Лунный свет стекает в море, образуя на воде призрачную дорожку.
Бо не торопится уходить от костра. Сидит, положив руки на колени и плотно сжав губы. Похоже, он во все это не верит. Но все-таки встает, оставив пустую банку из-под пива на песке, и идет следом за мной к воде, где уже столпилась куча народа. Многие девчонки насквозь мокрые и дрожат от холода.
– Тсс, – шепчет одна из них, и все замолкают. Никто даже не шелохнется.
Проходит несколько секунд, прохладный ветер скользит по поверхности моря, и я ловлю себя на том, что задержала дыхание. Каждое лето происходит одно и то же, но я прислушиваюсь и жду будто в первый раз. Как в театре: первые ноты из оркестровой ямы и вот-вот поднимется занавес.
И вот раздается тихое и томное, как летний день, подобие песни, слова которой неразличимы. Одни говорят, что она на французском, другие, что португальском, но перевода нет, потому что это не настоящий язык. Песня поднимается из океана и долетает до нас. Ласковая и чарующая, будто мать убаюкивает ребенка. И словно по сигналу, две девушки, стоящие у самой кромки воды, делают несколько неуверенных шагов в море, не в силах сопротивляться.
Парни тут же кидаются за ними и вытаскивают из воды. Теперь не время для шуток: больше никто не будет уговаривать девчонок искупаться. Опасность стала реальной.
Мелодия вьется вокруг меня: словно невидимые пальцы скользят по коже, нащупывают горло, влекут за собой, умоляют подчиниться. Я закрываю глаза и делаю шаг вперед, прежде чем осознаю, что происходит. Чья-то сильная и теплая рука удерживает меня.
– Куда ты? – тихо спрашивает Бо.
Я встряхиваю головой. Сама не знаю. Он не отпускает мою руку. Сжимает ее еще крепче, словно боится отпустить.
– Это действительно идет из воды? – спрашивает он тихим голосом, глядя на темное опасное море, как будто не верит собственным ушам.
Я киваю. Меня вдруг начинает клонить в сон. Алкоголь сделал мое тело слабым и восприимчивым к зову их песни.
– Теперь ты понимаешь, зачем к нам едут туристы? Хотят услышать пение сестер. Убедиться, что наша легенда – правда.
Теплая ладонь согревает мою руку, и я прижимаюсь к Бо, цепляюсь, как за якорь, чтобы не упасть.
– Долго они будут петь?
– Пока каждая из них не заманит в воду девушку и не возьмет ее тело. – Я стискиваю зубы. – Пение продолжается днем и ночью. Иногда неделями, иногда несколько дней. Если девчонки не перестанут лезть в воду, сестры могут найти себе тела уже сегодня.
– Ты боишься?
У самой воды остались только мы – все ушли к костру, в безопасное место, подальше от соблазна. Бо по-прежнему держит меня за руку, а я словно приросла к песку.
– Да, – сознаюсь я и вздрагиваю всем телом. – Я обычно не прихожу на эту вечеринку: остаюсь дома, заперевшись в своей комнате.
Когда отец был жив, он всю ночь сидел у входной двери, стерег меня – на случай если желание окунуться в море окажется для меня невыносимым. А потом отца не стало. Тогда я стала спать в наушниках и засовывать голову под подушку, пока пение не прекращалось.
Я считаю себя сильнее большинства – бесплотным голосам нелегко меня соблазнить. Мама порой говорит, что мы с ней сами похожи на сестер Свон. Мы не такие, как остальные горожане. Отшельницы, живущие на острове и предсказывающие судьбу по хаотичному расположению чайных листьев на дне чашки. Но возможно ли вообще жить в таком месте, как Спарроу, и оставаться нормальным? Может быть, мы все здесь со странностями, которые стараемся скрыть от других, – видим то, чего сами не можем объяснить, неизвестно чего желаем, неизвестно от чего бежим.
– Некоторые девчонки мечтают отдать свои тела сестрам, – шепчу я. Мне трудно даже представить нечто подобное. – Будто бы это честь. А другие заявляют, что с ними подобное уже происходило. Скорее всего, хотят привлечь к себе внимание.
Сестры Свон всегда выбирают девушек моего возраста – возраста, в котором умерли, – будто хотят стать прежними, пусть даже совсем ненадолго.
Бо вздыхает и поворачивается к костру. Празднование разошлось с новой силой: до восхода солнца никто не должен уснуть, чтобы не пропустить начало лета и чтобы ни в кого из девчонок не вселились сестры Свон. Но я чувствую нерешительность Бо – может быть, с него хватит.
– Пойду заберу свои вещи и поищу новое место для ночлега. – Бо отпускает мою руку. Но его тепло осталось со мной и растекается по всему телу.
– Тебе все еще нужна работа?
Его губы плотно сжаты, как будто он перекатывает слова во рту, выбирая, что сказать.
– Ты была права – никто не хочет нанимать чужака.
– Ну, я была неправа, когда говорила, что не нуждаюсь в помощи, – признаю я со вздохом.
Я понимаю, что Бо такой же чужак, как и мой отец, а наш городок может быть жестоким и беспощадным. А еще я знаю, что Бо долго не протянет, если не увести его подальше от бухты, – сестры вот-вот найдут себе тела и начнут свою месть. Или, может, мне действительно необходима помощь на маяке. Хотя я почти ничего не знаю о Бо, такое ощущение, что он всегда был рядом. И было бы неплохо, если на острове будет кто-то, с кем можно поговорить и кто не соскальзывает в медленное и оцепенелое безумие. Жить с мамой все равно что жить с тенью.
– Мы не сможем платить много, но жильем и питанием обеспечим.
Отца официально так и не признали умершим, поэтому страховка нам не светит. Вскоре после его исчезновения мама перестала гадать. Больше доходов у нас нет. К счастью, отец оставил некоторые сбережения; на три года нам хватило и, возможно, хватит еще на два, а там придется искать другой источник средств к существованию.
Бо чешет в затылке, слегка наклонив голову. Я знаю, что выбора у него нет, но он раздумывает.
– Ладно. Но не обещаю остаться надолго.
– Договорились.
Я подхожу к костру забрать кроссовки. Рядом с Роуз стоит Хит Белзер.
– Я домой.
– Нет! – преувеличенно возмущается Роуз и хватает меня за руку. – А я?
– Если хочешь, могу отвести тебя домой. – Она живет всего в нескольких кварталах, но отпускать ее одну не стоит. По темноте, да еще нетрезвую…
– Я ее провожу, – предлагает Хит. У него темно-зеленые глаза и рыжеватые волосы, которые лезут на лоб. Привлекательный, хотя на вид несколько заторможен – классический «хороший мальчик». У Хита Белзера четыре старшие сестры, они давно окончили школу и уехали из Спарроу, но их брат так и остался известен как «Малыш Хит, тот самый, которого с детства поколачивали девчонки». Однажды в школьную лабораторию залетела голубая сойка – так он спасал ее весь обеденный перерыв, пока наконец не сумел поймать и выпустить в окно.
– Ты же не бросишь ее?
– Обещаю проводить до самого дома, – говорит Хит, честно глядя мне в глаза.
– Смотри, если что…
– Да ничего со мной не случится. Завтра позвоню. – Роуз обнимает меня и стискивает руку, обдавая ароматом виски.
– Ну ладно. И больше никаких заплывов.
– Никаких заплывов! – громко обещает Роуз, подбрасывая вверх банку из-под пива.
Толпа подхватывает:
– Никаких заплывов!
Мы с Бо идем к утесу за его рюкзаком, а нестройный хор голосов несется вслед, смешиваясь с далеким пением, поднимающимся из воды вместе с приливом.
Отис и Ольга ждут на причале, пока я медленно подруливаю и глушу мотор. Мы пересекли бухту в темноте – даже мимо кладбища кораблей проплыли без единого огня. Манящий шепот сестер скользил по воде, и казалось, мы плывем вслед за песней.
Закрепив лодку, наклоняюсь и глажу стройные спины. Кошки слегка вымокли и недовольны, что хозяйка вернулась так поздно.
– Вы что, всю ночь меня прождали? – шепчу я им.
Бо спрыгивает на причал с рюкзаком в руках, задирает голову и смотрит через остров на маяк. Сигнальный огонь на миг выхватывает нас из тьмы и скользит дальше, продолжая свой круг по часовой стрелке над Тихим океаном.
В темноте остров Люмьер кажется жутким и мрачным. Обитель призраков, где души давно умерших моряков бродят в поросших мхом лощинах, среди камышей и искореженных деревьев. Но бояться надо не острова, а окружающих его вод.
– Днем здесь не так мрачно, – заверяю я Бо, когда мы проходим мимо «Песни ветров» – небольшой старой шлюпки со спущенными парусами, покачивающейся по другую сторону причала. Три года она стоит без движения. Имя придумал не отец – она так и называлась, когда он купил ее десять лет назад. Но «Песнь ветров» подходит как нельзя лучше, принимая во внимание голоса, звучащие над морем каждое лето.
Отис и Ольга бегут за мной, Бо замыкает шествие.
Остров имеет форму полумесяца. Пологий берег обращен к материку, а противоположный, изрезанный волнами, смотрит в открытый океан. Наш с мамой двухэтажный дом, выкрашенный в голубой цвет, стоит неподалеку от маяка; по всему острову разбросано множество небольших построек – возведенных, снесенных, пристроенных и перестроенных за все эти годы: дровяной сарай, подсобка для инструментов и давно заброшенная теплица, и два жилых коттеджа – «Старый рыбак» и «Якорь». Я веду Бо в «Якорь», он поновее. В свое время, когда на острове еще был обслуживающий персонал, в этих коттеджах жили повара и механики.
Мы направляемся к центру острова вверх по извилистой дорожке с бревенчатым настилом. Воздух туманный и прохладный.
– Ты всегда жила на острове? – спрашивает Бо.
– Я родилась здесь.
– Прямо здесь?
– Моя мама предпочла бы, чтобы это произошло в больнице в Ньюпорте в часе езды отсюда или на худой конец в больнице Спарроу, – но здесь судьбами людей повелевает море. Внезапно начался зимний шторм, остров занесло снегом почти в полметра глубиной, а бухту накрыла белая мгла. Так что пришлось мне явиться в этот мир дома. – Меня водит из стороны в сторону. Надо же, алкоголь до сих пор не выветрился, не могу сфокусироваться. – Папа говорил, я была создана для этого места. И остров меня не отпустит.
Да, я всегда принадлежала острову. А вот отец – никогда. Город не смог смириться, что чужак купил остров и маяк. Хотя мама родилась в Спарроу.
Отец был архитектором-фрилансером. Он спроектировал немало летних домиков по всему побережью Орегона и даже новую библиотеку в городке Депо-Бэй. А до того, сразу после женитьбы, работал в строительной фирме в Портленде. Мама же всегда скучала по родному городу и буквально рвалась в Спарроу. Хотя после смерти родителей у нее никого в городе не осталось – мама была единственным ребенком в семье, – лишь здесь она чувствовала себя дома. Так что когда они увидели объявление о продаже острова Люмьер – в том числе маяка, который правительство штата вывело из эксплуатации, поскольку в бухту Спарроу перестали заходить большие суда, – то не упустили свой шанс. Маяк имел историческое значение как первая капитальная постройка в городе и до сих пор был нужен местным рыбакам. Мечта родителей сбылась. Отец планировал со временем перестроить и отремонтировать старый фермерский дом, чтобы он стал по-настоящему нашим. Не успел.
После его исчезновения на остров приезжали полицейские, однако дело так и не сдвинулось с мертвой точки. А жители города и не подумали организовать поиски. Они не вышли на лодках в море, не стали прочесывать бухту. Для них отец вообще никогда не принадлежал этому месту. Вот поэтому какая-то часть меня ненавидит этот город и этих бездушных людей. Точно так же двести лет назад им внушали страх сестры Свон… и их убили. Убили за то, что они были другими.
Мы сворачиваем направо, оставляя позади ярко освещенный главный дом, и уходим дальше, в темноту.
Вот наконец и небольшой каменный коттедж в центре острова. К двери приколочены обрезки истрепанных веревок, образующие надпись: «Якорь». Коттедж не заперт. К счастью, когда я щелкаю выключателем прямо за входной дверью, торшер на другом конце комнаты мигает и загорается.
Отис и Ольга проскальзывают мимо моих ног и с любопытством принюхиваются. Нечасто им приходилось здесь бывать. Внутри холодно и сыро и плесень, от которой невозможно избавиться.
На кухне я нащупываю выключатель рядом с раковиной, и над головой зажигается лампочка. Опускаюсь на колени, нахожу шнур от холодильника и втыкаю в розетку. Тот сразу же начинает гудеть. Небольшая спальня расположена рядом с гостиной: у стены стоит облупившийся деревянный шкаф, у окна – кровать с металлической сеткой. Матрас в наличии, но нет ни подушек, ни одеял.
– Постельное белье и все остальное принесу завтра.
– У меня есть спальник. – Бо ставит рюкзак на пол. – Не беспокойся.
– Если захочешь растопить камин, дрова в сарае, вверх по тропинке. Еды на кухне нет. Утром приходи завтракать в дом.
– Спасибо.
– Тут, конечно, могло бы… – Не знаю, как извиниться за то, что здесь так мрачно и затхло.
– Все лучше, чем спать на пляже. – Бо сам находит верные слова, чем несказанно меня выручает. Улыбаюсь и чувствую, как внезапно накатывают слабость и головокружение. Я засыпаю на ходу.
– Увидимся утром.
Жду, когда Бо что-нибудь ответит, но он молчит. Пауза затягивается. Тогда я просто разворачиваюсь и ухожу.
Отис и Ольга выбегают следом и провожают меня до самого дома. На заднем крыльце горит свет; я специально оставила его включенным.