Глава 1 1998

Мне 7 лет. Я иду по бордюру, как по канату, руки раскинуты в стороны, словно крылья самолета. Ножка за ножкой, смотреть пытаюсь только вдаль, так советовал мне Марсель, вперед и вдаль, и главное, главное, не смотреть на свои ноги. С каждым днем идти все легче. В начале каникул удавалось сделать не больше трех шагов. Сегодня я могу несколько раз обойти квадратный дворик кривобокого серого дома, в котором живу. Я поклялась себе, что до конца лета сделаю это с закрытыми глазами.

Нога соскальзывает с бордюра всего через несколько сантиметров после моего предыдущего рекорда. Я достаю из кармана голубой мелок и чиркаю по камню: это новая метка. Закидываю лямку рюкзака на плечо, поправляю шлем на длинных темных волосах и выезжаю со двора на скейте.

Солнце стоит уже высоко в небе и ласково пригревает мне руки. Начался август, и город опустел. В некоторых магазинах даже опустили тяжелые железные шторы, прикрепив к ним и оставив дрожать листки бумаги. Все разъехались. Все, кроме меня. Я бы тоже хотела на море, ясное дело, но мне нравится, что город только мой. В парке животные вылезают из укрытий, чаще всех – белки, ведь съестного у них поубавилось. Поэтому вечером, за ужином, я сую в карман кусок хлеба. Незаметно, украдкой, потому что дедушка не выносит расточительства. Он пережил войну, а в войну, говорят, всегда хочется есть.

Я добираюсь до своей любимой скамейки в тени большого дуба. Люблю его мощные ветви. Ничто не может так успокоить, как дерево, и, наверно, поэтому мне так нравится Марсель. Он похож на старый ствол.

Как и в другие дни, я пытаюсь обхватить ствол дуба руками. Обнимаю шершавую кору, она хорошо пахнет, как старый деревянный стол в кухне. Я думаю о том, что в тот день, когда смогу его обнять, я буду достаточно большой, чтобы уехать отсюда.

* * *

Но пока я здесь, в парке. Достаю краюшку хлеба из кармана шорт и бросаю несколько кусочков перед собой. Два голубя осторожно приближаются к крошкам. Я поглядываю на них, но толком не смотрю. Я жду.

И вдруг – он идет. На нем каскетка и зеленый комбинезон, перед собой он толкает тачку с цветочными горшками.

– Привет! – говорю я, подходя к нему.

– Хей, Притти Билли! – отвечает Эрнест своим низким баском.

Каждый раз радостная дрожь пробегает у меня по спине. Меня зовут Билли, в честь той американской певицы, у которой был самый красивый голос в мире. Билли Притти. Марсель рассказывал мне эту историю, когда я была маленькой и не могла уснуть. Именно так я объяснила происхождение своего имени Эрнесту в нашу первую встречу, в начале лета.

– Что ты сегодня сажаешь?

– Ирисы, – отвечает он. – Поможешь мне?

– Хорошо.

Цветы я не особо люблю, но мне очень нравится Эрнест. Он расцвечивает красками землю, а еще больше – мое сердце. Не знаю, как это может быть, но, стоит ему открыть рот, из него вырывается радуга. Низкие ноты, высокие ноты, а между ними перемешано множество тесситур. Я закрываю глаза и вижу, как сплетаются и расплетаются разноцветные узлы. Эрнест поет один, но я представляю себе, будто из него льются голоса всех его предков. И эта мысль успокаивает меня.

Я остаюсь с ним, пока он не уходит на обед. Тогда, вскочив на скейт, я принимаюсь петь песни, которые только что услышала. Дома нет ни радио, ни телевизора и уж тем более компьютера. Раньше в кухне потрескивал маленький приемник, но он отдал богу душу прошлой зимой. А замены ему так и не нашлось.

К счастью, соседка снизу играет на пианино каждый вечер по часу. Я этого не пропущу ни за что на свете. Прижимаю ухо к полу и слушаю поднимающуюся ко мне мелодию. С первых же нот у меня сердце набухает в груди. Оно становится таким большим, что я чувствую его в горле. Наверно, оно надавливает на что-то, на какое-то озерцо, потому что всегда именно в этот момент из моих глаз вытекает слезинка и катится по щеке. Музыка – единственное, от чего я могу заплакать.

* * *

Марсель не особо разговорчив, но всегда меня слушает, когда мне есть что рассказать. Он высказывает свое мнение и никогда не раздражается, разве только когда кто-нибудь не закроет кран. Вот это действительно выводит его из себя – текущая вода. Проходя мимо любой струи, он бормочет себе в бороду:

– Посадили бы лучше деревья.

Марсель ненавидит бассейны, аквариумы и автоматические оросители. Воду он любит в море, в туче или на худой конец в пруду. Но остальное – нет.

А вот что он любит, что он действительно любит, так это скидки. Когда в городе открывается новый магазин, он берет меня под руку и мы мчимся на полной скорости припарковывать его старенький красный «ситроен» на стоянке торговой зоны. Марсель так торопится, что обычно мы приезжаем слишком рано.

Когда раздвигаются автоматические двери, Марсель непременно хочет пройти первым. Если бы существовали Олимпийские игры по потреблению, он точно получил бы золотую медаль!

На обратном пути он говорит о своих покупках и всегда называет цену каждой вещи. Ему мало сказать, что он купил три пары носков. Нет-нет. Марсель покупает три пары носков за 25 франков. Когда он называет цену, вид у него всегда довольный. Но только в этот момент. В конце месяца он утверждает, что покупки всегда обходятся дорого.

Сегодня утром на стоянке нового магазина сети GiFi солнце ласкает мне лицо. Мои глаза закрыты, стекло опущено, и я слушаю музыку, льющуюся из громкоговорителя на стоянке. Какой голос, такого красивого голоса я никогда не слышала.

– Кто поет эту песню, Марсель?

– А, это… это Билли Притти!

Я вся подобралась. Впервые я слышу эту певицу. Я искала ее записи везде, но так ничего и не нашла. Никакой Билли Притти в музыкальных магазинах, никакой Билли Притти в компьютере школьного информационного центра, никакой Билли Притти на стеллажах супермаркета. Я уже тысячу раз умоляла Марселя сделать что-нибудь, помочь мне, но он каждый раз только тычет пальцем мне в сердце:

– Билли Притти – здесь!

Ничто не злит меня сильнее, чем этот ответ. Мне хочется потрясти его как грушу, накричать на него, сказать, что мне уже не пять лет. Хуже того, мне хочется привязать его к стулу, пустить воду из всех на свете кранов и заставить его на них смотреть. Но каждый раз я ничего не говорю, потому что он старый, а у меня никого нет, кроме него, и я не хочу, чтобы меня бросили во второй раз.

– Марсель, расскажи мне историю Билли Притти! – настаиваю я.

– Опять! Я же тебе рассказывал на прошлой неделе! – ворчит он.

– Ну же…

– Ладно, ладно, расскажу! Билли Притти была величайшей певицей, какую только знал мир. Она была маленькая и пухленькая, с большими черными глазами, а губки у нее были такие, как мой «ситроен» в ту пору, когда он еще был ярко-красным. Когда она пела, никто не мог грустить. Она была пластырем в форме радуги, первыми июньскими вишнями, решением всех на свете уравнений. Говорят, сам президент приглашал ее, чтобы облегчить переговоры и избежать войн.

Я жадно слушаю. Историю я знаю наизусть, но он всегда ухитряется добавить к своему рассказу новые подробности.

– Однажды наше старенькое радио звучало на всю квартиру. Песни сменяли друг друга, Одетта разгадывала кроссворд, я чистил картошку, а твоя мать читала книгу, лежа на кухонном полу. Вот радио заиграло новую песню, и вдруг Одетта вскочила, схватила меня за руку и закружила в танце. Я кружился, кружился, кружился вокруг Одетты, она была моим солнцем, ты же знаешь, а твоя мама смотрела на нас как на чокнутых. Когда музыка кончилась, твоя мама спросила меня: «Это такая профессия – заставлять людей кружиться в танце, папа?» И я подтвердил: «Да, профессия! Это Билли Притти». На следующей неделе в школе ей задали сочинение на тему «Кем вы хотите стать, когда вырастете?». Она написала: «Когда я вырасту, я хочу стать билиприти».

Я смеюсь, как всегда, когда Марсель рассказывает мне эту историю.

– Когда твоя мама узнала, что Билли Притти, даже слитно, – это не совсем профессия, она сказала мне, что, если у нее будет ребенок, она назовет его Билли.

Обычно после этой части истории мы больше ничего не говорим друг другу. Смотрим в разные стороны и ждем, когда что-нибудь произойдет. В этот раз начинают звонить часы Марселя, и он подскакивает на своем сиденье. 9:58. Он всегда ставит будильник на две минуты раньше открытия магазина, чтобы уж точно ничего не пропустить.

– Скорее! Пора!

Он пулей вылетает из машины и бежит к дверям гипермаркета, как будто хочет первым ступить на девственный пол этого громадного пространства. Марсель снова самый счастливый человек на свете.

* * *

На кухонном столе красуется глобус. Когда мой взгляд останавливается на нем, Марсель тут же говорит: «Девяносто девять франков вместо ста сорока девяти». Я не отвечаю. Сажусь перед чашкой Nesquik и вращаю земной шар быстро-быстро, время от времени останавливая кончиками пальцев. Китай, Мозамбик, Перу, Финляндия.

Я спешу покончить с завтраком, хватаю скейт и рюкзак и сбегаю во двор: надо попытаться побить мой летний мировой рекорд. Потом я пойду в парк. Потом съем сэндвич у железнодорожных путей, глядя на проходящие поезда. Потом пойду почитаю книгу в муниципальной библиотеке. Потом буду бросать камешки, пытаясь сбить консервные банки с ограды. Потом послушаю, как соседка играет на пианино. Потом поужинаю с Марселем. Потом пойду спать. А потом все начнется снова. И я думаю: «Однообразная жизнь – это жизнь, которую достаточно рассказать один раз».

Интересно, а в других странах мира маленькие девочки тоже носят имя величайшей певицы всех времен? Мне кажется, что я одна такая, единственная, везучая. Мне кажется, что где-то впереди меня ждет грандиозная жизнь, и одна эта мысль, ну, почти, держит меня на плаву.

Загрузка...