру, а оперативно-следственная группа с утра нас тут дожидается. Ну, сами виноваты, нечего было дергать спецгруппу на рядовое убийство, да еще в качестве непонятных консультантов, самостоятельно не вникнув еще в суть.
Нас так быстро сюда запульнули, что Горохов даже не успел разобраться, в качестве кого мы были направлены. Естественно, официальный приказ об откомандировании еще только рождался в недрах ГУУР МВД, а мы прибыли загодя, так сказать, по команде «фас». Такое часто бывает, когда дело не терпит отлагательств. Если бы мы еще официальную бумажку ждали, то бедолагам впору было бы разбивать палатки рядом с телом.
Завидев нашу делегацию, присутствующие оживились и перестали мять мох и пеньки пятыми точками.
Первым к нам подоспел «летчик» и представился:
– Здравствуйте, товарищи, рад видеть. Прокурор города Цыпинска Семен Афанасьевич Звягинцев.
Пожал всем руки. Остальные из его команды на рукопожатия не осмелились, разглядывали нас с нескрываемым интересом и некоторым благоговением. Виданое ли дело, прибыла знаменитая группа Горохова с Курсантом и Психологиней. Даже Федя и Алеша приосанились и повесили на свои довольные морды снисходительные улыбки.
– Здравствуйте, товарищи, – Горохов кивнул присутствующим и, выдернув руку из ладони прокурора, поспешил к трупу.
– Подождите, Никита Егорович, – я деликатно ухватил его за рукав и кивнул на почву возле тела. – Там след обуви.
Никому нельзя топтать улики, даже если это твой шеф.
Горохов остановился и многозначительно покачал головой, будто увидел след раньше меня и совсем не собирался его топтать.
– Слепок почему не сделали? – бросил он вопросительный взгляд на местных.
– Земля сырая и рыхлая, – начал оправдываться криминалист, который как братец напоминал Каткова (такой же солидный в талии и с щеками, которые видно даже со спины), – рельеф рисунка подошвы не отобразился. Я размеры снял, в протоколе осмотра зафиксировали, и сфотографировал его в масштабе.
– Все равно слепок сделайте, – наш шеф так и не примирился с ролью таинственного «консультанта» и по старинке отдавал распоряжения, на что и никто и не думал возражать.
Молоток! Так и надо.
– Есть! – криминалист наклонился и стал ковыряться в недрах потертого и исцарапанного тяготами службы пластикового чемодана, который больше напоминал разбухший дипломат-переросток.
Подросток лежал будто по стойке смирно. Обычный пацан в трикотажном синем спортивном костюме. Кожа подернута трупной синевой с розовым оттенком.
Сутуловатый мужичок в вязаной жилетке, как я и предполагал, оказался судмедом. На огромном носу крепко сидели круглые очки.
– Штольц Карл Генрихович, – представился он и, пользуясь случаем, скромно пожал руку мне и Горохову.
– Рассказывайте, – снисходительно кивнул Горохов, вынимая из недр пиджака блокнот.
– Видимых телесных повреждений нет. Трупное окоченение отсутствует, – бойко начал вещать судмедэксперт. – Значит, время смерти не менее двух суток. А характер, выраженность и окрас трупных пятен, состояние кожных покровов позволяет утверждать, что время смерти не более трех суток.
– Вижу, что свежий совсем, – Горохов обошел тело. – И что же вас смущает? – Никита Егорович явно уловил в голосе судмеда неуверенность.
– Данные измерения внутрипеченочной температуры. Я проколол под правым нижним ребром брюшную стенку и ввел щуп. Температура печени гораздо ниже окружающей среды.
– И что это значит? – Горохов оторвался от блокнота и вскинул на собеседника кустистую бровь.
– Что время смерти – больше чем три дня.
– Хм-м, – Никита Егорович погрыз кончик авторучки. – Нестыковочка, однако…
– А еще меня смущает розовый оттенок трупных пятен. Будто мальчик переохладился.
– Ночью в лесу холодно, ведь так?
– Не совсем… Последнюю неделю температура не опускалась ниже двенадцати градусов. А днем и больше двадцати иногда бывало. Вот как сейчас. В тени это, конечно, не чувствуется. И потом, если смерть наступает в результате переохлаждения, то человек, пытаясь согреться, погибает, принимая характерную позу эмбриона. Лежит на боку, подтянув колени к животу и прижав руки к груди. Этому невозможно противостоять. Я поэтому, собственно говоря, прямо здесь прокол и сделал.
– А тут поза нехарактерная совсем, – кивнул, соглашаясь, Горохов. – И вообще странная. Я бы сказал, постановочная. А розовый оттенок – может, реакция на отравление?
Мы с начальником переглянулись.
– Возможно, убили его не здесь, – согласился Штольц, – Я проведу вскрытие, возьму образцы на биохимию и гистологию. Тогда станет ясно. Вот только никак не могу объяснить, почему антропометрические показатели потерпевшего совсем не изменились за три года, будто он сохранил биологический возраст тринадцатилетнего подростка. Это прямо загадка.
Да, на такое ответа не дашь, и даже версии пока выдвигать затруднительно. Под впечатлением от таких странных обстоятельств мы, кажется, все разом забыли о недавней стычке и сосредоточенно думали.
– А родители что говорят?
– Они были здесь, – вмешался Огурцов, – пережили шок от увиденного. Подтвердили, что Витя совсем не изменился с момента исчезновения в 82-м. Даже прическа такая же осталась. Будто пропал всего лишь вчера.
Светлана зябко повела плечами. И вряд ли только от прохлады в тенистом лесу.
– Подногтевое содержимое изъяли?
– Соскобы сделали, но ногти чистые. Ни крови, ни фрагментов посторонних тканей на первый взгляд нет.
– След обуви соответствует сорок третьему размеру, – вмешался Катков, ползая с линейкой возле нечетких вдавленных отпечатков, один из которых уже заливал белой кашицей гипса местный криминалист.
– Справочку черкани про это, – одобрительно проговорил Горохов.
Алексей кивнул и переключился на криминалиста:
– Ну кто так гипс льет? Воды набухал, что до завтра сохнуть будет! Арматуру поставил?
– Какую арматуру? – сник эксперт.
– Деревня, – фыркнул Катков и сломал несколько тонких веточек, – Вот смотри, ставим палочки в гипсовую массу и сверху еще заливаем, чтобы армировать слепок, и он не сломался у тебя в руках. Понял?
Видно было, что провинциальному эксперту нечасто приходилось работать с гипсом. Скорее всего, и преступлений у них особо серьезных не было. А если и были, то в большинстве своем совершались на бытовой почве и раскрывались в дежурные сутки по горячим следам.
– Местность прилегающую исследовали? – спросил я Огурцова.
– Прочесали все вокруг с собакой, – кивнул тот. – Ничего подозрительного. Несколько туристических стоянок с прошлогодними размытыми кострищами. Следов транспортных средств тоже не обнаружено.
– Если его убили не здесь, – Горохов делал пометки в потрепанном с махровыми краями блокноте. – то, стало быть, притащили сюда на горбу. До дороги тут не так близко. Значит, либо убийц было двое, либо злоумышленник невероятно физически развит и вынослив.
– Скорее всего, один человек был, – уверенно заявил Катков. – Дорожка следов только из отпечатков сорок третьего размера обуви.
– А если у них размер ноги одинаковый? – скептически заметил Горохов.
– Нет. Хоть детальных признаков в следах и не отобразилось, но могу утверждать, что оставлены все они одной парой обуви. Задний срез подметки обувки необычный – скошенный.
– Молодец, Алексей, фиксируй там себе, пожалуйста, детально, а то нас до протокола осмотра не допускают, – последние слова Горохов проговорил язвительно, с хитринкой поглядывая то на Огурцова, то на Звягинцева.
– Извините, Никита Егорович, – пожал плечами последний. – Мы никак не хотели перекладывать на вас это дело. Понимаем, что ваш профиль – серии. Просто случай крайне необычный.
– Что-то вы, Семен Афанасьевич, недоговариваете, – Горохов был стреляный воробей и не поверил словам прокурора. – Мало ли по Союзу диковинного происходит. А тут – срочный вызов.
– Да, вы правы, – понизил голос тот и тихо добавил, чтобы не слышали присутствующие, кроме меня. – Мальчик этот просто уже не первый.
– Как так! И вы молчали? – слишком громко удивился Никита Егорович.
– Прошу вас, тише, – прокурор потянул следователя за локоток в сторону, подальше от посторонних.
Я навострил уши и подошел к ним поближе, вклинившись в их тет-а-тет.
– Месяц назад нашли еще одного подростка. В лесу, недалеко от этого места, – Семен Афанасьевич коротко махнул рукой в сторону чащи. – Тот пропал не так давно. Полгода назад. Труп обнаружили также без телесных повреждений. Пацану двенадцать было. Мы думали, замерз в лесу. Тогда еще прохладнее гораздо было. Но одежда на нем чистая. Не бродил он долго по чащобам. Март у нас ненастный был, хотя до минусовой и не опускалась температура. Думали, заблудился и замерз. Вот только он тоже за полгода не изменился. Но мы тогда на это внимания не обратили. Списали все на шок родителей. Сами понимаете, что полгода – срок не такой большой, чтобы поверить в такой казус.
Я нахмурился. Вроде бы, все так. Но это если говорить о взрослом. Вот у этого Семена Афанасьевича, наверное, тоже дети есть. Меня так и подмывало спросить его, неужели его сын или дочь за последние полгода совсем не изменились? Впрочем, я воды не баламутил и помалкивал.
– Почему дела не объединяете? – возмутился Горохов.
– Так не было дела, отказной материал. Ложкин, погибший мальчик, часто убегал из дома. Скитался по вокзалам, дачам. У каких-то сомнительных друзей ночевал. Родители даже не сразу заявили, когда он исчез. А когда труп нашли, он также лежал по стойке смирно. Штольц вскрытие проводил, сказал, что смерть наступила от переохлаждения. Уснул в лесу на земле и все. В крови никаких ядов и препаратов не обнаружено. Рутинный, можно сказать, был случай, хоть и не рядовой. А тут второй труп. И разница с момента исчезновения до обнаружения – целых три года. И возраст почти одинаковый с Ложкиным.
– Так у вас тут что? Серия намечается? – Горохов потирал руки, будто попал, наконец, в свое царство.
Прокурор помолчал, сжав губы, но только несколько секунд.
– Похоже на то… Но мы пока тот отказной отменять не будем. Пускай пока одно дело возбуждено. Чтобы раньше времени народ не будоражить. Представляете, что может начаться? Как мы людям объясним, что дети пропадают и загадочным образом умирают спустя много месяцев? Такая ерунда вмиг мистикой обрастет. Слухи поползут ненужные, у нас и так в области про чертовщину любят поговорить. Еще с партизанских времен остались поверья, что по лесам бродят духи нацистов.
– Скверное дело, – согласился Горохов, закуривая «Мальборо». – Значит так, Семен Афанасьевич… Дело все-таки я у вас заберу, и мы задержимся с группой в ваших краях. Соответствующие документы я подготовлю, а вы со своей стороны не ставьте палки в колеса.
Звягинцев поднял брови и повел плечами.
– Да мы и не думали, Никита Егорович. Просто не хотели вас обременять бумажной волокитой. Думали привлечь в качестве консультантов.
– Консультанты за вознаграждение работают, а мы на бюджете, – скривился в улыбке Горохов. – Вот и договорились. И материал мне отказной этот из архива добудьте. Мне нужна полная картина.
– Сделаем, Никита Егорович… Машину служебную вам выделим с водителем.
– Водитель не нужен, сами справимся. А вот кабинет не помешает.
– Это само собой.
Заселились мы в гостиницу «Заря» в Цыпинске. Мне, как бывалому сотруднику, даже достался одноместный номер. Горохов, естественно, тоже поселился в отдельном. Света, как единственная девочка в нашей команде – тоже. А вот Погодину не повезло. Ему предстояло засыпать под богатырский храп Алексея.
Вечером собрались в ресторане гостиницы. Как полагается, отметить прибытие.
Заказали салат «столичный», жульен из курицы и прочий винегрет. И как водится, ноль пять беленькой, которая под закуску приказала долго жить уже буквально через несколько минут.
Приглушенный свет и ненавязчивая музыка располагали к продолжению вечера, но никто не осмеливался предложить Никите Егоровичу заказать добавки горячительного. Тот, впрочем, и сам был не против. Только-только раскраснелся и раздобрел. Глазки его поблескивали, как у мартовского кота, в предвкушении очередного интересного дела, которое, возможно, может оказаться самым запутанным в нашей карьере.
Поймав на себе просящие взгляды и очаровательную улыбку Светланы Валерьевны (та хоть и употребляла вполовину меньше каждого из нас, но тоже немного словила кураж) шеф покряхтел, похмурился, ослабил галстук и поднял руку, подзывая официантку. Велел ей повторить беленькую, а на нас глянул отеческим взглядом и назидательно проговорил:
– Только без фанатизма, товарищи… Завтра на службу, голова нужна ясная, поэтому никакого вина и пива…
Заиграл медляк. «Летний вечер» Стаса Намина. Отечественный рок постепенно пробивал себе дорогу на большую эстраду, вырастая из самодеятельного неформата в масштабное движение.
Пока Горохов в сотый раз рассказывал байку о своей службе в армии (в неформальной обстановке шеф был еще тот весельчак, только байки травил одни и те же), Света потянула меня за локоть и, склонив голову к моему уху, тихо проговорила:
– Потанцуем?
Я молча кивнул, искоса взглянув на наших напарников. Те делали вид, что слышат историю о злобном прапорщике и находчивом сержанте Горохове впервые, кивали и уплетали грузди в сметане.
Я вышел из-за стола и пошел за Светой на пионерском расстоянии. Хотелось взять ее за руку, но я всё ещё чувствовал на себе любопытные взгляды коллег. Особенно сверлящий взор Каткова. Скорее всего, это был он, кто бы еще мне так завидовал?
Зал ресторана изгибался за массивную колонну, что подпирала потолок мраморным айсбергом.
– Тут лучше музыку слышно, – улыбнулась Света и утянула меня за колонну. Мы очутились возле приступка сцены. Редкие посетители виднелись за соседними столиками. Но нашего стола не видно. Колонна перекрывала обзор.
Я сжал пальцами горячую ладонь Светы, другую руку положил ей на талию. Притянул ее к себе, ожидая некоторого сопротивления, но не получил его. Света уткнулась в меня упругой грудью. Чуть отстранилась, будто опомнившись, но не слишком. Что-то щебетала, рассказывая мне о играющей сейчас песне, которую она когда-то слышала вживую. Мне все равно было на товарища Намина, на рок-музыку и прочую хореографию. Я с наслаждением вдыхал запах ее волос, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Улыбался и кивал Свете, делая вид, что мне крайне интересна судьба отечественного андеграунда.
Песня закончилась слишком быстро. Я даже немного разозлился на автора. Мог бы еще пару припевов воткнуть в конце. Душевная же композиция…
Света кокетливо присела в легком реверансе, благодаря за танец. Но мои руки почему-то не хотели ее отпускать. Я притянул ее к себе и поцеловал.
Не знаю, какая песня была следующей. Я даже не слышал. Для меня весь воздух звенел пьянящей тишиной и осторожными стонами саксофона.