Гранит.
Тянется ветка, все ближе, рука. Рука или ветка? Небо – круг. Зеленый круг. Ветка вернулась к стволу, но это не ствол – женщина. Гранит, пепел и женщина – не женщина: девочка. Она гладит мне лоб. Видит на лбу цветок. Показывает что-то, оно блестит, качается – медальон.
Девочка улыбается, я ее знаю. Я ее знаю?
Да.
Нет.
Еще нет.
Хочу кричать, мне надо кричать.
Кричать.
В стекло стукнула сухая ветка утесника. Тибо проснулся внезапно, сбросив одеяла на пол.
Начиналось его второе утро. За окном было ветрено и серо, но здесь, в комнате, потрескивал огонь, отбрасывая на пурпур стен теплые тени. Эма велела приготовить большую медную ванну поближе к камину, и, когда Тибо согласился в нее сесть, она бережно вымыла его. Она хотела бы точно так же стереть с его души страх, отдернуть завесу, которой он отгородился от мира. Кошмары рассеивались, как клубы пара: он их не помнил. Время от времени Тибо поднимал палец и смотрел, как падает с него капля. Круги, расходящиеся по янтарной глади, поглощали все его внимание. Он молчал.
Весь прошлый день вспышки гнева Тибо перемежались тревожной дремотой и редкими минутами просветления. Лосось метался между поверхностью и дном. Эма как могла отражала набеги просящих аудиенции, а они все прибывали. Народ ждал, когда же король покажется на вершине самой высокой башни. Мировой судья и советницы от Приморья хотели его видеть. Канцлеру требовалась его подпись, герцогу Овсянскому не терпелось его поведать, Элизабет хотелось поддержать, а Блез заверял, что у него «еще не одно потрясение в рукаве». Бенуа хотел видеть злосчастную бороду. Мадлен сообщала, что траурные свечи в комнате, где лежит тело Клемана де Френеля, никак не прогорают и что, видимо, Клеман де Френель – святой. Манфред, не оправившийся от сцены с мантией, составлял обширный список одежды, которую легко надевать. Лисандр приносил вести об Эпинале. Единственным, кто дожидался приглашения, был Гийом Лебель.
Весь остров уже знал, что король вернулся из леса. Однако видела его лишь горстка людей. Так правда ли он вернулся? И если вернулся, в состоянии ли он править?
Нет.
Главное, на чем настояла Эма, – король должен отдыхать в покое, тепле и праздности. Пока что она принимала только шоковую терапию Блеза и дружеское участие Элизабет.
С утра Блез не добился особых успехов, но пообещал вернуться позже. Элизабет появилась под вечер. Тибо утопал в одном из многочисленных кресел, стоящих в кабинете, и завороженно разглядывал свои туфли. Элизабет подошла и поцеловала его в щеку. Тибо повернулся вполоборота и ласково ей улыбнулся.
– Здравствуй, кузен.
Улыбка медленно сошла с губ.
– Ты меня узнаешь?
Он прищурился, но усилие оказалось не по силам, и он снова уставился на туфли. Элизабет погладила его по плечу и села рядом с Эмой.
– Ты устала, – заметила она. – Ну а он… Пожалуй, еще молчаливее, чем обычно. Что-нибудь рассказывал?
– Он ничего не помнит. И все еще не с нами, как ты видишь.
– И как ему удалось выбраться из леса?
Эма только крепче сжала губы.
– Не хочешь говорить, да? Или не можешь. Ну ладно. Это неважно, Эма.
Элизабет задумчиво завела прядь за ухо, не отрывая глаз от Тибо. Она нахмурилась, и брови ее из домиков превратились в две склоненных к переносице прямые линии.
– Знаешь, я уже видела его таким. Когда умерла его мать. Ему было шесть или около того.
– Точно таким же?
– Без бороды, разумеется. Без шрама и без этой белой прядки, как у скунса. Но в остальном да, один в один. Весь в себе. Он целыми днями сидел у пруда, макал в воду веточки и смотрел, как падают капли.
– Только что он следил так за каплями в ванной.
– Неудивительно. Он уходит в себя, приводит там все в порядок, а потом возвращается.
– И через сколько он вернулся после смерти Элоизы?
– Точно не помню. Альберик почти сразу поручил его заботам Клемана де Френеля. Может, это ему и помогло восстановиться.
– Клеман де Френель…
– Да… – вздохнула Элизабет. – Но ты все равно как-нибудь выпутаешься, правда, Тибо? Вернешься, так ведь?
Тибо не шевельнулся.
– Вообще, – продолжала Элизабет, – прежним он так и не стал. Ты замечала у него во взгляде печальную тень?
– Конечно. Без нее можно было бы подумать, что он только и знает, что забавляться.
– А с ней он само обаяние. Сколько женщин в него влюблялись. Но ты, Эма, первая, в кого влюбился он.
Элизабет все смотрела на двоюродного брата, по-прежнему изучавшего свои туфли.
– Альберику тоже нравилась эта тень печали… – прибавила она. – Он видел в ней залог хорошего правителя.
Она замолчала. Эма вспомнила, что где-то есть чайник и печенье, и собралась встать.
– Сиди, я все сделаю.
Элизабет вернулась с двумя чашками, над которыми поднимался пар. Эма заставила себя выпить чай, потом, желая как-то отвлечься, сказала:
– Я тут друга завела. Белку.
Позавчера она вышла подышать холодным ночным воздухом. И вдруг к ней подбежала белка и подарила ей орех. Эма с ним теперь не расставалась. Она показала орех Элизабет.
– Белка? Пришла к тебе в гости? Когда? – спросила та в изумлении.
– Позавчера, а что?
– Мне кажется… Может быть… Знаешь, кто была твоя белка?
– О чем ты? Белка и была.
– Нет. Это был Клеман де Френель.
– Что, прости?
– Ну конечно! Как я сразу не подумала. Такой человек, как он, наверняка должен был появиться.
– Элизабет, он мертв.
– Да, но мертвые возвращаются. Один раз. Обычно в следующую после смерти неделю. Принимают вид живого существа и являются тому, кому еще очень нужны. Или кто еще очень нужен им. Чтобы их узнали, они появляются в необычное время года или нарочно ведут себя странно. Например, сурок в декабре, корова в церкви. Пионы посреди зимы, и все в таком духе.
– Но…
– Как? У вас в тропиках мертвые никому не являются?
– Насколько я знаю, нет.
– Ну а здесь это дело привычное. Альберик нас все время предупреждал, что явится в виде альбатроса. Как же тебе повезло, ты подумай… Клеман де Френель! Пол-острова, наверное, надеются, что он им покажется…
– Но… Хорошо, допустим, это он – зачем ему отдавать мне орех?
– Вот этого я не знаю. Ответ надо искать тебе. Он поделился с тобой запасами. Зима, похоже, будет суровая. А для белки орех – настоящее сокровище. Может, он считал, что у тебя в долгу? Ты с ним чем-то делилась?
Эму бросило в жар. Она поделилась с Клеманом де Френелем своей тайной, и он из-за этого умер. Он вернулся поблагодарить или снять вину с ее души?
– Эма? Ты плачешь?
– Нет… Я… Ой, и правда, – удивилась она, потрогав щеку.
Тибо вдруг поднял голову.
– Ты плачешь, Эма? – ужаснулся он.
Она хотела его успокоить, но тут открылась дверь и появился Овид:
– Капитан Лебель, госпожа. Впустить?
Гийом не выдержал приставаний всех, кто жаждал новостей про короля. Он решил сам составить свое мнение, пусть и рискуя вторгнуться в личную жизнь монарха. Путь до королевского кабинета показался ему вечностью: из-за лодыжки, переломанной в четырех местах во время битвы с Гиблым лесом, он передвигался теперь на костылях.
Ко всеобщему удивлению, первым ответил Тибо:
– Да, да, баталёр, пусть капитан войдет.
Овид застыл, пораженный тем, что король его узнал. Гийом же замер оттого, что увидел Элизабет. Во время траурного бдения она показалась ему бриллиантом чистой воды, тщательно скрытым от чужих глаз. Теперь, когда он взглянул на нее трезвым, не замутненным болью взглядом, она поразила его еще больше. Он позабыл, что пришел к королю, забыл, как управляться с костылями. Тибо странно нахмурился, внимательно разглядывая костыли Гийома, повязку Овида.
– Что это у вас, карнавальные костюмы?
– Э-э… Да нет, сир, – пробормотал Овид, – в бальной зале полно перебинтованных, как мы.
– Так у вас маскарад?
– Они ранены, – объяснила Эма, надеясь на полезное потрясение.
Тибо раздраженно помотал головой:
– Ранены? Как так? Никто мне ничего не говорит!
– Кузен… – начала было Элизабет.
– Нет уж, нет! – Гневно оборвал ее Тибо. – Ответьте мне наконец! Объясните!
– Сир, если вы позволите… – заговорил Гийом, у которого возникла одна мысль.
– Ты разве не должен звать меня Тибо, а?
Тибо попросил Гийома называть его по имени и – хуже того – обращаться на «ты», что давалось капитану с большим трудом. Ну а при свидетелях (среди которых была Элизабет) это казалось тем более немыслимым. Но выбора не было.
– Послушай… Тибо. Давай мы принесем тебе твой старый добрый стул из черного дерева. Хочешь? Ты всегда говорил: тебе на нем хорошо думается. Мол, в меру неудобный, как раз чтобы не терять бодрости.
Эма пожалела, что сама о нем не вспомнила. Раз Тибо узнает членов экипажа своей «Изабеллы», возможно, стул, который был с ним в стольких плаваниях, вернет ему и другие воспоминания. Гийом ждал, что кто-нибудь подхватит его мысль, а также и стул: сам он принести его не мог, ему даже стоять было больно. Гийом усиленно подмигивал Овиду, чего тот единственным здоровым глазом не замечал. Только Элизабет сразу все поняла и пошла за стулом.
Заняв любимое место, Тибо тут же молодцевато расправил плечи. И, указав на шахматную доску, где король был в безнадежном положении, спросил:
– Гийом, ты за каких играл?
Капитан вздрогнул. Вот ведь дилемма! Сказать правду – унизить короля. Солгать – еще сильнее его запутать. И все-таки он предпочел лесть, что было ему совершенно несвойственно. В присутствии Элизабет он терялся.
– Э-э… за черных?
Было видно, что Тибо в замешательстве.
– Ты уверен?
– Э-э… Нет, не особенно. Уже не помню.
– НУ ТАК ЧТО? – взревел Тибо.
– Ч-что? – запнулся Гийом.
– Вы объясните мне наконец? Раненые? Кто, когда?
Вместо долгожданного ответа снова раздался стук в дверь. Это Лукас пришел сменить Овида.
– Так, теперь еще и фельдшер, – сказал Тибо, как будто присутствие Лукаса подтверждало масштабы бедствий.
Но прежде, чем дверь закрылась, в нее проскользнул Блез де Френель. Он, как и обещал, пришел для очередного сеанса шоковой терапии. С ним был Лисандр: он хотел рассказать про Эпиналя. Очевидно, так долго сдерживаемые Эмой посетители потеряли терпение. Плотину прорвало.
– Да у вас тут прямо ярмарка! – воскликнул Блез, удивляясь количеству народа.
– Нет, маскарад… – проворчал Тибо.
Увидев Тибо, выпрямившегося на жестком стуле в окружении встревоженных лиц, Лисандр вдруг понял, кто такой король: отец многочисленного семейства. Но сейчас отец был совершенно не в себе. И новый стук в дверь только усугубил положение.
– Ваш брат, сир, – объявил Блез; уши у него вдруг побелели.
Жакар ступил в комнату лишь на шаг. Тибо окинул его неуверенным взглядом. Ему трудно было уместить в голове столько лиц. Он уже никого не узнавал. Все они чего-то от него ждут, но чего? Что им надо, в конце концов? Он должен отдать какой-то приказ, принять решение? Или он попал в какой-то спектакль? Только своих реплик не знает. В голове гудело.
– ВОН! – крикнул Тибо, сметая шахматную доску. Пешки, кони, ладьи разлетелись по комнате. – УБИРАЙТЕСЬ! ВОН! ВСЕ ВОН!
Он ударил по ладони ребром другой – жест, без обиняков означавший: «Очистить палубу».
В темных глаза Жакара вспыхнула искра. Победная? Или жалости, презрения? Так или иначе, ему больше не было нужды справляться о брате: держать скипетр тот явно был не в состоянии. Оставалось только считать дни.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь.