Джеймс Дауни

За 40 лет существования шоу «Субботним вечером в прямом эфире»[1] над ним работали сотни комедийных писателей, но ни один из них не был связан с ним так долго и не имел такого продолжительного влияния, как Джеймс Вудвард Дауни. Если Лорн Майклз – лицо шоу, Дауни – его креативная сила, скрывающаяся за кулисами.

Впервые Дауни задумался о том, чтобы стать профессиональным писателем, в Гарварде, где он возглавлял Harvard Lampoon. Здесь его заметили писатели Майкл О’Донохью и Дуглас Кенни (на тот момент они оба уже успели стать звездами National Lampoon) и предложили ему работу в Нью-Йорке. Но после окончания университета по специальности «русистика» в 1974 году он получил стипендию, по которой мог отправиться в тур по Восточной Европе на поездах и морским транспортом. Так он и решил поступить. После некоторых неприятностей с КГБ и встречи с одним венгерцем, частично породившей серию скетчей «Дикие и сумасшедшие парни», которую он позднее напишет вместе с Мэрилин Миллер и Дэном Эйкройдом, он вернулся в США. Здесь он впервые увидел новое телевизионное комедийное шоу, о котором ему рассказывали друзья. «Как только я увидел “Субботним вечером в прямом эфире”, я подумал: “Уморительно смешно”, – говорит Дауни. – Я бы ужасно хотел принимать во всем этом участие».

После того как он направил Майклзу сборник работ на 10 страниц, куда он включил отрывок о безобидных мелочах, которые бесят: «Пожалуй, самая раздражающая такая мелочь – это когда ты сидишь, никого не трогаешь, ждешь автобус, и тут к тебе подбегает парень с филейным ножом, выпускает тебе кишки, хватается за один конец, бегает по городу и орет: “Ха-ха-ха, у меня твои внутренности”». «Верится мне, что Лорн нанял меня, полагаясь на инстинкт в большей степени, чем на то, что я прислал». Дауни стал первым писателем The Harvard Lampoon, который ворвался в мир телевизионной комедии, создав прецедент, который изменит критерии отбора на телевидение навсегда. «Джим Дауни был нулевым пациентом», – говорит Майк Рейсс, выходец из The Harvard Lampoon, ставший исполнительным продюсером «Симпсонов» и проработавший в этой должности много лет.

Нащупав почву под ногами, Дауни, на тот момент самый младший писатель в «Субботним вечером в прямом эфире», начал оказывать сильное влияние на шоу. Он работал в тесной связке с Биллом Мюрреем (с которым они делили офис четыре года), Дэном Эйкройдом, Джоном Белуши, Гилдой Раднер, Джейн Куртин и Ларейн Ньюман. Последние 40 лет Дауни писал для каждой звезды, которую шоу произвело на свет, включая Мартина Шорта, Джона Ловитца, Майка Майерса, Эдди Мерфи, Криса Фарли, Норма Макдональда, Фила Хартмана, Дэну Карви, Джен Хукс, Роба Шнайдера, Адама Сэндлера, Уилла Феррелла, Билла Хедера, Эми Полер, Джулию Луис-Дрейфус, Фреда Армисена, Кенана Томпсона и десятки других. Дауни – единственная константа в шоу, которое пережило немыслимое количество изменений. На протяжении его работы он заслужил репутацию доброго терпеливого наставника для бессчетного количества молодых писателей (большинство из которых он самолично нанял), в том числе Джека Хэнди, Джоржда Мейера, Роберта Шмигеля и Конана О’Брайена. «Если всех молодых писателей кто-то и научил, как правильно создавать скетчи, – говорит Шмигель, – то это был Джим Дауни».

Дауни ответственен за самые политизированные отрывки шоу (многие из которых он написал в соавторстве с сенатором Элом Франкеном) за всю его историю, начиная с обсуждения Джимми Картера в середине 1970-х, заканчивая Бараком Обамой пять правительств спустя. За что получил от Лорна Майклза звание лучшего писателя политического юмора из ныне живущих.

Сила политической комедии Дауни не только в его способности смешить. Невероятно впечатляет то, что его работа повлияла на расстановку реальных политических сил. В 2008 году во время прямой трансляции телевизионных дебатов, которые посмотрели миллионы зрителей, Хиллари Клинтон упомянула один из последних скетчей Дауни, чтобы проиллюстрировать свое утверждение, что, возможно, пресса относится к ее оппоненту несколько мягче, чем следует. «Просто мне это кажется интересным, – начала она, – кто-то смотрел “Субботним вечером в прямом эфире”?.. Может, нам спросить Барака, комфортно ли ему и не принести ли еще подушку?»

В 2013-м Дауни покинул «Субботним вечером в прямом эфире», отработав 33 из 38 его сезонов, с перерывом в 1982 году, когда он на два года стал главным сценаристом на «Позднем шоу с Дэвидом Леттерманом». Теперь Дауни делит свое время между городом Нью-Йорком и сельской частью штата, где он стремится заслужить звание «безобидного чудака».


Есть какие-то безобидные мелочи, которые бесят вас в комедии?

В последние несколько лет меня больше всего напрягал этот ленивый вид политической комедии, который притворяется смелым, но на самом деле затрагивает только безопасные темы. Обычно вместо смеха он вызывает, как это называет мой коллега Сет Майерс, «аплодисмехты»[2]. Аплодисмехты – это громкие основательные аплодисменты, перемежающиеся парой подбадривающих криков, которые дают тебе понять, что зрители соглашаются с тобой, но то, что ты сказал, недостаточно смешно для того, чтобы и правда над этим посмеяться.

Билл Мар – смешной парень, но, похоже, аплодисмехты ему нравятся больше, чем смех. Большая часть его материала сводится к тропу «белые – отстойные тупые расисты». Похвальная провокационность, но это самый лизоблюдский вид комедии, дающий его аудитории, неуверенной в своем общественном статусе, такое приятное чувство, что есть люди поглупее их.

У меня самого не самые четкие политические взгляды на общественные проблемы, но что касается моей работы, здесь самое важное, чтобы было смешно и чтобы подобного комментария еще никто не делал. Нет необходимости в том, чтобы моя аудитория соглашалась со мной, и даже хорошо, если не соглашается. Легко плыть по течению, говоря только правильные вещи, которые до тебя уже протестировали и ты знаешь, что они сработают. Публика всегда будет тебе аплодировать, и ты не рискуешь услышать тишину в ответ.


А что насчет безобидных мелочей, которые бесят вас именно в шоу «Субботним вечером в прямом эфире»?

Меня раздражают звездные камео. Помню один скетч из финального шоу 2009 года. В качестве ведущего выступал Уилл Феррелл. Он сидит в ресторане с парой приятелей, один из них Билл Хедер, и они обсуждают воспоминания Уилла о Вьетнаме. Уилл начинает петь песню Билли Джоэла Goodnight Saigon («Спокойной ночи, Сайгон»). Она заканчивается строчкой «And we’d all go down together» («Мы все погибнем вместе»). То, что начиналось как комедийный скетч, превратилось в конвейер по поставке звезд. К моменту выхода программы в ней уже было около 35 знаменитостей. Вся задумка превратилась в фееричное дрочево – лишь бы протащить побольше звезд с громкими именами. Некоторые писатели прогнозировали, что скетч вырежут после финальной репетиции, и я бы сказал то же самое после первой читки сценария, но когда я узнал, что там появятся Энн Хэтэуэй, Том Хэнкс, Пол Радд и т. п., я понял, что скетч точно не вырежут. «Я на 100 % гарантирую, что этот скетч попадет в эфир, и если какой-то материал придется урезать, то этот кусок будут защищать. Это в чистом виде демонстрация силы использования блядских громких имен».

И конечно же, скетч показали, даже несмотря на то что некоторые другие миниатюры пришлось сократить, чтобы уложиться в эфирное время, включая скетч того же автора. Наверное, это все часть бизнеса, но, по моему мнению, выглядит почти как реклама. Но что ж, она нас всех кормит.


Что вы думаете о появлении в гостях шоу таких квазизнаменитостей, как Моника Левински и Пэрис Хилтон?

Было особенно неловко, когда Пэрис Хилтон вела шоу (в 2005-м). А самым унизительным было то, что на этой же неделе «Южный парк» выпустили свой гениальный эпизод «Соревнование за звание самой тупой испорченной шлюхи», который просто уничтожил ее. Чрезвычайный контраст, и далеко не в нашу пользу.

В то время, в мае 1999-го, когда приходила Моника Левински, ведущим шоу был Кьюба Гудинг-младший. И, по всей видимости, он был довольно сильно раздражен тем, что Моника в итоге превратилась в его соведущую: «С Кьюбой Гудингом-младшим и Моникой Левински». Я его за это совсем не виню, и вот почему.

Я тогда написал кое-что для Моники Левински, но она отказалась это делать. Там не было никакой жести, просто небольшая пародия на репортажи об инаугурации президента, которые так любят кабельные каналы. История о президентских наколенниках: как во время президентства Эндрю Джексона наколенники делали из дерева и кожи в тех же мастерских, где делают упряжки. Дальше мы постепенно рассказываем, как менялась эта традиция, пока не доходим до момента с Моникой. Все, что ей нужно было делать в скетче – это стоять и слушать, как Кени Джи, которого играл Джимми Фэллон, исполняет для нее жутковатую серенаду на саксофоне. Она прочитала сценарий и такая: «Нет, неинтересно». И это было сказано довольно презрительно, как будто сценарий недотягивал до ее уровня. Ну, знаете, уровня Моники Левински.

Мне казалось, скетч был смешным сам по себе, но вдобавок к тому он был бы на руку и ей, и нам. Она могла бы показать, что раскаивается, признав, что мы ее наняли именно потому, что она была в центре скандала.

После этого случая я утвердился в мысли, что прошли те дни, когда шоу могло приглашать странных ведущих и музыкантов, таких как (старомодный гитарист и певец) Леон Редбоун или Fear (панк-группа из 1970-х), просто потому что из этого может выйти что-то интересное. В 1980-м, последнем году, когда над шоу работал первоначальный состав актеров и писателей, Лорн Майклз сказал нам, что каждый из нас может выбрать либо музыкального гостя, либо ведущего в один из эпизодов. Это был своеобразный подарок на выпускной. Просто представьте себе. Я выбрал Строзера Мартина, хара́ктерного актера, от которого я был без ума с тех пор, как посмотрел фильм «Бутч Кэссиди и Санденс Кид» (где он играл босса боливийской шахты). Еще он снимался в вестернах Сэма Пекинпы и играл охранника тюрьмы в фильме (1967 года) «Хладнокровный Люк». Из него получился просто великолепный ведущий.

Сама идея, что сейчас мы можем выбрать в шоу кого-то вроде Строзера Мартина, немыслима. Поначалу гостями были просто люди, которые нам нравились и которых мы хотели представить зрителю. Вопрос рейтингов никогда специально не обсуждался, и когда определенный эпизод получал действительно заоблачные рейтинги, для нас это было довольно неожиданно.


За годы работы в шоу вы отмечали какие-то особые качества, которыми должен обладать актер, чтобы провести шоу с большим успехом?

Успешный ведущий может быть либо человеком-идеей, несущим особый посыл в аудиторию, как, например, Том Брэди (квотербек НФЛ) или сенатор Джон Маккейн. Либо просто очень смешным человеком, не обязательно отличным актером, но обладающим блестящим чувством смешного, как Конан О’Брайен или Джон Стюарт. Или он может быть великолепным актером, который не имеет репутацию комика, но может сотворить чудесные вещи с правильным сценарием.

Одним из ведущих, от которых я был особенно в восторге, был Николас Кейдж в 1992-м. Он играл такую страсть и наивность, это было так красиво. Во всем, что он делал, он был великолепен. Джефф Голдблюм – другой аналогичный пример. Он был бесподобен в комедийной роли. Возможно, он не самый смешной парень при личном общении, но к делу он подошел как к серьезной актерской работе: «Какая у меня мотивация? Как я могу это сделать?» И потом он начинает выступать, и он безупречен. Джастин Тимберлейк тоже в числе моих любимых ведущих. В начале карьеры он был очень спокойным и сдержанным, но по мере взросления превратился в очень смешного актера и исполнителя. И он всегда привносит в шоу этот образ – образ покорителя женских сердец.

Но, конечно же, кто-то оказывается лучше в живых выступлениях, кто-то хуже. В роли ведущего тебе приходится отдавать весь контроль нам (сценаристам), и поэтому мы всегда чувствуем особую ответственность за каждого, кто соглашается оказаться в такой уязвимой позиции. У нас есть правило не говорить про актеров гадости, хотя оно нарушается время от времени. Прямо как в обществе анонимных алкоголиков. Все личные разговоры не покидают комнаты.


Раз уж мы подняли эту тему: за время существования проекта в нем поучаствовали откровенно ужасные ведущие, включая печально известное шоу 1991 года с актером Стивеном Сигалом у руля.

Да, это как раз тот случай. Мы изо всех сил старались не обсуждать, какой он самодовольный кретин.


Возникла какая-то конкретная проблема? Он отказывался сделать что-то, от чего зависел успех шоу?

Что ж, наверное, сейчас уже можно рассказать. Он просто неимоверно тупил. У Роба Шнайдера была очень смешная идея для монолога. Сигал должен был выйти и сказать: «Знаете, всем очевидно, я сделал себе карьеру в таких боевиках, как “Смерти вопреки” и “Во имя справедливости” и т. д.». Аплодисменты, аплодисменты. «Я не собираюсь за них извиняться, мне кажется, это были хорошие фильмы. Но правда в том, что я готов двигаться дальше. Теперь главное для меня – это музыка». Потом он должен был взять гитару и исполнить очень трогательную версию (хит 1974 года Карла Дугласа) Kung Fu Fighting. Не рок-н-ролльный вариант, по звучанию должно было быть похоже на Amazing Grace[3]. Очень медленное и торжественное пение: «Everybody was… kung fu fighting. Those cats… those cats were fast… as fast as lightning»[4]. Эта идея мне казалась просто уморительной. И, конечно же, Сигал выходит на сцену и решает следовать своим инстинктам, которые подсказывали ему спеть ее громко и круто, как голливудский актер, у которого есть своя группа. Это как если бы ты пошел в ресторан поесть с друзьями и вдруг осознаешь: «Блядь, сегодня же ночь блюза! Вот черт!» И вы не можете поговорить, потому что какой-то 55-летний мужик вовсю отжигает на сцене.


Вы работали над SNL дольше, чем любой другой сценарист за всю историю шоу. И все же, несмотря на все уважение сообщества, NBC вас уволили на целый сезон в 1998 году.

Это все случилось из-за Дона Ольмайера (на тот момент исполнительного продюсера NBC). Ведущий пародийной новостной рубрики SNL The Weekend Update Норм Макдональд и я писали много шуток об О. Джее Симпсоне. Это все продолжалось три года, и Дону, хорошему другу О. Джея, это просто надоело.


Ваши шутки про О. Джея были далеко не безобидными. Они часто заканчивались чем-то типа: «Потому что О. Джей убил двух человек»[5].

Да, мы не особенно себя сдерживали. (Смеется.) Как раз то, что мне нравится в Доне, что его дружба с О. Джеем такая олдскульная, совершенно нетипичная для шоу-бизнеса. В конце он уволил и меня, и Норма, но глубоко в душе я уважаю Дона за его преданность другу. Большинство людей в шоу-бизнесе ради малейшей выгоды продадут кого угодно. А Дон был противоположностью. Он устроил вечеринку для суда присяжных после оправдательного приговора в 1995 году. Он прошел через все это с О. Джеем.

Не уверен, что Норму понравился опыт увольнения так же сильно, как мне, но для меня это стало захватывающим событием. Так хорошо обо мне СМИ еще никогда не писали. Мы получили огромную поддержку от людей, которыми я восхищаюсь, некоторые из них – мои друзья, а некоторых я лично не знал, но они решили, что нужно мне позвонить, предложить помощь. Веселые времена.


На тот момент вы проработали в шоу 20 лет. Увольнение должно было хоть немного вас задеть.

Честно говоря, Норм и я проработали над The Weekend Update целых 3,5 сезона, и мне казалось, что мы все уже сказали. Что мне нравилось в нашем подходе к рубрике – он был похож на то, что панк делал с музыкой: максимальное упрощение. Мы делали все, что захочется, и не искали легких путей. Мы не были милыми, белыми и пушистыми. Мы не собирались рассказывать простенькие политические шутки, заслуживающие аплодисмехты, чтобы показать зрителям, что мы с ними заодно. Мы хотели быть жесткими и в чем-то даже анархистами.


Но разве связь со зрителем не нужна совсем? Можно ли быть совершенным анархистом, когда речь идет о юморе?

Ну, да. Но это Норм Макдональд. Какие-то вещи он делает, просто чтобы попробовать, и совсем не боится тишины в ответ. Взять, к примеру, его выступление 2008 года на прожарке Боба Сагета. Все шутки Норма были будто из руководства для тамады 1920-х годов: «(Комик) Джиральдо сегодня с нами. У него грация лебедя, мудрость совы, глаз орла. А сам он, дамы и господа, курам на смех. Сюзи Эссман – профессиональная актриса. Всем говорит, что она вегетарианка, а сама на этом собаку съела».

Как-то в один год, когда SNL был на летних каникулах, Норм и я прочитали историю о газете, которую издавали бездомные для бездомных. Мы начали импровизировать на тему, как жесткий главный редактор раздает задания репортерам: «Эдвардс! От тебя я хочу получить 1000 слов о том, как справлять нужду в штаны! Ты! Дэвис! Что насчет очерка для широкой публики об испачканных мочой матрасах? Бернштейн! Справишься с аналитическим лонгридом про людей, чьи мозги мониторят ЦРУ?»

Я совсем уже и забыл про этот разговор, когда мы начали работу над первым эпизодом SNL той осенью, и тут Норм мне говорит: «Эй, Дауни. Помнишь идею про бездомных? Про газету, написанную бездомными для них самих? Так вот, я тут был в Лос-Анджелесе на мероприятии по сбору средств для бездомных…»

И я думаю про себя: «О, нет…»

А он говорит: «Ну да… Я исполнил этот бит[6] со сцены… на том мероприятии… И всем ужасно не понравилось

Норм самый смелый комик. В The Weekend Update он иногда выдерживал паузу после шутки, потому что хотел, чтобы зрители точно поняли, что да – это вся шутка, но он все равно считает, что она смешная. Он не паниковал и не пытался скорее перепрыгнуть к следующему материалу, чтобы не слушать тишину в ответ. Он хотел дать людям шанс.

Не знаю, насколько Лорн был поклонником The Weekend Update. Мне кажется, шутки были слишком злыми для него, и ему не нравилась бесстрастная невозмутимая подача. Но он поддерживал нас, сколько мог, и мы искренне благодарны ему за это. Я готов отстаивать The Weekend Update. Я горжусь тем, что мы делали. Почти все эти сегменты, кстати, в итоге вырезали из повторов.


У критиков всегда были довольно странные отношения с шоу. Они так реагировали на эпизоды, которые считали провальными, будто их предал хороший друг.

Я помню, самая кретинская рецензия на шоу вышла осенью 1984-го. Тогда уже работал новый актерский состав с Крисом Гестом и Марти Шортом, и People опубликовали разгромный обзор. Знаете, мне кажется, в девятом круге ада тебя окружают идиоты, смотрящие на тебя свысока. Я даже как-то пытался написать об этом скетч. Он был про то, как Галилео дразнят другие астрономы при дворе у Папы (в XVII веке). Он окружен другими учеными, и они такие: «О боже, Галилео! Меня так тошнит. Наверное, это все от этого вращения Земли вокруг своей оси!!! Ха-ха, да ладно, я просто шучу». И такое постоянно происходило бы с Галилео и сводило бы его с ума.

В общем, в рецензии критик говорил про бит «Синхронное плаванье» с Крисом Гестом, Гарри Ширером и Марти Шортом. Он о двух парнях, тренирующихся в синхронном плаваньи для Олимпийских игр. И Крис играет этого блестящего персонажа, такого не очень смешного, невнятного гея-хореографа: «Я был режиссером регионального театра… и если мне снова придется это делать, я убью себя “Вег-о-Матиком”[7]». И в рецензии People пишут: «Разве новый сезон SNL не ужасен? Они там шутят про “Вег-о-Матик”». И конечно же, они совсем не понимают, зачем мы упомянули «Вег-о-Матик». Эта отстойная отсылка на «Вег-о-Матик» – часть хара́ктерной шутки, долбаный ты идиот.


Похоже, что восприятие юмора многими телевизионными критиками и профессиональными комедийными писателями сильно разнится. Есть некоторое расхождение.

Думаю, у большинства критиков ужасное чувство юмора. Том Феран, парень, которого я знал по вузу, работал критиком в кливлендской газете The Plain Dealer. У него было отменное чувство юмора. Он всегда активно поддерживал и пытался продвигать умные смешные вещи. Он не был жестоким и злым, но и не был из тех, кто будет ставить на тебе фальшивое клеймо гения, как это часто бывает. И все же у большинства критиков нет чувства юмора. И у самых злых из них дома есть ящик, полный шуток, отвергнутых «Нью-Йоркером».


Похоже, что цензоры и сценаристы SNL тоже немного на разных волнах. Много ли было случаев за годы работы, когда вы писали скетчи, которые вам очень нравились, но которые в итоге не были допущены в эфир?

Могу вспомнить две такие ситуации. Одна была с пародией на рекламу, которую написали я, Джек Хэнди, Эл Франкен, Роберт Шмигель и, возможно, кто-то еще. Это был один из редких случаев, когда мы всей бандой работали над одним и тем же скетчем. Он был про машину, созданную специально, чтобы ездить в ней пьяным. Мы хотели, чтобы закадровым голосом был Джеймс Эрл Джонс[8]. «Это. Машина. Для. Вождения. Пьяным». Одна из шуток была про то, что ключи будут гигантскими. Я не помню остальное, но точно помню, как телеканал сказал: «Ни в коем случае!» И я и правда не понял, почему. Там не было никакой грязи. Мы не выставляли вождение в пьяном виде в хорошем свете. Мы смеялись над пьяными водителями, делали из них посмешище, в какой-то мере боролись за правое дело. Но их позиция была следующей: «Нет, мы не хотим получать письма со словами “Я бы хотела посмеяться вместе с вами, но я потеряла свою 15-летнюю дочь по вине пьяного водителя”». Они просто пытались нас обезопасить.

Второй случай (в 1990 году) был со скетчем, названным «Под кискиным каблуком». Джен Хукс играла ведущую ток-шоу, и у нее было несколько гостей-мужчин, один из них Том Хэнкс, и им приходилось постоянно извиняться, чтобы сбегать позвонить своим девушкам. Сам скетч вошел в шоу, но цензоры ни под каким предлогом не разрешали назвать его «Под кискиным каблуком». И я им все говорил: «Да ладно вам, мы не хотим сказать “вагина”. Мы хотим сказать, что женщины доминируют». И в этот момент дама, отвечающая за стандарт на NBC, начинает: «Как женщина…» Это был ее способ напомнить, что ее чувство юмора удалили еще при рождении.

Короче, я проиграл. Мы назвали скетч просто «Под дамским каблуком» или что-то такое. Я всегда терпеть не мог, когда нам приходилось выкидывать какие-то слова или заменять их на отстойный эвфемизм, который ни один нормальный человек не станет на самом деле использовать в речи.

В целом я никогда особенно не раздражался из-за ограничений, даже когда они были совсем уж нелепыми. Я горжусь тем, что всегда избегал грязных и шокирующих шуток. Они легко смешат людей, но хочется сохранить достоинство.


Вы написали скетч для октябрьского эпизода SNL 1990 года, который поклонники часто называют любимым скетчем всех времен. В нем Патрик Суэйзи в очень хорошей форме и Крис Фарли в очень плохой форме соревнуются за последнее свободное место в мужском танцевальном стриптиз-коллективе. Но как бы ни любили этот скетч фанаты, некоторые комедийные писатели все же считают его оскорбительным, так как он унижает не только героя Фарли, но и его самого.

Я думаю, они не поняли, что именно мне казалось таким смешным в этом скетче и за что его полюбили зрители. Скорее всего, они подумали, что суть скетча в том, чтобы посмеяться над тем, как танцует толстый парень. Но для меня важнее всего было, что Фарли не был нисколько смущен. Вся соль была в реакции судей: они не просто заставили Криса проходить пробы, но и потратили время на то, чтобы терпеливо и подробно объяснить ему, почему они решили выбрать Суэйзи.


Вас расстраивает, когда другие сценаристы критично отзываются о вашей работе?

Нет, не особенно. Иногда мы не согласны друг с другом. Я знаю, что был один скетч, который я написал для Джека Хэнди, очень не понравившийся некоторым писателям. Он был про Дракулу. (Скетч вышел в октябре 1989 года.) Его играл Джеймс Вудс. Это был единственный раз, когда на шоу мы затронули тему СПИДа, хоть и не напрямую. Дракула заводил со своими жертвами разговор, пытаясь разузнать историю их сексуальной жизни, прежде чем пить кровь. Если и были какие-то конкретные возражения, то скорее они выражались в том, что можно было легко опошлить эту идею. Вызвать в воображении образ плохого комика, говорящего со сцены: «Эй, а что насчет Дракулы! Со всем этим СПИДом вокруг он просто напрашивается на неприятности. Пора бы ему сдать кровь! Не правда ли?!» Но скетч был совсем не таким. Любую идею можно сделать пошлой, но иногда сценаристы накручивают себя настолько, что с ума начинают сходить.


Иногда зрители просто хотят посмеяться.

Так и есть. Но иногда сценаристы не придают этому должного значения. С комиками же дело обстоит по-другому. Если зрители смеются, они счастливы.


Сценаристы и комики, исполняющие роли на SNL, пишут разные скетчи?

Думаю, да. Сценаристы пишут обычных людей в странных ситуациях. Комики чаще пишут странных людей в обычных ситуациях. Это широкое обобщение, но в целом это так.

Сценаристы часто критикуют скетчи, написанные комиками, за отсутствие оригинальности в ситуациях, в которые попадают герои. И сценариста, который сам никогда не выступает перед аудиторией, может раздражать, что зрители не против смотреть то, что они видели уже миллион раз. Мы так возмущаемся: «Почему они (зрители) не протестуют?» Сценаристы слишком пекутся об оригинальности, возможно, даже помешаны на ней. Мы иногда относимся к комедии как к науке, где постоянно есть прогресс, и нам всегда нужно двигаться вперед, никогда назад. Когда что-то было сделано, наверное, можно развивать эту идею, но ни за что не повторять. Для комиков факт, что до них уже что-то делали, не имеет особого значения. Для сценаристов это настоящая проблема, и мы можем изводить себя мыслями: «А не слишком ли то, что я написал, похоже на то, что уже было?»

Лично мне бы хотелось, чтобы зрители больше ценили оригинальность. Но я должен признать, что, кажется, для них это не так важно. Думаю, наши стандарты должны быть выше зрительских, но не настолько, чтобы мы растеряли всю аудиторию. Самое важное – это правильный баланс.


Полагаю, всегда можно броситься в противоположную крайность: повторять одних и тех же персонажей, пока они всем не надоедят.

Сценаристам свойственно всеми силами сопротивляться, если речь идет о повторении персонажей. Нам всегда кажется, что это как-то неэтично, как-то бесчестно. «Я уже писал такой скетч. Что? Мне нужно сделать вторую версию того же скетча?» В общем и целом, самые лучшие шутки получаются в первый раз. Конечно же, в следующие три месяца ты придумываешь штуки, которые ты бы обязательно вставил в первую версию, если бы сразу их придумал, но таких бывает две или три. С точки зрения сценариста, это недостаточное основание для повтора.

Я написал не так много повторяющихся скетчей за свою карьеру. Большая часть того, что я делал, – это материал на актуальные темы, который больше чем раз не используешь. Я написал массу президентских обращений к народу, но за ними всегда стояла разная идея, по крайней мере, я надеюсь, что это так.

Одна из немногих идей, к которой мы обращались несколько раз, было Шоу Криса Фарли. Где я брал Криса Фарли, настоящего Криса Фарли, и ставил ему номер с определенной структурой. Впервые я это сделал, когда ведущим был Джефф Дэниелс (в 1991 году), и Лорн много раз просил повторить, но мне казалось, что это очень одноразовая вещь. В конечном счете Лорн сказал мне: «Если ты сам это не сделаешь, я попрошу кого-нибудь еще». И я ответил: «Нет, давай, я хотя бы буду сам все контролировать». Поэтому мы поставили скетч еще два раза: один раз с Мартином Скорсезе и еще один с Полом Маккартни в 1993 году.

Должен признать, что актеров это ничуть не смутило. Они готовы отыгрывать один и тот же скетч сколько угодно раз, пока их не остановят. Мы все видели повторяющиеся миниатюры в шоу, но, по сути, это один и тот же номер, слегка измененный, но с той же динамикой и теми же шутками.

Будучи сценаристом, мне бы хотелось верить, что сценарий – это самое главное. Но на практике хорошая презентация может возвысить посредственный материал, а плохая игра может потопить прекрасно написанную работу.


Лорн Майклз назвал вас лучшим писателем политического юмора из ныне живущих. В 2000-м вы придумали бушизм[9] «стратегированность»[10], и многие ошибочно поверили, что президент и правда произнес это слово. Но в последние годы вас критикуют за то, что вы придерживаетесь скорее правых взглядов, чем левых. Не стоит и говорить, конечно же, что эта критика идет со стороны левых.

При работе над политическим скетчем я следую за комедией. Я честно никогда не хотел, чтобы мои политические взгляды в скетче выходили на передний план. Я хотел, чтобы было смешно, но только потому, что шутки основываются на замечании, которое мне кажется справедливым и которое раньше никто не делал. Не думаю, что меня когда-то обвиняли в том, что моя цель – это аплодисмехты. И самое лучшее – это заставлять зрителей смеяться над тем, над чем они смеяться не хотели бы или не уверены, что можно.


Можете привести конкретный пример?

Ну, например, в 2007-м я написал пару скетчей – дебатов между Хиллари Клинтон и Обамой, которые в основном все воспринимали как поддержку Хиллари, в то время как наша аудитория процентов на 95 состояла из людей, поддерживающих Обаму.


Один ваш коллега по SNL, которого мы не будем называть, критиковал вас как раз за этот скетч. Он посчитал, что вы продвигаете Хиллари.

Мне эта ситуация казалась очень смешной, потому что годами Хиллари была кандидатом, которого поддерживали СМИ, ровно до момента, как официально объявили ее кандидатуру. Она была как жена, платившая за двоих ипотеку, которую ни с того ни с сего бросили ради молодой горячей соседки Обамы. Смена настроений СМИ была такой резкой и стремительной. Меня очень веселила мысль о том, как Хиллари, наверное, думает: «Какого, блядь, хрена? Два месяца назад меня все обожали!» СМИ делали с Обамой то же, что Моника Левински делала с Биллом Клинтоном. Хиллари снова оказалась в такой позиции. Когда я писал те скетчи, я хотел, чтобы они были свежими с точки зрения комедии, но в то же время чтобы они находили отклик и люди думали: «Так и есть, так и есть…» Я не хотел делать что-то, что будет полностью совпадать с точкой зрения 90 % зрителей, но при этом я был бы нечестен с собой или целовал бы кому-то зад, типа: «А не пора ли кому-то разобраться с этими зажравшимися олигархами!»

Мне нравится верить, что, если ты не делаешь замечание, которое и правдиво, и, надеюсь, свежо, нет никакого смысла писать скетч. Не хочу сказать, что у меня всегда наготове есть какое-то оригинальное наблюдение, и именно поэтому, когда был такой выбор, я писал меньше политических вещей. Для меня важнее люди в политике, чем сама политика. Нам обычно не удается посмотреть на то, кто они, как бы они реагировали на ситуации, если бы работали в любой другой сфере, кроме политики.


Можете привести пример скетчей, политических или любых других, из написанных вами за все эти годы, которые, по вашему мнению, должны были разорвать публику, а в итоге провалились?

Был один такой скетч (в 1985 году), который мы написали с Джеком (Хэнди). Он просто убил всех при читке, но аудитория встретила его необычайной тишиной. Он назывался «Жизнь Влада Дракулы»[11]. В скетче жена Влада – Мадонна пыталась мягко донести до него, почему его так не любят подданные. Это было огромной неожиданностью для него, и он был ошеломлен и ранен. Он никак не мог понять, в чем дело. Ее теория была в следующем: «Я правда думаю, что дело в сажании на кол». – «Что?!» – «Они их терпеть не могут». – «Ты уверена?» – «Знаешь, Влад, они тебе пытаются об этом сказать, но ты не слушаешь».

Боже, полный провал. Абсолютная тишина. Мы подумали: может, они не знают саму историю? (Смеется.) Может, они не понимают, что такое сажать на кол? Ну да ладно. Ларри Дэвид позвонил сказать мне, как ему понравился скетч, и этого мне было достаточно.

Еще один пример. Это случилось, когда Боб Ньюхарт был ведущим в мае 1980-го, и ему скетч тоже очень понравился, и этого мне также было достаточно. Скетч начинался со сцены гражданской войны, которую все видели миллион раз. Я недавно ее видел в «Черном ястребе». Офицеры идут через палатку с ранеными, и солдат, совсем еще ребенок, умирает. «Ты будешь в порядке, сынок. Ты совсем скоро вернешься в свой полк». – «Вам необязательно врать мне, майор. Я ранен. Я знаю, что я не жилец. Но я хочу вас кое о чем попросить. Напишите моей матери, что я выполнил свой долг и был хорошим солдатом».

У всех в глазах слезы, звучит торжественная мрачная музыка. И офицер, которого играет Ньюхарт, говорит: «Напишу, сынок. Не беспокойся». Паренек умирает, затем следует череда военных фотографий, военная музыка на заднем плане и титры «тремя неделями спустя». Когда мы снова видим героев, Ньюхарт сидит в своей палатке с соседом, которого играет Билл Мюррей. И Мюррей спрашивает: «Ну что, ты написал матери того паренька?» Ньюхарт неохотно отвечает: «Пока нет, но я собираюсь». – «Ну ты даешь, уже месяц прошел!» – «Да сделаю я, сделаю!» Снова появляются слова «три недели спустя», «шесть недель спустя» и так далее, а Ньюхарт все не написал письмо. Теперь у Боба творческий кризис. «Видишь ли, проблема в том, что я так долго прождал, что уже не могу просто написать: “Ваш сын был отличным солдатом. Он умер героем”. Нужно что-то получше». Он пытается придумать более удачные варианты. Как если кто-то писал бы курсовую.

Думаю, что смерть в самом начале, в частности смерть кого-то совсем юного, слишком удручающе подействовала на публику.


Я заметил, что, когда SNL выпускает на экраны скетчи с графикой, особенно с графикой, указывающей на то, что прошло некоторое время, например «Тремя неделями спустя», «Один день спустя», это сбивает зрителей с толку. По крайней мере, зрителей в студии.

Из-за этого мы и правда теряем внимание зрителей. Единственным способом для зрителей в студии понять, что в скетче про гражданскую войну прошло время, было бы увидеть графику на мониторах. Но ничто не говорило о том, что нужно было отвлечься от сцены и посмотреть на мониторы. Не было никаких спецэффектов, поэтому большинство следили за действием на сцене.


Думаете, зрители перед экранами телевизоров восприняли скетч по-другому?

Я думаю, им скетч понравился намного больше. Но все же основным фактором было то, что зрители подумали: «О нет, шестнадцатилетний парнишка умер».


Правда, что это вы открыли талант легендарного затворника Джона Шварцвельдера, который впоследствии написал больше эпизодов «Симпсонов», чем кто-либо еще? Он самая загадочная фигура в мире комедии. Мне кажется, мир видел всего пару его фотографий.

Я был главным сценаристом для шоу Леттермана в то время (в 1983-м), и он присылал нам шутки, надеясь, что мы их возьмем. Меррилл Маркоу (продюсер) показала мне небольшую открытку от Шварцвельдера. На ней была одна-единственная шутка. Что-то вроде: «Широко освещаемая в прессе попытка Майка Флинна побить каждый рекорд в Книге рекордов Гиннесса провалилась после того, как его кавер на песню White Christmas был продан только пять раз».

Мне очень понравилось, как эта шутка написана, я просто на ней помешался. Джон подписал открытку, но не оставил адрес. Совсем ничего, кроме имени и марки из Чикаго. И так я начал отчаянные попытки выследить его. В телефонном справочнике Чикаго его не оказалось, это было задолго до появления Интернета. Поэтому я пошел в Нью-Йоркскую публичную библиотеку и стал искать Шварцвельдера в телефонных справочниках всех крупных городов, полагая, что людей с такой фамилией не может быть слишком много. Я нашел номер телефона его мамы в Сиэтле. Она сказала: «Да, это мой сын Джон, он работает в рекламном агентстве в Чикаго».

Я связался с Джоном и организовал встречу с ним и Леттерманом, и это было одно из самых феерически провальных собеседований в истории.


Что случилось?

Шварцвельдер пришел, как раз когда мы закончили съемки на этот день. Крис Эллиот мне говорит: «Эй, этот парень пришел к тебе». Я пошел поздороваться с Джоном, я его никогда раньше не видел, а выглядит он впечатляюще – под два метра ростом, в синем пальто, как у американского моряка, словно Рэнди Куэйд в «Последнем наряде». В то время он походил на смесь горца, байкера и Эдмунда Кемпера (серийного убийцы и некрофила, орудовавшего в 1960–70-е годы в США). У него были огромные усы, длинные грязные волосы. В общем, вид был впечатляющий. На ремне у него болталась фляжка в стиле 1930-х годов. И потом он спрашивает: «Здесь есть кухня?» – «Да, дальше по коридору. Мне нужно отойти кое-что сделать, но я быстро вернусь». У меня ушло больше времени, чем я думал, и когда я вернулся, Шварцвельдера уже не было. Крис мне говорит: «Думаю, он с Дэйвом в его кабинете». И я такой: «Нет-нет-нет-нет-нет. Ему сначала нужно было поговорить со мной!» Дэйв – чудесный парень, но он довольно закрытый человек, и важно, чтобы люди знали, что на него нельзя давить при встрече.

И я спрашиваю Криса: «Сколько их уже нет?» – «Не знаю, минут пять». Я бегу в офис к Дэйву и вижу, что Шварцвельдер сидит там, будто у себя дома. Вроде он даже ноги к нему на стол закинул, я точно не помню. Но я отчетливо помню, что он сидит, курит и пьет, а это первое, что не рекомендуют делать на собеседованиях. Дэйв в это время сидит совершенно неподвижно, будто ординатор, которого заперли в одной комнате с душевнобольным в сумасшедшем доме. Шварцвельдер, насколько я помню, разглагольствовал о своих взглядах на телевидение, которые можно свести к тому, что все на ТВ, включая большую часть того, что мы делали на шоу, – полное дерьмо. И во взгляде Дэйва я читаю: «Ни за что на свете».

Джона не взяли на шоу Леттермана, но мы взяли его в SNL, где он проработал год (в 1985-м). А следующим, что он сделал, была его легендарная работа над «Симпсонами». Уверен, он больше наслаждался свободой написания сценариев для анимационного шоу, чем для живых выступлений. Он гениальный парень. Хотя, по правде говоря, я не видел его уже 20 лет.


Вы когда-нибудь чувствовали, что формат скетча вас ограничивает? Хотелось ли вам когда-нибудь писать для кино или, может быть, для телесериалов?

На самом деле нет. Я постоянно менял формат того, что я делаю. Сначала я писал скетчи для SNL, потом несколько лет работал на шоу Леттермана, и там все по-другому. Затем я вернулся на SNL и стал писать скетчи в новом формате. The Weekend Update разительно отличался от всего, что я делал раньше. В последние несколько лет я писал только политический материал, и это тоже было своего рода переменой, потому что мне дали свободу делать что захочу. В рамках этой темы я мог писать скетчи и для предзаписи, и для живых выступлений.

Я осознаю, что мне очень повезло. Были некоторые моменты на шоу, где, мне кажется, можно было принимать более правильные решения, но в целом ко мне относились очень хорошо, не считая пары увольнений. Из-за того что SNL – это варьете и оттого что оно длится 1,5 часа, всегда есть много места для маневрирования.

Мне совершенно не было скучно делать одно и то же, я не чувствовал себя увязшим в рутине. Я постоянно открывал себя в чем-то новом. Как музыкальные группы, которые в какой-то момент возвращаются на сцену с совершенно новым для себя звучанием.


Ваша позиция кажется редким явлением. Создается впечатление, что большинство ТВ-сценаристов только и мечтают писать для кино. Они будто затаили обиду на то, что телевидение не имеет достаточного размаха.

Если честно, я рад, что вы об этом заговорили, потому что я на самом деле считаю, что телевидение дает больше возможностей быть смешным, чем кино. Я никогда не понимал, что же такого может дать кино, чтобы я мог писать смешнее. Мне кажется, короткий формат и оперативность – самые лучшие качества телевидения. В субботу уже можно прокомментировать то, что случилось в среду. А важные элементы не теряются в масштабах производства. У телевидения есть некоторые ограничения по сравнению с кинематографом, и особенно у живого телевидения, но они не так важны, по большому счету.


Если посмотреть на фильмы, в которых поучаствовали актеры SNL за все годы существования, совершенно непонятно, как их занесло в такие проекты. Все дело только в деньгах?

Мне кажется, проблема в том, что на протяжении всей жизни некоторые люди считают, что работать на телевидении стоит только для того, чтобы потом попасть в кино, и что любой отдельно взятый фильм лучше каждой телепередачи.

Я думаю, справедливо будет сказать, что большинство актеров, работающих над SNL, самые лучшие свои роли сыграли именно на SNL. И даже когда они снимались в хороших фильмах, это все равно не было лучше, чем их работа на шоу. Например, Уилл Феррелл – блестящий актер, и я люблю его фильмы, но я не думаю, что они смешнее, чем его выступления в шоу. То же самое относится к Кристен Уиг в фильме «Девичник в Вегасе», или Эдди Мерфи. И, конечно, у некоторых комиков в кино были роли гораздо хуже, чем на шоу.

Мне кажется, необычную, оригинальную комедию скорее можно увидеть на телевидении, чем в кино. Мне нравится «Мальчишник в Вегасе», но обычно странный, даже эксцентричный и смешной материал появляется на ТВ или онлайн. «Тим и Эрик», «Портландия», «Рино 911», (сериал HBO, созданный Стивеном Мертентом) «Давайте знакомиться». Гениально.


За все годы работы на SNL какой был самый смешной момент?

Дайте-ка подумать… Пробы Дэймона Уэйанса осенью 1985-го. Он изображал двух детей на детской площадке: «Твоя мамка такая толстая, что тебе нужно ее маслом смазывать, чтобы пропихнуть сквозь дверь». И ответы второго пацана постепенно становятся все менее шуточными: «Да? А твоя сестра родила в 11 лет!» А еще когда Бен Стиллер презентовал мне свою идею для скетча весной 1989-го. Я так смеялся, что упал со стула. Это была импровизация: его героем был студент, отдыхающий во время каникул во Флориде. MTV берут у него интервью на пляжной вечеринке, и он просит денег у родителей… Еще когда Фил Хартман во время читки сценария исполнял своего персонажа по имени Мейс, психически нестабильного бывшего заключенного, которого из равновесия выводили волосы. Я задыхался от смеха.


Это все примеры того, что происходило вне съемок.

Забавно, никогда об этом не задумывался. Есть что-то необъяснимое в том, чтобы быть в центре процесса и видеть свежий материал до костюмов и грима. И видеть все это впервые. После только зрителям выпадает такая возможность.

Если вспоминать моменты самого шоу, я бы упомянул Дэна Эйкройда, пародирующего Джулию Чайлд. Билла Мюррея в образе Ника Рейлза, певца, выступающего в поезде на пути в Орландо, Флорида. Эдди Мерфи, пародирующего Джеймса Брауна в номере «В джакузи со знаменитостью». Фреда Армисена в образе своего персонажа, Николаса Фена, политического комика, который не подготовил материал. Майю Рудольф, исполняющую национальный гимн на открытии Мировой серии[12], где она максимально красуется и поет дополнительные ноты в каждом слове. И Уилла Феррелла в образе своего персонажа, орущего: «Слезь с сарая!»


А если говорить не только о «Субботнем вечере в прямом эфире»?

Я бы назвал «Отряд “Америка”: Всемирная полиция», британский «Офис», «Симпсонов», «Сару Сильверман», стендапы Криса Рока. Весь «Монти Пайтон» или биты Фила Хендри. С. Клэя Уилсона, комика из 1970-х, известного отвратными, но уморительными шутками про секс и насилие. И любой телефонный разговор с Джеком Хэнди или Энди Брекманом, сценаристом SNL, «Шоу Леттермана» и создателем «Дефективного детектива».


Вы только что упомянули Фила Хендри. Не могли бы вы немного рассказать, кто это?

У Фила Хендри было радиошоу (в Лос-Анджелесе), которое в свои золотые годы, с 2000-го по 2006-й, было самым оригинальным и неизменно блестящим комедийным шоу последнего поколения.

Хендри озвучил около 40 разных персонажей. Он делал это настолько талантливо, что мог сам у себя брать радиоинтервью, и половина его слушателей даже не догадывалась, что это был один человек. Фальшивые «гости» становились участниками скандальных случаев, и на эфир постоянно звонили разгневанные слушатели. Далее следовали блестящие дебаты, где Фил был голосом разума, пытающимся прекратить ругань между звонящими и самим собой. Сценарий, исполнение, элементы импровизации вместе составляли лучшую комедию, что я когда-либо слышал.

Билл Мюррей – тоже его фанат. Сценаристы «Симпсонов» – огромные поклонники. Я даже слышал, они прерывали работу, чтобы послушать шоу. Эрик Клэптон – суперфанат. Фил Хендри – мой комедийный герой.


Какой совет вы бы дали молодым писателям, надеющимся сделать карьеру в написании комедийных скетчей для телевидения?

Сложно научить комедии. И во многих ее аспектах это неблагодарная работа. Я имею в виду, что можно потратить на работу много сил, энергии, времени и нервов, но скетч все равно выйдет не очень. Нет такого уравнения, где бы результат был пропорционален количеству потраченных сил. Но нужно начинать со смешного взгляда на какую-то тему, он должен быть особенным, чтобы никто его не озвучивал раньше. Я встречал смешных людей, которые не очень хорошо писали. Некомедийные части работы могут быть не слишком свежими или интересными, грамматика и лексика могут быть подобраны так себе, но это все можно исправить позднее. Это просто техническая сторона, ее можно поправить. Что точно нельзя исправить – это способность чувствовать юмор. Также нужна уверенность, чтобы донести уникальность того, что ты делаешь нечто, отличающее тебя от всех остальных.

А дальше уже вопрос тренировки. Нужно общаться с похожими людьми, не бояться выходить из дома, получать разный опыт. Не нужно стоять и смотреть на все со стороны. Все замечают какие-то вещи, когда они пробуют что-то в жизни и получают опыт. В какой-то момент все это сыграет большую роль.

Я бы также рассказал сценаристам, что в самом начале полезно работать с другими людьми. Выбрать группу, в которой ты сможешь привносить что-то в общую работу, пока вы узнаете друг друга. Не стоит делать все самому и приходить с готовым продуктом. Так делают только предприниматели. «Это будет принадлежать мне, и это буду я на 100 %». От такого подхода в работе могут появиться изъяны, из-за которых ее потом могут не принять. Скорее лучше выбирать совместную работу как основной подход к делу. И это поможет развить уверенность в себе и завоевать доверие других людей, потому что они будут думать: «О, а этот парень хорош».

Это может быть психологически тяжело. В жизни не так много вещей, которые могут заставить почувствовать себя таким же уязвимым, как когда ты роняешь на стол сценарий, его беспристрастно читает целая комната людей, и скетч проваливается. Ужасный опыт, особенно если люди пытаются быть милыми. И всегда найдется один умник, который скажет: «О-о-о, ну это полный аут!» Или что-то такое. Не хочу сказать, что это тебя закаляет, но я уважаю всех, кому приходилось через такое пройти.

Поэтому я думаю, что важно (сейчас я буду звучать, как офисный психолог), даже жизненно необходимо, чтобы в процессе работы над шоу создавалась среда, в которой авторы могли бы пробовать новые идеи без страха, что над ними посмеются, да и вообще чувствовать, что кому-то не плевать. И поэтому когда я брал работы новых авторов, я просил их предоставить три скетча, один из которых кажется смешным только ему самому. Остальные два могли быть чем-то, что уже понравилось кому-то еще. Просто принеси мне скетч, который другие считают несмешным, сколько бы ты их ни убеждал, но ты уверен, что это не так. Я хочу, чтобы сценаристу в конце концов удавалось создать работу, которая ни на что не похожа и которая бы отражала его на 100 %.

Хороший штат сценаристов – это когда ты оглядываешься вокруг и говоришь: «Этот парень делает вот это лучше, чем кто-либо еще» и «Она делает вот то лучше, чем кто бы то ни было». Необязательно, чтобы все постоянно выдавали гениальную работу. Но в конце года каждый на шоу должен добиться успеха, сделать что-то, что было бы невозможно без его участия. И не важно, написали они это полностью сами или просто помогали. Я не боюсь рисковать, и я меньше боюсь неудачных скетчей, чем того, что могу упустить великолепный.

Написание комедии – это как прыжки в высоту, где у тебя есть три попытки, и неудачные не считаются или не должны считаться. Тебя оценивают по лучшей работе, на которую ты способен. Каждый раз нужно придумывать, как достичь этой высоты.

Ну, или почти каждый раз. (Смеется.)

Загрузка...