5. Живой «Гугл»
Стрелки часов сидели в нижней позиции, но собирались двинуться в направлении семи. Затарахтел чайник. Андрей Ромбов выполнил последнюю серию отжиманий. Принял душ. Почистил зубы. Достал резиновые перчатки, губку и чистящее средство, вымыл ванную. Не смог остановиться и вычистил раковину. Включил ноутбук. Завёл музыку. На шипящую сковородку разбил три яйца. Заварил чай. Порезал огурец к яичнице. Съел завтрак. Уложил в сумку два контейнера с едой, заготовленных с вечера. Расчёской разбил кудри вправо и влево от пробора. Носовым платком стёр несколько пылинок с зеркала. Изучил поджарую, невысокую фигуру, лицо с острым подбородком, янтарными глазами и узкими губами. Остался недоволен. Захватил банку цикория с собой и покинул квартиру.
Завёл баклажановую девяносто девятую (куплена год назад, перед выпуском из академии, – первая машина, видавшая виды, но своя). У машины было имя – Беатриче, или Бет, потому что героиня фильма про Труффальдино была предметом Андреевых желаний в школе. Накануне прокатился дождь, лобовуха покрылась разводами, бок машины – грязью. Пришлось сделать крюк и заехать на мойку. Бет заметно посвежела, приняв душ.
Кивнул Витьку, дежурившему на проходной. Оба были молодняком. Пока на подсобных работах. Так сказать, поражены в правах. Не то чтобы дружили, но иногда ходили в бар. Андрей пил безалкогольное пиво, а Витёк – алкогольное. Познакомились они три месяца назад, когда Ромбов пришёл в отдел.
Недавний выпускник вступил в должность оперуполномоченного Центра «Э». И его тут же отправили воевать с бумагами.
Война шла не на жизнь, а на смерть. Бумажное воинство наступало. Приходили кипы таблиц. Их надо было заполнять. Выдавать нормы. Ссылки на профили людей в соцсетях, если те гонят там экстремистскую ересь. Находить картинки со свастикой. Вычислять прыщавые четырнадцатилетние морды и вызывать на воспитательные беседы. Прыщавые морды тряслись и лепетали невнятное (в духе «я больше не буду»). Надо было вести бумаги. Количество профилактических бесед нормировано. Мониторить форумы. Подстрекать, если приходится. Выявлять шибанутых на голову. И ещё бесконечное количество жалоб. Бумажных жалоб, электронных жалоб. Это всё градом валилось на песочно-кудрявую Андрееву голову.
– Лепи 282-ю, Гугл, – так к нему обращались.
И Ромбов лепил. Всё как требовалось. Причём лепил не на скорую руку. Не чтобы отделаться. А осознанно. Повёрнутым и отморозкам.
Все презирали такую работу. Понимали: надо, Федя, надо, но роптали, стискивали зубы и пытались увильнуть, пока можно.
Ромбов действовал как машина. И поэтому сразу не понравился.
Он с исполнительностью робота принимал бюрократические тяготы. Делал отчёты, справки, справки на справки, докладные по справкам, докладные по рапортам, рапорты на справки, справки на рапорты. И фигачил всё это с такой результативностью и покорностью, что его сразу записали в просиживатели штанов и ошпарили высокомерным пренебрежением.
– Гугл, ищи свастики.
У него были странные ритуалы. Носил на работу банку с коричневой бурдой. Обычная жестяная банка, зелёная. Вечером забирал. Сперва подумали – жмот.
– Да кому сдалась твоя кофя? – шутил старший оперуполномоченный Михаил Медведев.
– Цикорий, – Андрей невозмутимо барабанил по клавишам клавиатуры, уставившись в экран.
– Это чё?
– У меня ЗОЖ.
– И на хрена ты его с собой таскаешь?
– На удачу.
Медведев заржал, присев на край стола.
Ромбов посмотрел стеклянным взглядом:
– Можно не стоять так близко?
Тогда поняли: ебанутый, лучше держаться от таких подальше.
Андрей ничего не понял. Он протёр влажной салфеткой стол и поправил задетый дырокол, чтобы тот стоял перпендикулярно клавиатуре.
В его углу у каждой вещи было своё место. Передвинутые предметы занимали рядовые позиции, как в армии. Мелочи вроде чайной ложки или степлера, откочевавшие к соседям, быстро возвращались из плена. Любая легкомысленно брошенная папка устраивалась в ровную стопку к остальным.
Чудило – это мягко сказано.
В Центре по борьбе с экстремизмом не хватало профессиональных кадров. За два с половиной года его существования кто-то из оперативников ушёл в другие подразделения, кто-то – в бизнес. Смена находилась со скрипом. Стали привлекать молодёжь.
Борисову позвонил бывший сослуживец, который теперь окучивал младую поросль в Академии МВД:
– Парень – чудило, но мозги – как у Ботвинника. Бери.
В назначенный день Ромбов прибыл знакомиться. В ответ на вопрос «Почему к нам?» отчеканил:
– Защищать жизни, здоровье, права и свободы граждан Российской Федерации, противодействовать преступности, охранять общественный порядок, собственность и обеспечивать общественную безопасность…
Сложно было понять – он всерьёз или издевается.
– А чего не с «противодействия экстремизму» начинаем?
Ромбов не моргнул и глазом:
– Статья?
– Седьмая.
– Общественному или религиозному объединению либо иной организации в случае выявления фактов, свидетельствующих о наличии в их деятельности, в том числе в деятельности хотя бы одного из их региональных или других структурных подразделений, признаков экстремизма, выносится предупреждение в письменной форме о недопустимости… – оттарабанил, глядя в окно, так, будто считал текст с серого неба.
Будущий сотрудник еле заметно несколько раз дёрнул головой. Было похоже на нервный тик.
– Лучший на курсе, КМС по лёгкой атлетике, школа с золотой медалью… Куда-нибудь в адвокатскую контору на тепленькое местечко, значит, не хочешь?
Ромбов вяло пожал плечами.
Будущий начальник поднялся, жестом показал идти следом. В коридоре сковырнул с памяти сонный вопрос жены, которая вчера разгадывала кроссворд:
– Вид спорта по преодолению препятствий собакой с проводником?
– Аджилити, – равнодушно произнёс испытуемый.
Борисов кивнул, хотя правильного ответа не знал.
Он подвёл Ромбова к Медведеву:
– Вот тебе, майор, подкрепление. Живой «Гугл».
Была бы воля сослуживцев, новенький вылетел бы как пробка. Но отдел находился в положении корабля с пробитым корпусом. Не до мелких дрязг.
Месяц назад два опера попались на вымогательстве. Дело было громкое, скандальное, всем влетело. Теперь отдел жил понуро, под неусыпным присмотром, с покалеченной репутацией.
Однажды вечером двое вооружённых борцов с экстремизмом ворвались к местной гадалке, которая мирно развивала бизнес. После её участия в телепередаче народ валом валил сверять совместимость по знакам Зодиака. Никакие карты не предвещали, что на пороге нарисуются два дуболома, перевернут всё в офисе с бордовыми портьерами и изымут документы якобы для доследственной проверки. Чтобы проверка закончилась благополучно, требовали сто тысяч рублей. Однако жертва вымогательства и сама оказалась не лыком шита и, пообещав подумать, написала заяву в следственный комитет. Проблему пробовали замять, на гадалку завели дело по подозрению в мошенничестве. Но ситуация разрасталась как снежный ком, катящийся с горы. Когда выяснилось, что оперативники опекали в городе целую сеть центров парапсихологии и коррекции судьбы да ещё несколько частных лавочек, последовали аресты.
Теперь все в отделе старались быть чище слезы младенца.
Просили свежую кровь – вот вам златовласый Одиссей бумажных мореплаваний. Ну подумаешь, таскает с собой какую-то банку, бывает и похуже.
Ромбов включил рабочий компьютер. Открыл несколько десятков вкладок. Система подвисала. До обеда каждый день он искал свастики в интернете. Потом составлял слепок сетевой активности: перечень групп в соцсетях, ссылки на страницы людей, двигавших нездоровые идеи, характеристики на них… Скриншоты комментариев на форумах и в группах. Записи допросов. Список тех, с кем надо было провести беседу. Отдельный файл для попавшихся на нарушениях. Пока остальные жаловались на бессмысленную бумажную волокиту, Ромбов собирал карту угроз и переписывался с представителями радикальных групп.
На обед разогрел куриную грудку, гречку и кабачки из контейнера. После поехал в пед проводить разговор с кавказцами с целью сбора данных. Более бессмысленную директиву по проверке вузов придумать было сложно. Опера прекрасно знали, что это трата времени, глупость. Но Ромбову сливаться было некуда.
В стукачи приходят тремя путями. Либо по причинам идеологическим, либо за деньги, либо когда взяли за яйца. Естественно, выпытывание у обычных студентов неведомых угроз ни к чему полезному привести не могло. Беседа грозила быть формальной и, более того, унизительной.
Андрей доехал до университета. На проходной показал удостоверение и уточнил, где приёмная.
Пока ждал встречи с ректором, скатился в дремоту. Его разбудил настойчивый, приторный запах духов. В приёмную вошла девушка. Она была в коротком платье с неаккуратными художественными дырами на рукавах. Длинные волосы, высокие каблуки, серьги до плеч с красными перьями – красивая, если бы не была раскрашена, как индеец перед последней битвой. Она спросила у секретарши:
– Юрий Сергеевич свободен?
Секретарша глянула на просительницу, как на таракана, с жалостливым презрением:
– Занят.
– А когда освободится?
– Не сегодня.
– Завтра зайти?
– Завтра его не будет.
Девушка попробовала ещё раз заискивающим тоном:
– Мне только на пять минут. По поводу экзамена.
– Вы плохо слышите? – съязвила секретарша. – Он занят!
– Ага. – Студентка разозлилась и вместо того, чтобы уйти, попыталась пробиться в кабинет ректора без приглашения.
Но было заперто изнутри. Тогда, подёргав ручку, она ударила в дверь носком лаковой туфли и крикнула:
– Юрий Сергеевич, вы козёл!
После чего развернулась и процокала к выходу.
Время схлопнулось. Возвращался в отдел Ромбов уже вечером. Опрос студентов прошёл бессмысленно, как и предполагалось. Последние рабочие часы ему предстояло просидеть за обработкой обращений от населения. Ещё одно чёртово колесо бумажной работы. Кто угодно мог написать что угодно. Люди просили устроить проверку соседям, которые слушают этническую музыку, или закрыть сайт с библиотекой, где выложена «Майн-кампф», или присылали жалобы со скриншотами: «Меня обозвали "жид пархатый"».
И вдруг среди этой свалки, когда часы показали возвращение домой, Андрей наткнулся на странный текст: на Ново-Сормовском кладбище замазали чёрной краской лицо ребёнка на могильном памятнике. В прошлом году это уже случалось, семья заказала реставрацию. Но происшествие повторилось. Также было известно, что вандал приложился к другой могиле, в которой тоже была похоронена маленькая девочка. Обращение написала мать одной из покойных.
Блеснуло воспоминание.
Андрей не мог оторваться от экрана. Он не умел бросать задачу на полпути: не мог оставить школьную домашку недоделанной, книгу недочитанной, фильм недосмотренным. Незавершённая задача жужжала где-то в затылке, словно пчела, до тех пор, пока он не прихлопывал её.
Ему пришлось копаться несколько часов, но в конце концов он выскреб из папковых недр нужное заявление, которое было передано из ОВД и отпечаталось в памяти. Ещё об одном испорченном могильном памятнике девятилетней девочки – в другом районе.