Всё началось со шлагбаума.
Въезд в пионерский лагерь был двойной. Две дороги шли метрах в двадцати друг от друга. Одна вела напрямую от асфальтового шоссе к столовскому корпусу, другая, через широкую площадку автостоянки, к директорскому коттеджу. Машина с продуктами въезжала в огромные железные ворота, украшенные поверху разноцветными буквами названия пионерского лагеря «Юный геолог», а по второй дороге, перегороженной деревянным полосатым шлагбаумом, редко кто ездил, разве что комиссия какая нагрянет.
Дощатая будка «Поста № 1» стояла как раз у второго въезда. В ней ежедневно дежурили по двое ребят из старших отрядов. Где находился «Пост № 2», было известно, может быть, только директору и вожатым, а для мальчишек и девчонок «Пост № 1» являлся единственной повинностью, нести которую приходилось несколько раз за смену по общему графику первого и второго отрядов. Хоть какое-то разнообразие в нудное отбывание дежурства вносили выходные дни, когда на встречу с чадами приезжали родители и другая родня из города. Тогда «часовым» следовало никого на территорию лагеря «не пущать», а, составив список очередной партии родственников, бегом тащить его в радиорубку. Откуда по громкоговорителям, развешанным на деревьях, кто-нибудь из вожатых выкликал к воротам не очень-то соскучившихся по домашним пирожкам-компотам ребятишек.
В остальном на посту царила скука прелая. Так что на старом шлагбауме, за всё время существования «Юного геолога», качалось не одно пионерское поколение, благо директорские окна были скрыты за высокими разлапистыми кустами черёмухи. И раскрашенная деревянная балка всё терпела, принимая на разновеликие плечи очередную двойку каскадёров-самоучек. Но всему, как известно, и терпению шлагбаума тоже, когда-нибудь приходит конец…
В то ничем не примечательное воскресенье на «Пост № 1» ранним июньским утром заступили Вовка Петрухин, по прозвищу Пьеро, и Женька Шурский, который прозвища ещё не получил, так как приехал в лагерь первый раз. А здесь были свои старожилы, проводившие каждое лето по три смены подряд: родители-геологи сплавляли на отдых замученных учёбой, но не сломленных отпрысков на время полевого сезона.
Вовка был из старожилов, знал, что нужно делать на посту, и поэтому быстро разобрался с прибывшими с электрички бабушками и тётками. Состроив строгую насупленную физиономию, он быстро переписал всех в клеёнчатую тетрадку и вручил список Женьке.
– Мухой лети в рубку, пусть вызывают маменькиных сынков и дочек, – приказал вполголоса и презрительно сплюнул в сторону столпившихся у шлагбаума взрослых. – Не успели проводить, и уже понаехали к своим ненаглядным спиногрызам.
Женька убежал вприпрыжку по короткой тропинке, и скоро вернулся, а за ним неслась к выходу стайка мелюзги из младших отрядов. Асфальтовая площадка возле будки быстро опустела, все ушли по галечной насыпи на берег речной протоки, и Вовка с Женькой остались одни.
– Ну вот, работа закончена, и нам остаётся до обеда убивать время, – сказал Вовка-Пьеро, усаживаясь на лавочку у забора. – Садись.
Женька пристроился рядом. Пьеро внимательно огляделся по сторонам и достал из нагрудного кармана рубашки мятую папиросу.
– Куришь? – спросил он, небрежно сунул «беломорину» в губы, и, заправски упрятав горящую спичку в сложенные горстью ладони, прикурил.
– Нет, – ответил Женька, с интересом наблюдая за тлеющим огоньком.
– А я каждое лето, как в лагерь приезжаю, начинаю курить, – важно проговорил Вовка и выпустил толстое кольцо дыма сквозь сложенные дудочкой губы. – Никак бросить не могу.
Он ещё раз глубоко затянулся, вдохнул едкий дым, но тут же поперхнулся, закашлялся и отвернулся от напарника, пряча навернувшиеся на глаза слёзы. Отдышался кое-как, бросил окурок на землю и затоптал носком башмака.
– Не табак стали делать, а гадость какую-то, – сердито пробормотал Пьеро и поднялся со скамейки. – Давай покачаемся, что ли?
Женька склонил голову, не показывая невольной усмешки, чтобы не обидеть товарища, и тоже встал.
– На чём покачаемся?
– Как на чём? На шлагбауме, конечно! – Вовка подошёл к полосатой перекладине, сбросил верёвку, удерживающую длинное плечо, оно тут же приподнялось под весом груза, привязанного с другого конца коромысла. – Давай, цепляйся!
Женька обхватил прохладное дерево ладонями «в замок», а Вовка подпрыгнул и опёрся руками на короткое плечо возле противовеса. Шлагбаум начал стремительно подниматься. У Женьки даже дух захватило, когда забор и кусты резко ухнули вниз, и он оказался на уровне крыши директорского домика. Потом всё перед глазами поплыло вверх, поджатые ноги мальчишки коснулись носками земли, и снова тело взмыло, словно пёрышко, в голубое небо. И тут он заметил, что с крыльца коттеджа кто-то спускается и идёт по дороге в их сторону. В это же время послышался громкий скрипучий треск, и Женька начал падать прямо в густые заросли черёмухи.
Приземлился он сравнительно благополучно, если не считать порванной майки и расцарапанного живота. Выбрался из кустов на четвереньках, поднялся на ноги и увидел плачевную картину.
Деревянный столб, на котором крепилась перекладина, подломился у самого основания, шлагбаум упал и повис на упругих ветках, а возле него стоял директор Николай Сергеевич и холодно, с прищуром, смотрел на Вовку. Тот покорно переминался с ноги на ногу, опустив голову. Лицо его, обрамлённое длинными прямыми волосами, бледное и вытянутое, с печально опущенными уголками губ, удивительно напоминало лицо толстовского героя.
Женька улыбнулся, вспомнив меткое прозвище товарища, и подошёл ближе. Директорский взгляд переместился на него.
– Так. Допрыгались? Вам что, жить надоело? – не повышая голоса, сердито и увесисто вымолвил директор. – Сегодня же на совете будем решать вопрос о вашем дальнейшем пребывании в лагере. А сейчас марш к Петру Казимировичу за инструментами, и чтобы до вечера всё было сделано, как прежде.
Он развернулся обширной спиной к ребятам и неспешно ушёл обратно в свои апартаменты.
Вовка обернулся к Женьке.
– Живой? – он окинул напарника испуганным взглядом.
– Живой, – ответил Женька и посмотрел на исцарапанный живот в прорехе разорванной футболки.
– Ну, тогда пошли к Казимирычу, – уныло вздохнул Вовка и направился по тропинке вглубь зарослей.
Петр Казимирович состоял при ребячьем лагере сторожем, и жил здесь в своём доме круглый год. Жена его работала из лета в лето поварихой в столовой, а сам он справлял всякие столярные и слесарные работы, по мере необходимости.
Когда мальчишки подошли к бревенчатой деревенской избушке, прятавшейся в глубине лесных зарослей на задах душевой и прачечной, хозяин был во дворе, ремонтировал сломанную тумбочку. Вовка первым подошёл к нему и поздоровался.
– Дядя Петя, нам бы инструмент кое-какой надо, – просящим тоном сказал Пьеро.
– Опять натворили чего? – обернулся к ним Казимирович, и Женька поразился его густой седой бороде, росшей, казалось, от самых глаз. – Какой инструмент?
– Пару лопат, пилу, топор, – начал перечислять Вовка, прикидывая в уме, что им может понадобиться, – и брёвнышко еще…
– На что это вам? – удивленно спросил Казимирович. – Дом собрались строить?
– Да нет, – махнул рукой Вовка, – шлагбаум мы случайно уронили. Невезуха…
– А-а-а, случайно уронили, да?! – насмешливо протянул старик. – Эх, горе ты луковое, всё тебе неймётся!
Он отложил молоток на верстак и пошёл к покосившемуся сараю. Вовка ободряюще подмигнул Женьке.
– Мировой дед! – шёпотом сказал он. – Всегда поможет.
Казимирович вернулся, держа в руках пару лопат, маленькую кувалдочку и гаечные ключи.
– Ну, айда поглядим, чего вы там набедокурили.
Ребята взяли у него инструменты и направились следом.
– Так, подгнила, стало быть, деревяшка, – сделал вывод старик, остановившись у сломанного столба. – Давайте-ка, копайте яму, да штырь из «журавля» аккуратно выбейте. Остальное я сам сделаю. Да, сначала гайки-то отверните с шарнира, и шайбы не растеряйте, а то потом новые искать придётся.
Он попинал носком кирзового сапога трухлявый пенёк, торчащий из утрамбованной земли, почесал бороду и ушёл обратно к дому.
Женька подхватил лопату и ковырнул твёрдую, как камень, землю. Вовка тоже взялся за черенок, но вдруг увидел на дороге, ведущей от соседнего лагеря имени космонавта Комарова, группу ребят и высокого мужчину среди них, с мячом в руке.
– Комаровцы идут! – с тоской проговорил Пьеро и вздохнул. – В футбол играть.
Он повернулся к подходящим спиной, делая вид, что не заметил их, и с ожесточением начал копать. Женька краем глаза глянул на приближающихся футболистов и последовал его примеру. Сухие комья полетели во все стороны из-под острых штыковых лопат, и как бы невзначай окатили с головы до ног гостей, заставив их уворачиваться и обходить стороной место трудовой битвы.
– Так-так, лучший защитник геологов занят хозяйственными делами, – в отместку сказал один из комаровцев, длинный конопатый парнишка, оглянувшись с усмешкой. – Нам предоставляется отличная возможность «надрать» сегодня соседей с сухим счётом!
Остальные ребята с готовностью заржали, оценив юмор капитана, и только недовольный взгляд физрука заставил их замолчать. Вовка презрительно плюнул вслед и молча продолжил «увлекательное» занятие.
Земля была каменистая, но они довольно быстро углубились почти на метр, от обиды, наверное. Один рыхлил почву, с силой вгоняя лопату возле трухлявых остатков столба, другой выкидывал песок и гальку, вперемешку с гнилой древесиной. Вовка часто оглядывался в сторону лагеря – не идут ли звать его на игру, но никто до начала матча так и не пришёл. А когда с футбольного поля донеслись переливчатые свистки, он понял, что директор таким способом решил его наказать. И Вовка, зло глотая подступившие к горлу слёзы, с удвоенной силой принялся кромсать показавшуюся на дне ямы сырую глину. Женька еле успевал выкидывать её на поверхность.
– Ну, хватит махать-то! – раздался позади голос Казимировича. – Ты же не разведку руды ведёшь, так и к американцам можно дырку проковырять.
Вовка распрямился, откинул грязной рукой прилипшие ко лбу волосы и грустно усмехнулся. Женька подобрал со дна ямы последние комья и тоже отложил лопату.
Старик принёс на плече гладкое обструганное брёвнышко с прожжённым на стёсанном конце отверстием под штырь. Втроём они установили столб на место, засыпали глиной и песком с галькой, плотно утрамбовывая слой за слоем черенками лопат, и водрузили сверху полосатую перекладину. Шлагбаум снова принял надлежащий вид.
– Вот видишь, как быстро управились, больше разговоров было, – Казимирович довольно осмотрелся, подмигнул мальчишкам, подхватил инструменты и ушёл домой.
В это время к будке подошли двое ребят из первого отряда. На пост заступала следующая смена дежурных.
– Что, уже двенадцать? – угрюмо осведомился Вовка. – Игра ещё не кончилась?
– Нет, – ответил высокий белобрысый паренек, – а ты чего не играешь?
Вовка только махнул рукой, развернулся и потопал по тропинке к коттеджам. Женька направился за ним.
– На поле пойдём? – спросил он, срывая на ходу колючие шарики репейника.
– Да ну их. Пошли в отряд.
Они вышли к своему коттеджу. Там никого не было, да и вообще весь лагерь был пуст и не подавал признаков жизни. Отряды собрались на футбольном поле, болеть за свою сборную.
По асфальтовым дорожкам лёгкий ветерок гонял конфетные фантики, тихо поскрипывали качели, журчала вода в питьевых фонтанчиках, и солнце палило немилосердно, забравшись высоко под свод голубого купола неба. Мальчишки уселись на качели, не зная, чем заняться.
– А может, убежим? – предложил вдруг Вовка, глядя с прищуром на напарника.
– Куда убежим? – не понял тот.
– Из лагеря, – Вовка решительно поднялся. – Я тебе такое место покажу, закачаешься. Искупаемся, порыбачим. Да там и заночевать можно, в шалаше. Погуляем пару деньков и вернёмся. А?
– Тогда точно выгонят, – неуверенно возразил Женька.
– Не выгонят, – беспечно мотнул головой Вовка. – У меня отец «в поле» на разведочных работах, а мать в больнице лежит. Некуда выгонять – директор знает. А раз меня не выгонят, то и тебя тоже. Зачинщик-то я, они это понимают.
– Ну вот, сам говоришь – мама в больнице, а если ей сообщат, она же за тебя переживать будет. Вдруг ей хуже станет. Нельзя так.
Вовка подумал немного и нехотя согласился.
– Ладно, убегать не будем, но на речку всё равно пойдём. К обеду вернёмся, никто не заметит.
Они взяли в раздевалке полотенца из шкафчиков, Женька заодно сменил разорванную майку, и по тропинкам в обход корпусов выбрались в лес.