В ответ на мое согласие отправиться вместе с ним Мартин горячо обнял меня и распорядился принесли вина. Мы пили за наши успехи, которые должны быть, как заметил Мартин, так как мы родились под счастливой звездой, иначе мы не сидели бы теперь здесь.
Он уселся поудобнее в большом кресле, собираясь обсудить, как лучше осуществить наше намерение.
– Мы должны ехать сегодня же ночью, – сказал он после длительного молчания. – Я пошлю Николая уплатить по вашему счету и забрать вещи из гостиницы. Вы пошлите записку хозяину, и, пожалуй, будет лучше, если дадите список своих вещей, чтобы быть уверенным, что все получили.
Я написал записку, и Николай отправился за моей лошадью и сумкой со скудным моим имуществом.
Мартин полагал, что Рибо будет в Гавре в гостинице «Великий моряк» в следующую ночь и отплывет утром. Поэтому было бы хорошо успеть в эту ночь сделать лье двадцать из тридцати пяти до Гавра. Это дало бы нам возможность поспать в течение дня.
Приход Николая с моими вещами прервал рассуждения Мартина. Николай, по-видимому, был полон новостей. Он рассказал, как отыскал хозяина и уплатил ему по счету; потом он вместе с хозяином зашел в мою комнату, где мои вещи оказались в большом беспорядке. Как уверял Николай, хозяин был этим очень смущен. Они складывали мои вещи, и хозяин все время горевал о случившемся, боясь, что это может повредить доброму имени его гостиницы.
– Горничная, – продолжал рассказывать Николай, – вспомнила, что какой-то толстый человек в черной одежде с одним глазом (второй был закрыт черной повязкой) громко стучал рано утром в дверь молодого месье, причем, по ее мнению, он навряд ли мог быть его другом.
– Дьявол! – вырвалось у меня. – Мое терпение начинает истощаться. Что за наглая и таинственная личность – этот жирный субъект!
Я рассказал Maртину о моих встречах с этим человеком, но он ничего о нем не знал и был так же заинтригован, как и я.
– Во всяком случае, – заметил он, – эту загадку мы не можем разрешить сейчас, так как сегодня же ночью оставляем Париж.
Между тем Николай продолжал докладывать своим ровным, монотонным голосом, что вещи мои все в целости, что лошадь он привел окольными путями и поставил в конюшню вместе с лошадью своего господина, что какие-то два человека спрашивали о месье де Брео и, узнав, что его нет в гостинице, пошли по улице Бюсси, причем один из них заметил другому, что птичка улетела и бесполезно ее искать.
Я слушал его рассеянно, мысли мои были заняты тем странным и непонятным для меня интересом, который проявлял толстый незнакомец по отношению ко мне.
«Какие у него были мотивы, – думал я, – что значила его презрительная ирония?»
И я решил при первой же возможности добиться от него объяснений.
Мартин Белькастсль ввиду предстоящего долгого отсутствия был занят большую часть дня приведением в порядок своих дел. Он написал два письма, что удалось ему, по-видимому, с большим трудом, так как его мускулистые руки были приспособлены больше для шпаги, чем для пера.
После легкого обеда, приготовленного Николаем, я поставил свой стул к узкому, высокому окну и стал наблюдать уличную жизнь: мальчики мясных, бакалейных лавочек с улицы де Ломбард, грумы, лакеи и много другого народу сновало туда и обратно, все куда-то торопились, все были заняты своими делами.
Однако это мне скоро надоело, и, откинувшись на спинку стула, я стал созерцать тонкую полоску неба, видневшуюся над крышами домов. Солнце давно уже исчезло за серыми тучами, и темное, хмурое небо указывало на приближение ночи. Время тянулось медленно. Вдруг я услыхал где-то вблизи голоса. Я выглянул из окна в соседний сад.
Две дамы гуляли взад и вперед по вымощенной камнем дорожке, которая вела от одного до другого конца небольшой ограды. Одна из них, довольно полная, была, без сомнения, компаньонкой или горничной. Но зато вторая!
Как страстно мне захотелось очутиться в этом саду! Как возненавидел я события сегодняшнего утра, заставившие меня прятаться! На ней был длинный синий плащ, из-под которого во время ходьбы выглядывали маленькие ножки. Она была печальна и молчалива, компаньонка же не переставала болтать. Очевидно, напряженность моего взгляда заставила молодую девушку поднять свою гордую головку и посмотреть на окно, у которого я сидел, и я застыл, как олух, никогда не видавший женщин. И правда, такой я еще никогда не видел: гасконские девушки не могли с ней сравниться. На один миг наши глаза встретились, и дрожь пронизала меня до мозга костей. Вид мой, должно быть, рассмешил ее, потому что она слегка улыбнулась.
Вскоре они удалились в дом, но, поднимаясь по лестнице, она обернулась и снова посмотрела на мое окно, и я на одно мгновение ясно увидел ее прелестное, нежное лицо на стройной, круглой шейке. С этой минуты мое сердце было потеряно.
Посмотрев по направлению стола, где Мартин трудился над своим писанием, я заметил устремленный на меня его задумчивый взгляд. Робким голосом, боясь его насмешек, я спросил, кто живет по соседству.
– Граф де ла Коста, – ответил он с легкой насмешкой в глазах, – а молодая леди, – прибавил он, – его племянница, мадемуазель де ла Коста.
– Она очень хороша, – мог я только произнести, смущенный догадливостью Мартина.
Мартин засмеялся.
– Такого мнения все молодые люди, – ответил он. – Она пользуется большим успехом в Париже, но никто еще не добился ее внимания, включая и молодого Роджера де Меррилака, чьи поместья находятся вблизи поместий ее отца. Говорят, она выйдет замуж только по любви. Де ла Коста богатый и могущественный род. Не устремляйте по этому направлению своих взоров, мой милый Блез, – это приведет только к разочарованию.
– Я не буду направлять своих взоров ни в каком направлении некоторое время, – заметил я угрюмо, – разве только на девушек дикарей в Новом Свете.
– Однако не приходите в отчаяние, – заметил Мартин. – Де ла Коста, отец молодой леди, один из наших приверженцев, намерен поселиться в Новом Свете, как только колония успешно обоснуется там. Я имею эти сведения от его брата, которого я уже знаю много лет. Таким образом, вы будете иметь удобный случай испытать свое счастье в этом направлении, если это вам так приятно.
После этого Мартин вернулся к своему писанию, а я к своим размышлениям.
Я сидел откинувшись на спинку стула, погруженный в тяжелые думы; день сразу показался мне еще более мрачным, и я искренне проклинал свое решение пуститься в этот далекий, неведомый путь; у меня уже не было желания увидеть этот Новый Свет, по-видимому бесплодное и бесполезное место; теперь мне хотелось оставаться во Франции. В этих мрачных и противоречивых мыслях я провел остаток дня.
Наконец стемнело, и мы пустились в путь. Мартин Белькастель и я – бок о бок, Николай позади нас. Мы ехали молча по улицам города, делая бесчисленные повороты и изгибы по кривым переулкам. Небо было пасмурно, непроницаемая темнота окутывала нас, и я удивлялся той уверенности, с какой мой товарищ пробирался по запутанным поворотам узких улиц. Для наблюдателя со стороны мы должны были казаться заговорщиками, скрывающимися после каких-нибудь дурных дел; закутанные от холода в тяжелые плащи, со шляпами, надвинутыми на самый лоб, мы действительно могли показаться таинственными и преступными личностями.
Минуя разбросанные окрестности города и выйдя на широкую большую дорогу на запад, мы попали под холодный мелкий дождь. Я не переставал думать о молодой девушке, которую видел в саду, и в конце концов почувствовал раздражение против своего друга, против Нового Света, против путешествия – против жизни вообще. В таком настроении я ехал всю ночь под звуки скрипящей кожи седла, под шум дождя и стон ветра в оголенных ветвях высоких деревьев, тянувшихся вдоль всей дороги. Наконец в тумане холодного рассвета мы очутились перед бледными очертаниями фасада уединенной гостиницы без вывески. С большим трудом нам удалось разбудить хозяина, странного, отталкивающего вида человека, который с мрачным молчанием устроил нас. Готовясь лечь в постель, я вспомнил, что на это утро мне назначено было свидание с адмиралом де Колиньи, которое теперь отложится на неопределенное время.
Я проснулся, разбуженный тормошившим меня Мартином, который сказал своим серьезным тоном:
– Чистая совесть, а? Вы спите, как Семь Спящих Дев, Блез, или как старый Барбаросса. Солнце уже садится, вечер будет ясный. Пора вставать.
После сытного обеда мы отправились вновь в путь в хорошем расположении духа. В эту лунную ночь мы ехали спокойно, без всяких приключений, и рассвет застал нас въезжавшими в Гавр. Дорога вела вдоль Сены, и лучи восходящего солнца спускались над ее широким устьем.
Гребни волн ярко сверкали в золотых лучах, отраженных от высокой, с зубчатыми башнями кормы величественного судна, направлявшегося к гавани. Его корма была ярко позолочена, а бесчисленные окна и амбразуры производили впечатление замка, построенного на воде. За ним шли два небольших судна, в сравнении с которыми первое казалось гигантом.
Я заметил это Мартину и получил сухой ответ, что судно вмещает всего сто пятьдесят тонн.
– Это «Тринити», – прибавил он, – флагманское судно капитана Рибо.
Это сообщение возбудило еще больший интерес к судну, и, когда мы очутились рядом с ним, я заметил некоторые детали: низкий шкафут, высокий нос и небольшую зубчатую башню. Несмотря на пренебрежительный отзыв Мартина, «Тринити» мне показалось великолепным судном, и я наблюдал за ним, пока мы не повернули от порта в кривые улицы города.