Мой первый поцелуй случился, когда мне было двенадцать.
Субботним утром я стояла у плиты и готовила яичницу-болтунью. Ночью я не слышала, как вернулась мать, и считала, что дома, кроме меня, никого нет. Только я разбила в сковородку два яйца, как открылась дверь маминой спальни.
Оттуда вывалился незнакомый тип с рабочими ботинками в руках. И замер, увидев меня у плиты.
Я видела его впервые в жизни. Мать всегда была либо влюблена, либо раздавлена очередным расставанием. В обоих случаях это был такой накал страстей, что я старалась держаться подальше.
Никогда не забуду, как на меня пялился тот тип. Медленным плотоядным взглядом, будто на аппетитный кусок мяса. В то утро я впервые поймала на себе такой взгляд. Волосы на руках встали дыбом, и я сразу уткнулась глазами в сковородку.
– Даже не поздороваешься? – спросил он.
Я пропустила эти слова мимо ушей – надеялась отвадить его грубостью. Но он не ушел, а встал рядом и прислонился к кухонному столу. Я продолжала сосредоточенно помешивать яйца.
– Накормишь?
Я помотала головой:
– У нас больше нет яиц. Эти два последние.
– А мне и двух хватит. Умираю с голоду!
Он сел за стол и принялся зашнуровывать ботинки. Когда он закончил, яичница была уже готова. Я не знала, что делать. Мне очень хотелось есть, яиц больше не было, а этот тип с наглой рожей сидел за столом и явно ждал завтрака.
Я выложила яйца на тарелку, схватила вилку и хотела быстро прошмыгнуть в комнату. В коридоре он меня нагнал, поймал за руку и прижал к стене.
– Разве так принимают гостей?
Он схватил меня за подбородок и поцеловал.
Я пыталась вырваться. Изо рта у него несло тухлятиной, щетина больно кололась. Я как могла стискивала зубы, но он все сильнее давил мне на подбородок, пытаясь разжать челюсть. В конце концов я огрела его тарелкой по голове.
Он отпрянул и наотмашь ударил меня по лицу.
А потом ушел.
Больше я его не видела. Даже не узнала, как его зовут. Несколько часов спустя мать проснулась и наорала на меня за разбитую тарелку и найденные в мусорке яйца. Она разозлилась, что я выбросила последние два яйца.
С того дня я не ем яиц.
Зато сколько пощечин я с тех пор раздала маминым хахалям – не счесть!
Все это я к чему? Когда я выхожу из душа, в нос ударяет запах яичницы. Очень сильный.
Меня тут же начинает мутить.
Когда я заканчиваю одеваться, в дверь стучат. В комнату заглядывает Сара.
– Совместная трапеза через пять минут! – объявляет она.
Понятия не имею, что это значит. Может, у них какая-то суперрелигиозная семья?
– Что еще за трапеза?
– Каждое воскресенье с нами ужинают Маркус и Самсон. Так мы отмечаем конец наплыва туристов. Вместе едим и говорим всем понаехавшим «прощай». – Она открывает дверь чуть шире. – А тебе идет платье! Хочешь, я тебя накрашу?
– К ужину?
– Ну да. Придет Самсон.
Она расплывается в улыбке, и я вдруг понимаю, как это мерзко – когда тебя пытаются с кем-то свести. Я хочу объяснить Саре, что уже знакома с Самсоном, но в последний момент закрываю рот и отправляю эту тайну в кучу к остальным.
– Нет, краситься не буду. Я скоро спущусь.
Сара явно расстраивается, однако уходит. Ладно, хоть намеки понимает – уже радость.
Несколько секунд спустя снизу доносятся мужские голоса.
Я опускаю глаза на свой мятый сарафан, в котором проходила весь день. Он лежит комком на полу. Подбираю его и надеваю вместо Сариного платья. Еще не хватало произвести на кого-то хорошее впечатление. Лучше произведу плохое.
Отец первым видит меня на лестнице. Я спускаюсь и иду на кухню.
– Ты посвежела, – говорит он. – Комната понравилась?
Поджав губы, киваю.
Тут Сара замечает мой старый сарафан. В ее глазах мелькает недоумение, но она тут же его прячет – и очень умело. Маркус стоит рядом, наливает себе холодный чай. Наконец он поднимает на меня взгляд и широко распахивает глаза – явно не ожидал увидеть за ужином ту странную девчонку с парома.
Значит, Самсон не рассказал ему про то, как я рыдала на балконе.
И кстати, Самсон единственный, кто сейчас на меня не смотрит. Он копается в холодильнике, когда Сара, махнув рукой в мою сторону, говорит:
– Маркус, это моя сводная сестра Бейя. Бейя, это мой парень Маркус. – Она небрежно показывает большим пальцем за спину. – А это Самсон, наш любимый сосед и вечный третий лишний.
Он оборачивается и секунду-другую разглядывает меня, потом невозмутимо открывает баночку содовой. Когда он прижимает к ней губы, чтобы сделать глоток, я могу думать лишь об одном – как этими губами он только что целовал шею другой девушки.
– Добро пожаловать в Техас, Бейя, – говорит Маркус, делая вид, что видит меня впервые.
– Спасибо, – бормочу я и вхожу в кухню, гадая, что делать дальше.
Мне неловко, я не могу просто попросить у них воды или взять тарелку. Поэтому стою на месте и смотрю, как они непринужденно ходят по кухне.
Я очень голодна, но этот ужин наводит на меня тоску. Не знаю, почему люди пытаются разрядить обстановку за столом дурацкими вопросами, ответы на которые никому не нужны. У меня есть предчувствие, что именно так и пройдет наша сегодняшняя «трапеза». Все будут забрасывать меня вопросами, а я совсем не хочу на них отвечать – я хочу взять себе еды, отнести тарелку в комнату, поесть в тишине и уснуть.
Желательно на два месяца.
– Надеюсь, ты любишь завтракать, Бейя, – говорит Алана, ставя на стол блюдо с печеньем. – Мы иногда устраиваем себе завтрак вместо ужина.
Отец приносит сковородку с яичницей-болтуньей. Горы блинчиков и жареного бекона уже на столе. Все начинают рассаживаться, и я следую их примеру. Сара занимает место между Маркусом и матерью, а значит, мне остается сесть с отцом. Самсон подходит к столу последним и на секунду замирает, сообразив, что ему придется сидеть рядом со мной. Неохотно садится. Может, мне только кажется, но он будто сознательно пытается переключить свое внимание с меня на что-то еще.
Все начинают передавать друг другу тарелки с едой. Хотя яичницу, разумеется, я не беру, ее запах перебивает все остальные. Только я принимаюсь за блинчик, как отец уже задает первый вопрос:
– Что делала после выпускного?
Я проглатываю кусок и отвечаю:
– Работала, спала, и так по кругу.
– Чем занимаешься? – спрашивает Сара. Вопрос для богатых: не «где работаешь?», а именно «чем занимаешься?» – будто речь о какой-нибудь сложной интересной профессии.
– Работаю на кассе в «Макдоналдсе».
Прямо видно, как ее шокирует мой ответ.
– О, – говорит она, – прикольно!
– По-моему, это здорово, что ты начала работать уже в старших классах, – говорит Алана.
– Мне пришлось. Чтобы не умереть с голоду.
Алана откашливается. До меня доходит, что мой честный ответ ее покоробил. Если даже такая ерунда ей против шерсти, как она отнесется к тому, что Жанин умерла от передоза?
Отец пытается сменить тему:
– Так ты решила не ходить на летние курсы, начнешь учебу осенью?
Вопрос застает меня врасплох.
– Да я и не записывалась на курсы…
– Хм. Твоя мама сказала, что тебе нужна дополнительная подготовка, а ей курсы не по карману – и я перевел всю сумму.
Отец оплатил мои курсы?!
Какой бред. Я поступила в университет сама и буду учиться бесплатно.
И часто, интересно, отец переводил матери деньги? Конечно, я ничего о них не знала – как не знала о мобильном телефоне, который он мне недавно выслал. На образование ей всегда было плевать, она никогда даже не интересовалась моей учебой, зато деньги выпрашивать на нее не постыдилась.
– Ах да… – Пытаюсь придумать какое-то оправдание, почему я здесь, а не на летних курсах. – Я поздно спохватилась, все группы уже были набраны.
Аппетит пропал. С трудом проглатываю второй кусок блинчика.
Мама не думала отправлять меня в колледж, однако это не помешало ей выклянчить у отца денег на мою учебу, которые она пропила, спустила на наркотики или проиграла в автоматах. И ведь он без вопросов все перевел. Если бы он спросил меня о планах на будущее, я соврала бы, что поступаю в местный техникум. Но оставаться в городе я не собиралась – хотела уехать подальше от матери.
Пожалуй, это желание сбылось.
Я опускаю вилку. К горлу подкатывает тошнота.
Сара тоже перестает есть. Она потягивает чай и внимательно наблюдает за мной.
– Специальность уже выбрала? – спрашивает Алана.
Качаю головой и вновь берусь за вилку – лучше делать вид, что еда меня интересует. Сара повторяет за мной.
Я ковыряю блинчик, однако есть ничего не ем. Сара тоже.
Откладываю вилку. Сара тоже.
За столом продолжается какой-то разговор, но я в нем почти не участвую. От меня не ускользнуло, что сестра повторяет каждое мое движение – причем старается делать это незаметно.
Теперь все лето придется об этом помнить. Наверное, надо дать ей понять, что она должна есть столько, сколько захочется, и в вопросах питания ни в коем случае не ориентироваться на меня.
Заставляю себя что-то проглотить, хотя от нервов и тошноты кусок в горло не лезет.
К счастью, эта мука продолжается недолго. Ужинаем мы от силы минут двадцать. Самсон за все это время не вымолвил ни слова. Впрочем, остальных это вроде не волнует. Надеюсь, он всегда такой тихий. Будет легче обращать на него меньше внимания.
– Бейе нужно заехать в «Уолмарт», – говорит Сара. – Можно мы сегодня сгоняем?
Ну нет, сегодня я никуда не поеду. Хочу спать.
Отец достает из бумажника несколько стодолларовых банкнот и протягивает мне.
Так, я передумала. Теперь я хочу в «Уолмарт»!
– Вам лучше подождать до завтра и съездить в Хьюстон, там есть приличные магазины, – предлагает Алана.
– Меня и «Уолмарт» устроит, – говорю я. – Мне много не надо.
– Кстати, возьми заодно предоплаченный мобильник, – вставляет отец и отстегивает еще пару купюр.
Вот это да. Никогда в жизни не держала в руках столько денег. Здесь по меньшей мере шестьсот долларов!
– Отвезешь нас? – спрашивает Сара Маркуса.
– Конечно.
Так, желание ехать снова отпало – с нами потащатся Маркус и Самсон.
– Я не поеду, – говорит Самсон, вставая и унося свою тарелку в раковину. – Устал что-то.
– Брось, это невежливо. Ты с нами! – объявляет Сара.
– Да-да, ты с нами, – кивает Маркус.
Замечаю, что Самсон украдкой косится на меня. Хорошо хоть я ему так же неинтересна, как он мне. Сара уже идет к двери.
– Ага, я только обуюсь, – бормочу я и ухожу наверх.
Выясняется, что на полуострове Боливар нет своего «Уолмарта», а значит, нужно переправиться на пароме в Галвестон. Бред какой-то: чтобы пройтись по магазинам, надо плыть с материка на остров! Странное все же место.
Переправа заняла примерно двадцать минут. Как только Маркус припарковался, все вышли из машины. Сара заметила, что я не открыла свою дверцу, и услужливо распахнула ее сама.
– Пойдем на верхнюю палубу!
Это даже не приглашение – приказ.
Не успели мы пробыть наверху и пяти минут, как Сара с Маркусом испарились, оставив нас с Самсоном наедине. Уже довольно поздно, где-то половина десятого, и на пароме, кроме нас, почти никого. Мы оба молча глазеем на воду, делая вид, что никакой неловкости между нами нет. Но она есть, и я понятия не имею, что говорить. У меня с этим парнем ничего общего. А у него ничего общего со мной. За последние несколько часов мы встречались уже дважды, и приятными эти встречи не назовешь. Лично я предпочла бы вовсе обойтись без них.
– У меня такое чувство, что нас пытаются свести, – вдруг говорит Самсон.
Я смотрю на него, он глядит вперед, на воду.
– Это не чувство. Так и есть.
Молча кивает. Не знаю, зачем он поднял эту тему. Может, хочет все прояснить. Или идея друзей пришлась ему по душе?
– Сразу скажу: мне это неинтересно, – говорю. – Причем «неинтересно» в данном случае не означает, что я люблю играть в игры и втайне мечтаю, чтобы ты все равно ко мне подкатил. Я серьезно, понял? Дело не в тебе, меня вообще люди не очень интересуют.
Он усмехается и по-прежнему не глядит в мою сторону. Похоже, решил не удостаивать меня даже взглядом.
– Не помню, чтобы я проявлял к тебе интерес.
– Верно, не проявлял. Я просто хотела внести ясность. Чтобы у тебя уж точно не осталось никаких сомнений.
Он медленно поворачивает ко мне голову. Смотрит в глаза.
– Ладно, спасибо, что прояснила и без того очевидное.
Как же он все-таки хорош собой! Даже когда ведет себя по-свински.
Щеки так и горят. Я быстро отворачиваюсь, не понимая, как выкрутиться из этой ситуации. Опять чувствую себя униженной – почему это происходит всякий раз, когда мы с ним общаемся? Кто виноват – он или я?
Наверное, все-таки я. Разве может быть стыдно перед тем, на чье мнение тебе плевать с высокой колокольни? Значит, в глубине души мне все-таки не плевать.
Самсон убирает руки с перил и выпрямляется. Вообще-то рост у меня выше среднего, пять футов десять дюймов, но рядом с ним я кажусь себе мелкой. В нем не меньше шести футов трех дюймов.
– Тогда будем друзьями, – говорит он, засовывая руки в карманы.
У меня невольно вырывается усмешка.
– Такие, как ты, не могут дружить с такими, как я.
Он слегка наклоняет голову набок.
– А ты высокого о себе мнения!
– Говорит парень, который принял меня за бездомную.
– Ты ела хлеб с пола.
– Я очень проголодалась. Богачу не понять.
Самсон слегка сощуривает глаза, потом вновь переводит взгляд на океан. Так на него смотрит, словно надеется найти в нем ответы на все волнующие его вопросы.
В конце концов он отворачивается и от воды, и от меня.
– Я в машину.
Провожаю его взглядом.
Не знаю, почему я такая ершистая рядом с ним, зачем все время пытаюсь держать оборону. Допустим, он действительно принял меня за бездомную и попытался помочь. Даже денег предложил. Значит, у человека есть душа.
А бездушная в этой ситуации как раз я.