Фрути был в ярости, обнаружив, что предложение о самолете в Великобританию было отозвано после того, как герцог настоял на том, что вернется только в случае, если пару пригласят погостить в Виндзорском замке, Эдуарду дадут какую-то работу в военное время, а Уоллис присвоят статус, на который, по мнению бывшего короля, имела право его жена.
«Я 20 минут сидел неподвижно и слушал, а потом начал…» – написал Меткалф жене. И добавил:
«Вы только что вели себя как два избалованных ребенка. Вы думаете только о себе. Вы не понимаете, что в этот момент идет война, что женщин и детей бомбят и убивают, пока вы говорите о своей ГОРДОСТИ. Боже, меня от этого тошнит. Вы забываете обо всем, думая только о себе, своей собственности, своих деньгах и своей глупой гордости… Вы просто сумасшедшие!..Теперь, если за вами отправят этот самолет, в чем я очень сомневаюсь, просто садитесь в него с большой благодарностью…»
Каждые полчаса звучит: «Я не полечу самолетом! Мы поедем в Париж», – или в Булонь, и так далее. Я указываю на невозможность этого сделать – дороги перекрыты войсками, нет гостиниц и т. д. и т. п. Сегодня поговаривают об отправке эсминца[190].
Вместо этого прибыл Монктон с самолетом, но план спасения был отклонен, потому что Уоллис боялась летать, а для их багажа не хватало места. Как сказал герцог мистеру Маку в британском посольстве в Париже, «нельзя было ожидать, что они прибудут в Англию на войну только с оружием в руках»[191]. Монктон вернулся один. Герцог рассказал об этом Черчиллю, который только что был назначен первым лордом Адмиралтейства:
«Герцогине и моему возвращению в Англию было бы значительно легче, если бы вы отправили эсминец или другое военно-морское судно в любой порт Французского канала в понедельник или вторник. Это позволило бы нам взять с собой всю нашу группу из пяти человек и небольшое количество багажа за одно путешествие»[192].
Два дня спустя, 8 сентября, группа отправилась в колонне из трех автомобилей в порты Ла-Манша, где 12 сентября они были встречены в Шербуре лордом Луи Маунтбеттеном в его первом командовании, на борту эсминца его величества «Келли». Пересекая Ла-Манш зигзагами, чтобы избежать вражеских подводных лодок, они высадились позже в тот же день на том же причале, с которого герцог уплыл почти три года назад.
Ни один член семьи не мог отправиться встретить их, не было ни приветственных писем, ни предложения машины или офиса. Вместо этого и только после вмешательства Черчилля их встретил оркестр Королевской морской пехоты и командир Портсмута, адмирал сэр Уильям Джеймс, который разместил пару на ночь в Адмиралтейском доме. На следующий день Александра отвезла их в дом Меткалфов в Эшдаунском лесу, который должен был стать их резиденцией в Великобритании вместе с лондонским домом Меткалфов.
14 сентября герцог встретился с королем – их первая встреча после отречения. Она не увенчалась успехом. «Казалось, он думал только о себе и совершенно забыл, что сделал со своей страной в 1936 году», – написал Георг VI в своем дневнике той ночью[193]. Два дня спустя он отметил в своем дневнике, что командиры «не должны говорить с Г. или показывать ему что-либо действительно секретное»[194].
Лорд Кроуфорд был настроен еще более критично:
«Герцог и герцогиня Виндзорские вернулись в Англию – объявлено, что он собирается занять государственную должность; но бродячего фельдмаршала нелегко разместить, как и лишнего адмирала флота, и он не может выполнять работу, порученную его младшим братьям Кенту и неваляшке Глостеру. Он слишком безответственный болтун, чтобы доверять ему конфиденциальную информацию, которая будет передана Уолли за обеденным столом. Вот в чем заключается опасность: после почти трех лет полной неизвестности соблазн показать, что он знает, что снова находится в центре информации, окажется непреодолимым, и герцог начнет без умолку выбалтывать наши государственные секреты, не осознавая опасности.
Я обедал с Хоу в клубе. Он работает в Адмиралтействе и, к своему ужасу, увидел, как открылась дверь Секретной комнаты – подвальной квартиры, где по часам обозначено положение нашего флота и противника – и вот! Оттуда вышли Черчилль и герцог Виндзорский. Хоу… пришел в ужас»[195].
Встал вопрос, что делать с герцогом дальше. Первоначально ему предложили на выбор должности – заместителя комиссара по гражданской обороне Уэльса или по связям с британской военной миссией во Франции – и он выбрал первое. Но когда на следующий день Эдуард встретился с государственным секретарем по военным вопросам Лесли Хор-Белиш, ему сказали, что король наложил вето на назначение, потому что он не хотел, чтобы бывший король был в Великобритании.
Вместо этого герцог был вынужден согласиться на роль посредника с французами, отказавшись от своего звания фельдмаршала и вернувшись к почетному званию генерал-майора, чтобы он мог отчитываться перед другим генерал-майором сэром Ричардом Говардом-Вайсом.
«Я вижу бесконечные проблемы с работой во Франции, так как я не думаю, что он сочтет это достаточно масштабным делом, и я сомневаюсь, что он справится с «Вомбатом» (Говард-Вайз, прозванный так из-за его больших ушей и службы в Австралии)», – отметила Александра Меткалф в своем дневнике. И продолжила:
«Я действительно думаю, что семья могла что-то сделать. Уоллис сказала, что они поняли, что в этой стране ему никогда не будет места, и она не видела причин возвращаться. Я не отрицала этого и не давила на него. Они неспособны по-настоящему доверять кому бы то ни было, поэтому человек чувствует, что его лояльность неуместна. Их эгоизм и сосредоточенность на себе ужасают. Мне трудно выразить словами причину того, что у герцога так мало друзей. Этот человек постоянно испытывает разочарование»[196].
Взгляды королевской семьи были ясны. «Я не слышала ни слова о миссис Симпсон – я надеюсь, что она скоро вернется во Францию и ОСТАНЕТСЯ ТАМ, – написала королева. – Я уверена, что она ненавидит эту дорогую страну, и поэтому ей не следует находиться здесь в военное время»[197].
29 сентября пара вернулась во Францию, герцог – в британскую военную миссию близ Венсена вместе с Джоном, который выполнял обязанности неоплачиваемого адъюнкта, а Уоллис – в Версаль. То, что должно было стать синекурой с намерением дать герцогу возможность чем-то заняться от греха подальше, открывало новые возможности для британцев. До сих пор они не видели французских линий и оборонительных сооружений, чтобы оценить их сильные и слабые стороны. Теперь у них появился такой шанс.
Виндзоры возобновили контакт с Шарлем Бедо в начале войны и регулярно встречались в первые месяцы Фальшивой войны[198], когда Бедо ездил между своими офисами в Гааге и Париже. У одной из компаний Бедо теперь был контракт с Министерством вооружений Франции, отвечающим за инспекцию и контроль производства вооружений.
«Вчера вечером я приготовил ужин в отдельной комнате здесь (в Ритце) для Шарля Б., чтобы встретиться с ними, – написал Фрути жене 4 октября. – Ему, Шарлю, было что сказать. Он знает слишком много – о каждой стране Европы, а также о наших колониях. Это ужасно, и он во многом прав. Сегодня утром он уехал на рассвете в неизвестном направлении. Он намекнул на то, что Берлин – одно из таких мест…»[199]
Уже были опасения по поводу того, что герцог обеспечивает утечку информации в системе безопасности. 16 сентября Георг VI отметил в своем дневнике озабоченность начальника имперского генерального штаба Эдмунда Айронсайда тем, что герцог видит секретные планы французов, что Уоллис также знает о них, и ей нельзя доверять[200].
2-й лорд Айронсайд в 1987 году рассказал автору Чарльзу Хайаму:
«Мой отец решил, что герцог был серьезной утечкой информации в системе безопасности. Он давал герцогине много засекреченной информации касательно обороны Франции и Бельгии. Она, в свою очередь, передавала эту информацию чрезвычайно опасным людям, связанным с врагом, за обеденными столами в Париже. В результате информация попадала в руки немцев»[201].
Историк Герхард Вайнберг утверждал, что «похоже, в ближайшем окружении герцога был немецкий агент, с ведома Эдуарда или без него, и в течение первых месяцев войны важная информация из-за болтовни с агентом попадала к немцам»[202].
Мартин Аллен утверждает, что несколько сотрудников Бедо теперь работали на Виндзоров и, возможно, отчитывались перед Бедо, написав: «Действительно, известно, что у одной из горничных герцогини было немецкое кодовое имя «Мисс Фокс». Летом 1940 года она отправится обратно в оккупированный Париж и отчитается перед Отто Абецем, давним другом Бедо, гауляйтером Парижа и бывшим парижским представителем генерального штаба Риббентропа»[203].
6 октября герцог отправился в первую из своих поездок к французским оборонительным силам в двухдневный визит во французскую Первую армию на правом фланге Британских экспедиционных сил, стоящих перед Бельгией, и французскую Девятую армию на ее правом фланге между Фурми и Шарлевилем, прикрывающем последний участок бельгийской границы до Арденн. Его сопровождал капитан Джон де Салис, 8-й граф де Салис, который в последнюю минуту заменил переводчика Эдуарда и помог составить отчет. Салис знал Уоллис с тех времен, когда был прикреплен к посольству в Вашингтоне в 1920-х годах, но именно его опыт работы в разведке – позже он служил в МИ-6 – стал причиной назначения. Его роль состояла в том, чтобы присматривать за герцогом и докладывать о нем.
«Мы вернулись очень поздно вечером в воскресенье. Мы преодолели около 800 миль. Ее высочество была восхитительным собеседником. Никто не мог бы быть более интересным или забавным в этом качестве, – писал Фрути жене 9 октября. – Единственные несколько минут, которые я ненавидел: когда мне нужно было получить счета за гостиницу и оплатить их, в это время герцог был ужасен»[204].
В конце октября Эдуард совершил поездку по французской Четвертой и Пятой армиям в Вогезах, преодолев около 900 миль за три дня. Фрути по-прежнему был сбит с толку тем, что по возвращении к Уоллис, нежное товарищество сменилось холодностью. «Я верю, что так будет всегда, пока она жива, это она делает его таким»[205]. Герцог подготовил четыре доклада об обороне Франции, указав на их слабые места, низкий моральный дух и дисциплину во французской армии и поставив под сомнение надежность и эффективность линии Мажино, но они были в значительной степени проигнорированы в Лондоне – с разрушительными последствиями в мае 1940 года[206].
Герцогу было трудно смириться со своим изменившимся званием и статусом, и он был взбешен «случайным обнаружением приказа, изданного королем за моей спиной, который, по сути, налагает запрет на мой въезд в районы, занятые британскими войсками во Франции»[207].
«С нами снова герцог Виндзорский, – писал Генри Пауналл, начальник штаба лорда Горта, командующего британскими экспедиционными силами, в своем дневнике. – Вел себя здесь очаровательно, но плохо впоследствии, когда принял приветствие всех вышедших охранников. Там был и главнокомандующий в звании генерала, и мастер В. определенно не должен был вмешиваться в это. Он здесь как солдат, а не как член королевской семьи. Главнокомандующий очень раздражен этим и возвращает его в надлежащий квартал. Если мастер В. думает, что сможет организовать возвращение, он сильно ошибается»[208].
13 ноября герцог написал Монктону, что хочет вернуться в Лондон, потому что «недавнее разоблачение сети интриг против меня делает мое положение здесь одновременно невозможным и невыносимым, пока я не смогу прояснить этот вопрос с моим братом»[209].
Черчилль ответил в тот же день: «Я не вижу возражений против того, чтобы он прилетел обычным рейсом, если на то согласится король. Беседа с его величеством пойдет на пользу, если поможет в восстановлении отношений»[210]. Но король отказался обсуждать ситуацию в отсутствие лорда Горта и генерал-майора Говард-Вайса.
Виндзор становился все более параноидальным. «Я отправляю это через офицера, вылетающего сегодня, и синяя бумажная квитанция – всего лишь мера предосторожности против того, что, как я подозреваю, становится обычной практикой в официальных военных кругах!» – написал он Монктону 14 ноября. К письму был приложен синий листок бумаги, на котором красным шрифтом было напечатано: «Тому, кто вскроет это письмо, я надеюсь, что содержание этого письма так же вдохновит вас, как и меня, из-за необходимости их писать»[211].
Дело в том, что герцог находился в трудном положении. Если он слишком хорошо выполнял свою работу, его обвиняли в том, что он превзошел своего брата, а если нет, то он подвел монархию. Но его визиты не всегда были желанными. Безукоризненно одетый в бриджи для верховой езды и начищенные сапоги, он настаивал на том, чтобы пользоваться собственными автомобилями и водителями, часто с большим количеством багажа. Это отвлекало военных, которых все больше беспокоила его болтовня.
Он также был обескуражен тем, насколько полезным был его вклад в военные усилия, поскольку его отправляли в длительные поездки в малоизвестные зоны французской армии, часто в сырых и морозных условиях. «Вначале он ежедневно приходил в свой офис в 11 утра, просматривал карту обстановки, полчаса болтал с Говардом-Вайсом, а затем отключался на вторую половину дня, – отметил автор Чарльз Мерфи. – Но в настоящее время он заглядывал только три раза в неделю, затем дважды, а затем почти никогда, за исключением случайных обедов с Гамеленом»[212].
9 декабря герцог написал Монктону: «Естественно, моя увлеченность работой ослабла, и я действительно продолжаю только потому, что это то, что больше всего подходит герцогине и мне»[213].
Аналогичная ситуация была и с Уоллис. Она управляла столовой в ночном клубе «Бал Табарин» на Монмартре, а после того, как британские благотворительные организации не заинтересовались ее услугами, стала почетным президентом французской благотворительной организации «Колизей де Трианон», основанной Элси, леди Мендл, которая раздавала носки, перчатки, шарфы, туалетные принадлежности и сигареты французским войскам. Предположительно она «создала новый тип траншейной рукавицы с застежкой-молнией, позволяющей солдату использовать палец на спусковом крючке в чрезвычайной ситуации»[214]. Она также присоединилась к Санитарной секции французского Красного Креста, доставляя плазму, бинты и сигареты на фронт на машине, за рулем которой была графиня де Ганей, по прозвищу Пинки, известная до войны французская гонщица.
Оба Виндзора быстро пали духом, почувствовав, что их усилия не были признаны. К весне 1940 года герцога часто можно было встретить на поле для гольфа в Сен-Клу, Сен-Жермене или Мортефонтене, они вдвоем проводили долгие выходные в Ла-Крое или Биаррице и продолжали часто обедать вне дома – с Бедо. Их мысли были только о себе, и, что особенно раздражало французов, герцог начал дергать за ниточки как во французской, так и в британской армиях, по ее наущению, чтобы их шеф-повар демобилизовался и вернулся на кухню.
Утром 10 января 1940 года бельгийские солдаты, дежурившие на посту охраны близ Мехелен-сюр-Мез, увидели аварийную посадку самолета ME108 «Тайфун», предположительно совершавшего обычный рейс из Мюнстера в Бонн. Когда солдаты бросились к месту крушения, они столкнулись с двумя офицерами люфтваффе, отчаянно пытавшимися сжечь бумаги. Документы представляли собой полный набор немецких планов нападения. Союзники не могли поверить в свою удачу. Шестьдесят немецких дивизий были выведены из строя в ожидании донесений разведки, узнав, что союзникам теперь известны немецкие планы нападения.
18 января герцог тайно вылетел в Лондон, якобы для того, чтобы повидаться с Черчиллем и Эдмундом Айронсайдом в надежде снять запрет на посещение им британских войск. Но у него была другая цель – попытаться убедить правительство вступить в переговоры с нацистами, чтобы быстро положить конец войне.
Среди тех, с кем он встречался, был генерал-майор Дж. К. Ф. Фуллер, офицер армии в отставке, который служил активным членом Британского союза фашистов – Фуллер был главным гостем на параде в честь 50-летия Гитлера в апреле 1939 года[215]. Он также видел лорда Бивербрука, который понял, что «идея герцога о себе как о лидере международного «Движения за мир» и лидере-сопернике своего брата никогда не покидала его разум». Монктон, в доме которого встретились двое мужчин, был встревожен тем, что он услышал, и, как он сказал Чарльзу Пику, «оба мужчины согласились с тем, что война должна быть закончена мирным предложением Германии»[216].
Пик сообщил о встрече герцога с Бивербруком дипломату Оливеру Харви 26 января:
«Монктон говорит мне, что он присутствовал на ужасном собеседовании между директором Монктона и Бобром два дня назад. Оба пришли к согласию в том, что война должна быть немедленно прекращена мирным предложением Германии. Бобр предположил, что герцог должен снять форму, вернуться домой и, заручившись мощной поддержкой города, поставить страну в тупик, и в этом случае он предсказал, что герцог добьется огромного успеха. Монктон ограничился напоминанием герцогу, что если он сделает это, то будет облагаться подоходным налогом в Великобритании. Это заставило маленького человечка побледнеть, и он с большой решимостью заявил, что все это было отменено»[217].
Еще одно свидетельство бесед герцога с Бивербруком содержится в дневнике Гарольда Николсона:
«Похоже, когда герцог Виндзорский нанес здесь свой визит после начала войны, он обедал с Уолтером Монктоном, и Бивербрук был там. Он говорил о неизбежном крахе Франции и сказал, что вернется в Англию и возглавит движение за мир с Германией. Бивербрук был в восторге. «Продолжайте, сэр, – «просиял он, – и я поддержу вас». Когда Бивербрук ушел, Уолтер объяснил герцогу, что он говорил о государственной измене и что, если он действительно переедет жить в эту страну, ему придется платить подоходный налог. Последняя мысль наполнила его таким ужасающим унынием, что он отказался от всякой идеи спасти Англию путем переговоров с Германией»[218].
К 27 января Невилл Чемберлен был осведомлен об обсуждениях, написав своей сестре Иде: «Я слышал из достоверных источников, что, когда герцог Виндзорский был здесь на этой неделе, Бивербрук пытался убедить его возглавить мирную кампанию в стране, обещая ему полную поддержку его документов»[219].
Днем ранее Алек Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел, сообщил, что «секретные документы были переданы… правительству Германии! Я никому не могу доверять»[220]. Объяснение вскоре стало ясным, когда было перехвачено сообщение между послом Германии в Гааге графом Юлиусом фон Зех-Буркерсродом и государственным секретарем бароном Эрнстом фон Вайцзеккером от 27 января 1940 года:
«Благодаря личным отношениям у меня могла бы быть возможность установить определенные связи, ведущие к герцогу Виндзорскому. Как вы, конечно, знаете, Э. является членом британской военной миссии при командовании французской армии. Однако он не чувствует себя полностью удовлетворенным этой должностью и ищет сферу деятельности, в которой у него не было бы просто представительского характера и которая позволила бы ему играть более активную роль… Он высказался в особенно нелестных выражениях о Чемберлене, которого он особенно не любит… У меня были особенно хорошие связи с министром иностранных дел рейха (Риббентропом) в Лондоне… Я объяснил ему через посредника, почему для Англии совершенно утопично осуществить смену режима в Германии, и заявления моих посредников, как полагают, произвели на него определенное впечатление»[221].
Три недели спустя, 19 февраля, Зех-Буркерсрод снова доложил Вайцзеккеру:
«Герцог Виндзорский, о котором я писал вам в своем письме от 27-го числа прошлого месяца, сказал, что Военный совет союзников на своем последнем заседании посвятил исчерпывающее обсуждение ситуации, которая возникнет, если Германия вторгнется в Бельгию. С военной точки зрения считалось, что наилучшим планом было бы предпринять основные усилия по сопротивлению на линии за бельгийско-французской границей, даже с риском того, что Бельгия будет оккупирована нами»[222].
Отчет интересен, поскольку планы союзников по обороне Бельгии были не такими, как якобы сообщал герцог, и обсуждение изменения стратегии проходило в Военном кабинете, пока герцог находился в Лондоне, а не в Военном совете союзников. Возможно ли, что шпион в посольстве Германии в Гааге Вольфганг цу Путлиц докладывал британцам о герцоге, что Черчилль обсуждал этот вопрос с герцогом в январе и намеренно распространял дезинформацию, чтобы проверить его лояльность?
21 февраля майор Лэнгфорд, сотрудник МИ-6 в Гааге, отправил в Лондон сообщение о том, что «очень умный шпион» в посольстве Германии по имени Вальбах сообщил ему, что друг и советник герцога Шарль Бедо посещает Зех-Буркерсрода «почти раз в две недели». Утверждалось, что Бедо привез «материалы для защиты, сильные и слабые стороны и так далее» «наилучшего качества»[223]. Бедо уже был на радаре МИ-5 и обсуждался с французской разведкой[224]. Теперь источник утечки был ясен.
На рассвете в пятницу, 10 мая, немцы вторглись во Францию и Нидерланды, нацелившись на Арденны, которые, как показали отчеты Эдуарда, были уязвимы. Виндзоры ждали, чтобы посмотреть, что может произойти. 14 мая немцы прорвали французскую оборону близ Седана, и к 16-му танковые дивизии достигли Уазы. В тот же день герцог распорядился, чтобы Уоллис уехала и ждала его в отеле Du Palais в Биаррице.
По словам Мартина Кинны, Эдуард якобы провел несколько дней после вторжения, «разрывая секретные документы и сжигая их в подвале офиса посольства герцога». Его дядя Патрик, известный как Питер, был отправлен к нему в сентябре 1939 года, номинально в качестве клерка герцога, «чтобы убедиться, что герцог никогда не брал ни одного листка бумаги домой, где он мог попасть в руки герцогини»[225]. Причина, как сказали Кинне, заключалась в том, что герцогиня была близка к Риббентропу и ей нельзя доверять[226].
В те дни в середине мая царил хаос. «Как вы теперь знаете, 9-я армия не смогла «взять это». Генерал и весь его штаб теперь либо расстреляны, либо взяты в плен», – написал Меткалф жене 24 мая. И добавил:
«Это было ужасное потрясение и неожиданность. Я боюсь, что грядут более серьезные события. Его высочество вернулся два дня назад. Я очень беспокоюсь за него. Он мог сделать что угодно – все что угодно, кроме правильного поступка. Я живу от часа к часу, боясь услышать худшее. Он говорит о том, что сделал достаточно! Конечно, не повторяйте ничего из этого… Я не знаю, что произойдет. Э. подобен магниту. Это ужасно. Я многое видел и слышал. Я пока не могу решить, что мы с Томасом будем делать, если ситуация станет намного хуже (я имею в виду чью-то жизнь, а также если его высочество примет свое роковое решение)»[227].
Днем ранее Гитлер остановил три отдельных танковых корпуса у Северного канала, тем самым позволив британским экспедиционным силам уйти. Вопрос в том, почему? Конечно, нужно было догнать хвост снабжения и поддерживать танки, но немцы могли продержаться еще несколько дней. Высказывалось предположение, что Геринг хотел, чтобы победа досталась люфтваффе, а не танкам, но есть и другая возможность – Гитлер надеялся добиться мира, используя Виндзора в качестве человека Петена, чтобы позволить ему сосредоточиться на своем плане Lebensraum («жизненного пространства») в Восточной Европе[228].
Уже в Кабинете министров 26 мая министр иностранных дел лорд Галифакс предложил заключить мир путем переговоров, чтобы спасти империю. Только когда стало ясно, что БЭФ можно эвакуировать, а Британия будет сражаться в одиночку, от этой идеи отказались.
Вечером 27 мая Меткалф, как обычно, сказал: «Спокойной ночи, сэр. Увидимся завтра». На следующее утро он позвонил герцогу в 8:30 утра, и ему сказали: «Его королевское высочество отбыл в Биарриц сегодня, в шесть тридцать утра»[229]. Он месяцами работал без оплаты, жертвуя своими собственными потребностями ради нужд Виндзоров, и был брошен, чтобы найти свой собственный путь домой, тем, кого он называл своим лучшим другом.
«Теперь это мой покойный хозяин, он убежал, как два зайца», – написал он жене. И добавил:
«Он ни разу не упомянул о том, что должно было случиться со мной или с его контроллером Филлипсом. Герцог забрал все машины и не оставил даже велосипеда!!. Эдуард лишил дом Суше всех ценных предметов, всей своей одежды и т. д. После 20 лет, с которыми я покончил, я совершенно презираю его. Я боролся и поддерживал его (зная, какой свиньей он был в течение 20 лет), но теперь все кончено… Этот человек не стоит того, чтобы ради него что-то делать. Он уволился с работы в 1936 году. Что ж, сейчас он покинул свою страну, в то время, когда каждый служащий и калека пытается сделать все, что в его силах. Это конец»[230].
В отчете, который Говард-Вайс подал «о работе различных офицеров… под моим командованием», не упоминается герцог. Его единственным комментарием было: «Я бы хотел, чтобы меня больше никогда не спрашивали об этом человеке!»[231]