Отец Равен крупными шагами шел к часовне. Небольшое четырехугольное здание было выстроено на туземный лад, с узкими щелями, закрытыми циновками вместо окон и с гонгом вместо колокола. Простой черный крест на крыше указывал на назначение постройки.
Несколько энергичных ударов гонга – и резкие звуки звенящей бронзы пробудили дремавший от зноя двор. Куры шарахнулись прочь от часовни, а с веранды домика, где жил сам священник, раздался лай собаки.
– Тихо, Янг, – прикрикнул миссионер на пса.
Отец Равен уже повесил колотушку и смотрел на поспешно вылезающих из шалашей туземцев.
Вскоре вокруг него собралось около трех десятков человек, преимущественно женщин и детей. Подходя ближе, они низко и почтительно кланялись священнику, а потом усаживались на корточки в круг и, повернув к отцу Равену свои лица, приготовились внимательно слушать.
Отец Равен оглядывал свою паству, не произнося ни слова. Под его строгим взглядом собравшиеся, видимо, чувствовали себя немного неловко. Когда миссионер решил, что собрались все, он, указывая рукой на виднеющиеся вдали горы, спросил.
– Зачем вы ходили туда сегодня ночью?
Ответом было гробовое молчание. Кое-кто потупил глаза.
– Я вас спрашиваю, зачем вы туда ходили?
На этот раз его вопрос был обращен главным образом к женщинам, сидящим в первом ряду круга. Но женщины только крепче прижимали к себе своих детей и упорно молчали.
– Хорошо. Так вы не хотите мне отвечать…
Ему не дали закончить фразу. Кто-то заговорил:
– Мы прогуливались по лесу, отец. Ночь была такая душная.
Когда священник подошел поближе к говорящему, тот еще раз повторил свои слова, но менее уверенным тоном:
– Ночь была очень душная.
С другого конца ему на помощь поспешил другой туземец, хилый, малорослый, с лживыми глазами:
– Да, отец. Очень душная ночь. Мы не могли спать.
Отец Равен, выпрямившись во весь свой громадный рост, схватил руку говорящего и вытащил его из заднего ряда:
– Зачем ты лжешь?
– Я не лгу, отец, я… – смущенно начал бормотать тот.
– Молчи. Я тебе говорю, что ты лжешь. Вы все лжете.
Но, заметив протестующие жесты двух туземцев, добавил, обращаясь к ним:
– Да, по отношению к вам я несправедлив. Вы оба не были вчера с ними, и вас стоит похвалить. Только Нгур и Пат ведут себя хорошо, только они не лгут и не лицемерят. Но зато все остальные…
Он оттолкнул от себя туземца, которого держал за руку и, повернувшись к общей группе, сказал:
– Я сам могу рассказать вам о том, в чем вы не хотите сознаться. Вы опять ходили на собрание Во Жао[6]. Вспомните, сколько раз я говорил вам, что христианин не должен верить в колдовство. Я уже больше года живу среди вас, а вы все еще продолжаете держаться за свои глупости, несмотря на мои старания. Есть от чего выйти из себя. Тут и святой потеряет терпение, а я ведь не святой.
Его прервал звонкий голос, раздавшийся со стороны плетеной изгороди:
– Мы, кажется, не вовремя, отец Равен. Мы пришли позвать вас на завтрак. Можно войти?
Миссионер, обернувшись, увидел Ванду и Пьера.
– Ну, конечно. Я очень рад. Действительно я, кажется, начал горячиться, но Бог простит мне гнев против беззаконников. Полюбуйтесь-ка на них!..
Он указал Ванде и Пьеру на смиренно сидящую паству.
– Полюбуйтесь на них. Они явились ко мне жалкими, измученными, больными. Я их принял, ежедневно поучал, направлял на путь истинной веры. Они сами просили меня об этом. Я их любил, любил, как своих детей. Я окрестил их. Вот, посмотрите на этого, его зовут Нион. Недели две тому назад, когда я его крестил, он на вопрос «веришь ли ты в Бога, отрекаешься ли от сатаны?» не ответил просто, как я учил: «Отрекаюсь». Нет, он дал не сухой, формальный ответ, он тронул и умилил меня своими словами: «Да, да, отрекаюсь, отрекаюсь от всего сердца и навсегда». Но это не помешало ему вчера ночью оказаться во главе процессии, отправившейся на собрание Бо Жао.
Отойдя от своих гостей, он опять бросился к группе «верующих». Схватив за плечи одну из женщин, не глядя на плачущего ребенка, вцепившегося в одежды матери, миссионер яростно вопил:
– Слышите вы, я следил за вами. И я сам расскажу вам обо всех ваших похождениях. Вы думали, что я сплю, и не стеснялись. Но на этот раз сам Бог помог мне услышать, как ты сказала: «На священном дереве знак; мы должны идти сегодня ночью». И вы пошли, Нион во главе, а ты позади всех. Я отправился по вашим следам. Через речку мне пришлось перебираться вплавь, так как вы угнали все лодки. Я еле нагнал вас на лужайке. Там был и ты, Нмур, и ты, Док, и… да все были. Все уставились на костер и на Иенг, которая кривлялась, прыгала перед огнем и била себя саблей по рукам, по груди.
Люрсак остановил его вопросом:
– Иенг, это та самая сказочная колдунья, о которой вы нам рассказывали?
– Подождите, не мешайте, дайте мне покончить с этим. – И, обернувшись к пастве, миссионер продолжал: – Когда вы увидели какую-то тень, скользнувшую среди деревьев – это был я – вы все разбежались, а ваша Иенг убежала первая. А я подошел к костру, нашел там одну вещь и принес ее сюда.
Подойдя к своему домику, отец Равен через окно достал и поднял высоко над собой причудливой формы саблю, блестящий на солнце клинок которой был покрыт рыжими пятнами запекшейся крови.
– Вот оружие вашей колдуньи. Смотрите. Вы и теперь будете отпираться?
А Пьер и Ванда с восторгом смотрели на миссионера, заброшенного в нетронутые цивилизацией тропики, покинувшего отечество, родственников, друзей, отказавшегося от культурных условий жизни, и все это ради достижения сомнительной цели – пробудить ростки человеческих чувств в душах нескольких дикарей.
– Слушайте внимательно, что я вам скажу, – гремел голос священника. – Я приехал сюда из Франции только для того, чтобы жить с вами. На мою любовь, на мои заботы вы отвечаете хитростью, ложью, обманом. Мне надоело сражаться с вами. Ступайте опять по своим деревням. Уходите домой. Уходите от меня. Уходите.
В первый момент показалось, что слова священника не произвели никакого впечатления. В группе «верующих» – оцепенелое молчание. Но вот одна из женщин вскрикнула, за ней другая, третья и все женщины заплакали, завыли, упав на колени и цепляясь за полы одежды священника.
– Отец, не гони.
– Великий отец, не оставляй нас.
– Мы ходили, но мы не думали, что ты разгневаешься.
– Прости.
Миссионер посмотрел на ползающих у его ног жалких людей. Их тревога, испуг от его угрозы, смятение их душ, видимо, смягчили его. Он поднял руку, требуя успокоения.
– Пусть будет так, – сказал он. – Я вас прощаю и на этот раз, но клянусь святым крестом, что в третий раз я буду тверд.
– Мы клянемся, что больше не пойдем в лес. Верь нам, великий отец.
Священник недоверчиво покачал головой.
– Ладно. Посмотрим. Ну, ступайте. Займитесь своими делами.