РФМШ, несомненно, является продуктом советским, но модель и меритократический дух подобных советских учебных заведений, в определенной степени, берут свое начало еще со времен Петра Первого. В 1698 году Петр I в рамках Великого посольства в течение трех месяцев изучал интересующие его места и знакомился с известными людьми Англии.1 Побывав в Гринвичской обсерватории и Королевском Монетном дворе, он познакомился с работами Эдмунда Галлея и Исаака Ньютона. Последний работал хранителем Королевского Монетного двора и проводил грандиозную денежную реформу, перечеканив все монеты в Англии и значительно улучшив их качество. Петр I был сильно впечатлен успехом ньютоновских реформ. Он понимал, что с помощью математики и науки он сможет не только построить свои любимые корабли, но и изменить традиционный уклад жизни в России. Для этого ему нужны были образованные люди. С помощью лорда маркиза Кармартена, который добился у царя монополии на табачный рынок России для своих друзей, Петр I нанял около 60 высококлассных специалистов своего дела, включая двух брадобреев. Среди этих специалистов был профессор математики Абердинского университета Генри Фарварсон, который через три года после этой встречи открыл Школу математических и навигацких наук в Москве.
Генри Фарварсон прибыл в Москву вместе с двумя коллегами – студентами лондонской Королевской математической школы Госпиталя Христа (Royal Mathematical School at Christ’s Hospital).2 Прибыв в Москву, они целый год ждали встречи с царем. Пребывая на грани бедности и голода, они наконец-то нашли возможность встретиться с ним. Оказалось, что Петр I забыл о них.3 Возможно осознавая свою вину, Петр I начал бережно относиться к Фарварсону. 14 января 1701 года Перт I подписал указ об открытии Школы математических и навигацких наук и передал для их пользования Сухареву башню. Основание школы по образцу Королевской математической школы (основанное в 1680 году подразделение школы под необычным названием Госпиталь Христа) имело два важных значения. Во-первых, в составлении программы для сравнительно новой Королевской математической школы участвовали Эдмунд Галлей и Исаак Ньютон, что было весьма актуальным и престижным уже тогда. Во-вторых, школа Госпиталь Христа (Christ’s Hospital), основанная в 1552 году королем Эдвардом VI в Лондоне, отличалась и до сих пор отличается от других частных школ тем, что она дает возможность получать первоклассное образование одаренным детям независимо от их социально-экономического положения.4 В начале 18-го века в Москве доступное в финансовом плане изучение серьезной математики с шотландским профессором должно было открыть много дверей для простых россиян, особенно в последующие годы интенсивного налогообложения для ведения многочисленных войн, в которых затянуло Россию. В 1715 году школа во главе с Фарварсоном переехала в Санкт-Петербург, но в Москве при школе остался «завучем» математик-самоучка по имени Леонтий Магницкий.
Уроженец Осташковской патриаршей слободы, Магницкий начал работать в Навигацкой школе с 1701 года в качестве помощника профессора Фарварсона. Постепенно Магницкий приступил к преподаванию арифметики, а позже и геометрии с тригонометрией. Накопив хорошие материалы и опыт за время работы с профессором Фарварсоном, он выпустил знаменитую «Арифметику Магницкого», которую впоследствии Михаил Ломоносов назвал в списке своих «врат учености».5 Магницкий не только опубликовал первый учебник арифметики в России, но и в значительной степени сформировал математическую терминологию на русском языке. В 1732 году Магницкий стал руководителем Навигацкой школы, а в 1739 году – умер. Таким образом, Школа математических и навигацких наук разделенная между Москвой (Навигацкая школа) и Санкт-Петербургом (Морская Академия) становится alma mater для многих учителей, ученых, мореходов и инженеров. Интересно, что меритократические принципы этой школы, исторической предшественницы всей последующей системы математического, инженерного и технического образования России и Советского Союза соблюдаются до сих пор.
В 1720-х годах в Санкт-Петербурге появились Академия наук (по примеру и совету великого немецкого ученого и философа Лейбница) и Академический университет, которые в течение следующих двух веков сыграют огромную роль в карьере таких ученых, как Леонард Эйлер, Пафнутий Чебышёв и Александр Ляпунов. Именно в такой интеллектуальной атмосфере, где математика и наука пользуются огромной популярностью и является одним из гарантов социального лифта, талантливый администратор и эрудит Михаил Ломоносов вдохновляется помогать фавориту императрицы Елизаветы Петровны Ивану Шувалову в открытии Московского университета, который впоследствии будет назван в его честь.6 Считается, что Ломоносов сыграл большую роль в доступности университета и гимназий для бедных слоев населения. То есть, образовательные гранты выдавались не всем подряд, а тем, кто не мог себе позволить оплатить учебу. В 1779 году при университете основывается Благородный пансион, по образцу которого впоследствии откроются лицеи и интернаты по всей России и Советскому Союзу. Физико-математическое отделение в университете открывается в 1804 году с кафедрами чистой и прикладной математики. В XIX веке авторитет физико-математического отделения растет и туда начинают съезжаться таланты со всех уголков Российской Империи. Так как данная книга касается предыстории НИШ, КТЛ и РФМШ, то из всех выпускников физико-математического факультета Императорского Московского Университета нас особо интересуют Салимгирей Джантюрин и Николай Лузин. Джантюрин был активным участником просветительского движения джадидов среди мусульман Российской Империи и Центральной Азии, тогда как Лузин был основателем математической школы «Лузитания» в Москве.
Джадиды
В кочевой период своей истории (до конца XIX – начала XX вв.) многие казахи предпочитали проводить зимовку около городов и/или в самих городах Центральной Азии (Сарайшык, Сыганак, Туркестан, Тараз, Чимкент, Ташкент, Хива, Мерв, Бухара, Самарканд, Кашгар, Астрахань, Уфа, Казань и другие). Дети могли учиться в стационарных школах, которые назывались мактаб, а после 14 лет могли поступать в медресе, такие как Кулькадаш, Мир Араб, Шердор, Нодир-Диван-Беги и Тилля Кари. Существовали и мобильные школы, которые передвигались вместе с кочевьями. В исторических источниках, в частности в отчетах посольства правителя Египта Султана Бейбарса в Золотую Орду, о формальных мобильных школах в степи сообщается со времен золотоордынского хана Берке (1260-1270 гг.)7, чингизида принявшего ислам под влиянием суфийского ордена Кубравия.8 Казахи издавна считали благим делом строить школы. Например, Жалантос бахадур из рода Алшын сыграл ключевую роль в строительстве известных медресе Шердор и Тилля Кари. Другой казах из рода Аргын, по сообщениям Машхур Жусуп Копейулы, также непосредственно участвовал в строительстве первоклассных медресе в городе Ташкент.9 Система подготовки кадров, учреждения вакфов (современные эндаумент-фонды), набора учеников и обеспечения жильем (на уровне медресе) была наработана веками. Система передачи знания (ілім, il’m) и культурного поведения (әдеп, adab) имела глубокие корни и не сильно отличалась от таких же систем в Багдаде, Дели и Каире. При такой системе родители вверяли своих детей учителям со словами «Мясо ваше, кости наши».10 Считалось, что нет смысла в знаниях, если у человека нет нормального воспитания (тәрбие, tarbiya). Из-за этого проблем с предоставлением качественного образования и воспитания для детей кочевников в холодное время года не было. В теплое же время года было популярно среди студентов медресе и университетов (например, Казанский Университет) проводить каникулы в кочевьях казахов, обучая детей и родственников местных султанов, баев, биев, батыров и беков при мобильных школах. Далеко не все оседлые соседи могли себе позволить летом обучать своих детей, так как в условиях суровой аграрной экономики дети летом должны были работать на поле.11 Так как нанять хорошего студента или выпускника из Бухары или Казани считалось престижным делом, казахи готовы были заплатить хорошие деньги. Как рассказывал мне один известный казанский историк, летние заработки, которые можно сравнить с заработками наших студентов по программе Work and Travel в США, помогали студентам учиться весь год в городе, не испытывая нужд. Они знали, что летом у них опять будет работа, так как для передачи знания в те времена исключительно важно было непосредственное присутствие самого учителя.
Обучение в целом сильно зависело от заучивания текстов и обсуждений с учителями. Кроме корана на арабском, многие ученики мактабов (до 12-14 лет) изучали арифметику, мантык (логика) и наизусть знали произведения Хафиза, Физули, Навои, Бедиля и Аттара на персидском или на чагатайском, считавшимся литературным тюркским языком. Казахский поэт Жамбыл Жабаев, например, наизусть знал «Шахнаме» Фирдоуси.12 Отношения «учитель – ученик» в медресе формально начинались с денежного или иного подарка. Тем не менее, ученики проводили много времени объясняя уроки друг другу, что сейчас называется peer learning. В таком формате обучения часто участвовали и ученики постарше, но они не могли брать деньги за свою помощь. Тем не менее, помогать таким старшим с одеждой и едой считалось признаком хорошего тона. Уроки в медресе проходили по следующим книгам: Аууаль и ильм (основы религии в формате вопросов и ответов), Бидан (основы грамматики арабского языка на персидском), Адаб и мутааламин (поведение ученика), Ша’р и мулла Абдурахмана Джами (комментарии к работе Кафия ибн Хаджиба, которую дети уже проходили в мактабе), Шамсия Наджмуддина Казвини (трактат 13-го века по формальной логике), Хашия и кутби (комментарии к формальной логике), Тахзиб ул мантык уаль калам (трактат 14-го века по логике и догматике Тафтазани), Хикмат уль айн (трактат Казвини по естествознанию и метафизике), Мулла джалал (комментарии ученого 16-го века Даууами на трактат 14-го века Ахаид ул адудият Абдурахмана ибн Ахмад аль Иджи). Эту программу медресе можно было в принципе закончить за 19 лет. То есть, чтобы получить диплом (иджаза) ученики должны были учиться до 30 лет, как минимум. Примерно в этом же возрасте наши современники оканчивают программы PhD. Кроме участия в дискуссионных группах ученики также проводили много времени в библиотеках. Так как книги в основном были рукописными, каждая книга надежно хранилась в библиотеке (кітапхана). Потерять книгу в единственном экземпляре означало потерять десятки лет труда. Монополию носителей и рукописей на знания могли разрушить только типографии и иные новые механизмы воспроизводства культуры.
Начиная с первой половины XIX века, некоторые казахи, особенно чингизиды и приступившие к царской службе, предпочитали отправлять своих детей на учебу в русскоязычные гимназии и училища в таких городах, как Оренбург и Омск, и учиться в университетах в Москве и Санкт-Петербурге. Именно такие учреждения закончили Чокан Валиханов и Мустафа Чокай. Но не все хотели русифицироваться, включая самих казахов, получивших образование на русском. Джангир, высокообразованный хан Букеевской Орды, например, открыл первую стационарную школу в степи в 1841-ом году. Впоследствии, выпускники Джангирского училища поступали в весьма престижные университеты, такие как Пажеский корпус в Санкт-Петерурге, и продолжали дело Джангира по модернизации образования в степи. Другой торе (чингизид) Салимгирей Джантюрин, выпускник Оренбургской гимназии и Московского университета, вступил в ряды джадидов, которых вдохновлял энергичный крымский татарин Исмаил Гаспринский. Джадидизм основывался на новом методе преподавания и подхода к образованию, на своего рода синтезе старого и нового. Гаспринский издавал газету Тержюман в Бахчисарае, открывал школы нового метода в европейской части Российской Империи и печатал учебники, книги и методические пособия. Существенная педагогическая инновация касалась обучения детей чтению, так как начал применяться новый (звуковой) метод (усул-и джадид), тогда как ранее применялся буквослагательный метод.13 В этот период аналогичные процессы проходили в Британской Индии и в Османской Империи, где такие мусульманские реформаторы, как Саид Ахмад-хан и Саид Нурси, требовали изменений в образовательной системе и видели в участии в европейском научно-техническом прогрессе единственный выход для своих стран. Благодаря примеру и, в некоторой степени, наставничеству Гаспринского, в Ташкенте, Чимкенте, Жаркенте, Кашгаре, Уфе, Казани начали открываться медресе нового метода. Салимгирей Джантюрин, например, вместе с Зия Камали учредили медресе «Галия» в Уфе в Башкортостане. Супруга Джантюрина, Суфия ханум, выделила личные средства на частичное покрытие расходов строительства нового здания, а сам Джантюрин «регулярно топил печь для обогрева здания школы»14.Уйгурский олигарх Вали бей, который являлся одним из богатейших людей 19-го века в Центральной Азии, сильно поддерживал джадидов, открывая издательские дома и школы в Жаркенте и Кашгаре.15 Им даже были приглашены профессиональные издатели из Стокгольма, чтобы не отставать от мировых трендов.
В джадидских медресе преподавали как традиционно «восточные», так и «западные» предметы, включая психологию, педагогику и музыку. Широкое развитие получили театральное искусство и литература на тюркских языках. За короткий период деятельности медресе «Галия» (1906-1919 гг.) окончили 154 казаха, включая таких писателей-просветителей, как Магжан Жумабаев, Миржакып Дулатов и Беймбет Майлин.16 Беймбет Майлин даже создал свое маленькое секретное сообщество, члены которого читали запрещенные французские романы. Многих из выпускников «Галия» и сотен других медресе, как нового, так и старого метода в итоге расстреляли в самом расцвете, а некоторых – и в глубоком закате, их сил в 1930-х годах. Но остались вдохновленные ими ученики по всему Казахстану, даже в самых неожиданных аулах, куда возвращались выпускники новых школ учить и воспитывать детей. Среди них нас особо интересует Орымбек Жаутыков, который начал постигать азы математики, чтения и правописания в школе нового метода «Суддел жаддит» в маленьком ауле на берегу озера Балхаш…
Лузитания
Николай Лузин родился в Иркутске в 1883 году в русско-бурятской семье. Заметив незаурядные интеллектуальные способности своего ребенка, его мать решила во что бы то ни стало дать ему возможность получить хорошее образование. Они переехали в Томск, где Николай поступил в гимназию. Академик Лаврентьев пишет в своих воспоминаниях:
Когда Колю Лузина определили в Томскую гимназию, то пришлось взять студента-репетитора, так как довольно скоро обнаружилась «неспособность» мальчика к математике. Студент попался умный, он понял, что Коля плохо воспринимает готовые рецепты, а трудные задачи, где требуются самостоятельность и изобретательность, решает сам, без подсказки, и часто необычным способом. 17
Похожие сообщения существуют и о детстве Эйнштейна, который считал, что воображение является одним из важнейших секретов академического успеха. В действительности же у Эйнштейна были весьма неплохие оценки по точным наукам. В гимназические годы Лузин очень много читал, особенно книги по философии и романы Жюля Верна.18 Его развитое воображение в дальнейшем помогло ему решать задачи оригинальными путями в Московском университете, где его заметил профессор Егоров. В 1915 году непризнанную петербуржцами за несерьезность (из-за неклассических формулировок как «мне кажется…», «я уверен») магистерскую диссертацию Лузина профессор Егоров представил на Ученый совет Московского университета как докторскую диссертацию. Защита диссертации прошла удачно.
В этих же годах вокруг Лузина и Егорова начали собираться молодые студенты, которые интересовались математикой. Учениками, фанатами, последователями неформальной Лузитании (школу назвали так в честь Лузина и потонувшего в 1915 году британского трансатлантического лайнера «Лузитания») до распада школы в 1930-х были Павел Александров, Михаил Суслин, Дмитрий Меньшов, Иван Привалов, Вячеслав Степанов, Александр Хинчин, Павел Урысон, Андрей Колмогоров, Виктор Немыцкий, Нина Бари, Семен Ковнер, Лазарь Люстерник, Михаил Лаврентьев, Лев Шнирельман, Пётр Новиков и Людмила Келдыш. Многие из последователей Лузитании стали серьезными советскими математиками, основателями научных направлений, академий, исследовательских институтов, университетов, олимпиад и специализированных школ, и, по последним данным Математической Генеалогии, коллективно стали прямыми научными «предками» более шести тысяч других математиков с кандидатской или докторской степенью по всему миру.19 Павел Александров, сильнейший математик и один из основателей Московской математической олимпиады, так вспоминал о Лузитании:
Лузитания считалась «орденом», «командором» которого был Н. Н. Лузин, а «гроссмейстером» – Д. Ф. Егоров. Лузитания была действительно уникальным и неповторимым коллективом молодежи, жившей не только напряжённой, насыщенной математической жизнью, но и жизнью, которая была непосредственно радостной и весёлой. 20
Но так как данная книга повествует историю именно специализированных школ, то нужно обязательно рассказать о следующих «лузитанцах»: Андрей Колмогоров и Михаил Лаврентьев.
В США взрослые люди с ностальгией вспоминают «Спутниковый кризис», цепь событий, возникшая в результате запуска Советским Союзом искусственного спутника с космодрома Байконур в октябре 1957 года. В сентябре 1958 года обеспокоенные американцы во главе с президентом Эйзенхауэром приняли Закон о подготовке кадров для национальной обороны (National Defense Education Act).21 В США начали всерьез работать над улучшением и расширением программ по математике и науке на школьном и университетском уровнях. Хрущев же в СССР решил еще более расширить и улучшить доступ к образованию в стране через массовое строительство «школ-интернатов». Чувствуя удобный политический контекст, в 1958 году нобелевский лауреат академик Семенов написал в газете «Правда» о надобности открытия физико-математических школ-интернатов для подготовки будущих лаборантов и работников наукоемких производств.22 Разворачивается дискуссия, и его идею поддерживают и развивают академики Колмогоров, Зельдович и Сахаров. Колмогоров, в частности, видел в этом отличную возможность подготовить детей, не имеющих доступ к хорошим школам, и родителям-ученым поступать на инженерные и научные факультеты московских ВУЗов. В то же время академик Лаврентьев выступил против этой идеи, так как считает, что «нужно заботиться не о том, чтобы скорее выделить и обособить быстродумов, а о том, чтобы заинтересовать любовь к творчеству у широких слоев молодежи».23 В итоге, в 1963 году академик Лаврентьев открыл физико-математическую школу в Академгородке Новосибирска, а академик Колмогоров открыл такую же школу при МГУ.
Интересно, что история открытия Навигацкой школы с профессором Фарварсоном повторилась и в Академгородке, но в этот раз жить уже негде не учителям, а отобранным со всей Сибири детям. Детей распределили профессора и учителя по своим квартирам пока «наверху» не вспомнили о них и не выпустили Постановление. На недавнем юбилее ФМШ («55 летие» в 2018 году) в Академгородке рассказывали о том, как академик Лаврентьев сравнивал поиск талантов по Сибири для ФМШ со старой буддистской практикой, когда монахи искали чистых разумом и готовых к долгому пути детей. До сих пор новосибирская ФМШ, которая сейчас называется СУНЦ НГУ, отличается своим презрением к «быстродумству» и концентрацией на воспитании исследовательского духа и пытливого ума. В далеком будущем, уже совсем в другое время, один из выпускников этой школы станет директором РФМШ в городе Алматы, но об этом потом. В основанное Лаврентьевым Сибирское Отделение Академии Наук СССР начинают съезжаться ученые со всего Союза. Один из них, Асан Тайманов, ученик лузитанца Петра Новикова, начал работать старшим научным сотрудником в Институте математики. Впоследствии, вместе с Орымбеком Жаутыковым, он сыграет большую роль в открытии РФМШ в столице Казахской ССР, а его сын – профессор математики Искандер Тайманов – станет членом Попечительского Совета Казахстанско-Британского Технического Университета.
Академик Колмогоров, в свою очередь, стал не только одним из основателей ФМШ при МГУ, но и прямым «предком» доброй половины более чем 6000 математических «потомков» Лузина. В ФМШ и МГУ Колмогоров собрал много «ломоносовых» из «холмогор» России, которые обеспечили динамичное развитие той «лузитанской» среды его молодости и надолго закрепили Россию среди лидеров в математике. Косвенно, он повлиял на развитие физико-математических талантов сотен тысяч других детей, став главным редактором журнала «Квант». До сих пор «Квант» является одним из лучших дидактических материалов по математике и физике для детей. На данный момент (2021 г.) главным редактором журнала является выпускник ФМШ им. Колмогорова (СУНЦ МГУ) и МГУ – Александр Гайфуллин. В 1963 году ФМШ также открылись при Ленинградском Государственном Университете (ЛГУ) и в Киевском Государственном Университете (КГУ), но почему-то не при КазГУ в Алма-Ате…