Спина сломана, вспарываются вены, пепел плывет, плывут земля и камни.
Одна нога в стремени. Другая на граните. Здесь кто-то есть. В лесу есть кто-то. Голос леса женский. Женщина смотрит на меня. Голова, как же болит голова. Боль, боль, боль. Свет между ветвей, мои веки. Рука на моей руке. Прохладная. Что-то блестит. Девочка похожа на меня. Она улыбается. Я не хочу ее узнавать. Но узнаю. Я знаю и не хочу знать, хочу закричать и не могу, мой рот полон камней, камней и земли.
– Могильщик, ваше королевское величество, говорит, что земля слишком промерзла, невозможно рыть могилу.
Тибо открыл глаза и машинально поискал рукой кинжал.
– О, вы проснулись, ваше королевское величество.
Всякий раз, когда Манфреду приходилось обращаться к королю, невольно над ним возвышаясь, он говорил: «Ваше королевское величество». Это была одна из тех тонкостей старой школы, за которые Манфреда в крыле прислуги почитали за живую легенду.
– Который час?
– Половина десятого, ваше королевское величество.
– Утра?
– Именно, ваше королевское величество.
Королевское величество поднялось, истекая потом. Снова без сил. Тибо потер руку, та заныла.
– С чего вам вздумалось говорить про могильщика в полдесятого утра?
– Если ваше королевское величество желает искреннего ответа…
– Ну разумеется, Манфред.
– Шоковая терапия, ваше королевское величество…
– Что-что?
– И должен признать, она работает, ваше королевское величество. Я звенел ключами над изголовьем, предлагал вам кофе, но безрезультатно. Однако стоило упомянуть могильщика, и вы тут же очнулись.
– А кофе я могу получить?
– Безусловно, ваше королевское величество.
Манфред тут же поднес Тибо его любимую серебряную чашку, о которую тот всегда обжигал пальцы. Тибо выпил кофе залпом и встал. Он позволил камергеру обтереть его влажной губкой, вытянул руки, чтобы тот смог надеть на него рубашку, подождал, пока он завяжет тесемки. Одеться самому у него не хватило бы сил.
– Который час? – спросил он снова.
Манфред взглянул на часы для точности.
– Девять часов сорок семь минут, сир.
– Где королева?
– Ночью королева вернулась к себе, сир, – сказал Манфред, смахивая пыль с траурной туники, висевшей на дверце шкафа.
– Почему?
– При всем моем уважении, сир, она дала понять, что ей не удается отдохнуть, ночуя здесь.
– И в чем же дело, Манфред?
– Вы спите беспокойно, ваше величество, – расплывчато ответил камергер, ловко облачая короля в просторную тунику. Манфред обладал особым даром: любая ткань у него ложилась благородными складками, словно драгоценный дамаст.
– Беспокойно?
– Очень беспокойно, сир.
Тибо проснулся без простыни, с мокрыми ладонями и лихорадочно бьющимся сердцем, но он не помнил, чтобы ему что-то снилось.
– Королева просила сразу послать за ней, когда вы проснетесь, сир.
– Нет. Пусть отдохнет. Который час?
Манфред взглянул на него озадаченно.
– Немногим позже, чем было пару минут назад, ваше величество, – ответил он и отошел на несколько шагов, оценивая вид короля, как художник оценивает свое творение. – Позволю себе заметить, что черный вам к лицу. Досадно, что этот цвет предназначен лишь для печальных поводов. Желаете завтрак?
Столик на колесиках уже стоял в кабинете. Тибо тут же жадно впился в круассан; черная ткань покрылась звездной россыпью крошек.
– Эх, черт. Простите, – сказал он и снова осыпал себя крошками.
Манфред боролся с искушением отряхнуть тунику его величества, но тут его внимание привлек долетевший из коридора шум.
– Ну наконец-то брадобрей, – сказал он, направляясь к дверям.
– Брата…брей?
– Нет, сир, вас.
Как же долго ждал Манфред этой минуты: король примет наконец подобающий вид.
– Проходите, проходите. Вот, взгляните…
Брадобрей начал со своей обычной поговорки:
– Опрятной голове и думается лучше.
– Да. Все вам будут благодарны, – прошептал ему Манфред.
Брадобрей осмотрел короля на расстоянии, затем подошел ближе и вынес вердикт:
– Брить я вас не буду, сир. Слишком серьезная у вас рана на щеке… Я не осмелюсь.
Какая досада для Манфреда.
– Разве что подчищу шею и оформлю бороду. В конце концов, ваш досточтимый отец, наш покойный король Альберик, носил бороду, так что весьма неплохая мысль. Странно, конечно, было отпускать ее в поездке – особенно зная Бенуа. Вы, можно сказать, щекотали себе нервы. Но почему бы и нет? Правда, почему и нет.
Брадобрей принялся за работу. Он облагородил бороду, но, перейдя к волосам, вдруг замер:
– Получи я волшебное средство, от которого они так быстро отросли, у меня бы от дам отбоя не было.
Манфред, наблюдавший за процедурой, стоя поодаль, дал знак брадобрею приступать к стрижке. Но тот в замешательстве только щелкал золотыми ножницами вокруг волос. Наконец он подошел к камергеру и тихо спросил:
– Что случилось? Волосы выпадают клоками…
– Я знаю.
– Чтобы так лысеть… Разве что от испуга. Сильнейшего ужаса. Да еще и седая прядь…
– Приведите его величество в опрятный вид, это все, что от вас требуется, – прервал его Манфред.
Но того, о чем подумал, не сказал: и в опрятной голове у короля рассудка не прибавится.
– Который час? – как нарочно спросил Тибо.
Манфред, отчаявшись, встал прямо перед ним и посмотрел на часы. Он надеялся, что, увидев циферблат, король запомнит время.
– Ровно десять часов и две минуты, ваше королевское величество.
Тибо замер, совершенно зачарованный часами. И протянул к ним руку. Он никогда и ничего не желал так сильно, как этот маленький круглый предмет на золоченой цепочке с крышкой искусной работы. Манфред подошел на шаг, брадобрей отступил на два. Тибо стал гладить часы кончиками пальцев, то закрывая, то открывая крышку: он принял их за потерянный медальон. Вдруг он сжал часы в кулаке и потянул за цепочку. За ней притянулся и жилет вместе с камергером. Оказавшись с королем нос к носу, Манфред почувствовал себя крайне неловко.
– Его королевское величество, быть может, хочет самолично проверить время? – предположил Манфред, отстегивая одной рукой цепочку.
Высвободившись, он вновь отошел назад, а Тибо ошеломленно разглядывал часы. Он гипнотизировал сам себя, раскачивая их на цепочке перед глазами, а смущенный брадобрей спешно доканчивал самую простую стрижку, после чего сразу исчез, не дожидаясь Манфредовой критики.
Но камергеру было не до этого. Чтобы привлечь внимание короля, все еще погруженного в созерцание бликов на позолоте, он заговорил как можно громче:
– Могильщик ждет указаний, как быть с погребением нашего досточтимого Клемана де Френеля, так трагично угасшего… Не сочтите за игру слов, боже упаси. Как бы то ни было, ваше королевское величество, земля промерзла. Насколько я понимаю, они и вдесятером брались, и даже волов впрягали на малом кладбище. Но без толку.
– Раз так, Манфред, никакого погребения, – отрезал Тибо, кладя часы в карман.
Это была откровенная кража, но камергер даже не решился обидеться и только спросил:
– То есть как, ваше королевское величество?
– То есть мы не будем предавать тело земле, – заявил Тибо, вставая.
– Нет? Не будем, сир?
– Мы предадим его морю. Сегодня вечером.
– Значит, морю, ваше величество, – повторил Манфред, удивляясь столь внезапному озарению.
Тибо и правда показалось, будто сквозь него вдруг прошел до того яркий, чистый и пронзительный луч света, что он теперь мог видеть незримое. После внезапного приступа клептомании наступило состояние беспредельной ясности. Тибо даже наблюдал (немыслимое дело!) эмоции