Я установил клетки двумя рядами по пять штук в каждом. Между решетками, условно посередине стоял столб с креплениями в виде цепей и кандалов. За ними я мог спокойно наблюдать с небольшой площадки огороженной решетками. От пола до площадки было метра два с небольшим, и они соединялись лестницей, поднимающейся и опускающейся движением механизма. С площадки я поднимался вверх по настенной лестнице, открывал люк, плотно его закрывал и оказывался в небольшом подвале, который служил связующим звеном между жилыми помещениями и темницей в самом низу. Все было готово и оставалось только найти будущих узников созданной мною тюрьмы.
Я не считал сколько времени прошло, возможно год, а может и больше, это не имело никакого значения. Важным было лишь ровен ли стык пола со стеной и насколько прочны решетки в клетках, возможно ли вскрыть замок, можно ли будет как-то выбраться из кандалов на столбе? Я проверял каждую мелочь, каждую неровность.
Самым сложным будет найти их. Найти и схватить.
Я поехал в Выборг и провел там целые сутки, приводя себя в порядок. Обновил гардероб, побрился, постригся и поехал в Петербург.
Всем известны эти злачные места на Думской и вокруг Сенной. Эти отвратительные заведения, на пороге которых можно увидеть валяющихся без чувств людей со следами рвоты на одежде. Побитые, с взъерошенными волосами, пьяные и одурманенные бродят по тесным улочкам эти сомнамбулы, врезаются друг в друга, что-то мычат, дерутся и расползаются в разные стороны. Среди них бродил и я, пристально выбирая свою жертву.
Первая не должна быть идеальной, не имеет значения какой она будет, главное, чтобы ее было просто схватить и потом незаметно для всех увести в машину. Таких тут было много, пьяные и одинокие, даже в их походке было нечто такое, какое-то едва заметное послание “Я хочу исчезнуть”.
Но было до одури страшно. Повсюду камеры и глаза, да большинство этих глаз практически ничего не видело, но тем не менее. А вдруг меня увидят, вдруг разоблачат меня и тогда все это было зря. Но этого не могло быть.
У входа в один из многочисленных клубов началось какое-то движение. Я приблизился. Какой-то парень избивал девушку, таскал ее по асфальту держа за крашенные белые локоны. У входа стоял охранник и не обращал на это ровным счетом никакого внимания. Прохожие тоже не придавали этому особого внимания.
– Почему никто не вступается за нее? – спросил я у случайного прохожего лениво разглядывающего это избиение.
– Да это Сонька, – нехотя протянул он в ответ – ее тут постоянно тузят. Никто же в небо не орет на то что дождь идет?
Потасовка закончилась, немногие зеваки разошлись, а Сонька, опираясь о стену поплелась куда-то в сторону Сенной. Я осторожно пошел за ней.
– Простите, быть может я могу вам помочь? – обратился я к ней, когда она свернула в безлюдный переулок.
– Да иди ты к черту! – промямлила она, но остановилась и развернувшись замерла в выжидательной позе – У тебя есть водка?
– Да, есть, но в машине.
– Пойдем!
И мы аккуратно поплелись в ту сторону, где я оставил свою машину.
Сонька была довольно симпатичной крашенной блондинкой лет 23, но по-видимому сильно пьющей. Лицо ее старилось от этой болезни и оттого исказилось, хотя еще сохраняло в себе остатки былого очарования.
Всю дорогу мы молчали, Сонька что-то бурчала себе под нос и иногда только спрашивала долго ли еще идти. Я смотрел по сторонам боясь, что нас кто-то увидит, но не видел ни камер вокруг, ни людей.
– Скоро, – отвечал я и мы продолжали идти в тишине.
– Садись на заднее сидение, ты, наверное, устала, – предложил я – а я достану бутылку.
– Ну просто настоящий джентльмен, – кривясь проговорила Сонька и села в машину.
Я достал из бардачка платок, смочил его хлороформом и подошел к Соньке. Она и пикнуть не успела.
Я связал ей руки и ноги и заткнул рот кляпом. Загрузил на заднее сиденье и накрыл брезентом. Вокруг не было ни души. Я сел в машину и поехал. Сердце бешено колотилось и ужасно хотелось вдавить педаль в пол и мчатся на всех парах, но я всеми силами успокаивал себя и старался ехать в пределах правил.
Все-таки как же хорошо, когда у тебя есть деньги. Можно достать все на свете и хлороформ и транквилизаторы для усыпления животных, все что хочешь в любых объемах и без лишних вопросов.
На выезде из города меня остановил инспектор.
– Майор Сергеенко, – представился он – можно ваши документы?
Я дал ему все что было нужно. Он тщательно все осмотрел и вернул мне обратно.
– Куда едите? – спросил он уже менее официальным тоном, и я понял, что меньше чем через минуту я продолжу свой путь.
– В сторону Выборга, на дачу, – ответил я, стараясь не выдавать голосом своего волнения.
– Рановато вы, до выходных то еще о-го-го сколько.
– А у меня отпуск, не могу уже больше в городе находится.
– Как я вас понимаю. Счастливого пути.
– Спасибо вам, товарищ майор. Всего хорошего!
Я тронулся и поехал дальше. Больше на моем пути постов не было. За окнами мелькал темный лес. Я видел краем глаза как в глубине его на меня смотрели угольки чьих-то глаз. Полыхали и сверлили меня на сквозь. Как же страшно! Всю дорогу мне казалось, что вот-вот из ниоткуда появятся преследователи и настигнут меня. Но никого не было.
На подъезде к Похьелле Сонька начала шевелиться.
Я остановился возле дома и снова усыпил ее хлороформом. Оглянулся вокруг, никого. Прислушался, тишина, только деревья меж собой переговариваются и где-то далеко плещутся волны. Я закинул Соньку на плечо и понес ее в дом.
Теперь я мог хорошо ее рассмотреть. Крупные глаза и полные губы, она была настоящей красавицей, что с ней было не так? Она была вся грязная и побитая, в порванной одежде, которую давно не стирали. Я привязал ее к табурету и пошел затапливать баню.
– Ты как себя чувствуешь? – спросил я Соньку, когда она пришла в себя.
– Выпусти меня, урод! – ее язык заплетался, и она совершенно меня не боялась, значит была еще пьяна. Я усыпил ее хлороформом и отнес в баню. Там я тщательно отмыл ее с ног и до головы. У нее было прекрасное тело, но меня это совершенно не волновало. Я смотрел на него как изысканно изготовленную вещь. Вещи ее я сжег в банной печи, а Соньку отнес в темницу и заковал ее в кандалы.
Спустя несколько часов она пришла в себя. Я слышал, как она покрывает меня проклятиями. Я отложил в сторону чашку с чаем и спустился на площадку для наблюдения.
– Где ты, урод?! – кричала Сонька – Покажись, ублюдок!
Я выкрутил вентиль с водой и с потолка струями побежала холодная вода. Узница продолжала кричать, но потом протрезвев от холодной воды зарыдала и забилась в истерике. Я выключил воду и спустился к клеткам.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я и предусмотрительно продолжил, повысив голос – И перед тем как ты начнешь орать, хочу тебя предупредить, что не сниму тебя с этого столба пока мы не поговорим спокойно.
Она вылупилась на меня во все свои голубые глазищи. Я увидел страх в ее глазах. Она не знала, что мне ответить.
– Будешь орать я снова тебя выключу и так до бесконечности. Возможно, ты даже умрешь на этом столбе от истощения. Поверь, мне этого совершенно не хочется. Одно условие, мы должны поговорить спокойно.
– Зачем? – дрожащим голосом спросила она.
– Я хочу знать, что с тобой случилось.
– Что со мной случилось? – переспросила она.
– Да, что с тобой случилось?! – меня начинало это злить – Скажи мне почему тебя молодую и красивую девушку избивает какой-то урод возле клуба, а всем все равно, потому что ты для них пустое место?! Почему ты ходишь в грязном рванье, пьяная и побитая? Скажи мне, что с тобой случилось?!
– Я, я, я – ее голос дрожал – Я не знаю.
– А ты подумай, я никуда не тороплюсь. И ты, поверь тоже.
– Я хочу домой, – она зарыдала.
– Тебя кто-то там ждет?
– Выпусти меня!
– Тебя кто-то там ждет?!
– Нееееет! – она завыла – Меня никто не ждет. Я никому не нужна. Все умерли, а я осталась совсем одна.
– Кто умер?
– Все! Родители и мой жених.
– Как это произошло?
– Машина, в нас врезалась машина. Мы ехали с дачи. Они погибли, а я провалялась в больнице больше месяца. Никого больше нет.
Я ввел Соньке инъекцию с успокоительным препаратом.
– И тебя это сломило? – спросил я и продолжил – Сейчас тебе станет лучше.
– Ты отравил меня? – спросила она и в голосе ее было полное равнодушие.
– Нет, сейчас ты успокоишься.
– Я не знаю для чего мне жить – ответила она и замолчала.
Мы провели в молчании больше часа. Сонька совсем размякла и равнодушно смотрела в пол.
– Ты ведь не отпустишь меня? – спросила она.
– Нет.
– Зачем тогда все это?
– Я просто хочу, чтобы ты понимала, что сейчас умрешь.
***
Она смотрела мне в глаза, когда я вспарывал ей живот и орала. Мне было все равно.
Когда она окончательно смолкла я вырезал ее внутренности и оставил тело висеть на столбе, чтобы сошла кровь, а сам пошел в баню, захватив по пути мешок с солью. Помывшись я взял самую большую ванную, в которой спокойно помещался сам и всыпал в него соль из мешка без остатка. Я стал наполнять ванную кипятком из котла, и когда ванная наполнилась, стал размешивать соль ковшом. Получился крепкий соляной раствор. Я оставил его, чтобы он остыл.
На утро я погрузил Сонькино тело в раствор, вложил в ее распоротый живот гирю для груза и оставил вымачиваться. Спустя два дня распятая на столбе Сонька сохла в темнице среди клеток. Можно было отправляться на поиски новых узниц. Сонькино тело мне было нужно лишь для устрашения. Ее жизнь не была нужна ни мне, ни ей, а ее смерть никто и не заметил, и не важно где бы она ее застигла, тут в моей темнице, или там на Думской в толпе пьяных людей.