Вера Семеновна Лещинская сидела у себя в кабинете и с неудовольствием слушала приглашенную родительницу своей ученицы Нади Полину Ивановну Панько.
– Вы с ней справиться не можете, – с пафосом говорила Панько. – И я не могу. А ведь вы приемы какие-то знаете, вас этому в институте учили. Это мы необразованные.
– Вы ошибаетесь, – пробовала возразить Вера Семеновна. – Никто лучше вас не знает Надю и не поймет.
Женщина устало посмотрела на классную руководительницу дочери:
– Сатана ее поймет, вот что я вам скажу. Думайте про меня что угодно, а я свое решение менять не стану.
– Значит, девочка вернется в детский дом? – с ужасом спросила Лещинская.
– Правильно, – кивнула рассерженная родительница. – Конечно, свою кровиночку я бы до ума довела, а детдомовскую… Кто знает, какая у нее наследственность! – с этими словами женщина тяжело опустилась на стул.
– Так делать нельзя, – горячо заговорила классная руководительница. – Девочка познает вкус предательства близких людей. Как это на ней отразится?
– Вы предлагаете расплатиться за ее воспитание жизнью? – произнесла Панько.
– Неужели все так плохо?
Полина Ивановна вздохнула:
– В Надьку словно бес вселился. Совсем от рук отбилась. Вот вы ругаете меня, что она уроки не делает, а попробуйте сами ее заставить. Да что уроки! К ней на кривой козе не подъедешь! Только матерится и посуду бьет. Нет, завтра же начну узнавать, как вернуть ее обратно.
Вера Семеновна нахмурилась. Как объяснить этой женщине, что ребенок в жизни – все? Впрочем, стоит ли объяснять? Она никогда не теряла детей и не знала боли утраты. Такие не понимают. Бедная Надя Панько, худенькая, бледненькая, жалкая, всегда неряшливо и плохо одетая! Дитя войны, сызмальства потерявшая родителей, со взглядом, как у затравленного зверька, наверняка чувствующая нелюбовь приемной матери и отвечающая ей вызывающим поведением. Нет, ей нельзя возвращаться в детдом. Решение о судьбе девочки родилось внезапно.
– Знаете, – сказала Лещинская Полине Ивановне, – давайте сделаем так. Я скажу девочке, что вы заболели, надолго ложитесь в больницу и ей сейчас нужно пожить у меня. Если по прошествии времени вы не передумаете, я оставлю ее у себя навсегда, оформив необходимые документы таким образом, чтобы это не выглядело отказом.
– Думаете, вас она послушает? – скептически произнесла Панько.
– Мой долг повелевает мне поступить именно так, – ответила учительница. – Я и приемы особенные знаю, – она взглянула на собеседницу и рассмеялась. – Позовите Надю.
Панько вышла из класса и через две минуты вернулась с Надей.
– Иди сюда, Надюша, – ласково сказала Вера Семеновна, – мне нужно с тобой поговорить, – она привлекла ребенка к себе и погладила темную головку. – Видишь ли, твоя мама серьезно заболела.
– Она не умрет? – с тревогой спросила девочка, глядя поочередно на мать и на классную руководительницу.
– Не умрет, – уверенно сказала Лещинская. – Но лечиться будет долго. Завтра она ложится в больницу.
Ученица беспомощно посмотрела на нее.