Апрель 1985 года. Петровка 38, кабинет руководителя межведомственной следственно-оперативной группы Н. Е. Горохова.
Никита Егорович собрал нас экстренно. Обвел командирским взглядом и сообщил тоном, не допускающим возражений:
– У нас новое дело, товарищи. Собирайтесь. Вылетаем срочно в Брянскую область. Самолет через два часа. Спецрейс из Шереметьево.
– Ого, – Катков довольно потер мясистый подбородок. – Для нас выделили отдельный самолет?
Частые командировки вылечили его боязнь перелетов.
– Наверное, кукурузник какой-то, – фыркнула Света, наморщив носик.
В летнем платьишке в легкомысленный горошек она смотрелась, как студентка. Замужество не испортило ее точеную стать.
– Нет, – с гордостью заверил Горохов, – целый АН-24 отрядили.
– Не самый маленький самолет, – восхитился Погодин. – Мы на нем одни полетим? Что же там такого случилось в Брянске?
– Сам не пойму, – следователь спешно набивал кожаный портфель бланками протоколов и прочими нужными бумажками, впихнул туда изрядно разбухший от частого пользования томик УПК РСФСР, – Сказали выезжать и на месте разбираться. В лесу обнаружен труп подростка.
– Один? – уточнил я.
– А тебе сколько надо? – пожал плечами шеф. – Слава Богу, что один. Пока…
– Нас по одиночным не дергают, – язвительно заметил я.
– В том-то и дело, – Горохов задумчиво зажевал нижнюю губу, вытащил из кармана платок, но лоб почему-то вытер кончиком галстука. – Мутная история, товарищи. Тот подросток пропал еще три года назад. И вот его нашли.
– Бывает, – кивнул я. – Пролежал три года, а тело только сейчас обнаружили. Все равно не пойму, при чем тут мы?
Даже не знаю, зачем я спорил – всё равно ведь полетим, дело решеное.
– А то, что он как живой, – Горохов поднял указательный палец. – Прямо чудеса…
– В каком смысле, как живой? – в один голос воскликнули Погодин и Катков.
– Погиб недавно. Совсем. По предварительной информации, тело без следов разложения.
– Получается, что парня кто-то удерживал три года. Или он сам прятался, – предположил я, – а потом его убили?
– Да, но… – Никита Егорович рассеяно обнаружил в своей руке носовой платок и снова засунул его в карман рубашки. – За эти три года он нисколько не вырос. Будто пропал несколько дней назад.
– Что значит, не вырос? – тут уже я потер лоб, смахивая испарину.
Жарко сегодня, не по-апрельски.
– Пропал он, значит, в 1982 году в возрасте тринадцати лет. Сейчас убитому должно быть шестнадцать, верно? Вот только он так и остался в теле тринадцатилетнего подростка. Рост, вес, соотношение развития лицевых костей черепа к мозговому отделу. Все говорит о том, что это мальчик на начальном периоде полового созревания.
– Ни фига себе, – Погодин озадаченно уставился на следователя. – Мистика какая-то.
Намеков на что-то сверхъестественное шеф страшно не любил, так что я ждал отповеди. Но Никита Егорович ничего не ответил.
– Может, местные что-то перепутали? – включила научный рационализм Света. – Или мальчик с задержкой физического развития. Что в тринадцать, что в шестнадцать – выглядел одинаково.
– Черт его знает, – пропыхтел Горохов. – Но не зря же нас так спешно отправляют. Чувствую – дело скверное предстоит нам распутывать. Не люблю я такие. Особенно когда касается убийства детей.
– Или сбой гормональный какой-нибудь приключился, – продолжала накидывать версии Света. – Вот и не было изменений в опорно-двигательном аппарате.
– На месте разберемся, товарищи, – отмахнулся Горохов. – Машина внизу. Как говорится, по коням.
Он глянул на наручные часы, затем, будто сверяя время, на стену, где висела угловатая «Молния» с серебристыми стрелками и полированной доской вместо циферблата, и проговорил:
– Десять минут на покурить, на посещение уборной и собрать вещи. Хотя вещи у вас и так должны быть уже собраны.
Насчет вещей Никита Егорович был прав. После событий в Зеленоярске нам частенько приходилось мотаться в разные уголки страны. Иногда экстренно, как и сейчас. Поэтому Горохов велел каждому завести на рабочем месте что-то вроде «тревожного чемоданчика». Только вместо сухпая чемоданчик (а в случае со Светой, это был, скорее, чемоданище – уверен, что там у нее только босоножек три вида припасено) в себя включал нехитрый набор запасной одежды по сезону, белье, мыльно-рыльный комплекс, банку «Завтрака туриста» на всякий пожарный и кулек барбарисок, чтобы в самолете погрызть. Если нам случалось экстренно вылетать, то домой мы больше за вещами не заезжали.
– Никита Егорович! – хлопнул себя по лбу Катков. – Мне кримчемодан брать с собой?
– Глупый вопрос, Алексей, – поморщился следователь, – зачем ты нам там без своих криминалистических приблуд и финтифлюшек нужен? Конечно, бери.
– Просто фотоаппарат у меня дома. Может, заскочим за ним? Тут по пути…
– Какого рожна, Алеша, фотокамера не в чемодане? Или указания начальства можно уже не выполнять?
– У тещи день рождения позавчера приключился, – оправдывался Катков. – Мероприятие важное, сами понимаете, я решил запечатлеть его на служебный фотик. Известно, что лучше «Зенита» ничего у нас пока не придумали. Зеркалка и есть зеркалка. А у меня дома только «ФЭД» пылится. Так себе камера. Да и привык я уже на «Зенит» трупы фотать. Приловчился. Они у меня как живые получаются. И теща хорошо вышла.
Горохов поморщился и вытащил из ящика стола мелкую и неказистую «Смену-8М» в дешевом дерматиновом кофре. Протянул самый массовый фотоаппарат планеты Каткову:
– Держи, Алексей, осваивай.
– Да это не камера вовсе, – раздувал щеки криминалист. – Что за фотоаппарат за пятнадцать рублей? На нем даже значений выдержки нет. Вместо цифр – солнышко, облачко, тучка… Детский сад!
– Ничего привыкнешь, – категорически махнул рукой Горохов. – Собирай манатки и спускайся.
В аэропорту Брянска нас встретили две милицейские «Волги», черного и канареечного цветов. В таком составе кортежа наша делегация смотрелась торжественно и чинно.
– Никита Егорович! – навстречу выскочил толстячок на гномьих ножках.
Улыбчивый и ясный, как летнее солнышко. Лишь строгий костюм цвета торфяного навоза свидетельствовал, что дядя этот вовсе не шалтай-болтай (внешне прямо похож), а из органов.
– Рад с вами познакомиться! – колобок истово тряс руку Горохову, обхватив ее сразу обеими ладонями. – Огурцов Иван Петрович. Следователь по особо важным делам областной прокуратуры. А это, я так понимаю, – пухляш повернулся ко мне и протянул широкую ладонь, – Петров Андрей Григорьевич?
Я кивнул и пожал в ответ руку.
– Наслышан я про вас, Андрей Григорьевич, – продолжал сиять колобок, поблескивая не по годам (на вид ему было лет сорок-сорок пять) белыми зубами.
– И что же вы слышали? – с интересом уставился я на него.
– Что капитаном милиции вы стали уже через четыре года службы. Звание получили будучи лейтенантом, минуя старлея. Награждены орденом Красной Звезды и являетесь лучшим специалистом по розыску серийных убийц. Про историю с Зеленоярским Потрошителем даже повесть вышла.
– А вы отлично осведомлены, – пробурчал Горохов с некоторой претензией – его, старшего нашей группы, колобок не нахваливал, как меня. А тут чуть ли не целое досье наизусть пришлось выслушать.
– Общественность в курсе, информация в свободном доступе, – развел руками Огурцов. – У нас на работе все сотрудники выписывают «Человек и закон» и «Советскую милицию». Добровольно-принудительно. А вы разве не читали там статьи про себя?
– Нас журналы никто не принуждает выписывать, – усмехнулся Никита Егорович. – Поэтому я читаю только «Советский спорт». А детективы не люблю, их на работе хватает.
Я с Гороховым сел в черную машину, остальные в желтую «патрульку».
Никита Егорович, как и полагается его статусу, занял переднее сиденье. Водитель, рыжеусый малый в гражданке, приветливо закивал, выдав стандартное «здрасьте», и бойко помог погрузить наши угловатые чемоданы в багажник.
– Поторопись, Игнат, – похлопал его по плечу Огурцов. – В Цыпинск обратно гони.
– К чему такая спешка? – удивился Горохов. – Часом позже, часом раньше… Я планировал заселиться в гостиницу для начала.
– Там вас ожидают, – ответил Огурцов.
– Где? В РОВД?
– На месте преступления.
– Так туда мы и завтра наведаться можем. Осмотрим все на свежую голову, так сказать. Утро вечера мудренее.
– Вы не поняли, Никита Егорович, – Огурцов замотал головой на короткой поросячьей шее, которую еле-еле обхватывал широкий безвкусный галстук. – Мы труп не забирали. Он там еще.
– Как – не забирали? – рука Горохова так и застыла с горящей зажигалкой.
– Ну, осмотр места происшествия еще формально не закончили, вас ждали. А тело утром обнаружили, дачники.
– Ого, – Горохов присвистнул. – Вот почему нас так гнали.
– Нам сказали, что вы оперативно прибудете, – улыбался Огурцов (интересно, он когда-нибудь может не улыбаться?). – Вот мы и решили вас дождаться. Тело не трогали. Только судмед его, конечно, осмотрел. Парня опознали. Это Тетеркин Витя, пропал летом восемьдесят второго. Ему тогда тринадцать лет было. В лесу гулял и исчез. Будто провалился сквозь землю. А сейчас ему должно быть уже шестнадцать, вот только не вырос он нисколько. Родители его узнали. Привозили мы их на место. Чуть с ума не сошли от увиденного.
Огурцов вздохнул, почесал затылок и на минуту перестал улыбаться.
– Как такое вообще может быть? И мы не знаем, что думать. На парне даже одежда та самая, в которой он в последний раз из дома ушел. Поэтому решили дождаться специалистов. То есть вас…
– Хм… – Горохов приоткрыл окошко и закурил. – Иван Петрович, мы конечно, постараемся помочь. Но аномалии – не наш профиль, так сказать. Как вы уже читали в журналах, мы специализируемся на серийных убийцах. Или на громких преступлениях. Как ни кощунственно это звучит, убийство подростка – ни под то, ни под другое не подпадает. Кстати… А какова причина смерти? Его точно убили?
– Причина смерти неясна, – развел руками колобок. – Видимых телесных повреждений нет. Вскрытие покажет.
– Так почему вы решили, что это убийство? – Горохов обернулся и глянул через сиденье на следователя с некоторой укоризной.
– Ну, а как же? – пожал плечами тот. – Три года мальчишки не было, а тут нашелся. Тихенький и дохленький. В таком возрасте беспричинно не умирают. Еще и в лесу.
Часа через полтора машины обогнули городок, перед которым возвышалась бетонная, выбеленная известью стела. Над перекрестием серпа и молота застыли массивные буквы: «Цыпинск».
Волга свернула на грунтовку и, минуя населенный пункт, нырнула в тень смешанного леса. Прохлада приятно легла на плечи, придя вместе с запахом хвои и трелями птиц. Пыльный асфальт остался позади. Апрель на Брянщине выдался теплый. Будто лето наступило. Я с облегчением выдохнул. Сзади маячила «канарейка» с мигалками, в которой сидели Света, Катков и Погодин.
– Что же паренек? – недовольно спросил Горохов.
– Городок, который мы проехали, – Огурцов кивнул на Цыпинск. – Оттуда родом потерпевший. Что вам сказать? С родителями жил, в школе учился. Пионер. Все как у всех, ничем не выделялся. Ни в спорте, ни в учебе. Обычный пацан, тихоня. Когда пропал три года назад, помню, мы целую неделю леса прочесывали. Всю область на уши поставили. Добровольцы со всех краев к нам приезжали, помогали искать уже хотя бы тело. Я тогда был уверен, что его уже не было в живых. Потому что все прочесали. До самой Украины и Белоруссии. Кто ж знал, что он еще три года проживет.
– Ну, до Украины и Белоруссии у вас рукой подать, – скептически заметил Горохов.
Еще недавно в кабинете с ним спорили мы, а теперь мой начальник сам, кажется, всё больше уверялся, что вызывали нас сюда сгоряча – возможно, что совершенно зря.
– Пусть. Но и там коллеги союзных республик прилегающие леса осмотрели, – заверил Огурцов. – Мы области и республики соседние известили. Ориентировки разослали. Думали, может, мальчик заблудился и вышел где-то далеко от дома, ведь всякое бывает в лесу. Была еще версия, что зверь напал. Медведь, кабан у нас водятся.
Через несколько минут дорога совсем сузилась. «Волга» жалобно скрипнула боками об еловый лапник и уткнулась в древесную стену.
Рыжеусый Игнат заглушил машину и, обернувшись, виновато проговорил:
– Иван Петрович, дальше не проедем…
– Без тебя знаю, – нахмурился на секунду тот, но через мгновение вновь поспешил натянуть на круглом, как блин лице, свою неизменную улыбку. Будто не следователь со сложным делом, а официант какой-то, который на чаевые набивается.
– Прошу за мной, товарищи, – Огурцов шустро выбрался из машины и резво вскочил на коротенькие ножки, утонув по колено в прошлогодней траве. – Тут недалеко.
– А что делал протерпевший в глухом лесу? – Никита Егорович огляделся.
Колючие тени столетних деревьев затмевали солнце.
– Да разве ж он глухой? – еще шире улыбнулся колобок. – Тут с Цыпинска народ постоянно шастает. Туристы всякие. Грибы в августе начнутся. Ребятишки в войнушку и индейцев играют. Опять же-таки, дачи здесь близко.
– И никто раньше в лесу у вас не пропадал? – скептически спросил Горохов.
– Пропадали, конечно, ну так люди везде теряются. У нас это случалось не больше не меньше, чем в других краях и областях. Статистику вам не подскажу. Это вам надо в уголовном розыске узнавать, сколько без вести пропавших числится.
Огурцов поражал меня жизнелюбием.
– А у вас разве в прокуратуре учет не ведется? Уголовные дела по факту исчезновения людей ведь возбуждаете? – расспрашивал Горохов с пристрастием.
– По умолчанию сто третью возбуждаем. Убийство. Но материалы у разных следователей. Большинство дел приостановлены уже давно.
– Но вы даже сверку и анализ не проводили? – продолжал наседать Горохов, недовольно зыркнув на собеседника. – Сколько людей пропало за последние три года, товарищ Огурцов?
– Да проводили, наверное, сверки эти, – отмахивался короткими дутыми ручками Иван Петрович. – Этим у нас зампрокурора занимается, а я человек маленький. Мое дело расследовать и дела в суд направлять.
– Или приостанавливать их за отсутствием обвиняемого, – пробурчал Горохов.
– Что же делать, – оправдывался колобок. – Стопроцентной раскрываемости не бывает. Это утопия.
– Но стремиться к ней всё-таки надо, Иван Петрович, – назидательно проговорил Горохов. – Поднимите-ка все дела с пропавшими в области за последние пять лет. И мне на стол… Особе внимание уделите пропавшим подросткам. Вызовите их родителей, сам хочу с ними побеседовать. И нам еще нужна будет служебная машина. Та, на которой мы приехали, вполне подойдет.
Горохов задумался, вспоминая, не упустил ли чего, и совсем не ожидал сразу получить ответ.
– Простите, Никита Егорович, – колобок виновато улыбнулся. – Но я не могу вам все это предоставить.
– Это почему? – Шеф остановился и отпустил еловую ветку, которую отогнул, пытаясь пройти.
Ветка распрямилась и просвистела над моей головой. Еле успел пригнуться.
– Потому что дело по факту исчезновения Тетеркина мы вам передавать не собирались.
– Как это? – глаза Горохова сузились.
Он отшвырнул дымящийся окурок с такой силой, что тот улетел почти на десяток метров.
– Мы вызвали вас в качестве консультантов.
– Чего?
– Ну… Следствие будет вести Брянская областная прокуратура. А вы…
– А мы на подхвате, так сказать, – продолжил за колобка Горохов, – Да?
– Ну… Можно и так выразиться. Но я бы сказал мягче – оказываете методическую и практическую помощь в расследовании преступления.
– Черт знает что! – Горохов плюнул и сломал другую ветку, которая норовила тыкнуть колючками в его лицо. – Никогда, Иван Петрович, ты слышишь, никогда, спецгруппа Горохова не была на подхвате.
Шеф демонстративно развернулся:
– Везите нас в аэропорт обратно. Нам здесь делать нечего, – и процедил сквозь зубы: – Пацанов нашли, встали по свистку да вылетели, как же.
– Ну, вы можете хоть на труп взглянуть, – виновато улыбался Огурцов. – Раз уж прилетели. Мы почти пришли.
– Нет, – отрезал Горохов, чиркая зажигалкой и прикуривая вторую сигарету подряд.
– Вообще-то, Никита Егорович, есть приказ, – колобок отступил на всякий случай на пару шагов от Горохова, но говорил твердо. – Который обязывает вас оказывать нам содействие.
Улыбка не сходила с его лица, но и отступать местный следователь не собирался. Горохов прищурил один глаз, прикрыв его то ли от дыма, то ли от злости и, не вынимая из зубов сигарету, процедил:
– Пошли, посмотрим труп. Парень так-то не виноват, что вы такие умные здесь собрались.
– Вот и славненько, – колобок «покатился» по тропинке в глубь чащи, откуда несло сыростью и тленом.
– Но мы здесь долго не задержимся, – бросил ему в спину Никита Егорович, сотрясая зажатой в кулаке сигаретой. – У нас и без того дел хватает…