Чужое дарить легко.
Внутри кордона солнце не пекло. Светило не напрягаясь. В Москве всегда не жарко, и всегда проблемы со связью. Глобальные проблемы – ее просто нет. Мобильной, спутниковой, проводной. Никакой.
Москва словно застыла в состоянии воскресного утра – дремлющая мощь, да только уже так и не проснется никогда. Редкие для былой столицы машины, гулкое эхо, одинокие прохожие. Предрассветный час растянулся на годы, не замечая движения солнца. В чреве города шли поезда, терминалы принимали грузы, высасывая внутренности вагонов. На поверхности – тысячи людей, размазанных тонким слоем по все еще огромному городу. Даже если кричать – до соседней улицы донесется только шепот. Москва превратилась в музей себя. С опасными и недобрыми экспонатами.
Новые туфли немного жали, ничего – перетерпится. Антон без комплексов посещал московские офисы в джинсах, свитере и кроссовках, но ради казино решил приодеться. То есть все равно джинсы, просто реже носимые, рубаха – белая, из льна уже мятого и потому немнущегося. Всегдашняя сумка-портфель с ремнем через плечо, старая потертая кожа смотрится стильно, куртка кожаная, одного возраста с портфелем, зонтик-трость возраста неопределенного, доставшийся от отца.
Ему все равно не дотянуть даже до имиджа охраны Давича, но на охранника охранника, точнее, на курьера охранника он тянул.
У Периметра застыли контрактники-рикши в своих красных костюмах. Ну да – не поедет же Давич на метро, Давич поедет со всеми удобствами. Антона передернуло: маленький человечек все-таки умудрился взять вес, и теперь Давич свысока наблюдал за остальными.
– Антон, выбирай «лошадку» – я плачу.
Еще полгода назад по Москве приезжие передвигались либо на метро, либо пешком, либо по туристическим маршрутам. По самому популярному и самому дешевому ходил десяток списанных лондонских даблдекеров. От Периметра до Красной площади, потом круг по Садовому кольцу и наконец единственная остановка на Трех вокзалах. Уже за Периметром. Теперь на площади Трех вокзалов не было поездов – были крупнейшие в Европе казино. Близость Периметра утраивала ставки, игрокам казалось, что они в Москве. До Москвы было несколько десятков метров – до Москвы было как до космоса. В любом казино по эту сторону от Периметра можно было выиграть только деньги.
Полгода назад в Москве появились рикши. Контрактники таскали туристов по всему городу, и пока – ни одного нападения, ни одного исчезнувшего. Приезжие пропадали в метро, гибли в даблдекерах, исчезали даже таманцы, выдернутые из бетонных гнезд. Рикши сновали по Москве открытые любому удару – идеальные цели и при этом неуязвимые, видно, падшие пока только нагуливали аппетит.
Красный костюм подкатил свою повозку. Молчит – голова опущена, будто доллар на мостовой ищет. Подождет. Вместе с Давичем и его «армией».
В самом начале Кутузовского, точнее, в начале того, что от него осталось, – скала. Наверное, раньше это был дом – откуда в Москве скалы? На самом верху каменюки кто-то взгромоздил крест. И ничего – стоит. Хотели бы – снесли. Видно, местным не мешает. Им вообще мало что мешает. Все церкви внутри третьего транспортного кольца остались целы.
Так же как в первый, и как во второй, и как в каждый из разов, перед тем как идти дальше, Антон подошел к скале, перекрестился, поцеловал нательный крестик и, не оборачиваясь, вернулся к рикшам.
Здесь – все так. Если жив пока, значит, соблюдай все приметы. Если жив пока, значит, делай все так же – один в один. Кто знает, что из того, что ты сделал, залог того, что вернешься, и вернешься целым.
Седушка оказалась мягкой, а контрактник вдруг поднял голову и улыбнулся, Антону чуть полегчало. Было тошно, что кто-то его на своем горбу потащит. Давич не был бы Давичем, если бы не вытащил плеть. Антон огляделся – точно такая же была и у него в повозке, в специальном зажиме у правого подлокотника. Повозка Давича заметно прибавила и, обойдя по широкой дуге Антона, вышла вперед.
Слева и справа от босса, вцепившись руками в бортики, резво перебирая ногами, дружным аллюром вышагивали охранники. Девочки держались за бортик сзади – на каблуках им было тяжело, но они старались. Старательность становится довольно распространенной вещью, когда от нее зависит жизнь. В любой ситуации Антон получил бы удовольствие от этого зрелища. Девушки изо всех сил вышагивали позади коляски, их выпуклые ягодицы выписывали фигуры, которые заставляли думать только об одном: как бы догнать и остаться наедине с хозяйкой столь подвижных форм. Рикша Антона прибавил. Он тоже был мужчиной.
Фокус был в том, чтобы держаться и не отставать. Во время инструктажа Давич слушал настолько внимательно, что Стрельцов даже начал надеяться, что все кончится хорошо. Он был уверен и в девочках. Они были достаточно напуганы, чтобы делать все правильно. С охраной теоретически проблем быть не должно – народ дисциплинированный, привык жить по инструкциям. Трудности у таких начинаются, когда одни инструкции вступают в противоречие с другими.
Сам Стрельцов неожиданно для себя тоже стал новичком. Он впервые ехал по Кутузовскому. Ему привычнее было дворами или в метро – падшие редко заходили во дворы, а уж в метро не спускались никогда.
В отличие от других ходоков с именем, у Антона не было никаких особых секретов выживания: в Сети было достаточно информации о каждом метре, который покорился другим. Нужно было всего лишь уметь отделить враньё от реальных отчетов – и, может быть, именно это и был тот дар, который позволял Антону возвращаться.
Сам Стрельцов не сочинял отчеты, только иногда комментировал чужие. В конце концов, все что он мог – подтвердить или предостеречь. Новых маршрутов он не прокладывал. Проблема была в том, что старые маршруты менялись. Иногда медленно, а иногда достаточно было пройти тихому грибному дождю, чтобы до сих пор безопасный двор превратился в адский котел.
Москва плохо реагировала на всё внешнее – всё, что приходило из-за Периметра. По мере сил она сопротивлялась ветрам и солнцу, дождю и снегу. Не пускала незваных гостей, даже птицы старались не залетать за Периметр. Будто все внешнее было ей противопоказано. Постепенно город становился все менее приспособленным для пришлых. Когда здесь не останется никого, кроме падших, златоглавая наконец добьется своего – застынет в своём совершенстве.
Нужно было держаться. Нужно, чтобы никто до самого казино не отпустил повозку рикши. Всё. Идти оставалось недолго, идти можно было не особо быстро, просто держись – и с тобой ничего не случится. Изредка мимо проносились машины падших, тормозили, падшие не могли не реагировать на живых, снова давили на газ, рикши им были пока неинтересны.
Судя по отчетам, такой фокус проделывали уже десятки человек. Если так пойдет и дальше, скоро все будут передвигаться по Москве с попутными рикшами – прицепился и беги, и никаких дворов, никаких неожиданностей. Жаль только стоят рикши немерено, и не каждый едет в нужную сторону. Но это вариант, еще один шанс выжить.
По брусчатке идти не то что тяжело – если долго – неприятно, что ни шаг, то невпопад. Камни, кажется, специально расступаются, чтобы схватить ногу, выкрутить стопу, остановить… Парень из охраны Давича нелепо дернулся – тело еще двигалось вперед, а стопа всё не могла расстаться с мостовой. В другом месте он даже не запомнил бы этот момент. Рикши продолжали двигаться, продолжали двигаться девочки – охранник выпал из группы даже не на секунду. Сколько нужно крепкому тренированному мужчине, чтобы выдернуть ногу, попавшую в щель между камнями и догнать?
Синий «майбах» со встречной развернулся, застыл поперек осевой – точно между отставшим и группой. Падший вынырнул из нутра «майбаха», и Антон мог бы поклясться – водитель улыбался. Невысокий, сухонький, быстрый. Шаг, касание – и охранник медленно осел на мостовую.
Инструкции дали сбой. Их тренировали реагировать – еще лет сто тренировки, и, может быть, был бы толк. Может быть, хотя бы один из них смог хотя бы попасть в падшего.
Он двигался слишком быстро – шаг, касание, в ритме вальса – раз, два, три, охранник умри. Вероятно, помог бы пулемет, точно справилась бы установка «Град», а пистолетные пули каждый раз попадали в то место, где падшего уже не было или еще не было, – пули и падший никак не могли совпасть во времени. Неподвижному «майбаху» повезло меньше – машина словила, кажется, все, что предназначалось хозяину.
Охранник с вывернутой ногой лежал на брусчатке, лежали двое стрелков. Антон сделал все, что мог, он, кажется, целую вечность кричал: «Держаться!»
Стоило охранникам снова взяться за повозку, как падший потерял к ним всякий интерес. «Майбах» прошуршал по мостовой, чтобы вывернуть на свою полосу.
Давич попытался выпрыгнуть из повозки, но только попытался – контрактник все никак не хотел отпускать ручки своей колесницы, и не с габаритами дяди Коли было перемахнуть через подлокотники.
– Они ведь не умерли?
Давич жадно вытягивал шею, пытаясь высмотреть каждую мелочь. Три касания – три неподвижных тела – мало кто видел падшего в деле и может об этом рассказать.
Елизар никуда не смотрел. Его широкому затылку, чтобы стать окончательно похожим на башню, не хватало башенного орудия. Вероятно, оно сейчас просто выцеливало что-то с другой стороны.
– Еще нет. Но спасать уже некого, – Стрельцов хлопнул рикшу по спине – пора было двигаться, ему хотелось как можно скорее оказаться подальше от этого места.
Никто не понимал, как именно питались падшие. Абсолютно точно им не нужна была плоть. Что-то, чего лишается человек, когда теряет сознание, то, чего не найти у животных. Падших интересовали только люди, хотя даже вездесущие крысы Москву не жаловали. Погибли в дни Тьмы и больше не возвращались. Новое определение человека: живое разумное существо в сознании, интересное падшим. Наверное, нехудшее.
Антон читал рассуждения о биополе и карме, душе и альфа-ритмах. Видел простую картинку: падший касался человека, и человек, все еще вдыхая и выдыхая, с живыми глазами, чуткими веками падал, будто кто-то мгновенно перерезал жертве сухожилия… Такая потеря сознания с непотерянным взглядом.
Еще несколько лет назад их пытались спасать. У спасателей было четыре минуты. Без всяких исключений, не больше и не меньше – двести сорок секунд после прикосновения падшего тело сохраняет признаки жизни. Столько же отведено любому человеку, потерявшему сознание в занятой падшими Москве. Двести сорок секунд, после – смерть.
Сначала об этом не думаешь. Потом… Человек может потерять сознание от массы причин. Упасть, захлебнуться, налететь на кулак. Начинаешь бояться, потому что вымощенная булыжниками, никогда не плюшевая, но сейчас-то уже точно с полными горстями острых углов, Москва второго шанса даже не предполагала. Место для очень осторожных сумасшедших.
Через сорок минут Давич и Ко были на Новом Арбате. Дошли-доехали – было бы скучно, если бы не вспотевшие руки, приросшие к повозке, если бы не постоянный молоточек – где-то в груди – отпустишь – и нет тебя. Дошли-доехали, и стоило это троих…
А мимо – автомобили, каждый замедляет ход, внутри каждого – падший, смотрит – ждет. Мимо прошел новенький неоплан – огромный, как корабль, тень на полквартала. Черный, с тонированными окнами, пассажиры еле угадываются за стеклами, смотрят, завидуют. Не понимают. На бортах – белый череп, совсем не страшный, улыбающийся – знак Шутника, одного из шестерки падших, первых появившихся в городе.
Все казино города принадлежат Шутнику, все театры и бордели. Падший Шутник – местный министр культуры, главный шоумен Москвы.
Автобус скрылся из виду, и тут же грохотнуло – будто кто врубил сабвуфер размером с небольшой дом. Желудок дернулся в поисках выхода и успокоился. Звук, всего лишь звук, пройдет минута – и будет казаться, что все просто почудилось.
Это не дар и не талант – реагировать на случившееся. Вопрос дисциплины. Для ходока – вопрос выживания. Вариантов было немного, Антон выбрал проверенный:
– Стоять!
Рикши послушно остановились.
– К обочине!
Контрактники выполнили команду с лихой точностью чемпионов по строевой подготовке.
Антон расслабился: был он прав или нет, но он успел сделать то, что хотел. Теперь осталось только выждать, чтобы понять: он просто сошел с ума или эта остановка была и вправду для чего-то нужна.
Знаток бы сразу определил, что это за шум. Антон – ждал. Рев приближался и наконец вылетел из-за угла красным «феррари». Еще метров через сто тормознуло, но тихо не стало, на смену реву одного суперкара пришел гул тысяч лошадиных сил, катящийся к началу Нового Арбата.
Для нормального города – машин было немного. Для города, в котором действуют правила движения и хотя бы иногда их кто-то соблюдает. Каждый из десятков приближавшихся автомобилей ехал по прямой к точке назначения. Падший мог уступить дорогу только падшему – у рикш не было ни одного шанса. Если бы Стрельцов не заставил остановиться свой отряд – их бы просто смяли, не притормозив, даже не попытавшись свернуть.
Стрельцов выжидал: не просто пока проедут – до тишины. Шепотом, боясь спугнуть, приказал контрактнику: поехали по чуть-чуть…
Так они и докатились до казино – шагом. Мимо того места, куда устремились десятки падших. На этом участке мостовая провалилась под тяжестью неоплана. Огромный автобус медленно погружался под землю. По какой-то прихоти судьбы он встал вертикально и теперь причудливой черной башней обозначил перекресток.
Падшие окружили место аварии – толпа сумасшедших зевак, они были рядом, касались стекол, старались рассмотреть – что там? Пассажиры были еще живы, их смерть смотрела на них глазами падших.
Поодаль уже собрались контрактники. Этим предстоит вытащить автобус и заделать пробоину. Позже. Когда падшие закончат свое дело. Падшие не будут торопиться… Логотип Шутника все так же улыбался. Шоу удалось.
У «Весны» их ждали. Вполне человек, вполне швейцар, вполне почтительный к сильным мира сего. Давич начал приходить в себя. Настолько, что вспомнил про чаевые. Ничто так не успокаивает бизнесмена, как пересчет купюр.
Антон до изнеможения долго ждал, когда все войдут внутрь. Рамка и тут заливалась, но, видно, сегодня день такой – праздник глухого охранника. Их пустили и в казино.
– Может, они развлекаются так, – подумалось Антону, – если бы не пистолеты, падшему на Кутузовском досталось бы на два человека меньше. Люди с оружием и без – две разные породы людей.