Москва. Спальный микрорайон. Тёплый июльский вечер. Точно такой же вечер был и вчера, и позавчера. Жара спала, лёгкий ветерок пошевелил листочки на берёзках, освежил лицо, волосы, ещё не высохшие после купанья в реке.
Истекал точно такой же вечер, как минувшие, в которые Дима Константинов вот так же выходил искупаться после занятий дома. Занятий в жару. Все его сверстники на каникулах – кто уехал с родителями на море или на дачу, кто отправился в деревню к бабушкам и дедушкам, а кто в лагеря, уже не пионерские, а бог весть какие – точнее, конечно, по сути всё те же, что раньше, да стыдливо наречённые всякими нелепыми наименованиями – лишь бы в этих наименованиях не осталось советского оттенка. Что делать – 1993 год, второй год после ликвидации компартии и комсомола и после развала Советского Союза.
Всё как-то не так, как было два-три года назад, хотя внешне не слишком видны изменения, как не видно отличие сегодняшнего летнего вечера от вечера вчерашнего. Внешне не видны, но в душе у Дмитрия Константинова тревога, пока ещё лёгкая, неосознанная. Ему не очень понятны изменения в социальном устройстве страны. Но ему очень понятно то, что сегодняшний вечер – последней в его теперь уже почти что прежней, в какой-то мере можно сказать мирной жизни. А завтра? Что завтра? Завтра он уже встретит другой вечер, после хлопотного, суетного дня.
Завтрашний вечер он встретит уже в училище! В казарме. Какое странной слово – казарма. Загадочное слово. Для кого-то даже пугающее. Сколько он думал о том дне, когда наденет суворовскую форму, такую яркую, красивую, такую манящую. Манящую ещё и тем, что такую же в его годы носил его отец, теперь уже полковник Николай Дмитриевич Константинов.
Суворовское училище! Когда он произносил эти два слова, отец всегда поправлял: суворовское военное училище. Именно военное! Хотя великое имя Суворов уже и без того накрепко связано с военным делом.
Дима возвращался домой после купанья один. Ребята, с которыми он коротал свободные от занятия часы, остались играть в волейбол. Темнеет в конце июля поздно. Ну а как стемнеет, и другие развлечения найдутся – соберутся весёлые шумные компании, зазвенят гитарные струны. Компании смешанные – ведь привычные-то лето разрушает.
Когда покидал компанию, девчонка, что из дома, недавно выросшего на прибрежной улице микрорайона, с сожалением сказала:
– Жаль, жаль, что уезжаешь. И это тебе надо? Ещё целый месяц каникул! Целый месяц!
– Надо! – сказал Дима. – Я давно решил!
Давно решил. Когда же было это «давно»? Пожалуй, он и не вспомнит. С тех пор как стал осознавать себя, с тех самых пор перед глазами отец в военной форме, а дома военные игрушки, модели танков и бронетранспортёров в шкафу под стеклом. А на самом почётном месте суворовские погоны с золотыми буковками Кл СВУ, что указывает на принадлежность к Калининскому суворовскому военному училищу. А рядом с ними – ещё одна пара погон, шитых золотом, а на золоте одна большая звезда. Генеральские погоны. Ими отец особенно дорожил. Их подарил ему уже после его выпуска из Московского высшего общевойскового командного училища начальник Калининского СВУ генерал-майор Борис Александрович Костров. Рассказ о том, как это случилось, Дима помнил наизусть. Отец любил рассказывать, как приехал уже лейтенантом в Калинин, и как набрался дерзости пригласить в гости по случаю своего выпуска начальника училища генерала Кострова. Родители то отца в Калинине жили, точнее, его мама – Димина бабушка – со своим мужем. У неё уже очень давно – ещё до поступления отца в суворовское военное училище – была другая семья.
И ведь генерал пришёл в гости, пришёл со своей супругой. И тогда-то он, произнеся тост, вручил свои парадные погоны новоиспечённому лейтенанту, пожелав надеть их, когда получит это высокое звание. А отец попросил оставить на обороте автограф и указать дату… Надеть погоны начальника училища отцу не довелось. И он теперь шутливо передавал этот завет своего начальника сыну.
Диму отец рассказывал, что первое слово, произнесённое им, было не мама, а танк! И это объяснимо. Когда он плакал, отец подносил его к шкафу, в котором стоял подаренный ему макет танка Т-62 и говорил: «Танк! Смотри, это танк!» И Дима что-то повторял, постепенно складывая звуки всё отчётливее и отчётливее: «Та…», «Та-ак», «Так», «Танк!».
Однажды всей семьёй отправились в Центральный музей Вооружённых Сил. Прошли по залам – там как-то Диме не очень было интересно. А вот боевая техника во дворе музея на смотровых площадках – это запомнилось. И ещё запомнился танк Т-34-85 на постаменте у входа. Отец опрометчиво поставил Диму на трансмиссию танка, и потом долго не мог его забрать с брони. Дима убегал на другую стороны, гладил башню, повторяя: «Танчик. Дорогой танчик». А потом обращался к родителям: «Давайте заберём его к себе домой!»
Отцу в костюме несподручно было лезть на броню. Да и, наверное, не слишком это удобно – по броне, перед фасадом здания, лазить не принято – это не смотровые площадки.
С трудом выловили его тогда, и он всю дорогу твердил что-то и хныкал.
А дома – только военные игрушки, ну или почти только военные. Если отец покупал маленькие танки и броники, которых в ту пору много было в продаже, то обязательно по десять штук. Что толку в одной игрушке? А вот когда танков десять, можно и строи танковой роты освоить. И Дима умел развернуть эти свои маленькие танки из походного порядка, в предбоевой, а из предбоевого в боевую линию. Однажды зашёл в гости полковник из Управления боевой подготовки Сухопутных войск. Ну отец и показал, как пятилетний сын управляется с танками и брониками. Мало того, что строи знает, ещё и более тонкие детали – когда построить в боевой порядок углом вперёд или назад, уступом вправо или влево. Словом, всё, как учит Боевой устав Сухопутных войск «Батальон-рота».
– Ух-ты! – воскликнул полковник, – Мы иным курсантам за плохие знания двойки ставим, а тут!
И тоже задал несколько простейших задачек.
А однажды отец взял Диму на юбилей Калининского суворовского военного училища. Вот тут уже остались воспоминания, хоть и отрывочные, но яркие. Пушки перед входом в училище, какие-то залы, коридоры, а главное мальчишки, мальчишки, мальчишки в яркой красивой форме.
Так что вопросов о выборе профессии не было. Только суворовское военное училище, только офицерская служба.
Дальше – больше. Когда в школах ещё проводились каждый год 23 февраля – в День Советской Армии и Военно-Морского Флота – небольшие парады, первоклашек на улицу зимой не выводили. Праздник был в спортивном зале. Нужно было построить класс, подойти с докладом к военруку, а потом ещё командовать и во время прохождения торжественным маршем.
Отец выбрал в магазине игрушечную саблю, наиболее напоминающую парадную, и обучил Диму всем приёмам. Всё как положено по уставу: «Смирно! Для встречи с фронта, на кра-ул!». Ну и подход со всеми необходимыми строевыми приёмами с саблей. Руководство школы было в замешательстве. И кроме обычных призов, придумали ещё и приз лучшему командиру, наградив огромной связкой баранок. После парада в классе маленькие участники с удовольствием отведали достоинство этого приза.
Теперь, по дороге домой, Дима вспоминал все этапы этого своего пути к суровому суворовскому будущему.
Да, о том, что будущее это сурово, – во всяком случае более сурово, нежели у обычных школьников, сверстников суворовцев, – отец тоже не уставал предупреждать, но говорил и о другом, что тоже очень хорошо запомнилось:
– Знаешь! Военная профессия – это не просто разновидность профессии. Армия – это государство в государстве. В армии свои законы, свои порядки, свой ритм жизни, свои обычаи. На гражданке ты человек, как человек, свободный в своих решениях, в своём выборе. В армии – ты член коллектива, член огромной семьи. Ты отдаёшь все силы службе, у тебя, порой, нет времени на себя самого, позаботиться о чём-то некогда. Но все заботы о тебе берёт на себя армия. У тебя не зарплата, а денежное содержание, не поход к врачу, когда хочу, а медицинское обеспечение, причём, обязательное. Когда едешь в отпуск, билет берёшь по «воинскому требованию». То есть билет бесплатный. О твоей одежде – и летней, и зимней, даже об осенней и весенней, тоже заботится армия, то есть заботится страна.
И ещё на один момент он обращал совершенно особенное внимание. Если армейская семья – прочная семья, то семья суворовская – прочнее и сплочённей десятикратно. Если увидишь офицера со знаком об окончании суворовского военного училища, знай, что это твой друг и брат – всегда придёт на помощь, всегда поддержит.
И прибавлял:
– Вот сейчас на секунду представлю себя, что нет у меня за плечами суворовского военного училища, и даже как-то жутковато становится – так ведь это ж полное одиночество. А здесь – семья, огромная, сплочённая, добрая семья… И каждый в этой семье постоянно ощущает локоть друга и брата – по старой кадетской поговорке: «кадет, кадету друг и брат!». И каждый чувствует, что не идёт по жизни, а летит на крыльях – крыльях алых погон.
Дима тогда переспросил:
– Как ты сказал? На крыльях алых погон? Здорово… Неужели и у меня когда-то, когда настанет час, вырастут эти крылья?
– Обязательно вырастут! – сказал отец, – Только нужно помнить, что поступить в училище не просто, что к этому надо готовить себя, по-настоящему готовить!
Конечно, не всё это в полной меру укладывалось в голове у мальчишки, не сразу укладывалось, но так ведь не всё сразу получается – время не раз подтвердит правоту этих слов.
Отец постепенно посвящал его в новые и новые детали этого бытия, казарменного бытия, рассказывал о том, как сам жил и учился в училище, тогда ещё именовавшемся Калининским. Но всё это было где-то далеко, за пределами понимания того, к чему нужно быть готовым в этой новой, военной жизни. Теоретически он это понимал, только теоретически… А вот завтра предстояло ощутить практически… И это немножко, пока ещё очень немножко волновало.
Эйфория ожидания! Так что ли можно окрестить состояние, в котором он находился. Пока ещё не осознавалось, что уже завтра, за ним закроется дверь квартиры, в которой он прожил свои четырнадцать лет и из которой уезжал только вместе с родителями или одним из родителей, на море или к бабушке, словом, всюду, куда люди ездят в повседневной жизни либо всей семьёй, либо просто по очереди с детьми или кем-то из детей. Вот и теперь ему предстояло ухать с папой в дальнюю поездку, в другой город, пока ещё очень малознакомый ему. Но уже ехать не в отпуск, а на службу, чтобы остаться там, в этом городе, в стенах училища одному. Одному ли? Нет… Отец говорил не раз, что там, в училище, он будет не один – именно там рождается удивительное братство, суворовское братство.
Вспоминал рассказ отца о том, как он, отец, и вовсе один пришёл пешком в училище, как пересёк порог не только училища, но и порог, важный порог в своей жизни, и потом первый раз ступил на вольную землю за пределами училища лишь спустя месяц, когда их вновь набранную роту вывели погулять в ближайший скверик, в котором среди кустарников пряталось небольшое зелёное строение с надписью над входом «Фотография».
Целый месяц за забором!?. Но это не откладывалось в сознании – все мысли были о том, чтобы сдать экзамены и поступить.
Лето 1993 года. В стране не поймёшь, что. Дима и не вникал. Он ещё не понимал, что произошло и происходит. Его одноклассники были заняты мексиканскими сериалами и в классе называли друг друга – кого Клерком, кого Гниден, кого Мей-ссанным… Э-эх, а ведь ещё недавно, когда учились в 3 и 4 классах и Димин папа приходил заниматься с ними, когда ставили военные спектакли, были в классе Кутузов, Наполеон, Тучков, Балашов, а он, Дима Константинов – играл роль Николая Николаевича Раевского. Разыгрывали бой под Салтановкой и он, выхватывая игрушечную саблю, кричал: «Вперёд ребята, я и дети мои покажем вам путь к победе!». Детьми же были две девочки, невысокого росточка.
Отец, слушая все эти прозвища клерков и гниденов, огорчался, но, в то же время, не уставал повторять:
– Ну ничего. Скоро ты вернёшься в правильную среду! В нашу, военную – избавишься от этой зарубежной мерзости.
Особой мерзости во всех этих зарубежных фильмах, заполонивших экраны, Дима, правда, не видел, но нередко думал о том, что ему гораздо ближе и дороже имена Суворова, Кутузова, Раевского, Барклая, Багратиона и других героев отечественной истории.
Прошёл вдоль дома, остановился у заветного подъезда. Здесь жила девочка из его класса, с которой он шествовал вместе по детской и отроческой жизни ещё с детсада.
Вызвать бы её на улицу, попрощаться бы, да она у бабушки на даче. Приедет теперь не скоро, к 1 сентября. А он? Где он будет 1 сентября? Щеголять, правда только по территории училища, в суворовской форме или вернётся домой, к себе во двор, чтобы снова встретиться со своими одноклассниками. И как бы ни притягивала такая встреча, он внутренне говорил себе – не-ет, нет и нет. Только училище. И ничего другого быть в жизни не должно.
И он представил себе, как он, нет не назад вернётся в класс, а приедет когда-то, может, в сентябре, может, позже, уже в суворовской форме и как выйдет ко всем своим «клеркам», «гниденам» и прочим «просто мариям» уже совсем иным человек, из другого мира, далёкого от этой чепухи.
И представил себе, как увидит Машеньку, а точнее, как покажется ей в военной форме…
Но это всё мечты.
Он вернулся домой, и даже не подумал, что вот сейчас в последний раз ляжет на свою кровать, а завтра его будет ждать койка в казарме, он ничего ещё не думал, он был в непонятном настроении. Его состояние являлось отражением того важного, что происходило с ним, ещё не осознанного и воспринимаемого чисто интуитивно. Как там говорил отец – армия, это государство в государстве, и отец в самых ранних лет жил в этом государстве в государстве и вместе с ним отчасти жила и вся семья, и всё-таки только отчасти, то есть и он, Дима Константинов, только отчасти, как сын офицера, находился в том загадочном и манящем государстве. Отчасти в нём находились и мама, и сестрёнка, маленькая сестрёнка, которая так завидовала ему, завидовала тому, что он наденет военную форму, а она так и останется в детском садике и будет ждать, когда настанет час пойти в первый класс обычной школы.
Перед сном бесцельно побродил по квартире. Прощался? Нет, просто думал и вспоминал. Вот гостиная – здесь, когда Дима был маленький, они с отцом устраивали целые баталии. Садились на пол в большой комнате, сооружали боевые позиции – укрепления. Солдатики одной стороны, укрепления и солдатики с противоборствующей стороны. Пушки, движущиеся танки, которые нужно было остановить точным выстрелом ракеты под днище, чтобы танк наехав на неё забуксовал. Когда сестрёнка подросла, она охотно заменила отца в этих играх, и они сражались в гостиной с большим удовольствием, нежели, скажем, играли в великолепную, со всеми причиндалами, железную дорогу, со станциями, шлагбаумами, стрелками, несколькими электровозами и множеством вагонов. Всё это теперь уходило в прошлое. Впереди были не игры, и не игрушечные солдаты ожидали его в дальнейшей жизни и службе.