Первые полгода ушли на обустройство нового жилища, а если быть совсем уж честным, то на полное создания его, так как от старого дома осталась лишь земля на которой он стоял. Деревня, в которой я жил называлась Похьелла и была практически безлюдной, лишь на въезде в нее жила еще престарелая пара, которая, впрочем, довольно скоро ее покинула. Петр Борисович глава семейства приболел, и дети отвезли его в город. Так я остался в Похьелле совсем один. Другого мне и не нужно было, соседи лишь подозрительно меня изучали, чем сильно действовали мне на нервы. Бывало выходишь на разбитое крыльцо дома, а Петр Борисович стоит за изгородью и смотрит, чуть ли не на корточках стоит.
– Чего вам, Петр Борисович? – спрашиваешь его и улыбаешься.
– Да я ничего, я ничего, – недовольно кряхтел он и спешно удалялся на сколько позволяла его старческая немощь, бурча себе под нос – занесло же его в нашу глушь. Дурной человек, ой дурной человек!
И супруга его была такой же мнительной женщиной, единственное возле дома моего не стояла и не выжидала ничего, но при встрече со мной чуть ли не плевалась всегда.
– Мado! – фыркала она и удалялась.
Вечерами в Похьелле было совсем тоскливо и я часто уезжал в Выборг. Я любил этот город в прошлой жизни, полюбил и сейчас. Маленькие, тихие улочки, стены домов дышащих стариной и безумно красивый Монрепо – парк в котором я мог пропадать часами, прогуливаясь по утесам среди сосен. В этой скупости северной природы сосредоточено столько молчаливого достоинства, что ты невольно чувствуешь себя невероятно маленьким. Но я был здесь на своем месте. Я со своей жизнью внезапно вытянувшейся в одну простую линию, сливался с линиями скал и стволов и тихо стремясь к своей цели плескался волнами Финского залива.
Но злоба, кипящая внутри отравляла этот праздник тишины и созерцания, запрещала его и подгоняла меня к работе. Впереди были долгие месяца кропотливого и мучительного труда, изнурительного и в конечном счете совершенно бессмысленного. Я понимал, где-то там глубоко в подсознании, что все это время я упорно и скрупулёзно буду рыть себе могилу, глубокую и комфортную.
Почва в Похьелле была ужасной – сплошь камни да валуны. И сперва, как только начал рыть землю, я не верил, что в конце концов добьюсь конченой цели, проклинал свою одержимость, но понятное дело не мог остановиться. Но потом дело пошло на лад. Весь день я рыл, ломом дробил камни, а ночью вывозил мусор на побережье и скидывал его в залив. В этой работе я совершенно потерял себя и все что происходило вокруг, моей реальностью были лом, лопата и земля. Каждый день я сантиметр за сантиметром углублялся в эту ужасную каменистую почву, приближаясь к своей цели настойчиво и упорно. Я не обращал внимания ни на разбитые руки, ни на голод и жажду, я мог только рыть и желал только этого.
Спустя какое-то время, не знаю сколько прошло дней, недель или месяцев, я совершенно случайно обнаружил в отражении ужасающего своей худобой человека, совершенно обросшего, в грязной одежде и с растрёпанной в разные стороны бородой. Нельзя так, – промелькнуло в голове. Как будто пробудившись ото сна я пошел к яме, которую рыл и измерил ее рулеткой. 3 метра вглубь и 3 метра вширь. Удивительно, как много я уже выкопал.
Я подошел к окну. С неба сыпал снег, впереди зима, она пахнула на меня сквозь стекло своим ледяным дыханием. Долгая и холодная зима. Время, когда мне совсем будем нечем заняться, возможно даже копать нельзя будет если почва промерзнет, но это нужно проверять, я уже ушел довольно глубоко. Сколько времени?
Я собрался и поехал в Выборг. В моей скромной лачуге совсем ничего не было, ни еды, ни даже куска мыла. Я настолько увлекся выкапыванием земли, что совсем забыл про обустройство своего жилища. Было еще не очень поздно, когда я приехал в город и мне удалось заселиться в гостиницу. Я принял горячую ванную и побрился, посмотрел в зеркало и стало как-то спокойнее на душе.
– Простите, – окликнула меня девушка на ресепшн – когда я собирался выйти и прогуляться по ночному городу. Я подошел к ней.
– Я хотела сказать, что мы не сможем вас разместить дольше чем до завтрашнего дня. Бронь, о которой я вам говорила при вашем заезде, подтвердилась и у нас совсем не остается свободных номеров.
– Ничего страшного, я как раз собираюсь завтра уезжать.
Я вышел к набережной и закурил. Надо мною растянулось темное северное небо с далекими и холодными звездами. Обреюсь завтра наголо и поеду обратно, зима совсем близко, а я с ума сойду если не смогу зимой работать, не от скуки, а от нетерпения.
Я поужинал в ресторане и пошел в свой номер. С непривычки заныло в животе, давно я не ел так много. В одержимости своей я забыл про пищу и сон, обо всем на свете забыл, а сейчас получив эти простые земные блага уснул как убитый.
По утру меня разбудили, пора было выселяться. Я как и хотел обрился наголо, набрал бритвенных принадлежностей, зашел на рынок за вкусным финским сыром, которым торговали из-под прилавка и поехал в Похьеллу. Снег бил в лобовое стекло, нужно было торопиться.
***
Необходимо уйти вглубь еще на три метра и потом пойти вширь. Сейчас не было никакого смысла расширять уже готовый участок, возможно в будущем при оформлении спуска. Когда я пройду еще три метра вглубь мне необходимо будет пойти в стороны и обозначить площадку прямоугольником. Пятнадцать метров в длину, шесть в ширину и два в высоту. Думаю, мне должно хватить. Самым сложным будет монтирование вентиляционных путей, чтобы в помещении всегда было достаточное количества воздуха. Впрочем, то обстоятельство, что я был в Похьелле совсем один немного облегчало эту задачу.
Еще три метра вглубь. Я взял инструменты и спустился в яму.