Пютте любила наблюдать, как Лола готовится к вечеру. Это повторялось изо дня в день, но рутина не отменяла волшебства.
Пютте лежала животом на большой бархатной подушке, подперев подбородок руками, а Лола сидела перед заставленным баночками и пузырьками туалетным столиком и прихорашивалась.
– Что ты наденешь сегодня? – спрашивала Пютте, глядя блестящими глазами в сторону платяного шкафа. В гардеробе Лолы ей нравилось все. – Как насчет розовой блузки с кружевами на спине? Плюс розовые брюки в обтяжку, простой шиньон и серьги с бриллиантами?
Лола повернулась к Пютте, и та живо кивнула:
– Да! Розовая блузка моя самая любимая.
– Я знаю, дорогая.
Лола снова повернулась к зеркалу и продолжила аккуратно наносить макияж. Каждый вечер почти одно и то же. Если праздник или какое-нибудь торжество, можно позволить себе больше, но сегодня работа. Поэтому сначала крем, потом пудра… каял, тушь, коричневый карандаш для бровей – совсем чуть-чуть. Наконец губная помада – одна из тех, что стоят в кофейных кружках на туалетном столике. Сегодня подойдет пронзительно-розовая.
Лола осторожно провела помадой в уголках рта, звонко чмокнула, прежде чем промокнуть кусочком туалетной бумаги, и добавила еще. Теперь очередь парика. Свои волосы у Лолы длинные, блестящие, медно-русые, но на работе она обычно в парике. Вот они, все пять – на круглых пенопластовых колодках, похожих на головы. Лола выбрала каштановый средней длины, надела поверх собственных волос, тщательно убранных под сетку, поправила и сделала обычный шиньон на затылке. Потом подошла к шкафу, осторожно, чтобы не зацепить длинными, накрашенными ногтями, надела розовую блузку и более яркого оттенка брюки и потянулась к флакону духов – последний штрих. Наконец она предстала перед Пютте во всей красе.
– Вуаля! Ну, как боевая раскраска?
– Отличная боевая раскраска! – Пютте громко рассмеялась.
Она хотела стать такой же красивой, как Лола, когда вырастет.
Лола схватила симпатичную розовую сумочку и вышла в прихожую.
– Ты справишься, дорогая, не так ли? Еда в холодильнике. Можно разогреть в духовке, только не забудь потом выключить. Спать ложись не позже десяти, не сиди, не жди меня. Я запру дверь, никому не открывай. Хорошо, дорогая?
Лола перешагнула порог и вставила ключ в замочную скважину.
– Люблю тебя! – крикнула она Пютте.
После того как дверь захлопнулась, в прихожей несколько секунд висело легкое парфюмерное облачко.
– Мне это кажется странным. Почему бы нам не пойти?
– Потому что я так решил.
Рольф Стенкло бросил раздраженный взгляд на жену. Для себя он уже закрыл эту тему.
Вивиан наблюдала за мужем от входа в выставочный зал, который Рольф наполнил своими мечтами – всем тем, что заставляло его сердце болеть и петь.
– Но, Рольф, у наших лучших друзей золотая свадьба. Я не понимаю тебя. Там будут все знакомые, близкие нам люди. Кое с кем из них, честно говоря, было бы неплохо повидаться.
Голос Вивиан сорвался на фальцет, как бывало всегда, когда она расстраивалась. Они женаты без малого двадцать лет, и этот голос каждый раз наводил Рольфа на мысль, что по крайней мере девятнадцать из них лишние.
– Я просто не хочу, что тут непонятного? Не люблю многолюдных вечеринок, для тебя это новость?
Рольф нажал на спусковой крючок пистолета для забивания гвоздей и выругался, когда гвоздь вошел в стену слишком глубоко. Похоже, здесь нужен пистолет меньшей мощности.
– Черт… – Он взял гвоздодер и вытащил гвоздь.
– Ты мог бы поручить это кому-нибудь другому, – сказала Вивиан.
Рольф заметил, с каким любопытством она разглядывает фотографии, прислоненные к стене у входа. На этот раз он не допустил жену к подготовке выставки. Сказал, что это слишком личное, и она, как ни странно, поняла.
– Ты имеешь в виду таких, как Хеннинг и Элизабет? Кто не может подтереть себе задницу без посторонней помощи?
– Что с тобой сегодня? Тебе не нравятся Хеннинг и Элизабет, я знаю. Но ты отказался идти на большой праздник в их честь, а потом оскорбил их. Ты как будто злишься на что-то… Нет, Рольф, сегодня ты определенно не в духе.
Вивиан скрестила руки на груди. Рольф устало повернулся к ней.
– А тебе нужно, чтобы я был белый и пушистый? Это для тебя главное? Сидеть тихо и не раскачивать лодку? И ни в коем случае не поднимать щекотливых тем, которые только и стоят наших разговоров…
– Нет, ты совершенно невозможен.
Вивиан выскочила за дверь, оставив Рольфа одного. Он оглядел голые стены, которые сейчас собирался украсить своими лучшими работами. Взял пистолет, вогнал в стену еще один гвоздь. Потом достал одну из простых рамок с названием фотографии. Повесил рамку на гвоздь, отступил на шаг и прочитал подпись. В груди защемило. От любви. От чувства вины. От ностальгии по безвозвратно ушедшему прошлому. Но уже скоро. Совсем чуть-чуть – и все изменится. На небе снова взойдут самые яркие звезды.
– Ну, как наши дела?
Луиза Бауэр беспокойно расхаживала по залу ресторана «Мадемуазель», справа от входа в «Большой отель». Деревянный пол слегка поскрипывал под ее шагами. Тучи все еще низко нависали над морем, и волны били в причальные мостки, когда Луиза прошмыгнула в дверь.
Барбру, хозяйка заведения, тоже как будто нервничала.
– Все идет по плану, – ответила она. – Еду можно подавать хоть сейчас. Столы накроем сразу после обеда. Персонал подготовлен, и напитков тоже более чем достаточно. Нам удалось раздобыть все, о чем вы просили.
– Хорошо… – Луиза остановилась посреди зала. – А дети? Макс и Вильям не могут есть то же, что взрослые.
Барбру кивнула.
– Для детей гамбургеры и мороженое с шоколадом.
– Отлично! Да, похоже, у вас и в самом деле всё под контролем. Вы получили карты размещения? Сверили со списком гостей, чтобы убедиться, что мы никого не забыли? Этим не стоит пренебрегать, на составление карт у нас ушло несколько месяцев.
Луиза увидела, как на лбу Барбру выступили капельки пота.
– Разумеется, мы всё проверили, но я попрошу распорядителя посмотреть еще раз, – ответила она.
– Хорошо.
Луиза сама услышала, как резко это прозвучало, но она не терпела небрежности. Осмотрелась. Сейчас в зале прохладно, но то ли будет, когда соберутся гости… На всякий случай она заказала вентилятор – ярко-зеленый, с экзотическими нотками в декоре, что соответствовало интерьеру отеля.
Луиза представила себе разодетую в пух и прах публику, которая будет танцевать сегодня вечером под звуки джаз-бэнда. Сейчас для музыкантов оборудовали небольшую сцену у одной из коротких стен зала.
Все пройдет просто великолепно. Незабываемо – как и все, что она делает. Потому что у Луизы ничто не бывает оставлено на волю случая.
Хеннинг Бауэр отодвинул чашку и уставился на монитор с пустым вордовским документом. Курсор дернулся, словно насмешливо подмигнул. Чистый лист – вечный кошмар писателя.
За закрытой дверью послышалось движение. Элизабет волновалась накануне праздника, как и он сам. Но вечер обещал быть фантастическим. Список гостей выглядел внушительно – и как раз таким, каким он хотел его видеть. Хеннинг предвкушал застольные речи и поздравления.
Если б еще перед этим он смог выдавить из себя что-нибудь стоящее… Каждый день Хеннинг проводил в этом кабинете по несколько часов. Потягивал чай и смотрел на мигающий курсор на экране. Нужные слова были где-то здесь, рядом. Хеннинг всю жизнь прожил со словами, и они не должны были его чураться, но, похоже, насмехались над ним.
Хеннинг взял чашку и встал у окна, глядя на бурное море снаружи. Летом оно выглядело как на рекламе пива «Приппс блюа» – голубое небо и сверкающие на солнце скалы из розового гранита, парусники, быстро скользящие по воде во всех направлениях… Но сейчас, в октябре, море обрушивалось на скалы так, словно хотело потопить крохотный остров. Природа, не смущаясь, демонстрировала свою силу, и такой она нравилась Хеннингу больше. Он сжал чашку в ладони, проклиная судьбу.
Он должен что-нибудь написать. Этот остров – идеальное место для творчества. За спиной Хеннинга – большой письменный стол возле панорамного окна, и сам он как герой Ингмара Бергмана в вихре первозданной творческой стихии. Но ничего не приходило. Абсолютно ничего.
Осторожный стук в дверь заставил Хеннинга вздрогнуть.
– Да?
Это получилось резче, чем он рассчитывал.
– Извини, папа, мальчики хотят, чтобы ты им кое в чем помог.
Лицо Хеннинга смягчилось. Он не терпел, когда его беспокоили во время работы, но внуки – другое дело.
– Входите, входите…
Дверь открылась. Перед ним стоял Петер с сыновьями. Хеннинг жестом пригласил их приблизиться и потеплел окончательно, когда лица Макса и Вильяма зарделись при виде его улыбки.
Хеннинг не принимал особо активного участия в воспитании Петера и Рикарда – так было принято в то время. Но с Максом и Вильямом все иначе, и Хеннинг должен дать им то, чего не досталось в полной мере его сыновьям.
– Помоги нам выбрать галстуки, дедушка.
Макс, старший и не по годам серьезный, протянул три галстука. В руке Вильяма – вечного неслуха с торчащими в разные стороны волосами – было столько же. У него только что выпали три зуба, поэтому Вильям сильно шепелявил, повторяя за старшим братом:
– Да, дедушка. Помоги нам выбрать галстуки.
– Разумеется, я вам помогу. Галстук – важная деталь мужского туалета. И знаешь что, Вильям…
Тот прищурился на Хеннинга:
– Знаю, завтра мы будем ставить ловушки на креветок[3].
Хеннинг взъерошил ему волосы:
– Думаю, будем.
Петер широко улыбнулся отцу поверх голов мальчиков. Таким сыном можно гордиться. Мало того что он возглавлял фирму по управлению фондами, но и во всем остальном являл совершенство. Хеннинг остановил на нем взгляд. После смерти Сесилии Петер редко выглядел счастливым, но сегодня его глаза сияли.
– Ну, посмотрим… – Хеннинг вернулся к галстукам. – Для начала мне нужно знать, что ты наденешь кроме этого. К какому костюму ты подбираешь галстук? Он должен стать завершающим штрихом…
В этот момент зазвонил мобильник, и Хеннинг вздрогнул. Он всегда ставил мобильник на беззвучный режим перед тем, как войти в кабинет, но сегодня, похоже, забыл. Раздраженный, Хеннинг приблизился к столу, чтобы отключить телефон, который лежал рядом с компьютером, но остановился на полудвижении, увидев имя на дисплее. Хеннинг не был знаком с этим человеком, однако несколько лет назад на всякий случай сохранил его номер.
Дрожащей рукой Хеннинг нажал сначала на зеленую трубку, а потом на значок громкой связи. После чего приложил палец ко рту, делая знак Петеру и мальчикам замолчать.
– Хеннинг Бауэр.
– Это Стен Сален, ответственный секретарь Шведской академии. Добрый день.
– Здравствуйте.
Сердце забилось в груди так, что Хеннинг чуть не рухнул в обморок. Рука затряслась, и он положил мобильник на стол, чтобы по ошибке не отключить Стена Салена.
Вой ветра за окном усиливал шум в ушах. Всю жизнь он шел к этому моменту. Когда Стен Сален снова заговорил, Хеннинг встретился взглядом с Петером и понял, что сын в полной мере осознает важность момента. Отныне и навсегда имя Хеннинга Бауэра вписано в историю литературы, шведской и мировой.
– Хеннинг, я рад сообщить, что Шведская академия приняла решение присудить вам в этом году Нобелевскую премию по литературе. Позже вас проинформируют обо всех подробностях. Сейчас же мне вряд ли нужно добавлять, что сказанное не подлежит широкой огласке до официального объявления. – Стен Сален коротко рассмеялся. – Большинство публики верит, что лауреаты узнают о своем избрании не раньше, чем я выйду через известную дверь в здании Биржи[4].
Повисла тишина. Теперь Хеннинг слышал только шум ветра, плеск волн и стук собственного сердца. Петер замер, положив руки на плечи Макса и Вильяма.
Хеннинг сделал глубокий вдох и выпрямился.
– Благодарю за оказанную честь, – сказал он. – Передайте членам Академии, что я очень, очень польщен.
Завершив разговор, Хеннинг посмотрел на мерцающий курсор на мониторе и выключил компьютер.
– Встала ли тетина любимица? – с опаской спросила Эрика в приоткрытую дверь.
– Она встала, входи! – прокричала в ответ Анна из своего кабинета.
Эрика сняла куртку и бросила кроссовки в кучу обуви в прихожей.
– Ну, и как дела?
Анна сидела за столом, заваленном рисунками, образцами тканей, пуговицами и прочей фурнитурой и цветовыми таблицами, посреди донельзя захламленной комнаты. Эрика не смогла удержаться от смеха.
– У меня срочная работа, а кое-кто только начал ходить. И если она успевала везде, когда ползала, то теперь…
– Это поэтому здесь столько игрушек?
Эрика опустилась на четвереньки, чтобы отыскать племянницу в разноцветном ворохе, и нашла Фелицию, или Флисан, как ее называли в семье, за огромным плюшевым медведем. Малышка улыбнулась при виде любимой тети.
Флисан родилась на месяц раньше срока, что не мешало ей быть самым здоровым и активным ребенком на Земле. Ужас, связанный с обильным кровотечением у Анны, почти забылся.
– Это все равно что работать посреди торнадо, – пожаловалась Анна и встала, обеспокоенно озирая беспорядок на столе.
– Могу забрать ее на некоторое время, пока ты не закончишь, – предложила Эрика и целиком переключилась на Флисан, которая забавлялась тем, что изо всех сил тянула тетю за нос.
– Да, наверное, так будет лучше… – Анна застонала. – Клиент попался на редкость упертый, и я только и занимаюсь тем, что отговариваю его от штор с маяками и подушек с ракушками.
– Разве клиент не всегда прав? – Эрика, в свою очередь, дернула девочку за нос, что привело Флисан в полный восторг.
– Только между нами, – Анна понизила голос, – клиент очень редко бывает прав.
Она в задумчивости почесала в светлых волосах, которые теперь доставали ей ниже плеч и скрывали следы шрамов на голове после аварии. Эрика отметила про себя, что вид у сестры сияющий, несмотря ни на что. Анна, которую столько лет преследовали несчастья, сумела создать с Даном на редкость благополучную семью. Одно из свидетельств тому – маленькая дочь, с которой наперебой нянчились дяди и тети.
– Ты была на пробежке? – подозрительно спросила Анна, только сейчас заметив, в чем пришла к ней Эрика.
– Луиза вытащила меня на силовую ходьбу… – та мрачно вздохнула.
– Это она любит, – заметила Анна. – Силовую ходьбу, я имею в виду.
Эрика показала сестре язык, что Флисан тут же нашла забавным и достойным подражания.
– Что ты имеешь против Луизы, собственно говоря? – Эрика опустила Флисан на пол.
– На самом деле ничего. И я вижу, что вы друг другу нравитесь. Просто мне кажется, у всех Бауэров шило в одном месте. Ты когда-нибудь видела Хеннинга в «Вавилоне»? Зрелище, скажу я тебе…
– Нет, это я, похоже, пропустила.
Эрика пошла за пакетом кукурузных палочек, чтобы хоть чем-то отвлечь племянницу. У нее был хороший опыт с Ноэлем и Антоном, которые вели себя подобно лесному пожару в меблированных комнатах. В последнее время, правда, несколько успокоились, но до снятия детских замков со шкафов было далеко.
– Может, это все моя мнительность, – продолжала Анна. – Неудивительно после нескольких дней в Стокгольме в компании Лукаса… Все эти ужины с людьми, которые слишком высоко задирают нос и разговаривают с тобой не иначе как через губу.
– Луиза не такая, и ты это знаешь, – заметила Эрика, обороняясь от Флисан, пытавшейся засунуть ей в рот хорошо прожеванную кукурузную палочку.
– Не совсем такая, тем не менее.
– С Элизабет и Хеннингом я разве только здороваюсь, если уж на то пошло. А вот с мальчиками точно всё в порядке. Майя и Вильям неразлучны. Он заводила, она его успокаивает.
– Традиционная роль женщины – успокаивать буйных парней, – пробормотала Анна, роясь в образцах тканей на столе.
– С каких пор ты стала феминисткой? – Эрика склонила голову набок, вглядываясь в лицо сестры.
– Не нужно быть феминисткой, чтобы видеть несправедливости этого мира. То же у Эмили в школе. Все внимание учителей достается лихим парням, а тихие девочки вроде нее всегда в тени.
– Ты права, – вздохнула Эрика, раскрывая объятия Флисан, которая неслась к ней на полной скорости. – Ах, тетина радость, какая же ты красивая…
– Как продвигается книга? – Анна потянулась к жестянке с печеньем на верхней полке шкафа. Овсяное, конечно. Оно всегда было в доме их детства.
– Не будем о грустном, – отвечала Эрика, с благодарностью принимая печенье. – Похоже, я исписалась: ни одной новой идеи. И ни одно из преступлений меня не вдохновило. И это притом что я перелопатила целую подшивку «Криминальной хроники»… Издатель просит хотя бы синопсис, но я не могу дать ему то, чего у меня нет. – Эрика встряхнулась, прогоняя неприятные мысли. – Может, сменим тему? – Она мрачно посмотрела на сестру. – Мне неприятно.
– Конечно, – Анна широко улыбнулась. – Что ты думаешь о сегодняшнем вечере?
Она приложила кусок ткани к образцу цвета, нахмурилась, взяла другой кусок и недовольно покачала головой.
– Пойдем выпьем кофе, голове нужен отдых. Итак, вечер…
Эрика подняла Флисан и последовала за Анной на кухню.
– Это будет… интересно. Патрик не то чтобы в восторге, но… в общем, мы идем, потому что попросила Луиза. Все равно немного неловко – мы ведь почти не знаем ни Хеннинга, ни Элизабет.
– Но ты писательница, для них это должно много значить.
Анна стояла спиной к Эрике и насыпала кофе в фильтр видавшей виды кофеварки.
– Даже не знаю, считают ли Хеннинг и Элизабет меня писательницей. Для них моя проза слишком незамысловата. Но простым людям нравится то, что я делаю… Нет, правда; в понимании людей их круга, хорошие продажи – худшее, что может случиться с писателем.
Анна усмехнулась, наливая воду в кофеварку.
– Ну а если кроме шуток, – продолжала Эрика, – все должно получиться здорово. Луиза обещает вкусную еду и хорошее вино.
– Ну, вот и Дан. Он укреплял лодку. Когда закончишь с шалуньей, можешь передать ее Дану. Теперь она его дочь – на ближайшие пару часов, по крайней мере.
Эрика понюхала макушку Флисан. Девочка сидела на коленях у тети и играла связкой ключей – хоть какое-то занятие.
– Ну вот, старушка, – сказала ей Анна. – Когда мама тупит, обращайся к тете Эрике. На нее можно положиться.
– Эээ… поцелуй меня. – Анна поставила кофе перед старшей сестрой, но на безопасном расстоянии от малышки. Потом наклонилась и поцеловала Эрику в щеку. – Люблю тебя.
Эрика сглотнула. Анна всегда была скупа на нежности.
– Люблю тебя, – шепотом ответила она.
Вивиан Стенкло сомневалась. Обычно право решающего голоса оставалось за Рольфом, она не любила брать на себя ответственность. Но на этот раз столкнулась с тем, чего не понимала и не могла принять.
Она должна сидеть дома только потому, что Рольф не хочет никуда идти! Это смешно. Двадцать лет Вивиан подстраивалась под мужа, приспосабливалась к его графику, поездкам… Уже когда они только начали встречаться, она поняла, что он к этому привык. Первая жена Рольфа, Эстер, скончавшаяся за год до их знакомства, была при нем чем-то вроде администратора. Первый муж Вивиан тоже был художник, и вся их совместная жизнь вращалась вокруг его прихотей. Так что с Рольфом Вивиан оказалась в знакомой ситуации, что парадоксальным образом внушало чувство защищенности.
Тем не менее до сих пор она улавливала логику в прихотях Рольфа. На этот же раз все выходило уж слишком странно. Но ведь и времена нынче не те. Обычаи их поколения вымерли, как динозавры. Вивиан не обязана подчиняться мужу и может решать за себя сама.
Она взяла телефон со стола в гостиной. Небольшой дом, который они арендовали в Сельвике, выглядел вполне пристойно, но продувался насквозь. Каждый порыв ветра ощущался сквозь стены, и Вивиан поплотней закуталась в кардиган.
– Луиза? Привет, это Вивиан. Извини за беспокойство, у тебя сегодня дел невпроворот, но Рольф, насколько мне известно, отказался от приглашения на праздник, в том числе и от моего имени… Да, это печально, но я хочу тебя спросить… если, конечно, это не верх неприличия… ничего, если я приду одна?.. Можно, да? Спасибо, Луиза, это так мило с твоей стороны… Да, мы действительно немного приболели, но теперь я опять на ногах, а Рольф один вечер вполне обойдется без меня. Спасибо еще раз.
Этот маленький разговор много значил для Вивиан, и она почувствовала это, как только положила трубку. Первый шаг к независимости – это многое меняет.
Рольф тоже стал другим. Ушла радость жизни, хоть в какой-то степени оправдывавшая жертвы. В последние месяцы место успешного жизнерадостного художника занял мрачный вялый тип. Рольф старел, и это была не та жизнь, которой хотела Вивиан.
Она подошла к гардеробу подобрать что-нибудь на сегодняшний вечер. В худшем случае придется срочно ехать в Уддевалу.
Лодку сильно качало, когда Луиза Бауэр пришвартовывалась к мостику. Старая деревянная посудина неплохо сохранилась благодаря хорошему уходу на протяжении многих лет, но угрожающе скрипела в открытом море. Это не пугало Луизу, которая была опытным моряком; тем не менее она промокла до нитки, пока добиралась на Шелерё из Фьельбаки. Вечером придется вызывать морское такси, если она хочет прибыть на праздник в подобающем виде.
Луиза соскочила на берег, уверенными движениями пришвартовала лодку и зашагала к домам. Родители Луизы, Люссен и Пьер, обижались, что она не навестила их, когда они прибыли во Фьельбаку, но когда ей было этим заниматься? Ситуация с сегодняшним вечером менялась час от часу, и Луиза должна была учесть каждую мелочь. Кое-кто любит откладывать на последний момент. Звонок Вивиан разозлил Луизу, что никоим образом не отразилось на невозмутимо-дружелюбном тоне ее голоса. Между тем появление Вивиан на вечере грозило нарушить тщательно продуманную схему размещения гостей за столом. Луиза решила пойти по пути наименьшего сопротивления, усадив Вивиан на одной из коротких сторон рядом с Эрикой и Петером. И все-таки это на грани приличия. Не говоря о том, что Рольфа не будет. В его болезнь Луиза не верила ни секунды. Как бы то ни было, на момент приглашения Рольф без хрустального шара не мог предугадать, каким будет его самочувствие в день праздника. Ситуация выглядела тем более странной, что он был одним из лучших друзей Элизабет и Хеннинга.
Луиза поскользнулась на гладких скалах, но сразу восстановила равновесие. В их с Петером доме горел свет, как и в большом доме Элизабет и Хеннинга. У Рикарда и Тильды темно, но они всегда спят долго. Иногда остаются в постели после полудня, что сводит Хеннинга с ума, насколько это известно Луизе.
Она направилась к их с Петером дому, но потом вдруг повернула к Хеннингу и Элизабет. Вошла без стука, как это принято на острове, и позвала внутрь дома:
– Эй…
– Луиза! Иди сюда, мы в кабинете, – донесся в ответ взволнованный голос Элизабет, и Луиза быстро сняла одежду и обувь.
В любой ситуации Элизабет оставалась собранной и невозмутимой. Знакомые шутили, что она похожа на утку, которая неподвижна над поверхностью воды, но под водой активно перебирает лапками. Но в данный момент тон ее голоса выдавал, что в доме произошло нечто важное.
Когда Луиза вошла, Элизабет и Хеннинг сидели в креслах с бокалами в руках, а на столе между ними стояла бутылка шампанского. Хеннинг вскочил за бокалом для Луизы. Его багровое лицо контрастировало с серебристо-белыми волосами.
– Уже празднуете? – спросила Луиза и взяла наполненный бокал, отметив про себя марку шампанского. «Анри Жиро» – около тридцати тысяч крон за бутылку.
– Сядь, у нас важные новости.
Блестящими от возбуждения глазами Элизабет указала на единственный свободный стул – тот, на котором обычно работал Хеннинг.
– Я сгораю от любопытства.
Луиза осторожно глотнула шампанского. Хорошее, но едва ли оправдывает потраченные на него деньги.
Элизабет перевела торжествующий взгляд на Хеннинга, потом снова на Луизу. Чуть заметно кивнула Хеннингу, и тот глубоко вздохнул:
– Мне позвонили.
– Позвонили? – переспросила Луиза, хотя уже поняла, что он имеет в виду, и еще крепче сжала бокал.
– Да, позвонили, – кивнул Хеннинг, захлебываясь от переполнявшей его радости. – Мне присудили Нобелевскую премию по литературе за этот год.
Повисла тишина, которую спустя пару секунд нарушил звон треснувшего в руке Луизы стекла.
– Как думаешь, когда мы сможем вернуться домой? – прошептал Патрик Эрике перед «Большим отелем».
На какое-то время шторм как будто поутих, но теперь волны обрушивались на скалы с новой силой. Эрике казалось, что она чувствует на губах вкус соли. Она шикнула на Патрика, чтобы не медлил, пока ветер не растрепал ее прическу. Но муж продолжал ворчать и когда они вешали одежду в холле, и все тянул себя за галстук.
«Какой он сегодня красивый! – молча восхитилась мужем Эрика. – Если б он еще знал об этом…»
– Надеюсь, Луиза подобрала тебе достойную компанию за столом, – сказала она вслух. – Посмотри, как здорово все выглядит. Ты не пожалеешь.
Но нет, видно, и с пиджаком тоже было что-то не так, потому что Патрик все время крутился, словно хотел оглядеть себя со всех сторон, и лишь мельком бросил взгляд на накрытые столы в освещенном зале.
– Ты сказала Анне и Дану, чтобы позвонили, если потребуется помощь с детьми? – с нескрываемой надеждой спросил он жену.
– Они не позвонят. Нам предстоит вечер без детей и ночь без детей. Уже не помню, когда такое было в последний раз.
– Все верно, – согласился Патрик и незаметно ущипнул Эрику за ягодицу. – И я точно знаю, как лучше использовать это время.
– Завалиться спать? – Эрика подмигнула Патрику, поцеловала его в щеку и кивнула на большую схему на стене рядом с входом: – Смотри-ка. Тебе дали лучшее место, рядом с Луизой.
Патрик облегченно вздохнул, а Эрика показала на свое имя:
– А я сижу за длинным столом рядом с твоим. Между мужем Луизы Петером и Уле Ховландом.
– Петера я знаю, а кто такой Ховланд? – спросил Патрик и посмотрел в сторону места Эрики, где сидел мужчина в темном костюме с темными, зачесанными назад волосами.
– Он женат на Сюзанне Ховланд, члене Шведской академии. Они близкие друзья Элизабет и Хеннинга. Из этой же компании Рольф Стенкло… фотограф, снимает природу и содержит что-то вроде клуба в Стокгольме… «Бланш», там собираются люди искусства. Другими словами, меня туда никогда не пригласят. Вообще, интересно, как Ховланд отнесется к моему обществу? Может, понадобится нюхательная соль, когда он поймет, с кем оказался рядом?
– Тебя это смущает?
Патрик взял Эрику за локоть, чтобы она не споткнулась, спускаясь по лестнице на высоких каблуках.
– Нисколько, – Эрика сжала руку Патрика. – В общем и целом я нахожу это забавным.
– Ну, в таком случае, желаю от души повеселиться, – напутствовал он, удаляясь к своему столику.
Луиза постучала вилкой по бокалу, требуя внимания, и попросила гостей занять свои места.
– О… Эрика! – Петер выдвинул ее стул и приветствовал широкой улыбкой, напомнив тем самым лишний раз Эрике, как ей нравится муж Луизы.
Уле медленно повернулся, беззастенчиво оглядел соседку с головы до ног и поцеловал ей руку.
– Enchanté[5], – прошептал он с сильным норвежским акцентом.
Эрике удалось не расхохотаться. Вечер действительно обещал быть интересным.
Элизабет Бауэр оглядела зал, в котором пятьдесят лет тому назад они с Хеннингом играли свадьбу. В тот вечер тоже был шторм, и все выглядело так же: и гости, и столы с белыми скатертями, мерцающими стеариновыми свечами и красными розами в вазах.
Она оглянулась на Хеннинга, по другую руку от которого сидела Люссан, мать Луизы. Он выглядел очень счастливым, громко говорил, размахивая руками. Его смех эхом отдавался от стен, и Люссан, как всегда, подпала под очарование Хеннинга.
В этот момент Элизабет поняла, что их триумф стоит принесенных жертв – всех трудностей и подчас невыносимой боли. Она искала руку Хеннинга под столом. Он взял ее кисть, погладил большим пальцем наружную сторону, уже покрытую возрастными пятнами. Какими молодыми были они в тот вечер пятьдесят лет тому назад, какими наивными… Могли ли предвидеть, какие испытания уготовила им жизнь?
Но сейчас в этом зале сидели их родные, друзья и коллеги – все те, с кем они рука об руку прошли долгий путь. Большинство их давно вышли из так называемого среднего возраста. Хеннингу скоро восемьдесят, ей семьдесят. И эта жизнь стоила каждой горестной морщинки, каждого седого волоса.
Элизабет сжала руку Хеннинга и отпустила ее. Кто-то постучал по бокалу. Оскар Беринг – близкий друг и тоже писатель, с которым Элизабет в качестве издателя работала не одно десятилетие. За это время Беринг получил множество престижных литературных премий. Все, пожалуй, кроме той, которую скоро официально присудят ее мужу.
Когда Оскар прокашлялся, чтобы произнести речь, которая обещала быть долгой, в груди Элизабет вспыхнул еще один фейерверк счастья. И не только счастья, потому что это был вечер их с Хеннингом триумфа.
Гости продолжали перешептываться, и Оскар еще раз, уже раздраженно, прочистил горло. Когда наконец в зале стало тихо, он вздернул подбородок, взял лежавшую перед ним бумажку и начал говорить:
– Хеннинг! Как сказал Томас Манн, «книги – кровеносные сосуды души». Никто не олицетворяет эту мысль лучше, чем ты. Без малого сорок лет ты обогащал наши души и наполнял их сосуды своими текстами. Твои книги – гимн женщине, облетевший все страны мира. Их читают, обсуждают, изучают и критикуют на бесчисленных языках.
Элизабет сделала хороший глоток вина. Она любила Оскара, но без спиртного вынести его речь было невозможно.
Очередь дошла до горячего, а Патрик Хедстрём все сильнее дергал за свой галстук и ворот рубашки. Луиза как хозяйка праздника проводила за столом не так много времени, зато другая соседка Патрика повернулась к нему, потому что предназначенный ей кавалер больше интересовался вином.
– Снимите его, и дело с концом, – улыбнулась она, кивая на галстук.
Женщину звали Патрисия Смед, и она тоже писала романы, которые якобы не только хорошо продавались, но и высоко ценились критикой. «Но до продаж вашей жены мне далеко», – грустно призналась она.
– В этом обществе я ничего снимать не собираюсь, – ответил Патрик, но по крайней мере ослабил галстук, прежде чем сделать глоток крепкого вина. Он давно потерял счет выпитым бокалам.
– Элизабет возражать не станет, – ответила Патрисия Смед и улыбнулась еще шире, отчего тонкие морщинки вокруг ее глаз стали глубже. – Разве что Хеннинг… он всегда относился строже к таким вещам.
– Элизабет – издатель Хеннинга. Я угадал?
Патрик напрягся, пытаясь вспомнить, что Эрика рассказывала ему сегодня в течение дня. Он любил жену, восхищался ее профессией, но как только речь заходила о книгах и издателях, быстро отключался.
– Да, Элизабет – легендарный издатель, – подтвердила Патрисия. – Ее семья основала свое издательство спустя всего несколько лет после Альберта Бонньера. Она с самого начала была издателем Хеннинга. Он взял ее фамилию, когда они поженились.
Патрисия сделала маленький глоток вина. До сих пор она почти не пила спиртного, отдавая явное предпочтение воде.
– Разве семейственность не вредит в книжном деле? – искренне удивился Патрик.
– Им, похоже, не повредила, – Патрисия пожала плечами.
В этот момент ласковая рука погладила Патрика по затылку. Это Эрика возвращалась на свое место из туалета. По ее дыханию и походке Патрик догадался, что супруга много выпила. Хорошо, что завтра можно спать до полудня.
– Надеюсь, мой муж в надежных руках? – спросила она и взъерошила Патрику волосы.
– Он у тебя чудак, – отозвалась Патрисия. – Вообще, приятно видеть тебя здесь, в родных местах, а не где-нибудь на книжной ярмарке… Как вы поладили с Уле?
Эрика закатила глаза.
– Он намерен научить меня писать, в полной мере используя свой потенциал, вместо того чтобы метать бисер перед свиньями.
Патрисия тихо рассмеялась.
– При этом не упускает возможности положить мне руку на бедро, – продолжила Эрика.
– Какого черта! – Патрик был готов вскочить с места, но Эрика слегка надавила ему руками на плечи и поцеловала в щеку. – Я спокоен, дорогая, это даже немного забавно.
Они улыбнулись друг другу, и Патрик окинул взглядом зал.
– Кто те двое рядом с Элизабет и Хеннингом? Она выглядит так, будто сидит на вилах, а он похож на кого-то из журнала «Приусадебное хозяйство».
– Ты, как всегда, наблюдателен, хотя и судишь предвзято, – пробормотала Эрика. – Это родители Луизы, Люссан и Пьер. Он – наследник одного из крупнейших поместий в Сконе, со всеми вытекающими последствиями. Они женаты с молодых лет.
– Информация из журнала «Дамские сплетни»? – усмехнулся Патрик.
Эрика фыркнула.
– Зачем же, это мне Луиза сама сказала. Мы ведь иногда разговариваем с ней, когда гуляем… Ну, всё, мне пора возвращаться. Похоже, младший сын решил сказать речь.
Патрик проводил Эрику долгим взглядом. Сегодня у него самая красивая жена в этом зале, не говоря об остальном. А завтра можно будет не вставать с постели хоть до полудня.
Звон металла о стекло подтвердил предположение Эрики. Еще одна речь. Патрик сбился со счета где-то на двенадцатой, и некоторые были долгими.
– Приветствую всех!
С места поднялся мужчина за сорок. Его звали Рикард, насколько помнил Патрик со слов Эрики. Зачесанные назад волосы, «Ролекс» на руке, и весь лоснится, словно породистый кобель. Хотя, похоже, тоже немного перегрелся. Рикард качнулся, поднимая бокал, и попытался сфокусировать взгляд на счастливых родителях. Потом поднял два конверта.
– Вот здесь у меня два варианта речи. Выбери один, папа… – Рассмеявшись собственной шутке, он отбросил конверты в сторону. – Ну… на самом деле не все так плохо. Я помню, что это праздник мамы и папы, но начну с тебя, папа. Честно говоря, ты был не лучшим отцом.
Патрик ощутил вино в горле и с ужасом уставился на мужчину с зачесанными назад волосами. Что он, черт подери, такое несет?
Хеннинг сжал кулаки под столом. Рикард – это Рикард. Еще в детстве он как будто был запрограммирован на то, чтобы разрушать и всюду сеять хаос. Не то что Петер, который всегда все делал правильно.
Хеннинг перевел взгляд на старшего сына. Судя по его лицу, Петер был зол не меньше отца. За детским столом сидели Макс и Вильям в галстуках, голубом и серо-белом в полоску, которые сегодня днем выбрали вместе с дедушкой. И слушали дядю с широко раскрытыми глазами.
Элизабет положила руку на бедро мужа, никогда не понимавшего ее слабости к Рикарду. Рикард был ее слепым пятном. Она все ему прощала и каждый раз давала второй шанс.
– Он слишком много выпил, – совершенно правильно заметила Элизабет.
Хеннинг наклонился к жене.
– Он губит себя… губит всех нас.
Поймав краем глаза испуганный взгляд Люссан, Хеннинг смутился. Он знал, как много значит для родителей Луизы хорошая мина при плохой игре. В их глазах подобное поведение выглядело верхом неприличия.
– Завтра он извинится.
Элизабет еще крепче сжала его бедро. Хеннинг стиснул зубы. Больше всего ему хотелось схватить младшего сына за ворот и выволочь из зала. Но все взгляды были прикованы к ним с Элизабет. Кроме того, новое положение обязывало. Теперь он был не просто писателем Хеннингом Бауэром. И не только отцом семейства. Скоро он станет Хеннингом Бауэром – лауреатом Нобелевской премии по литературе. А значит, не может позволить себе сцены. И пока сын на нетвердых ногах, с пьяно блестящими глазам компрометировал его в глазах публики, Хеннинг только улыбался. А когда, спустя слишком много времени, речь наконец закончилась, зааплодировал первым.
– Боже мой! – вырвалось у Эрики.
После десерта зал начал пустеть. Многие из гостей остановились в отеле и теперь отправились в свои номера переодеться для танцев. Другие вышли перекурить, припудрить носы или просто глотнуть свежего воздуха после выступления Рикарда.
– Даже в лучших семьях… – невнятно пробормотал Уле и махнул рукой молодой официантке, указывая на пустой бокал из-под виски.
Вивиан Стенкло перегнулась через стол. До сих пор она почти ничего не говорила, но, как видно, была потрясена выступлением Рикарда.
– Он всегда был проблемным ребенком, – сказала она. – Вечно бегал к Элизабет просить денег. Жил не по средствам. Прыгал с работы на работу, которые устраивала для него Элизабет. Если организовывал свое предприятие, она выступала инвестором. Ну а потом все, конечно, шло прахом. Если б Рольф был здесь, оттаскал бы его за уши.
– Жаль, что Рольф не смог прийти, – подхватила Эрика и продолжила после того, как Вивиан опустила глаза: – Конечно, ему многое нужно подготовить для выставки. Я знаю, что он будет выставляться в галерее напротив, и с нетерпением жду открытия. Он и в самом деле удивительный фотограф. Какая тема на этот раз? Антарктида? Борнео?
– Я, правда, точно не знаю, – ответила Вивиан. – Он говорит, что это будет взгляд в прошлое. Кстати сказать, прошлое Рольфа – тайна за семью печатями, к которой стоит присмотреться. Там как будто было какое-то загадочное убийство…
Она заговорщически улыбнулась, поднимаясь со стула.
– Теперь мне нужно освежиться. Вчера вечером я сняла номер в отеле, чтобы не будить Рольфа, когда поздно вернусь домой. А вы на неделе обязательно заходите в галерею. Рольф сам вам обо всем расскажет.
– Конечно, спасибо.
Что там такое говорила Вивиан? Загадочное убийство?
Размышления Эрики прервал Уле, который, похоже, ни слова не слышал из того, что говорила Вивиан.
– А знаете… – Во время праздника он все ближе продвигался к Эрике и теперь наклонился к самому ее уху. Лениво потянулся за наполненным бокалом виски и сделал хороший глоток, прежде чем продолжить: – Знаете, что Хеннингу присудили Нобелевку?
Он причмокнул влажными губами. Его рука под столом снова искала ногу Эрики.
– Откуда вы знаете?
Эрика решительно отбросила липкую руку. Она не была настроена воспринимать всерьез его пьяный бред. Имя лауреата Нобелевской премии – тайна, надежно охраняемая восемнадцатью посвященными[6]. Кое-какая информация время от времени как будто просачивается, но Эрика никогда не придавала значения слухам. Культурная элита Швеции любит посплетничать.
Уле долго не отвечал, попивая виски. А когда бокал почти опустел, показал на жену, сидевшую далеко за другим столиком. Сюзанна Ховланд была поразительно красивая женщина: волосы цвета воронова крыла, высокие скулы, пронзительная белизна кожи подчеркивалась ярко-фиолетовым платьем, которое она надела на сегодняшний вечер.
– У Сюзанны от меня нет секретов. Она любит меня. – Он повел рукой в ее направлении, едва не опрокинув всю посуду вокруг себя. – Ему звонили.
Уле хихикнул, осушил бокал и махнул рукой, пытаясь привлечь внимание официантки. Рука опять опустилась на бедро соседки, и на этот раз поползла вверх. Это было уже слишком. Эрика встала, взяла сумочку и поблагодарила Уле за приятный вечер. Он проводил ее разочарованным взглядом.
У дверей туалета Эрика обернулась на Хеннинга, который в это время о чем-то увлеченно беседовал с Петером. Неужели это правда? Она фыркнула и покачала головой. Нет, восемнадцать не могли пропустить такое.
Тело ныло, но Рольф наконец был удовлетворен. Он сбился со счета, сколько раз перевешивал фотографии – точнее, плейсхолдеры, их заменявшие. Рассмотрел не меньше сотни вариантов. В общем и целом, в этом не было ничего необычного. Разве то, что никогда еще для него не было так важно представить все в лучшем виде.
Рольф стоял спиной к двери. Пытался войти в роль посетителя и увидеть снимки как в первый раз. Медленно шел по выставочному залу, останавливаясь перед каждым снимком, как это делал бы посетитель. Внутренним взором видел каждую фотографию. Они должны были вызвать у зрителя те же чувства, что и у Рольфа в тот момент, когда он щелкал камерой. Вот почему порядок был важен. Собственно, он всегда важен для профессионала. И у Рольфа возникло чувство, что на этот раз он расположил снимки правильно.
Сквозь закрытую дверь в зал просачивалась музыка и шум из отеля. Рольф хорошо представлял себе, что в этот момент там происходит. Разнаряженным в пух и прах Хеннингу и Элизабет нравится быть в центре всеобщего внимания. Уле, конечно, нализался бы в стельку, если б не Сюзанна, которая бдительно следит за мужем. Вивиан время от времени посылает в его адрес гневные мысли. Но Рольф надеялся, что ей тоже удастся развлечься.
Между ними все восстановится, как только он закончит с подготовкой выставки. Рольф никогда не хотел расстраивать Вивиан. Просто так получилось. Он любил ее. Не так, как Эстер, которая вошла ему в кровь. Они с Вивиан были чем-то вроде двух небесных тел, вращающихся вокруг общего Солнца, которым, конечно, было его искусство. При этом Рольф всегда знал, что в случае чего может на нее положиться. Равно как и она на него.
Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он только что разместил фотографию, которую назвал «Вина», – она занимала центральное место в экспозиции.
Рольф нехотя пошел открывать. Он не любил, когда его беспокоили во время работы, но неожиданный визитер оказался настойчив.
– Так это ты? – удивился Рольф, открыв дверь. – Ну, здравствуй…
И отошел в сторону, пропуская того, кто стучал.
– А можно я потом с тобой потанцую? – Вильям дернул Эрику за юбку.
– Конечно! Это такая честь для меня. Думаю, первый танец должен быть наш; ты как?
– Первый я обещал Луизе, – вздохнул мальчик и тут же просветлел: – Но твой будет второй. Он почти не хуже первого.
Эрика присела на корточки и заглянула Вильяму в глаза:
– Только между нами. Я действительно считаю, что второй лучше. Во время первого танца все только топчутся на месте и никто толком не знает, что нужно делать. А вот второй – совсем другое дело. Значит, договорились!
– Отлично! – радостно воскликнул Вильям и убежал.
Эрика встала и встретилась с веселым взглядом Петера.
– Похоже, мой сын влюблен в тебя.
– Он такой милый… – Эрика улыбнулась. – Видел бы ты их с Майей. Кажется, это называется быть на одной волне.
– Она успокаивает его, как я слышал. Дома Вильям – это торнадо.
– Ну да… – Эрика рассмеялась. – Не видела, но могу себе представить. На самом деле Майя действует на окружающих успокаивающе.
– Хорошее качество. – Петер прислонился к колонне посредине зала.
А Эрика не могла не вспомнить слова Анны о традиционной роли женщин.
Вокруг кипела лихорадочная деятельность по превращению пиршественного зала в танцплощадку. Кучки гостей редели, и в помещении стало не так тепло. Эрика глубоко вздохнула и поправила платье.
– Сесилия была такой, – продолжал Петер, с нежностью глядя на Вильяма, который, размахивая руками, что-то объяснял музыкантам. – Сохраняла самообладание в любой ситуации и излучала стабилизирующую энергию, которую чувствовали все вокруг. Гармония – вот слово, которое я ищу. Она была очень гармоничная личность, и все вокруг себя приводила в гармонию.
– Мальчики тоскуют по ней?
Как всегда, Эрика затронула самые чувствительные струны. Стоило ли здесь поднимать тему мальчиков, потерявших мать?
– Да, и не в последнюю очередь благодаря мне. Мы с ними много говорим о ней. Смотрим фотографии и видео с ее участием. И Луиза понимает нас.
– Наверное, это не всегда легко?
– Жить с призраком? Да, пожалуй, – ответил Петер и потрогал пальцем бокал с вином, который держал в руке. – Но у Луизы хватает мудрости, чтобы понять, что это две разные вещи. Наша тоска по Сесилии не имеет ничего общего с любовью к ней, Луизе.
– У вас хорошие отношения с родителями Сесилии, бабушкой и дедушкой Вильяма и Макса?
– Они умерли еще до рождения мальчиков. Люссан и Пьер, честно говоря, не лучшая им замена.
Петер хмыкнул, и они с Эрикой обменялись понимающими взглядами.
– Люссан и Пьер не самые сердечные люди из тех, кого я видела в жизни, – согласилась Эрика.
– Сидеть на полу и играть с внуками – это точно не про них. Они другие. Я думаю, что у Луизы было непростое детство в их сконском имении.
– Но она, похоже, справилась, – заметила Эрика, глядя на Луизу, только что вернувшуюся в зал.
– Люди разошлись кто куда. Не знаю, удастся ли нам их собрать, когда начнутся танцы, – озабоченно сказала Луиза, приближаясь к ним с Петером. – Рикард дуется в своей комнате. Уле, пьяный, уснул на лестнице, и нам пришлось хорошенько встряхнуть его, чтобы привести в чувство. Боже… если в следующий раз твои родители попросят о чем-то подобном, лучше пристрели меня сразу.
– Но я ведь вижу, что тебе это очень нравится, – возразил Петер, целуя жену в щеку. – Наводить порядок в хаосе, я имею в виду. И потом, вечеринка удалась на славу. Не обращай внимания на Рикарда. Мама всегда баловала его и теперь сама во всем виновата.
– Ты прав… – Луиза тяжело вздохнула. – Что ж, попробую и я получить удовольствие. Я обещала первый танец самому красивому кавалеру в этом зале.
– Я слышала об этом, – сказала Эрика. – Мне пришлось довольствоваться вторым.
– You snooze you lose[7], – поддразнила ее Луиза и широко улыбнулась, направляясь к музыкантам, которые как будто вот-вот были готовы начать. Обхватила рукой Вильяма.
– Когда Бог закрывает дверь, Он открывает окно[8], – процитировал Петер, провожая взглядом жену. – Луиза – мое окно. И мальчиков. Сама мысль может показаться глупой, но не в моем случае. А вообще я неверующий.
Эрика не ответила, просто сжала его руку. Она думала о том, что не одному Петеру повезло. Луиза тоже может считать себя счастливой.
С этой мыслью Эрика пошла искать мужа. Первый танец был его, хотел Патрик того или нет.