Виктор Красильников Крылом мелькнувшая
Крылом мелькнувшая
Высок берег Енисея у Игарки. Напоён свежестью прозрачный воздух тех далей. Судов с десяток на якорях. Грузятся с барж сибирскими досками. Иным хватает трёх суток, чтоб осесть по марку. И с прощальным гудком, при откликах стальных собратьев, – на выход… Тайга, изводимая для ходкого товара, пока бескрайняя. Ещё не вляпались в Афган. Для кого-то продолжалась молодость… По вечерам к теплоходам прижимался катер. Желающие встрепенуться отбывали на нём. Все отличимо одеты, на завистливый взгляд. Из них круче, кто в джинсе. У многих лица – будто на праздник пригласили. С деревянного причала начиналось восхождение по лестницам и мосточкам. Одолев крутизну, вступали в тот городок. И понойские, держась своей компании, оказались на главной улице. Путь всех шествующих заканчивался у крыльца ресторана. Одно то, что схож с соломбальским «Якорем», имело притяжение.
По другим причинам – подавно. Даже литовцев, с отнятой у СМП1 «Цигломени», занесло сюда. Ну дым эскадренный! Играла разгонная музычка. Столик достался в середине зала.
Как-то само собой cлучилось – встретились два взгляда. Чуть задержавшись, разошлись. Но впечатление осталось. Она – броская, приятной полноты блондинка. Прямо в душу могли бы смотреть большие, с влажным блеском глаза. Белая строгая жакетка очень шла ей. Не хватало подле рояля. Тайным трепетом отозвалось его сердце.
Он мог бы поклясться, что вчерашним субботним часом приметил её в интерклубе. Зданьице то стояло на ближнем перехвате гуляк. Теснота. Полки бара уставлены для шика пустыми иностранческими бутылками. Там, к радости разливателя, потом умотавшего в Израиль, в основном напивались…
Что увидела игарчанка в нём? Не тайна. Примерно прочитала, как с листа. Недурён. Этакий недавний мальчишка. По длинным волосам – художническая натура. Модник. Рубашка к лицу. И хорошо, что стеснителен…
Приятели стали рюмки наполнять, по сторонам поглядывать. Перед ними был не выбор, верное слово – блистание! Одинокая женская участь заставляла так скрашивать жизнь. Своих мужчин в Игарке катастрофически не хватало – одна сезонная вербота. Особенно не светило разборчивым девушкам с институтскими дипломами. Такое вот личное, не замечаемое страной горе. Ведь на первом месте стояли миллионы кубов пильняка…
Общество поднагрелось. Авантажные двинули к оркестру шлягеры заказывать, дам приглашать. Конечно, врали с три короба. Сильней, чем надо, партнёрш прижимали. У знакомых с комсоставскими нашивками кольца переместились с правой руки на левую. Значит, начали действовать разведчиками по легенде…
Он почувствовал: сейчас или никогда. С товарищами хватил очередную. Встал, как на суде чести. Фертом к музыкантам причалил:
– «Корабли» Высоцкого исполните?
– Да мы ста-аличные, из Красноярска, обижаешь, моряк.
Не жмотясь, четвертак вручил.
Отпуская с поводка судьбу, берегитесь пророчеств настоящих поэтов (примета автора). К сожалению, чудак такой не знал.
Она ждала взглядом. Когда тот развернулся, ресницы опустила.
– Можно вас пригласить, – сказал просто, с учтивостью кивнув головой.
Пара чудесно поплыла под медленный ритм и пронзающие, чуткие души слова.
…Возвращаются все, кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, а себе ещё меньше…
Нежная ладонь в его руке лежала залогом счастья. До сих пор оно где-то плутало. Привык обходиться без него, смирился. Минутой жизнь переменилась. Милое её лицо выражало то же, что творилось и с моряком. Она с незащищённой открытостью сближалась в танце. Оба чувствовали тогда короткое роковое замыкание.
– А палевое вам также шло.
– Значит, вчера в интерклуб наведывались? Самое пропащее у нас место, но тут говорят: «Репутацию спасают перемены».
Когда провожал её к столику, узнали имена друг друга.
– О, Людмила! Запомню на всю жизнь.
– Взаимно, – отшутилась она.
Экипажники, уже набравшиеся, поступок одобрили. Официантка два стула приставила.
– Роскошно сидите. Уплотним вас аэродромскими девчатами.
Их доставили с острова, где полярные Ил-14 базировались.
(Летающую классику стиля Дугласа сгубят во времена перемен, а отважные бывшие асы сопьются. Кто бы в такое тогда поверил?! И что новую Игарку почти заколотят – это вам как?)
Смешливые предсказательницы всяческой погоды внесли оживление. Парни стали ухаживать, ненатужно развлекать. У него же обидный облом. Людмилу, благодаря танцу, приметили. Теперь, не дожидаясь начала нового, к ней котами устремлялись оценившие. Отказывать там совсем не принято. А он по прекраснодушной глупости всегда держался принципа: «Пусть повезёт другому».
«Показалось, разве впервой», – огорчённо подумал, переключившись на своих. Она искала его взгляда, чтоб примирительно улыбнуться. Только единственно нужный всё не находился.
Какая-то правильная мамаша в зал ворвалась. Отроковицу разыскала и с дурными воплями погнала домой. Такая-сякая закрыла личико ладошками в страшном конфузе. От молодёжи сочувственно выкрикнули:
– Приходи годика через два. В самый раз будет!
Время мчалось в бешеной раскрутке. Усталый оркестрик давал ляпы, хрипящий солист утаивал куплеты. Большинство парило на предельной высоте настроения, потому как повезло в знакомстве. Пролетевшие фанерой – сами виноваты.
Между тем понойские сидели отменно. Та, что звалась Татьяной, ловко отбивала шуточки и всем понравилась. Была комсомолочка ладной, симпатичной шатенкой. Подружка проигрывала ей в привлекательности, да кому что дано. C лета по распределению стали островитянками. Гордость курса, какую-то Тамарку, упекли на Диксон. Страсть, что пишет!
Вскользь, тактично намекнули о кособоком ухаживании. После чего покружили их под лучшие песни. Другие ухажёры тревожить не рискнули.
Предпочтение Тани угадывалось почти явно. Но обжёгшийся теперь дул на воду. Неожиданно девушки стали прощаться. «Лётчицкий» имел своё, отличное от рейдового катера, расписание. Пожелали погодницам счастья, а не как сейчас – женихов богатых. Видно, девушек поморская простота тронула. Танечка в сумочке порылась. Секундным делом чиркнула что-то. Никто и не понял зачем.
Подруги пошли красиво, словно в полёт над искрящимся серебром Севера. Перед дверями обернулись, сделав эффектный жест прощания.
С того момента смысл вечера пропал. Краски жизни потускнели. Как есть неудачники, потянулись к выпивке и заговорили о работе.
Тему развить не удалось. Заведение, накосив двойной рублёвый план, закрывалось. Пары, компании и одиночки тронулись на выход. У раздевалки топтался так называемый развод. Истинные мореманы окончательно определяли свою точку до утра.
В сетях соблазна понойские потеряли электрика. Другого по имени окликнул женский голос. Это была Люда – трогательным изысканным созданием. Ни в чём не виноватая, кроме рождения в скверном городишке.
Объясняться не посчитали нужным. И так всё понятно. Она просто и доверчиво взяла его под руку. Чуть видимая на светло-блёклом небе, звезда Венера незаметно подмигнула им.
Идти рядом оказалось также волнующе приятным, как слиться в танце. Если на расстоянии её обаяние имело власть, то сейчас подавно.
– Что я делаю? Маму уговорила дочку взять, чтоб балансовый отчёт составить. А сама как последняя мерзавка поступила. Хотелось увидеть снова. Сознаюсь, запала на тебя в интерклубе.
Таких лестных слов ему ещё не говорили. А был он очень чутким и благодарным. Тотчас захотелось проявить что-то ответное. Взял согнутую в локотке левую её ручку и поцеловал со словами, какие душа подсказала:
– Людик, маленький, всё будет хорошо, шармон.2
Вошли в обычный для Игарки деревянный дом, сравнительно из новых. На верхний второй этаж поднялись. Квартирка не чета хрущовкам – попросторнее. От стен из сосновых брусьев здоровье исходит. Мечта поэта достала банку с индийским дрянным эрзац-кофиём. За неимением в Союзе лучшего и такое шло на ура. Стали из чашечек горячим его тянуть. Вдруг оба засмущались.
– В самый раз анекдот рассказать, – потребовала дама сердца.
– Есть подходящий. Заходит Петька после Гражданской к Чапаеву: «Бедно живёшь, Василий Иванович. Часов и тех нет. Как время кумекаешь?» – «А вот это на что?» И подводит пытливого к рельсине, подвешенной к потолку. Вдарил по ней станиной от «Максима»: «Колись, контрики!» С двух сторон провопили: «Безобразие! Час ночи!»…
Он глазами ей на часы показал. Стрелки отмерили ровно столько. Больше рассмешила забавность совпадения.
Разруливая недомолвки, сказала простодушно наперёд: муженёк-де возомнил про лафу тем, кто штаны носит. Козлом сельским в центры подался.
Родная матушка юристом в суде. Повезло ей, живёт за настоящим мужиком – пилотом. Но он ей отчим. Запутанность семейная над всей Игаркой витает. Наверно, оттого, что подневольными людьми с поломанными судьбами строилась…3
Постелила ему на диване. Улыбнулась доброй феей, дверь за собой в другую комнату притворила.
Сна ни в одном глазу. Ворочался подожжённый запретным вроде бы чувством. Это походило на пытку. Будь что будет. Рисковым амурным поручиком очутился в опочиваленке. Сумеречный свет от окошка помогал ему. Хозяюшка боярышней лежала на высокой кровати. Оголённые плечи с прекрасной белокурой головкой являли впечатлительную картину. А он – он единственный ревнитель и обладатель!
Глаза, ещё более неотразимые, впрямь заглянули к нему в душу.
– Иди ко мне, не мучайся, это я тебя позвала.
Чувства пошли вразнос от объятий и первых жадных поцелуев.
Когда осмелился погладить обольстительные груди, как у эрмитажной вакханки, она застонала. Эти тихие звуки с прерывистым дыханием захватили его нетерпеливой страстностью. Он испытал вроде озноба. Правая рука заскользила по шёлку комбинации, спускаясь всё ниже, ниже. Там находилась последняя линия условностей стыда. Не по опыту – по наитию оттянул резинку трусиков. Вовсе теряя голову, с мягкой настойчивостью проник пальцами под их край.
Совершенная от природы молодая женщина задрожала воочию, не вынося подобного. Стала теребить, ласкать ручками, медовыми губами, всем трепетным, роскошным своим телом. Бархатная кожа сибирячки пахла молоком и дурманом духов. Сладкая мука раскрепостила её.
– О, победитель! Твоя, тво-я…
В начале седьмого прозвенел будильник. Проснуться было исключительно отрадно. Вновь восхититься Людочкой, целовать её. Окружающие вещи казались какими-то мило домашними. На стуле стопка чистого белья для глажки и та выглядела приятной знакомой. От завтрака отказался. Обменялись адресами с надеждою на милость Божью. Трогательно, чувствуя боль разлуки, прижались друг к другу. И, как не принадлежавшие более себе, помолчали…
На пустынной улице только пришёл в себя. Постарался глазами найти знакомые окошки. К вскипевшей радости, увидел Людика, взмах ручки, приставленную к стеклу ладошку. На том же немом языке ответил.
До чего мягко стелился путь! Первой звонкой струной гитары подтянуто настроение. Он уверился в неслучайности подарка судьбы.
С берега открылась грандиозная панорама. Кому такая по силам, кроме великого Творца?! Всего лишь протока покоила на своей глади столько разнотоннажных «купцов». Далее зеленел остров с крылатыми героическими бортами. За ним державной дорогой стремил чистые воды к Ледовитому океану батюшка-Енисей.
Счастливых романтиков и вовсе не таковых на причале порядком. Разве это могло умалить пережитое? Для него – точно нет. В кармане форсистой куртки «Lee» лежал заветный листочек. Бережно стал извлекать его. Вытащились два. Каков сюрприз! Другой – Татьянин…
«Поной» щетинился стензелями4, обрастая палубным караваном. Сбывался верный признак отхода. Снова запечатается надолго всё, чем живёт душа. Да и рейс выпал из самых колодных – к арабам в Александрию.
Только ничего бесследно не обрывалось. За себя он уже решил. Просто ярко сгорел вечер и мелькнула крылом чайки ночь.
Потом окажется, так же мелькнёт и… жизнь.