Я смущен. Смущен и растерян, и сомнение гложет меня. Кем был королевский хронист? Чьим-то шпионом? Чьим? И почему? Из любви к деньгам, как показалось мне? Или я чего-то недопонял? Королевский хронист – немалая должность. Не весом или почестями, не близостью к владыкам немалая; иной вес и иной почет. Тот, кто сохранит для потомков деяния и славу живущих. Славу – или бесчестье. Стать королевским хронистом… Пожалуй, не за отменное владение пером король подбирает себе летописца! Верность, вот что нужно для соискателя. Собачья верность. Верность без собственного мнения. Королевскому хронисту ведом каждый час жизни короля и королевы, ведомы все тайны дворца, ведомо многое… и по праву! Хронисту за то и платят! И король Анри Лютый не разглядел, что тайны его королевства плывут в руки предателя?!
Я смущен. Мне кажется, я должен узнать больше. Это легко, ведь каждая страница хроник – новый день жизни хрониста. Что узнал бы я? Пустой вопрос! Отец Предстоятель запретил мне заниматься хронистом. Пресветлый не считает королевского летописца важной фигурой, «даже если летописец сей предает своего господина». Пресветлый поторопил меня и попенял за уклонение от главного. «Смутные Времена предсказаны были последствием замужества принцессы, так не случилось ли чего во время свадебной церемонии или после? Чего-то, начавшего оправдывать предсказание? Вот чем должен ты заняться, Анже!»
Замужество принцессы… пожалуй, Пресветлый прав. Брошка панночки Юлии, пора мне снова взять тебя в руки. А хроники… что ж, посмотрим. Я ведь долго еще буду читать их.
Серебряная парча свадебного платья совсем не идет Марготе. Невеста так бледна, что кажется призраком, соткавшимся из полуденного света посреди празднично убранной часовни. Призрак, правда, опирается о руку мужчины, и это придает ему толику материальности. Мужчина строен и бородат, светлые волосы его в потоке света так блестят золотом и серебром, что обруч короны кажется тусклым и невнятным. Золотой обруч короны и алый с золотом плащ, больше ничего не выдает в женихе короля. Он одет просто, куда проще любого из таргальских вельмож: штаны и куртка из тонкой светлой замши, того покроя, какой любят путешествующие купцы и опытные офицеры. Конечно, замша такого качества не всякому офицеру по карману, но столичные щеголи все равно вовсю крутят носом, обсуждая жениха принцессы: и борода-то не фасонно стрижена, и пояс без единой драгоценности, а сапоги так и вовсе от конского пота порыжели! Одно слово, дикарь. На себя бы глянули в зеркало, чучела расфуфыренные! Юлия косится влево, на ряд придворных кавалеров. Да, король Андрий попросту потерялся бы в их блеске. Но ему, приходится признать, простота к лицу.
Свадебный канон идет к концу. Скоро молодые супруги отведают первого общего хлеба и разделят первую семейную чарку, и муж препояшет жену, самолично затянув узел на женском поясе. И Марго перестанет принадлежать этому дворцу и этой стране…
И прощальный пир будет короток: уже за полдень, а провести первую ночь супружества под отцовским кровом молодой жене не дозволяет обычай. Король Андрий увезет жену из дворца короля Анри за час до заката. Посольство Двенадцати Земель заночует в монастыре Софии Предстоящей. А наутро тронется в путь…
Юлия с поклоном передает жениху женский пояс, расшитый жемчугом цвета закатного солнца… какой острый взгляд у короля Андрия! Всего миг, но…что будет с нами, растерянно думает Юлия, сегодня решится наша судьба, и решит ее он, король Андрий… и куда деваться, если он откажет? Дочь опального пана и измученный жестокой немочью бывший гвардеец – пусть король не оставил их в нищете, но чем занять свою жизнь? Теперь, когда обоим им не место во дворце? Король Андрий не ответил Марготе прямым отказом, отложил решение до ночи… но стоит ли надеяться? Станет ли человек с такими глазами потакать жене, сосватанной ему политическим раскладом? Дочери врага?
– Принцессы Марготы нет боле, – возглашает аббат. – Поклонимся же Марготе, жене Андрия. Да забудет родной кров и да прилепится к мужу и станет с мужем одно.
Юлия первой склоняется перед подругой – так же, как та всего лишь три дня назад склонилась первой пред ней, ставшей все-таки женою Ожье…
Я замираю, вслушиваясь в новую память, я выуживаю из нее тревожные мысли Юлии. Она сумела добиться своего – стала женой любимому человеку… А ведь он не хотел, понимаю вдруг я! Он вернулся из Подземелья калекой. Знал – никогда больше не сожмет ладонь на рукояти ножа, не вычертит посеребренной алебардой свистящий зигзаг церемониального салюта, не выдернет из ножен шпагу. Жизнь рухнула, и он не считал себя вправе тащить под обломки молодую жену… хоть она и сама из первой невесты королевства превратилась в дочь мятежника.
Хороша же благодарность Лютого! Ожье спас его сына – пусть, похоже, спасать нужды не было, но кто это знал? Юлией он воспользовался, чтобы окончательно разделаться с неугодным паном… поняла ли она сама, какую роль сыграла в падении отца? И вот счастливые молодожены, оставшиеся в одночасье без будущего, вынуждены просить помощи у Марго. Вернее, у ее мужа – вчерашнего врага их короля, того короля, который должен бы сам позаботиться о них, как подобает справедливому сюзерену!
Он позаботился, возражает моим мыслям память Юлии. Он выплатил Ожье положенные отступные и выделил приданое Юлии. Можно было бы зажить тихой жизнью обеспеченных горожан, вложить деньги в дело, детей завести… сыновей определить в ту же королевскую гвардию…
Ночью, вспоминаю я. Король Андрий и его жена проведут ночь в монастыре Софии Предстоящей.
– Я должен видеть Отца Предстоятеля, – говорю я брату Бертрану. – Я знаю, поздно… но я должен!
Конечно, срочности никакой нет. Но мне так жутко в тишине…все равно не засну сейчас, так почему не поработать?
Мы идем по переходам и галереям, за окнами воет метель, и я думаю: вот так же отдавались здесь когда-то гулким вечерним эхом шаги короля Андрия и его молодой жены. Они виделись до того вечера только на церемониях, им предстояло первое настоящее знакомство. О чем заговорят они, оставшись наедине? Не о любви, уж в этом-то я уверен! Но, может быть, о Юлии?
Пресветлый должен знать или хотя бы догадаться, куда могли поместить столь знатных гостей. Он разрешит мне провести пару часов там, где прошла когда-то первая супружеская ночь Андрия и Марготы.
– Выйди, Юлия. Сначала я поговорю с твоим мужем. Побудь пока с Марготой.
Юлия почтительно кланяется и выходит, и король Андрий усмехается невесело ей вослед:
– Наши жены бесподобны, не правда ли, господин Ожье? Сколько самообладания… Садитесь, господин Ожье. Разговор у нас пойдет такого свойства, что соблюдение этикета лишь помешает делу.
– Благодарю… господин.
Ожье чуть запинается перед обращением, и король Андрий ободряюще кивает ему. Подходит к двери, выглядывает. Маргота и Юлия сели рядышком на широкой кровати. Похоже, мужской разговор в соседней комнате они считают поводом и самим немножко посекретничать.
– Маргота, ты устала сегодня, – с легким сочувствием в голосе говорит Андрий. – У тебя был нелегкий день, а завтра предстоит дорога. Если хочешь, не жди меня, ложись. Отдыхай.
Закрывает дверь, не дожидаясь ответа. Проводит по Ожье деланно безразличным взглядом:
– Маргота оказалась заложницей нашего мира. Она достаточно умна, чтобы понимать это, и достаточно красива, чтобы счесть себя оскорбленной. Я прав, господин Ожье?
– Нет!
– Нет? – Голос короля Андрия звучит после выкрика Ожье очень ровно, очень спокойно. Невозмутимость пострашней иного крика… – В чем же я ошибаюсь, господин Ожье?
– Простите мою горячность, господин. Вы правы, конечно, в оценке положения принцессы. Но вы не знаете ее, господин! Я скажу вам так: Марго достаточно красива, чтобы полагать себя достойной восхищения и любви, но она и умна тоже. Марго сможет принять перемены. Все будет зависеть от вас, господин.
– У нее были любовники?
Ожье вскакивает:
– Лишь ей самой вправе задать вы этот вопрос!
– Сядьте, господин Ожье, и успокойтесь, – голос короля остается тихим. – Я знаю, Маргота не чуралась флирта, однако любовников не заводила. Меня интересовало, что и как ответите вы, господин Ожье. Ведь речь идет о вас, не правда ли? Почему вы хотите ехать с нами, господин Ожье? Ответьте мне честно.
– Хочет Юли, – голос Ожье падает почти до шепота, свободно лежащие на коленях руки вздрагивают. – Ей жаль Марго, и еще… она думает, так что-то изменится. А я… мне все равно, куда ехать и как жить.
– Что случилось с вашими руками, господин Ожье? Вы ведь были гвардейцем, а гвардия короля не принимала участия в боях?
– Что случилось? Вы же видите, господин – я стал калекой. Только и всего. И для этого совсем не обязательно побывать в бою.
– Господин Ожье! – Король Андрий пододвигает кресло так, чтобы сесть с собеседником вплотную, и говорит тихо и резко: – Я успел навести о вас справки. Вы умны, храбры, верны своему королю. А о том, каким образом вы вдруг стали калекой, не знает никто! Скажите мне, господин Ожье, как умный человек умному человеку: могу я доверять вам? Мой уважаемый тесть вряд ли постесняется отплатить мне за поражение ударом в спину; вы можете быть его засылом, господин Ожье. О вас говорят как о человеке чести, однако в вашей стране честь понимают как-то странно. Кто знает, сочтете ли вы бесчестьем тайные действия против вчерашнего врага по приказу своего короля? Вас оскорбляют мои опасения, господин Ожье?