Хотя здание было недавней постройки и городские власти гордились им и открывали с большой помпой, тем не менее тюрьма есть тюрьма. Спроектированное под неусыпным контролем консультантов из городского архитектурного надзора и оснащенное высокотехничными охранными системами, сооружение все-таки было местом заключения. Надежное, удобное, гуманно организованное, рассчитанное на следующее столетие, оно оказалось переполненным уже в день открытия. Это слепое, без окон, строение напоминало большой красный шлакобетонный блок, опирающийся на одно ребро. Оно было битком набито преступниками, бесчисленной охраной, и в его атмосфере витала безысходность. Из соображений политкорректности называлось оно уголовно-исправительным центром – современный эвфемизм, принятый нынче у архитекторов подобных проектов. Но по сути это была все та же тюрьма.
Здесь-то по большей части и работал Клей Картер. Здесь он встречался с основным контингентом своих клиентов в промежутке между их арестом и тем днем, когда их отпускали под залог, если те могли его внести. Большинство его подзащитных такой возможности не имели. Многие из них подвергались аресту за ненасильственные преступления, но вне зависимости от того, были они виновны или нет, содержались под стражей до окончательного решения суда. Тиггер Бэнкс, например, провел в камере почти восемь месяцев по обвинению в краже со взломом, которой, как выяснилось, не совершал. За это время он потерял обе свои почасовые работы, квартиру и доброе имя. Последний его звонок Клею был душераздирающей мольбой о вспомоществовании. Тиггер оказался на улице, подсел на наркотики и стремительно катился навстречу новым бедам.
Едва ли не у каждого городского адвоката по уголовным делам был свой Тиггер Бэнкс. Все эти истории имели печальный конец, и никто ничего не мог сделать. Годичное содержание одного заключенного обходилось в 41 тысячу долларов. И почему система так любит сжигать деньги?
Клей устал от подобных вопросов, от тиггеров, коих в его карьере было немало, он устал от тюрьмы, от одних и тех же самоуверенных охранников, которые неизменно встречали его при входе в цокольный этаж, предназначенный для общения адвокатов с подзащитными. Он одурел от запаха, навечно пропитавшего это заведение, от идиотских формальностей, установленных бумагомараками, строго руководствующимися учебниками по содержанию заключенных. Было девять утра, среда, хотя Клею все дни казались одинаковыми. Он подошел к застекленному окошку с табличкой «Для адвокатов». Убедившись, что достаточно промариновала Клея, служащая подняла стекло и молча уставилась на него. Впрочем, слов и не требовалось – они уже пять лет вот так, не здороваясь, обменивались хмурыми взглядами. Клей расписался в регистрационном журнале и сунул его обратно в окошко – несомненно, защищенное пуленепробиваемым стеклом, охраняющим сотрудницу от разъяренных адвокатов, – которое она тут же закрыла.
Два года Гленда пыталась внедрить простейшую систему, по которой адвокаты из БГЗ и прочие заинтересованные лица могли бы за час оповещать по телефону о своем прибытии, чтобы клиенты в нужный момент уже находились поблизости от комнаты свиданий. Казалось бы, чего проще, но именно простота предложения, очевидно, и похоронила его в бюрократической преисподней.
Вдоль стены стоял ряд стульев для адвокатов, здесь защитники должны были терпеливо ожидать, пока их запросы черепашьим шагом ползли к некоему ответственному лицу на верхнем этаже. К девяти утра несколько коллег Клея обычно уже сидели на этих стульях, нервно теребя папки, шепотом разговаривая по мобильным телефонам и не обращая друг на друга никакого внимания. На заре карьеры Клей приносил с собой толстенные юридические фолианты, чтобы, читая их, производить впечатление на коллег своим профессиональным рвением. Теперь он достал «Пост» и стал просматривать спортивный раздел. Когда его наконец вызвали, по привычке взглянул на часы: сколько времени потрачено на бессмысленное ожидание Текилы Уотсона?
Всего двадцать четыре минуты. Могло быть хуже.
Охранник проводил его в длинную комнату, разделенную толстыми плексигласовыми перегородками, указал на четвертую от конца кабинку, и Клей занял место. Через такую же прозрачную перегородку перед собой он видел, что по ту сторону еще никого нет. Опять ждать. Он достал из портфеля бумаги и стал обдумывать вопросы к Текиле Уотсону. В кабинке справа адвокат вполголоса вел напряженную беседу со своим клиентом, которого Клей видеть не мог.
Охранник вернулся и шепотом, озираясь на камеры наблюдения, будто делал нечто запрещенное, сообщил Клею:
– Ваш парень плохо провел ночь.
– А в чем дело?
– Часа в два набросился на соседа, избил его до полусмерти, в общем, устроил заварушку. Шесть охранников с ним едва справились. Не парень – чума.
– Текила?!
– Да, Уотсон. Того беднягу пришлось отправить в больницу. Теперь Уотсону грозит дополнительное обвинение.
– Вы уверены, что это он? – спросил Клей.
– Все записано на видео.
На этом разговор закончился. Двое охранников, держа под руки, привели Текилу и усадили его на стул против Клея за прозрачной перегородкой, после чего отступили в стороны, но недалеко. Арестованный был в наручниках, которые вопреки обыкновению не сняли на время встречи с адвокатом.
Его левый глаз заплыл, в уголках запеклась кровь. Правый был открыт, но все глазное яблоко покраснело. Посреди лба белел пластырь, на подбородке тоже красовалась «бабочка» бактерицидного пластыря. Губы и скулы опухли настолько, что Клей усомнился: его ли клиента привели? Казалось, перед ним за перегородкой сидит незнакомец, которого кто-то где-то жестоко избил.
Клей снял черную телефонную трубку и жестом показал Текиле сделать то же самое. Тот неловко подцепил свою обеими скованными руками.
– Ты Текила Уотсон? – спросил Клей, стараясь поймать взгляд клиента.
Тот утвердительно кивнул, очень медленно, словно кости у него в голове разошлись.
– Тебя осматривал врач?
Кивок – да.
– Это копы тебя избили?
Ни секунды не колеблясь, парень покачал головой – нет.
– Сокамерники?
Кивок – да.
– Мне сказали, это ты затеял драку, измочалил какого-то бедолагу так, что его отправили в больницу. Это правда?
Кивок – да.
Трудно было представить, как Текила Уотсон с его ста пятьюдесятью фунтами веса буйствует в переполненной тюремной камере.
– Ты знаешь этого парня?
Голова Текилы чуть качнулась справа налево – нет.
Пока он ни разу не воспользовался телефонной трубкой, и Клей устал от этого языка жестов.
– Почему ты напал на него?
С огромным трудом Текила наконец разомкнул опухшие губы.
– Не знаю, – медленно произнес он. Было видно, что ему больно говорить.
– Потрясающе, Текила. Есть над чем работать. Как насчет самозащиты? Этот парень к тебе приставал? Первым тебя ударил?
– Нет.
– Может, он был под кайфом или пьян?
– Нет.
– Ругался, угрожал тебе, а?
– Он спал.
– Спал?!
– Да.
– Наверное, слишком громко храпел. Ладно, проехали.
Зрительный контакт прервался: адвокату понадобилось что-то записать в своем рабочем блокноте. Клей нацарапал дату, время, место, имя клиента. Больше записывать было нечего. В его голове роилась не одна сотня вопросов. При тюремных собеседованиях вопросы всегда были одними и теми же: об основных фактах биографии подзащитного и о неблагоприятном стечении обстоятельств, приведших его сюда. Правду приходилось выуживать, как крупинки золота из песка, через эту плексигласовую перегородку, и делать это было можно только в том случае, если клиент не напуган. На вопросы о семье, школе, работе, друзьях эти ребята обычно отвечали довольно честно. Но то, что касалось преступления, требовало от адвоката виртуозного мастерства. Каждому адвокату по уголовным делам было известно, что при первой встрече долго задерживаться на обстоятельствах преступления не следовало. Подробности приходилось разузнавать в других местах, причем без помощи клиента.
Однако Текила казался не таким, как другие. Похоже – пока, во всяком случае, – он не боялся правды. И Клей решил сэкономить, быть может, немало часов своего времени. Он наклонился поближе к перегородке и, понизив голос, проговорил:
– Они считают, что ты убил парня, пять раз выстрелив ему в голову.
Распухшая голова медленно опустилась в знак согласия.
– Некоего Рамона Памфри по кличке Пампкин. Ты его знаешь?
Кивок – да.
– Ты стрелял в него? – Клей почти перешел на шепот. Хоть охранники и дремали, адвокату не положено было задавать подобные вопросы, во всяком случае, в тюрьме.
– Да, – тихо произнес Текила.
– Пять раз?
– Кажется, шесть.
«Суду и пяти хватит. В два счета закончу дело», – подумал Клей. Это будет быстрая сделка: признание вины в обмен на более мягкий приговор – пожизненное заключение.
– Это связано с наркотиками? – спросил он.
– Нет.
– Ты его ограбил?
– Нет.
– Ну же, Текила, помоги мне. Была ведь у тебя какая-то причина?
– Я его знал.
– И все? Ты знал его? И в этом причина?
Текила кивнул, но ничего не добавил.
– Может, девушка? Ты его застукал со своей девушкой? У тебя есть девушка?
Парень покачал головой – нет.
– Это имеет какое-нибудь отношение к сексу?
Нет.
– Да говори же, Текила, я ведь твой адвокат. Я единственный на земле человек, который старается тебе помочь. Дай мне хоть что-нибудь, за что можно зацепиться.
– Я покупал наркотики у Пампкина.
– Слава Богу, заговорил. Когда это было?
– Года два назад.
– Хорошо. Он тебе задолжал деньги или товар? Или ты ему?
– Нет.
Клей сделал глубокий вздох и впервые обратил внимание на руки Текилы. Они были сплошь покрыты небольшими порезами и так распухли, что костяшек не было видно.
– Любишь подраться?
Не то кивок, не то покачивание головой.
– Уже нет.
– А раньше любил?
– Когда был маленьким. Как-то я побил Пампкина.
Наконец-то. Клей снова глубоко вздохнул и взялся за ручку.
– Спасибо за помощь, сэр. Когда именно ты подрался с Пампкином?
– Давно.
– Сколько тебе было лет?
Текила слегка пожал плечами, как делают в ответ на дурацкий вопрос. Клей по опыту знал, что у его клиентов отсутствует чувство времени. Они могут помнить, что их ограбили вчера или арестовали месяц назад, но все, что простиралось за пределы тридцати суток, сливалось воедино. Уличная жизнь – борьба за то, чтобы выжить сегодня. Нет ни времени для воспоминаний, ни событий, достойных памяти. И будущего нет, чтобы соотносить его с прошлым.
– Мы были мальчишками, – ответил Текила все так же кратко, вероятно, эту привычку он приобрел после того, как ему сломали челюсть, а может, и раньше.
– Все же сколько тебе тогда было?
– Может, двенадцать.
– Это случилось в школе?
– На баскетбольной площадке.
– И сильно вы поцапались? Синяки, поломанные кости… Да?
– Нет. Старшие разняли.
Клей на несколько секунд положил трубку и подвел итог: что у него есть для защиты? «Уважаемые присяжные, дамы и господа, мой клиент в упор выстрелил в мистера Памфри (который не был вооружен) пять или шесть раз из украденного пистолета по двум причинам: во-первых, потому что знал его и, во-вторых, потому что лет восемь назад они подрались на баскетбольной площадке. На первый взгляд звучит недостаточно убедительно, дамы и господа, но те, кто знает, что такое Вашингтон, округ Колумбия, поймут: эти две причины ничуть не менее весомы, чем любые другие».
Картер спросил в трубку:
– Ты часто встречался с Пампкином?
– Нет.
– Когда видел его в последний раз, перед тем как застрелить?
Опять неопределенное пожатие плечами. Та же проблема со временем.
– Ты виделся с ним раз в неделю?
– Нет.
– Раз в месяц?
– Нет.
– Дважды в год?
– Может быть.
– Когда вы встретились два дня назад, вы поссорились? Помогай, Текила, не заставляй меня клещами тянуть подробности.
– Мы не ссорились.
– Зачем ты пошел за ним в аллею?
Текила положил трубку и несколько раз медленно покрутил головой, видимо, чтобы размять мышцы шеи. Похоже, у него болело все тело. Наручники впивались в запястья. Потом он снова взял трубку:
– Я скажу вам правду. У меня был пистолет, и мне хотелось в кого-нибудь выстрелить – все равно в кого. Я вышел из лагеря и побрел, без всякой цели, просто искал, в кого выстрелить. Я почти уже прицелился в корейца, который стоял на пороге своего магазина, но вокруг было слишком много народу. И тогда я увидел Пампкина. Я его знал. Мы немного поболтали. Я ему сказал, что, если он хочет, у меня есть немного коки. Пошли в аллею, и там я его застрелил. Почему – не знаю. Просто хотелось кого-нибудь убить.
Когда стало ясно, что рассказ окончен, Клей спросил:
– Что такое «лагерь»?
– Да центр этот, где я жил.
– Сколько ты там пробыл?
Новая пауза, но ответ поразил Клея точностью.
– Сто пятнадцать дней.
– Так ты ничего не употреблял сто пятнадцать дней?
– Ага.
– И тогда, когда стрелял в Пампкина, был чист?
– Ага. И сейчас. Уже сто шестнадцать дней.
– Ты раньше стрелял в кого-нибудь?
– Нет.
– А где взял пистолет?
– Стащил в доме двоюродного брата.
– Лагерь охраняется?
– Да.
– Значит, ты сбежал?
– Мне дали два часа. После ста дней можно выходить на два часа, потом надо возвращаться.
– Значит, ты вышел из лагеря, пошел к двоюродному брату, стащил пистолет, отправился шататься по улицам в поисках кого-нибудь, кого можно убить, и наткнулся на Пампкина?
Текила кивнул:
– Да, так и было. Не спрашивайте почему. Я не знаю.
Клею показалось, что в уголках багрового глаза Текилы скопилась влага – чувство вины, угрызения совести? – но Клей не был уверен. Он достал из портфеля бумаги и просунул их в щель под перегородкой.
– Подпиши там, где отмечено красными галками. Дня через два я приду снова.
Текила не обратил на бумаги никакого внимания.
– Что со мной будет? – спросил он.
– Поговорим об этом позже.
– Когда меня выпустят?
– Наверное, не скоро.