Сведения об Уильяме и его родителях. – Овчарки. – Ромул и Рем. – К берегу.
Отец Уильяма, м-р Сигрев, человек очень образованный, много лет имел контору в Сиднее, главном городе Нового Южного Уэльса, и теперь после трехлетнего отсутствия возвращался обратно со всей семьей. Он купил у правительства большие земли, с тех пор сильно поднявшиеся в цене, и получал большой доход от разведения скота. Во время его пребывания в Англии имением прекрасно заведовал управляющий, и Сигрев вез с собой множество вещей, необходимых для сельского хозяйства, для дома и т. п.
Миссис Сигрев, приветливая женщина, не отличалась здоровьем; Уильям, старший из детей, был умен и весел, его брат Томас, шестилетний мальчик поражал необдуманностью, но казался очень милым ребенком. Их сестре Каролине минуло семь лет, а маленькому здоровяку Альберту еще не было и года; за ним смотрела молодая негритянка, которая явилась в Сидней с мыса Доброй Надежды и отправилась в Англию вместе с семьей Сигрева. Упомянув обо всех бывших на палубе «Великого Океана», упомянем также о двух овчарках м-ра Сигрева и о маленьком терьере капитана Осборна.
Волнение утихло только на четвертый день. Матросы развесили свое промокшее от дождя и брызг платье на канатах, и капитан велел поставить паруса. Дул нежный ветерок, и судно шло со скоростью четырех миль в час. Миссис Сигрев сидела на корме; ее муж и дети были подле нее. К ним скоро подошел и капитан Осборн.
– Ну, мастер Томми, – спросил он, – вы довольны, что буря утихла?
– Мне было все равно, – отозвался Томми, – я только расплескал суп. А вот Юнона как упала со стула, да так и покатилась вместе с маленьким; папа поднял их…
– Слава Богу, что Альберт не убился, – заметила миссис Сигрев.
– Он убился бы, если бы Юнона не думала исключительно о нем, забыв о себе, – заметил Сигрев.
– Правда, правда, – сказал Осборн, – она спасла ребенка, но, кажется, сама ушиблась.
– Да, стукнулась головой, – с улыбкой ответила Юнона.
– Еще хорошо, что у тебя на голове такая густая шерстяная шапка, – со смехом заметил Осборн. – Но, все равно, Юнона, ты славная девушка.
В это время Осборна отозвал Мекинтош.
На палубу выбежали овчарки.
– Сюда, Ромул, сюда. Рем! – позвал их Уиль.
– Вот что, сэр, – спросил Риди, стоявший невдалеке, – позвольте вас спросить, что это за странные имена у ваших собак; я никогда таких не слыхивал. Кто были эти Ромул и Рем?
– Ромул и Рем, – ответил Сигрев, – имена двух братьев-пастухов; в древние времена они основали большой город, Рим, который впоследствии сделался столицей великой империи. Люди эти были первыми царями Рима и правили вместе.
– А выкормила их волчица, Риди, – прибавил Уиль. – Ну, что вы скажете?
– Скажу, что это была диковинная кормилица, мастер Уильям.
– И Ромул убил Рема, – продолжал мальчик.
– Немудрено, так был воспитан, – заметил Риди. – Но за что он убил брата?
– За то, что тот слишком высоко прыгнул, – со смехом сказал Уилли.
– Мастер Уиль шутит? – спросил Риди, обращаясь к Сигреву.
– И да, и нет. История рассказывает, что Рем обидел Ромула, перескочив через стену, которую тот построил, и Ромул убил его. Но на древнюю историю нельзя полагаться.
– Да, кажется, и на древних братьев тоже, – заметил Риди. – Но давно известно, что вдвоем не сделаешь дело.
– А теперь мне хотелось бы сойти вниз, – заметила миссис Сигрев, – может быть Риди отнесет малютку?
Когда все спустились в каюту, капитан сказал, что он успел определить, где находится судно, и прибавил, что оно в ста тридцати милях от мыса Доброй Надежды.
– Если ветер продержится, – заметил Сигрев, – мы завтра же придем к берегу. Может быть, Юнона, ты увидишь твоих отца и мать?
Бедная Юнона покачала головой, из ее глаз покатились слезы, и она с печальным лицом сказала, что ее отец и мать принадлежали голландскому бюргеру, который, купив их, уехал далеко от берега. Ее разлучили с ними, когда она была еще очень мала, и оставили в Каптоуне.
– Но теперь ты свободна, Юнона, – сказала миссис Сигрев, – ты побывала в Англии; а тот, кто ступит на берег Англии, делается свободным.
– Да, я свободна, мисси, – ответила Юнона, – а все-таки у меня нет отца и матери.
И негритянка заплакала, но Альберт погладил ручкой ее черную щеку, и она снова улыбнулась.