Мой учитель рисования твердит, что настоящий художник отдаст всю кровь ради своего дела, но он никогда не говорил, что кровь может стать рабочим материалом, обрести собственную жизнь и повлиять на чье-либо искусство самым неприятным и мрачным образом.
Я откидываю волосы за плечо, колю указательный палец стерильной английской булавкой, которую ношу в кармане, кладу на место последнюю стеклянную бусину и жду.
Прижимая прозрачную бусину к влажному белому гипсу, я вздрагиваю от постепенно охватывающего меня ощущения. К кончику пальца, которым я прикасаюсь к стеклу, словно присосалась пиявка – она втягивает мою кровь и выпускает ее под бусину, так что образуется ярко-алая лужица. И на этом дело не заканчивается.
Кровь танцует… движется от бусины к бусине, обводя их снизу пунцовой линией и создавая рисунок. Затаив дыхание, я жду, когда линии соединятся… мне интересно, какой результат получится на сей раз. Надеюсь, это не будет опять она.
Звенит звонок с последнего урока, и я накрываю мозаику защитной пленкой, боясь, что кто-то может увидеть процесс преображения.
Это – еще одно напоминание о том, что история Страны Чудес реальна, что я потомок Алисы Лидделл, а значит, непохожа на других людей. Как бы я ни отнекивалась, я навечно связана со странными и зловещими волшебными существами, которые называются подземцы.
Мои одноклассники собирают рюкзаки и учебники и выходят из класса, награждая друг друга тычками и обсуждая на ходу планы на День памяти [1]. Я сосу палец, хотя кровь больше не идет, а потом, перегнувшись через стол, выглядываю на улицу. Облачно, и окна покрыты каплями измороси.
Утром у моего «Гремлина» спустило колесо. Поскольку мама водить не умеет, папа подвез меня по пути на работу. Я сказала, что обратно доберусь сама.
В лежащем на полу рюкзаке гудит мобильник. Из-под сетчатых перчаток я вытаскиваю телефон и читаю сообщение от Джеба: «Спортсменка… я на парковке жду не дождусь. Мейсону привет».
У меня перехватывает дух. Мы с Джебом встречаемся уже почти год, а до того шесть лет были лучшими друзьями, но в последний месяц в основном общались эсэмэсками и редкими звонками. Мне не терпится снова увидеть его вживую, но, как ни странно, я нервничаю. Боязно, что теперь, когда Джеб живет жизнью, в которой я не принимаю участия, между нами всё будет по-другому.
Взглянув на мистера Мейсона, который с кем-то разговаривает в коридоре про рисовальные принадлежности, я набираю ответ: «Ага, страшно соскучилась. Пять сек, кое-что закончу».
Я кладу телефон в рюкзак и приподнимаю пленку, чтобы взглянуть на мозаику. Сердце уходит в пятки. Даже знакомый запах краски, меловой пыли и гипса не в силах меня успокоить, когда я вижу, как рисунок обретает форму: Червонная Королева буйствует в безрадостной, гибнущей Стране Чудес.
Совсем как в моих недавних снах…
Я расправляю пленку, не желая признавать, что это может значить. Гораздо проще спрятаться.
– Алисса…
Ко мне подходит мистер Мейсон. Его яркие ботинки на фоне белого линолеума напоминают расплавленную радугу.
– Я хотел спросить… ты согласна ехать в Миддлтон-колледж?
Я киваю, подавив волнение. «Если папа позволит мне отправиться в Лондон с Джебом».
– Очень хорошо. – Мистер Мейсон широко улыбается, обнажая расщелину между передними зубами. – Талантливый человек должен хвататься за любую возможность. А теперь давай посмотрим, что у тебя получилось…
Прежде чем я успеваю его остановить, он стягивает пленку и прищуривается. Из-за розоватых очков мешки под глазами учителя кажутся больше. Я облегченно вздыхаю, убедившись, что превращение завершилось.
– Восхитительно переданы цвет и движение. Как всегда.
Он нагибается над столом, потирая острую бородку.
– И, как всегда, тревожно.
От этих слов мне становится не по себе.
Год назад, когда я составляла мозаики из насекомых и сухих цветов, мои работы оставались оптимистичными и красивыми, несмотря на зловещий материал. А теперь, когда я стала пользоваться иными средствами, всё, что я делаю, выглядит мрачно и жестоко. Больше я, кажется, не в состоянии изображать свет и надежду. И я даже перестала бороться. Просто уступаю крови.
Хотела бы я вообще разучиться делать мозаики. Но это желание, которому невозможно противостоять… и что-то подсказывает, что здесь и кроется основная причина. Причина, которая не позволяет мне уничтожить все шесть мозаик, разбить гипс на тысячу кусков.
– Купить еще красных стеклышек «под мрамор»? – спрашивает мистер Мейсон. – Вот только совершенно не помню, где их взял. Я поискал в сети и ничего похожего не нашел.
Он не знает, что стеклышки изначально были прозрачными, что последние две недели я пользуюсь только бесцветными бусинами и что образы, которые, по его мнению, я создаю, педантично подбирая цветные прожилки в стекле, возникают сами собой.
– Все нормально, – отвечаю я. – Это из моих персональных запасов.
В буквальном смысле.
Мистер Мейсон несколько секунд внимательно смотрит на меня.
– Ну ладно. Но в моем шкафу уже не хватает места. Может быть, заберешь что-нибудь домой?
При этой мысли я вздрагиваю. Если я буду держать мозаики дома, кошмары не прекратятся. Не говоря о том, что станет с мамой. Она и так провела изрядную часть жизни взаперти из-за своих фобий, связанных со Страной Чудес.
До конца занятий надо что-то придумать. Мистер Мейсон не захочет держать мои работы у себя все лето, тем более что я учусь в выпускном классе. Но сегодня у меня другие заботы.
– Может быть, еще одна туда влезет? – спрашиваю я. – Джеб приехал за мной на мотоцикле. Я всё заберу на следующей неделе.
Мистер Мейсон кивает и переносит мозаику на свой стол.
Я наклоняюсь, чтобы убрать вещи в рюкзак, и вытираю потные ладони о свои полосатые лосины. Юбка длиной до коленей кажется такой непривычной. Без подъюбника, который ее приподнимал, она длиннее, чем я привыкла. С тех пор как мама вернулась домой из лечебницы, мы постоянно спорим насчет моей одежды и макияжа. Мама говорит, что мои юбки слишком коротки и что она хочет, чтобы я носила джинсы и платья, «как нормальные девочки». Она думает, я выгляжу совсем дико. А я сказала, что именно поэтому надеваю лосины или чулки – из скромности. Но мама не желает и слушать. Она как будто хочет компенсировать одиннадцать лет своего отсутствия, с головой уйдя во всё, что касается меня.
Сегодня утром мама одержала верх, но только потому, что я проспала и торопилась. Не так легко встать вовремя, если всю ночь ты боролась со сном, боясь кошмаров.
Я надеваю рюкзак на плечи и киваю, прощаясь с мистером Мейсоном. Мои туфли на платформе стучат по выложенному плиткой безлюдному коридору. Отдельные листки из альбомов и тетрадей валяются на полу, напоминая камни в пруду. Несколько шкафчиков распахнуты, как будто кто-то не пожелал потратить лишнюю секунду и запереть их, прежде чем разойтись на выходные.
Запах сотни разных духов, одеколонов и пота еще витает в школе, смешиваясь со слабым ароматом выпечки из столовой. «Пахнет, как от юной феи». Я качаю головой и улыбаюсь.
К слову, о феях, школьный совет трудился не покладая рук, чтобы развесить на всех углах напоминания о выпускном бале. В этом году он состоится в пятницу, накануне церемонии вручения аттестатов. Через неделю.
ВСЕХ ПРИНЦЕВ И ПРИНЦЕСС
МЫ ПРИГЛАШАЕМ НА СКАЗОЧНЫЙ
БАЛ-МАСКАРАД 25 МАЯ.
ЛЯГУШКАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.
Я улыбаюсь, прочитав последнюю строчку. Моя лучшая подруга Дженара подписала ее зеленым маркером в конце каждого объявления. Она потратила на это целый час во вторник и вынуждена была три дня отсиживать после уроков.
Но оно того стоило – видели бы вы выражение лица Таэлор Тремонт. Таэлор – бывшая девушка Джеба, звезда школьной теннисной сборной и председатель школьного совета. А еще – именно она в пятом классе разболтала наш фамильный секрет, связанный с Лидделлами. Мягко говоря, у нас натянутые отношения.
Я провожу ладонью по одному из объявлений, которое отклеилось с угла и висит на стене, как длинный белый язык. Оно напоминает мне о змееобразных языках брандашмыга, с которым я столкнулась прошлым летом. Я содрогаюсь и касаюсь двумя пальцами, большим и указательным, ярко-рыжей пряди в своих светлых волосах. Это – знак на память, как и бугорки над лопатками. Там дремлют мои крылья. Как бы я ни старалась отдалиться от воспоминаний о Стране Чудес, они всегда рядом и отказываются уходить.
Отказывается уходить и еще кое-кто.
Горло сжимается при мысли о черных крыльях, бездонных глазах, украшенных татуировками, и лондонском акценте. Морфей уже завладел моими ночами. Я не позволю ему захватить и дни.
Открыв дверь, я выхожу на парковку, и меня охватывает порыв холодного сырого воздуха. Лицо покрывает мелкая изморось. На парковке стоят несколько машин, ребята болтают, собравшись кучками. Одни, скорчившись, натягивают на лицо капюшоны, другие как будто не обращают внимания на холодную не по сезону погоду. Дождь в этом мае идет часто. Метеорологи говорят, что нынешней весной в городе Плезанс, штат Техас, выпало самое большое за последние сто лет количество осадков.
Мои уши машинально прислушиваются к голосам насекомых и растений на раскисшем футбольном поле неподалеку. Их шепот смешивается, превращаясь в сплошной гул и потрескивание, наподобие радиопомех. Но, если постараться, можно разобрать отдельные фразы, адресованные мне.
«Привет, Алисса».
«Отличный денек для прогулки под дождем».
«Ветерок в самый раз для полета».
Было время, когда я ненавидела эти невнятные приветствия – настолько, что ловила насекомых и убивала их. А теперь белый шум успокаивает. Насекомые и цветы стали не врагами, а союзниками, приятными напоминаниями о скрытой стороне моей натуры.
О той стороне, о которой не знает даже мой парень.
Я вижу его в другом конце парковки. Он стоит, облокотившись на свою винтажную «Хонду СТ70», и болтает с Корбином, начинающим полузащитником и новой пассией Дженары. Джен и Корбин представляют собой странную пару. У сестры Джеба розовые волосы и облик стимпанковой принцессы – полная противоположность простому и незатейливому техасскому парню. Но мать Корбина – дизайнер по интерьерам, известная своим эксцентричным стилем, поэтому он привык к неординарным творческим личностям. В начале года эти двое оказались за одним лабораторным столом на уроке биологии. Они сошлись – и с тех пор неразлучны.
Джеб смотрит в мою сторону и выпрямляется, заметив меня. Его жесты недвусмысленны. Даже издалека огонь зеленых, как трава, глаз обжигает мое тело под кружевной блузкой и клетчатым корсажем.
Джеб прощается с Корбином, который отводит с глаз прядь рыжеватых волос и машет мне, а потом присоединяется к компании футболистов и чирлидеров.
По пути Джеб сбрасывает куртку, обнажив мускулистые руки. Его черные армейские ботинки стучат по мокрому асфальту, оливковая кожа блестит от дождя. На нем темно-синяя футболка и потертые джинсы. На груди – фотография группы My Chemical Romance, диагонально перечеркнутая резкой алой линией. Я вспоминаю свое кровавое творчество и вздрагиваю.
– Ты замерзла? – спрашивает Джеб, набрасывая на меня куртку, еще хранящую тепло тела.
Я чувствую запах его одеколона – смесь шоколада и мускуса.
– Просто радуюсь, что ты вернулся, – отвечаю я, положив ладони ему на грудь и наслаждаясь его силой и надежностью.
– Я тоже рад, – отвечает он и смотрит на меня, лаская взглядом, но сдерживаясь.
Он подстригся, пока был в отъезде. Ветер треплет темные пряди, спускающиеся чуть ниже ушей. На темени и затылке волосы еще достаточно длинные, чтобы виться; под мотоциклетным шлемом они спутались. Они непослушные и буйные – именно такие, как я люблю.
Мне хочется броситься к Джебу и обнять его, а еще лучше – поцеловать в мягкие губы. Страстное желание компенсировать потерянное время охватывает меня с такой силой, что я готова завертеться, как волчок, но стыдливость пересиливает. Я смотрю через плечо Джеба, туда, где возле серебристого «РТ Круизера» стоят четыре девушки и следят за каждым моим движением. Мы с ними вместе занимаемся в художественном классе.
Джеб прослеживает мой взгляд, берет меня за руку и целует каждую костяшку. Прикосновение лабрета вызывает приятный зуд, который охватывает всё тело с головы до ног.
– Поехали отсюда.
– Я тоже так думаю.
Джеб ухмыляется, и при виде ямочек у него на щеках в моем животе начинают бешено порхать бабочки.
Мы идем, держась за руки, к мотоциклу. На парковке между тем становится почти безлюдно.
– Ага… похоже, сегодня твоя мама победила, – говорит Джеб, указывая на мою юбку.
Я закатываю глаза.
Улыбнувшись, он помогает мне надеть шлем, поправляет волосы на спине и извлекает из них рыжую прядку. Намотав ее на палец, Джеб спрашивает:
– Ты делала мозаику, когда я прислал эсэмэс?
Я киваю и застегиваю под подбородком ремешок шлема, не желая, чтобы разговор и дальше шел в этом направлении. Не знаю, как сказать Джебу, чту стало происходить с моими мозаиками в его отсутствие.
Джеб поддерживает меня под локоть, когда я забираюсь на мотоцикл, оставив впереди место для него.
– И когда я увижу новую серию твоих работ?
– Когда закончу, – неохотно отвечаю я.
Это значит – когда я буду готова к тому, чтобы позволить ему понаблюдать за процессом.
Джеб не помнит нашего путешествия в Страну Чудес, но он заметил некоторые перемены во мне, в том числе ключик, который я ношу на цепочке, не снимая, и бугорки вдоль лопаток, которые я называю нашей фамильной странностью.
Мягко говоря.
Целый год я пыталась придумать, как рассказать Джебу правду, чтобы в процессе он не счел меня ненормальной. Если что-нибудь и способно убедить его в том, что мы отправились в мир Льюиса Кэрролла, а затем вернулись назад во времени, как будто никуда не пропадали, то это мои мозаики, созданные магией и кровью. Просто нужно набраться смелости и показать их Джебу.
– Когда закончишь, – говорит он, повторяя мой загадочный ответ. – Ну ладно.
А затем качает головой и натягивает шлем.
– Художники… Вечно вы все усложняете.
– На себя посмотри. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, есть новости от твоей нынешней поклонницы?
Готическая фея Джеба привлекла массу внимания, с тех пор как он начал выставлять свои работы. Несколько картин он продал – и за одну получил три тысячи долларов. Недавно с ним связалась некая дама-коллекционер из Тосканы, которая увидела работы Джеба в сети.
Джеб роется в кармане и показывает мне номер телефона.
– Вот, смотри. Надо запланировать встречу, чтобы она могла выбрать одну из картин.
Я читаю: «Роза Майя».
– По-моему, это ненастоящее имя, – говорю я, поправляя лямки рюкзака под курткой.
Отчасти мне хочется, чтобы она сама оказалась ненастоящей. Но надеюсь я напрасно. После небольших поисков в интернете выяснилось, что это вполне реальная (и очень красивая) двадцатишестилетняя аристократка. Искушенная жизнью, богатая… как и все женщины, которые в последнее время окружают Джеба. Я возвращаю ему бумажку, пытаясь подавить тревогу, которая угрожает прожечь дыру в моем сердце.
– Неважно, – говорит Джеб. – Пусть имя выдуманное, лишь бы деньги были реальные. В Лондоне я приглядел одну очень милую квартирку. Если она купит картину, сложу эти деньги с теми, которые накопил. И как раз хватит.
«Нужно еще уговорить папу, чтобы он позволил мне поехать».
Я не хочу озвучивать свои сомнения. Джеб и так чувствует себя виноватым, что между ним и папой возникло некоторое напряжение. Конечно, Джеб сделал ошибку, когда втайне от родителей отвел меня в тату-салон. Но он же поступил так не для того, чтобы их позлить. Он сделал это вопреки собственному убеждению, только потому, что я настояла. Потому что я хотела выглядеть такой же опытной и дерзкой, как те люди, с которыми он теперь общается.
Джеб тогда же сделал себе татуировку – на внутренней стороне правого запястья (этой рукой он рисует). Ему накололи латинские слова Vivat Musa, что означает «Да здравствует муза». А у меня на левой лодыжке маленькие крылышки, которые скрывают родимое пятно – метку подземца. Еще я попросила мастера сделать надпись Alia Volat Propriis, что переводится как «Она летает на собственных крыльях». Эти слова служат напоминанием о том, что я держу темную часть своей души под контролем, а не наоборот.
Джеб убирает телефон богатой наследницы в карман джинсов. Кажется, его мысли витают где-то далеко.
– Держу пари, старушке захотелось свеженького мясца, – говорю я шутливо, надеясь вернуть своего парня с небес на землю.
Не сводя с меня глаз, Джеб натягивает фланелевую рубашку, которая висит на руле «Хонды».
– Розе еще нет тридцати.
– Ну, спасибо, утешил.
Знакомая лукавая улыбка успокаивает меня.
– Если тебе от этого станет легче, можешь присутствовать при нашей встрече.
– Договорились, – отвечаю я.
Джеб садится впереди. И мне плевать, что кто-то нас видит. Я прижимаюсь как можно теснее, обхватив Джеба руками и коленками и уткнувшись лицом ему в шею чуть ниже шлема. Его мягкие волосы щекочут мой нос.
Как я соскучилась по этому ощущению.
Джеб надевает солнечные очки и наклоняет голову набок. Мне слышно, как он говорит, заводя мотор:
– Давай где-нибудь побудем вдвоем, а потом я отвезу тебя домой, чтобы ты приготовилась к свиданию.
От радостного предвкушения у меня закипает кровь.
– Что ты имеешь в виду?
– Предлагаю вспомнить старые добрые времена, – отвечает Джеб.
И, прежде чем я успеваю понять, к чему он клонит, мотоцикл срывается с места.