Результаты выборов в рейхстаг в сентябре 1930 года стали сенсацией для многих германских бюргеров. Представители движения, возглавляемого Адольфом Гитлером, которого большинство политиков не принимали всерьез, составили вторую по численности партийную фракцию в республиканском парламенте. Вместо жалких 12 мандатов из 470, которые национал-социалисты получали с 1929 года, теперь у них оказалось 107 мандатов! Этот прорыв особенно впечатляет на фоне того факта, что социал-демократическая партия, только за два года до выборов ставшая влиятельнейшей партией в стране, впервые с момента принятия Веймарской конституции увидела среди депутатов всего одного из своих представителей – Германа Мюллера.
Отныне никто уже не мог отмахнуться от нацистов как от шумного и вздорного меньшинства в парламенте. Стало ясно, что их движение получило широкую поддержку во многих областях Германии. Каждому немцу предстояло определить свое отношение к этому странному ефрейтору, австрийцу по рождению, который делал пробор справа, говорил на баварском диалекте, доходил до исступления во время публичных выступлений и сделал претенциозное приветствие «Хайль Гитлер!» обязательным для 6,5 млн своих приверженцев, а затем и для всей нации, составляющей 65 млн.
Самозваный фюрер, то есть лидер, доказал свое политическое чутье даже названием, которое он дал основанной им партии: национал-социалисты. Блестящее соединение контрастных, взаимоисключающих понятий! Оно сразу привлекло внимание всех классов общества и всех политических групп.
Гитлер предложил идею, привлекающую всех, кого не удовлетворял интернационализм двух главных левых партий. Среди этих примитивных патриотов были миллионы военных ветеранов. К ним он обращался особо: «Я один из вас. Как и вы, я сражался в окопах. Я не из высших чинов, а такой же солдат, ветеран, как и вы. Я – неизвестный солдат».
«Может, он поймет наши проблемы лучше, чем интеллектуалы и аристократы, которые правили нами до сих пор, – думали многие. – Ведь он такой же фронтовик, как и мы».
Для недовольной буржуазии у него тоже находились нужные слова: «Все наши беды происходят от Версальского договора, навязанного нам группой коварных интернационалистов, в основном евреев. Я не только аннулирую Версаль, но и очищу наше общество от предателей».
Его яростная критика Версальского договора гарантированно вызывала в слушателях взрыв безрассудных эмоций. Те же, кто считал для себя неприличным присоединяться к его шумным демонстрациям, потихоньку признавались, что отдадут свои голоса этому смелому и решительному противнику договора, подчеркивающего поражение Германии и приведшего к долговременному унижению всего народа.
Благодаря своему редкому дару угождать всем и всякому, Гитлер сумел привлечь в свой лагерь даже убежденных монархистов, никогда не одобрявших Веймарскую республику. Мне известно о его обещании и германскому принцу Вильгельму, и баварскому кронпринцу Рупрехту восстановить в стране монархию, если он придет к власти. Оба поверили его торжественному обещанию, но, как и многие другие, позднее поняли, что их попросту нагло обманули. А пока в монархических кругах поговаривали, что энергичный молодой лидер нацистской партии сможет сделать то, что оказалось не по силам дряхлому президенту-фельдмаршалу.
До сих пор основная масса населения поддерживала социал-демократов и католическую партию Центра, а также их профсоюзы – Альгемайне Дойче Геверксшафтс-Бунд (Всеобщую конфедерацию профсоюзов) и Христлихе Геверкшафтен (Христианские профсоюзы). Но неустанная гитлеровская агитация внесла разброд в ряды их лидеров.
Фридрих Штампфер, член рейхстага от социал-демократов и главный редактор газеты «Форвартс», осенью 1932 года посетил полномочного представителя Советской России в Германии Льва Хинчука. Он просил его воздействовать на германских коммунистов и убедить их присоединиться к борьбе против Гитлера. Хинчук обещал ему подумать, считая нужным прежде проконсультироваться с Москвой. Через несколько дней его секретарь по связи с прессой принес ответ: «Простите, но прежде, чем победит коммунизм, к власти должны прийти нацисты».
Исполнительный комитет социал-демократической партии направил конфиденциальный запрос Всеобщей конфедерации профсоюзов, спрашивая, не следует ли в целях предотвращения государственного переворота Гитлером объявить всеобщую забастовку, как это было успешно сделано для разгрома капповского путча против Веймарской республики в 1921 году. Ответ был следующий: тщательный анализ показал, что за время Великой депрессии примерно одна треть членов партии перешла на сторону коммунистов; еще одна треть уже марширует в колоннах под знаменами с фашистской свастикой; и только треть осталась верна идеям социал-демократии. Всеобщую забастовку проводить нецелесообразно, ибо для ее успеха необходима солидарность всех членов партии. Если же забастовка провалится, то рухнет последний бастион против рабочего радикализма – умеренных социалистов, которые пока еще занимали главное положение в профсоюзах.
Получив отказ руководства конфедерации, социал-демократы обратились с просьбой о призыве к всеобщей забастовке к профсоюзным лидерам Саксонии, считавшейся самой радикальной из земель федеративной Германии. Но и те отклонили эту идею, мотивируя тем, что при семи миллионах безработных предприниматели без труда наймут штрейкбрехеров, в результате чего ожидания, возлагающиеся на самое мощное оружие рабочего движения, окажутся иллюзорными.
Обе группы, к которым обращались социал-демократы, подчеркивали, что их сторонники не располагают никаким оружием, тогда как, судя по уличным потасовкам нацистов, по нашумевшему убийству в Потемпе[7] и дракам в пивных, они хорошо вооружены. Руководство профсоюзов считало, что борьба в столь неравных условиях равносильна самоубийству.
Для многих лидеров социал-демократов, истощенных длительным противостоянием с левыми и правыми врагами Веймарской республики, отказ рабочего движения от борьбы стал последней каплей. Упав духом, они начали приспосабливаться к фактическому положению дел. Как убежденные демократы, говорили они, мы не можем идти против воли народа. Если им нравится нацизм, пусть Гитлер попробует править страной. Согласно демократической конституции, партия, получившая большинство в рейхстаге, имеет право выдвинуть своего кандидата на пост канцлера. Если верх возьмет партия Гитлера, как истинные демократы, мы вынуждены будем смириться с этим фактом. Такое логическое обоснование позволило позднее Йозефу Геббельсу высокомерно заявить: «Мы воспользовались демократическими принципами, чтобы расправиться с самой демократией!»
Большинство социал-демократов успокаивали свою совесть примерно такими рассуждениями: «Уже через несколько месяцев станет ясно, что нацисты просто не в состоянии править страной», «Пусть Гитлер попробует руководить, скоро он кончит полным провалом» или «Эти нацисты тоже каши не сварят».
Пауль Лобе, убежденный социал-демократ, который непримиримо боролся против нацизма и одним из первых оказался в концлагере, бывший президент рейхстага, то есть его спикер, грустно и вместе с тем с иронией признавался в своих мемуарах: «Вряд ли можно сказать, что в эти недели политические партии, в том числе социал-демократическая, и профсоюзы проявляли бдительность и отвагу. По вопросу, может ли упорное сопротивление предотвратить захват власти нацистами, существовали самые противоречивые мнения. Большинство наших приверженцев ожидали активного сопротивления, но лидеры были убеждены в бесполезности кровавого противостояния. В результате все партии одинаково смирились с поражением»[8].
В разговоре со мной Пауль Лобе вспомнил в качестве характерной черты того периода, как Отто Вельс, председатель германской социал-демократической партии, надеялся, что правый «Стальной шлем» не позволит Гитлеру захватить власть, тогда как Зигфрид фон Кардорф, бывший в то время вице-президентом рейхстага от правых, возлагал надежды на то, что решительный удар по нацистам нанесет орган левых «Рейхсбаннер»![9]
Адам Штегервальд, министр труда в кабинете Брюнинга и бывший премьер-министр Пруссии, всегда был всеми уважаемым председателем Христианских профсоюзов. Его организация, в основном объединяющая рабочих католиков, как и Всеобщая конфедерация профсоюзов, где преобладали социалисты, с каждым днем становилась все малочисленнее, в то время как нацистское движение набирало все больше и больше сторонников. Штегервальд выбрал тактику поведения, полностью отличающуюся от линии социалистов: он считал возможным и даже целесообразным несколько ослабить движение нацистов, внедрив в него людей, не верящих в нацистские идеалы. И дошел до того, что предложил Христианским профсоюзам целиком присоединиться к национал-социалистам.
Последовавшие затем события прекрасно описал Якоб Райхерт, исполнительный директор Экономической группы, представляющей металлургическую промышленность, в своих показаниях на Нюрнбергском процессе[10]:
«Когда архиепископ Бреслау, являющийся в то время кардиналом германской католической церкви, узнал о намерениях Штегервальда, он пригласил его на аудиенцию. Профсоюзного лидера ожидала встреча не только с кардиналом, но и с группой церковных иерархов. Он всеми силами пытался убедить служителей церкви в необходимости присоединиться к сторонникам Гитлера.
Но те оставались при своем мнении. Тогда Штегервальд пустил в ход последний козырь. «Такая возможность предоставляется нам только один раз, – предостерег он. – И если мы сейчас не присоединимся, значит, упустим наш единственный шанс».
На что уязвленный кардинал, по словам Райхерта, сухо молвил: «В таком случае, Адам Штегервальд, мы окажемся в достойной компании. Дьявол искушал Иисуса Христа, приведя его на высокую гору и показав ему все царства мира и славу их. Но он тоже отказался от единения с ним».
Эти слова образумили Штегервальда. С тех пор он стал непримиримым противником Гитлера. Военная администрация американской оккупационной зоны Германии назначила его начальником окружного управления Вирцбурга, где он и служил до своей смерти в декабре 1945 года.
Хотя далеко не все лидеры католической партии Центра готовы были последовать за Штегервальдом, многие считали, что нужно позволить Гитлеру взять на себя ответственность за страну, что, как они надеялись, отрезвит его. Зная об этом, канцлер Брюнинг с одобрения своих товарищей по центристской партии неоднократно заявлял о недопустимости вхождения фюрера в коалиционный кабинет министров. Но его призывы не имели успеха.
Еще одна большая политическая группа, с опасением наблюдавшая за возвышением Гитлера, была немецкая национальная народная партия (Дойч-Нацьонале Фолькспартай). Во время злосчастного руководства Альфреда Гугенберга эта партия стала ослабевать. Одна фракция уже откололась, как и множество других политических групп вроде немецкой консервативной партии (Дойч-Консервативе Партай) во главе с Готфридом Тревиранусом. Остальных грозили поглотить нацисты с их неуемной энергией.
С 1909 по 1918 год Гугенберг был председателем правления директоров концерна Круппа, но к началу 1917 года нарушил его священную традицию держаться в стороне от политики и начал скупать различные газетные издательства и информационные агентства. Его освободили от должности, и он приобрел прозябавшую в нужде берлинскую газету «Локал-Анцфгер». Так началась его карьера в столице Германии, и вскоре он стал влиятельным издателем, владельцем огромной кинокомпании УФА и главой немецкой национальной народной партии. Он был типичным образцом немецкого бизнесмена, поздно вошедшего в политику. Крепкий и коренастый, с седым ежиком волос, он представлял собой довольно нелепую фигуру во фраке и с торчащими в стороны кончиками усов, как у бывшего имперского сержанта по строевой подготовке.
Гугенберг льстил себя надеждой, что сможет подчинить Гитлера. Как и многие наивные состоятельные немцы, он считал, что с деньгами можно добиться всего чего угодно. Он признавал, что у фюрера есть одно необходимое качество для политического успеха: Гитлер был способен завоевать доверие масс, хотя и не обладал обаянием. С другой стороны, Гугенберг глубоко презирал окружающую Гитлера грубую чернь, которая, по его мнению, не способна руководить государством. «Пусть Гитлер обеспечит массы, – говаривал он в кругу доверенных лиц, – а уж мы обеспечим мозги».
Для сомневающихся среди гугенбергских консерваторов у него была наготове такая оценка: «Нацисты как молодое неперебродившее вино; но когда процесс ферментации закончится, они утихомирятся».
Предвосхищая возможную коалицию нацистов с центристами, 11 октября 1931 года он организовал на водном курорте в Гарцбурге, что находится в горах Гарца, совместную встречу националистов всех оттенков, куда пригласил Гитлера с колоннами его марширующих в форме сторонников. Для всех нас, кто присутствовал на Гарцбургской встрече в качестве наблюдателей, было ясно, что Гугенберг просчитался. Гитлер весьма охотно использовал Гугенберга, а вот Гугенбергу не дано было использовать Гитлера. Спустя неделю фюрер устроил собственное шоу в Брауншвейге, которое ясно продемонстрировало, где находится реальная сила лагеря националистов.
Лидеры германской промышленности, в отличие от среднего и рабочего класса, не спешили сходиться с Гитлером и его движением. Правда, за несколькими исключениями. Владелец электрохимического завода в Баварии Альберт Пич еще с 1923 года время от времени ссужал
Гитлеру по 100 марок (250 долларов). Также нацистам оказывали финансовую поддержку Карл Бехштейн, производитель фортепьяно и пианино, коммерческий советник Гуго Брукман из Мюнхена, издатель трудов Хьюстона Стюарта Чемберлена. Но в мире промышленников это были мелкие сошки. В Руре самый богатый акционер «Стального треста» Фриц Тиссен уже в начале 30-х годов проникся сочувствием к нацистам и уговорил местного магната, старика Эмиля Кирдорфа, связать свою судьбу с лидером движения «коричневорубашечников».
Однако в целом крупные промышленники не интересовались Гитлером до выборов в рейхстаг в 1930 году, наглядно показав, что к этому буйному человеку стоит внимательнее приглядеться.
Обычно промышленники игнорировали политику. Для того чтобы быть в курсе политической ситуации, они пользовались услугами своих специальных репортеров или референтов, получающих жалкие гроши. К чему заниматься этим лично? Гораздо важнее управлять предприятиями, приносящими огромные прибыли, чем читать или слушать о бесконечной болтовне в рейхстаге, которая представлялась им из рук вон плохо организованным бизнесом. Политику они воспринимали как необходимое зло. Многие, а может, и большинство формально принадлежали к какой-нибудь партии. Но участвовали в политике лишь для конкретных целей. Однако в принципе им было свойственно полное равнодушие к политике.
Мало кто из них удосужился прочитать «Майн кампф» – и в этой ошибке они были заодно с миллионами немцев и иностранцев[11].
Когда наконец магнаты встревожились, то заинтересовались экономической программой Гитлера. Но в лучшем случае она была просто непонятна. Гитлера экономика не заботила. Хотя он невероятно ловко наживал деньги и любил их тратить, но никогда не вникал в суть экономического процесса. Если против какого-нибудь его любимого проекта раздавались разумные возражения, он отвечал специалистам и другим сомневающимся в практичности его мер: «Это должно быть сделано потому, что должно». Он старался лично не склоняться ни к каким конкретным экономическим взглядам, предпочитал обсуждать финансовые, деловые и производственные проблемы в самых общих чертах. А вот эксцентричному экономисту Готфриду Федеру удалось добиться такого доверия Гитлера, что тот сделал его экономическим теоретиком нацистской партии. Федер придерживался средневековой идеи о том, что взимать проценты аморально. Магнаты опасались, как бы он не занял ответственный пост, позволявший ему осуществить на практике свои планы.
Двое нацистов, один из которых принадлежал к иерархической верхушке, а второй был успешным журналистом, на взгляд деловых людей, отличались сравнительным здравомыслием. Грегор Штрассер – один из организаторов нацистской партии, скромный рабочий лидер, отлично разбирающийся в бизнесе и индустрии. Промышленники сочли необходимым помочь ему и усилить его положение в противовес «дикарям», составляющим окружение Гитлера.
Другой – Вальтер Функ, главный редактор берлинской консервативной газеты «Бёрзенцайтунг», ежедневного издания, посвященного финансам, бизнесу и индустрии. Он втайне вступил в ряды нацистов, продолжая свою работу, как делали многие нацисты, и попутно держал экономическое новостное издание. Приняв многие положения нацизма, в экономике он придерживался более или менее «нормальных» взглядов. Поэтому деловой мир счел его достойным поддержки как еще одного противовеса радикализму Готфрида Федера[12].
И Штрассер, и Функ получали скромные субсидии от промышленников – не слишком большие, но достаточные, чтобы они могли поделиться своими взглядами с товарищами по нацистской партии в расчете повлиять на них и направить экономику в умеренное русло.
В Берлине жил человек, которого знали все промышленные бароны и который считался необыкновенно гибким политиком и экономистом – «финансовый гений» Ялмар Шахт. «Уж он-то знает, что происходит, – говорили промышленники. – У него самые обширные связи. Интересно, что он думает о Гитлере?»
Шахт, основатель немецкой демократической партии и потенциальный кандидат на пост президента рейха, в 1930-м был назначен президентом Рейхсбанка, присутствовал на гарцбургском конклаве «национальной оппозиции», и теперь его часто призывали в штаб Гитлера, расположившийся в берлинском отеле «Кайзерхоф», буквально в нескольких шагах от канцелярии рейха. Этот умный и лукавый экс-президент Центрального эмиссионного банка Германии увидел в Гитлере победителя и поставил на нацистов, неудержимо рвущихся на политическую вершину страны.
Еще 29 августа 1932 года Шахт, в частности, писал Гитлеру:
«Своим письмом хочу заверить Вас в моем неизменном сочувствии в связи с серьезными препятствиями. Я знаю, Вы не нуждаетесь в утешении… Однако в этот тяжелый период Вы оцените признания в искренней дружбе. Ваше движение набирает силу благодаря его крайней справедливости и необходимости, так что победа в том или ином виде просто не может не прийти к Вам.
Где бы мне ни пришлось работать в ближайшем будущем, Вы можете полностью рассчитывать на меня как на Вашего преданного помощника»[13].
12 ноября 1932 года он писал нацистскому лидеру:
«Позвольте мне лично поздравить Вас с тем, что Вы стали придерживаться твердой линии сразу после выборов. Я нисколько не сомневаюсь в том, что такое развитие событий может закончиться только одним – Вашим назначением на пост канцлера…
Я полон уверенности в этом, поскольку вся нынешняя система обречена на гибель».
Видимо, Шахт просто не нашел места для упоминания об этих письмах в своих мемуарах[14].
Те, кто знал Шахта, самой сильной чертой его характера считали присущую ему амбициозность. Он полагал стать спасителем Германии после полного провала нацистов на государственном поприще. Поэтому можно с уверенностью сказать, что его преданность к Гитлеру была не такой наивной, как казалось. И приведенные здесь отрывки из его писем, возможно, следует понимать в свете его амбиций.
Сейчас уже весь мир знает, что позднее Шахт, как и Тиссен, горько жалел, что предал свое прошлое и поставил свои способности и знания на службу антидемократическому движению такого же честолюбивого деспота, как и он сам. Он противостоял нацистской иерархии как президент гитлеровского Рейхсбанка и министр экономики, боролся с финансовыми мерами, которые считал губительными для немецкой экономики, и поддерживал постоянную связь с группой, боровшейся за свержение Гитлера и его сторонников. Конец гитлеровского режима он встретил в концентрационном лагере. Нюрнбергский суд оправдал его.
Но нельзя отрицать, что в тот момент позиция Шахта оказала огромное влияние на мечущийся в поисках опоры деловой мир. То, что он поддержал политику Гитлера, значительно умножило число сторонников нового хозяина.
Некоторые осторожные промышленные магнаты продолжали состоять членами немецкой народной или немецкой национальной партии, но при этом втайне получали удостоверения личности, подтверждающие, что они являются членами национал-социалистического движения. Другие считали достаточным, чтобы в нацистскую партию вступил один из членов правления директоров их предприятия, что позволяло им обоим быть в курсе всех событий, а также – в случае прихода Гитлера к власти – доказать, что «они всегда были за него». Но таких было не так много.
6 ноября 1932 года, во время недолгого пребывания Франца фон Папена на посту канцлера, в результате очередного роспуска рейхстага, характерного для этого беспокойного периода, немецкий народ снова отправился на выборы. Впервые после ошеломляющего успеха Гитлера на выборах в сентябре 1930 года, его партия потерпела серьезный провал. Количество ее делегатов, прошедших тогда в парламент, снизилось с 230 из 680 до 196 из 584, то есть упало с 37,3 до 33,1 %.
Вскоре после выборов Вильгельм Карл Кепплер, один из главных экономических советников Гитлера, в надежде помочь нацистам подняться, составил письмо с рекомендацией назначить Гитлера канцлером. Он предложил крупным промышленникам подписать его и передать президенту Гинденбургу. Это письмо имело непредвиденные последствия: оно сыграло важную роль в главном Нюрнбергском судебном процессе[15] по военным преступлениям и вновь неожиданно всплыло во время выборов в бундестаг 1953 года. В обоих случаях его рассматривали как предполагаемое доказательство того, что германские промышленники решили навязать Гитлера Гинденбургу против его желания.
В предложенном Кепплером тексте письма говорилось следующее:
«Ваше Высокопревосходительство, глубокоуважаемый господин Рейхспрезидент, мы, нижеподписавшиеся, подобно Вашему Высокопревосходительству, вдохновленные страстной любовью к немецкому народу и к родине, с большой надеждой приветствуем фундаментальные изменения в работе правительства, к чему расчистило дорогу Ваше Высокопревосходительство. Совместно с Вашим Высокопревосходительством мы подтверждаем необходимость независимости правительства от парламента, выражающуюся в идее президентского кабинета, сформулированной Вашим Высокопревосходительством[16].
Итоги выборов в рейхстаг, прошедших 6 ноября, показали, что нынешний кабинет, в чьих благородных намерениях немецкий народ не сомневался, не получил достаточной поддержки курса, которому он предполагал следовать, тогда как указанная Вашим Высокопревосходительством цель поддерживается основным большинством немецкого народа, кроме коммунистической партии, отрицающей государство. Против нынешнего парламентского партийного режима выступают не только немецкая национальная партия и близко стоящие к ней небольшие группы, но также и национал-социалистическая рабочая партия. Тем самым все они одобряют цель Вашего Высокопревосходительства.
Мы считаем это событие чрезвычайно отрадным и находим недопустимым, чтобы достижение Ваших целей было сорвано, если позволить правительству и дальше существовать в форме, признанной неэффективной.
Становится ясным, что частые роспуски рейхстага, за которыми следуют новые выборы с еще более ожесточенной борьбой партий, необходимо заменить не только политической, но и экономической устойчивостью и стабильностью. Однако также ясно, что любое изменение конституции, не поддержанное широкими массами, приведет к дальнейшему ухудшению экономической и политической ситуации и к упадку морального духа.
Поэтому мы считаем долгом своей совести верноподданно просить Ваше Высокопревосходительство, чтобы для достижения поддерживаемой всеми нами цели Вашего Высокопревосходительства был создан такой кабинет, в результате деятельности которого правительство обретет наиболее мощную народную силу.
Мы, промышленники, свободны от каких-либо политических пристрастий. В национальном возрождении, охватившем сейчас весь наш народ, мы с надеждой видим зарю того времени, когда благодаря устранению классовых противоречий укрепятся необходимые основы для восстановления немецкой экономики. Мы сознаем, что это восстановление потребует огромных усилий и жертв. Но эти жертвы будут с готовностью принесены лишь в том случае, если руководящие посты в правительстве будут занимать представители самой массовой части народного движения.
Передача лидеру крупнейшей национальной группы ответственного руководства президентским кабинетом, составленным с участием наилучших по своим деловым и личным качествам деятелей, устранит недостатки, свойственные любому массовому движению, и привлечет к сотрудничеству миллионы людей, которые пока что остаются в стороне.
В полном доверии к мудрости и к чувству тесной связи с народом Вашего Высокопревосходительства мы выражаем Вашему Высокопревосходительству наше глубочайшее уважение».
Один американский следователь подтвердил в Нюрнберге, что копия этого документа была обнаружена в руинах здания кёльнского банка Штайна, партнером которого был барон Курт фон Шрёдер. К нему были прикреплены два списка с именами, в одном из которых числилось 40, а в другом 38 воротил делового мира, причем многие находились в обоих списках. Многие имена были помечены крестиком или буквами, после некоторых стоял знак вопроса.
Несомненно, документ подписал Ялмар Шахт. Карл Фридрих фон Сименс и Пауль Силверберг, чьи имена встречаются в обоих списках, высказались против этой идеи и отказались подписать письмо. Однако они были названы в числе тех, кто действительно подписал его. Тщательное изучение архивов Круппа не дало никаких доказательств того, что Густав Крупп фон Болен получил это письмо или подписал его. Фриц Тиссен, Август Роштерг, Фридрих Рейнхардт и Курт фон Шрёдер, чьи имена тоже фигурировали в обоих списках, вполне могли его подписать. Появление большинства других имен в списках трудно объяснить.
Была ли эта петиция отправлена президенту Гинденбургу? Доказательств этому не имеется. А если была, то чьи же подписи под ней стояли? Недавно Шахт на прямо заданный вопрос ответил, что желание подписать ее выразили всего несколько крупных магнатов. Более чем невероятно, чтобы Пауль Ройш, Альберт Фёглер и Роберт и Карл Бош согласились поддержать своим авторитетом идею Кепплера.
Предположим, что петиция была доставлена адресату. Почему в таком случае практичный Йозеф Геббельс не счел нужным использовать этот факт в своей пропаганде? Ведь не побоялся же он заявить, что Гитлера поддерживали все промышленники, хотя петиция была подписана всего тремя или четырьмя именами. Но вот письмо, которое так и не было отправлено рейхспрезиденту, он опубликовать не решился.
Таким образом, составленное Кепплером письмо утратило свою ценность как предполагаемое доказательство позиции немецких промышленников.
Однако остается вопрос: как могло случиться, что Кепплер возымел эту смелую инициативу? Для этого должны быть серьезные причины. Их легко найти в убежденности деловых и промышленных кругов, что
Германию ждет неминуемая катастрофа, которую невозможно предотвратить традиционными мерами, поскольку они не соответствуют масштабам бедствия.
Сегодня, двадцать лет спустя, трудно представить овладевшие немецким обществом уныние и панику. Я спрашивал тех ветеранов германской индустрии, с кем мог встретиться, об их настроении в конце 1932 года. Они утверждали, что никому из них и в голову не приходило сделать Гитлера диктатором; они вовсе не были уверены в том, что нацистский лидер отвечал требованиям момента. Правда, он был непримиримым противником коммунизма, к тому же, казалось, обладал необыкновенным авторитетом в Германии.