Глава 7

Масло для шрамов

Бородавник – растение высокое, выше колена поднимается. Стержень много веток несет, листья по три на черешке собраны. Сверху зеленые, снизу – светлые, как мукой присыпаны. Цветки желтые, в четыре лепестка, мелкие, в кучку собраны. Запах от него горький. Собирать надо, когда цветет. Но сок его чистую кожу может обжечь, поэтому срезать его надо, обернув тряпицей. Свежий сок хорошо сушит наросты на коже, застарелые раны лечит. Отвар из сушеных стеблей и цветов кожу очистит, если отваром тем умываться. Масло, на бородавнике настоянное, помогает шрамы выравнивать. Его добавлять можно и в притирания для чистоты кожи, но в очень малой мере.

Из аптекарских записей Нины Кориари

На пороге стоял незнакомый ей худощавый мужчина в иноземной одежде. Короткий черный плащ из плотной ткани без вышивки и украшений, крепкие сапоги. Волосы с сильной проседью и залысинами. Он глянул на Нину стылым взглядом и произнес приветствие на греческом, но с сильным акцентом.

Нина осторожно поприветствовала его на латыни. Он усмехнулся. Аптекарша нахмурилась, но отступила, приглашая посетителя войти, повела рукой в сторону скамьи.

Он уселся на подушки, поправил полы плаща. Только тут Нина заметила, что левая рука у него скрючена и как будто высохшая.

«Видать, жилы повредил», – мелькнуло у нее в голове.

Присмотревшись, заметила бугристый шрам слева на основании кисти. Уже прикидывая, какое средство лучше подойдет для его руки, она спросила гостя, с какой надобностью пришел.

Он молча разглядывал ее. Нина дала ему чуть времени насмотреться. Знала она, что мелка, худа да немолода уже, 27 лет – возраст почтенный. Но красы в ней нет особой, чтобы так вот глазеть.

Она поправила выбившийся из-под платка локон. Посмотрела на пришедшего прямо и строго.

– Мне, уважаемый, в гляделки-то играть недосуг, – сдержанно произнесла Нина. – Скажи, с чем пожаловал. Ежели для руки твоей…

При этих словах он убрал руку под плащ, глянул на аптекаршу злобно.

Та осеклась.

– Не хотела тебя обидеть, прости, если что невпопад сказала. В чем тебе помощь аптекарши понадобилась?

Посетитель все так же молча кинул взгляд на дверь.

– Запирать не стану, не обессудь. Если показать мне что надобно или втайне рассказать, то можно за загородкой побеседовать. – Нина вздохнула, надеясь, что он не решится-таки и уйдет, с чем бы ни пришел.

Не нравился ей гость этот незваный. Холодом от него веяло, как будто не за помощью к ней пришел, а беду принес.

Наконец он тихим скрипучим голосом произнес:

– Недавно одного человека на улице убили. Говорят, он в твоей аптеке оказался.

– Верно говорят. Умер он. Тело его стражники унесли в тот же день. А тебе он кем приходится?

Метнув на нее взгляд, он с кривой усмешкой произнес:

– Мне-то никем. А вот зачем он к тебе направлялся? С каждым приезжим по лавкам валяешься? Один за дверь, другой в калитку?

Лицо как огнем опалило. Нина не сразу нашла, что ответить на злобную речь.

Подскочила, край стола рукой сжала. А в голове мысль металась канарейкой: «Это ж он про Винезио. Откуда прознал?»

– Ступай-ка, уважаемый, из моей аптеки. Ежели бы за помощью пришел – помогла бы, чем умею. А сплетни повторять дурные можно на базаре. Там нищих бездельников полно – они тебя и приветят, и послушают. Убирайся, пока я соседей не позвала!

– Не позовешь ты соседей. Позора побоишься.

Увидев, что она двинулась-таки к двери, повысил голос:

– У того, что в аптеку к тебе добрался, кольцо было. Где оно?

– Да не было у него кольца никакого! Ничего на нем не было – ни кошелька, ни ларца, ни колец на пальцах. Приполз, умер, сикофанта позвали – он тело велел унести. Все! Убирайся из моей аптеки!

Посетитель змеей метнулся к ней, развернул, схватил за горло. Нина втянула шею в плечи, вцепилась в его руку, пытаясь отвести душившие ее пальцы. Она попятилась назад, пока не уперлась задом в стол.

А мужчина шипел, кривя губы:

– Кольцо это твой любовник должен был привезти в Рим для Святой церкви. А он вместо этого уехал просить разрешения Папы жениться на убогой гречанке. Он предал свою церковь. Это кольцо все искали столько лет. Оно принесло бы мудрость и божественное благословение, восстановило силу истинной церкви и почет… – его хриплый шепот прервался.

Пальцы его сжались сильнее на шее Нины, он тяжело дышал, глядя аптекарше в лоб.

У Нины в глазах стало темнеть. Задыхаясь, она нащупала на столе за спиной ручку тяжелой доски, из последних сил хватила злодея по уху. Он пошатнулся, схватившись руками за голову, поминая нечистого. Аптекарша, держась за горло и жадно вдыхая воздух, кинулась к двери. Чужестранец прошипел, скривившись от боли и ярости:

– Еще шаг и твоего Винезио уже ничто не спасет.

Она, споткнувшись о собственную тунику, упала да так и осталась сидеть на каменном полу. Отползла в угол, не отводя взгляда от змея-латинянина.

– Где он? – прошептала с трудом.

В горле стоял колючий ком, будто глиняных обломков напихали.

– В подвалах он. В подземелье замка Святого Ангела. Не слыхала про такое?

Нина помотала головой. Сердце колотилось, едва из груди не выскакивало. Фигура злобного гостя расплывалась у нее перед глазами.

– В Риме замок есть, подвалы его глубоки, там всегда сыро – воды Тибра сочатся сквозь стены. Мало кто выходит из этих подвалов живым. Но если ты отдашь мне кольцо, то Винезио выпустят, лишь изгонят из церкви. Тогда он, может, и женится на тебе. Если у него еще хватит здоровья и сил на семейную жизнь. Спасешь своего любовника?

У Нины катились по лицу слезы, она задыхалась, едва сил хватало, чтобы хрипло шептать:

– У меня нет кольца. Где я его тебе возьму?! Не было на убитом кольца, Богом клянусь! – Она перекрестилась.

Но посетитель злобно усмехнулся:

– Твой Бог тебе не поможет. Молиться вы не умеете, погрязли в грехе и высокомерии. Наша церковь с Богом говорит, а ваша – проклята. Даже ваш патриарх-кастрат – насмешка над церковью.

Выпрямившись, он шагнул к ней.

– Я вернусь через три дня. Через седмицу мы отплываем. Если я не увезу кольцо – можешь винить себя в смерти любовника. И я прослежу, чтобы смерть его была мучительной.

Он, пошатываясь, толкнул дверь и вышел, больше не взглянув на Нину. Дверь аптеки жалобно скрипнула, прикрываясь под дуновением влажного ветра.

Нина сидела в оцепенении на полу. На очередной скрип двери она вздрогнула. Поднялась с трудом, дверь заперла, не понимая, что дальше делать. Опустилась на колени перед иконой. Но молитва не шла. Мысли метались в голове беспокойные, горестные.

Выходит, Винезио ее обманывал. Не простой он купец, а тайный посланец латинян. Может, потому и Василий с ним встретиться хотел? Прознал, что тот шпион?

Нина схватилась за растрепавшиеся волосы. Платок сбился на сторону. Она закрыла глаза, вспоминая встречи с Винезио.

* * *

Он стал к ней захаживать после смерти Анастаса. Она-то тогда не в себе была, так он ее своими рассказами про дальние страны отвлекал от горя. А после уехал да опять вернулся с товарами. И снова заходил в аптеку, вел неспешные, ласковые беседы. Нина с ним рядом душой отдыхала. А он то тут подсобит, то там поможет, то подарок какой принесет.

Про батюшку ее он много расспрашивал, про страны, в которых тот побывал. Нина уже и сама с трудом помнила, а с Винезио как-то много рассказать вышло. Смеялась еще, что про батюшку он столько расспрашивает, как будто только за тем и приходит.

Винезио сперва отшучивался. Мы, говорил, оба с ним караванщики. Он на земле, я на воде. А потом признался, что робеет он, не знает, о чем с Ниной разговаривать. В травах она разбирается, на разных языках говорит да читает, для самой императрицы снадобья готовит. А он только о путешествиях да товарах своих и знает. Вот и просит ее рассказать, что ему понятно и близко.

Так и ходил он с разговорами долго. Потом заметила она, что он норовит то руку ее тронуть, то выскользнувший из-под платка локон. А то, бывает, подаст она ему чашу с вином или отваром, а он своей ладонью руку ее накроет и держит так. Да в глаза глядит ласково.

Нина краснела, смущалась, отворачивалась. А по спине у нее как мураши от пяток до самого затылка пробегали. И вроде убрать надо бы руку, легонько ведь держит, ласково так, а сил нет ни отнять, ни отойти.

Нина после таких-то случаев проводила вечера в молитвах. Древние мудрецы говорили, что томление тела – болезнь, что лишь любовью лечится. Да только о любви аптекарша до того и думать не думала. Замуж снова выходить не хотела, Анастаса не могла забыть. С аптекой одна справлялась. С заказами, да с гильдией, да с эпархом тоже. Не до любви было. Да только все эти прикосновения такое смятение в душе и теле поднимали, что Нина стала чаще в церковь к отцу Анисиму ходить, надеясь избавиться от неподобающих мыслей.

А однажды Ариста вызвала Нину в лупанарий, сказав, что Дария приболела. А там велела служанке проводить аптекаршу в дальнюю комнату в углу атриума и просить, чтобы подождала.

Комнатка та была невелика, но убрана, как в лупанарии принято, – с крохотными окошками, шелком задернутыми, со скульптурами непристойными да с масляными светильниками такой формы, что Нина сперва и не разобрала, что это. А как догадалась, то покраснела, перекрестившись.

Кровать расшитым покрывалом застелена – аж присесть боязно. А больше и опуститься не на что. Вот Нина и присела. И когда дверь открылась да кто-то вошел, не сразу и разглядела его.

Вошедший молча шагнул ближе, и тогда Нина узнала Винезио. Сердце заколотилось низко, гулко.

Винезио же взял Нину за руку и прижал ее ладонь к губам своим. Нина от стыда не знала куда деваться – ну что он подумает? Сидит она в лупанарии, как девица гулящая. Уже и объяснять принялась. Но от нежных его поцелуев в ладонь слова все куда-то разбежались, растеклись. В нутре стало жарко и сладостно, все тело ослабло. И не то, чтобы на ногах удержаться, не то еще почему, положила Нина руку на плечо генуэзцу, сжала пальцами сквозь тонкую ткань.

Винезио притянул ее к себе, обнял, в самое ухо зашептал ласковые слова, мафорий с головы потянул. Платок она сама сбросила, освободив черные локоны до пояса. Прижалась к Винезио, руками за шею обхватила. И то верно, уж сколько времени она от томления телесного молитвами лишь и спасалась. Да только тело не больно-то обманешь.

Дальше и не помнила Нина, что было. Наслаждение греховное помнила да пришедший вслед за тем стыд. Но ласка Винезио и его уняла.

Когда уснул Винезио, Нина торопливо оделась и выскользнула из комнаты, пряча лицо в шелк мафория. Окутанная ласковой теплой ночью, шла она домой. Шла как пьяная, с припухшими губами, с еще влажным лоном. Грешные воспоминания не отпускали.

Придя домой, Нина кинулась было молиться. Да так на душе хорошо было, что молитва мешалась с недостойными мыслями. Так и легла она спать, решив, что лучше остынет душой и телом да наутро пойдет в церковь.

Были и потом встречи – когда в горах и скрытых от людских глаз бухтах, когда в аптеке в безлунные ночи. И вот пришла расплата за счастье.

* * *

Погруженная в воспоминания, Нина не сразу заметила, что туника ее на груди намокла от слез. В оцепенении плеснула себе успокоительного отвара. Крепко задумалась.

Сухорукий сказал, что Винезио за кольцом приехал, а сам в Нину влюбился да отправился просить разрешения на брак. Значит, дорога она ему. А что не сказал ей любимый про кольцо, так дело государственное, о таком скажешь, и обоим головы не сносить. Не мог он ей сказать. Спасать его надо, пропадет он, а все из-за нее да из-за любви их грешной.

Да только где кольцо это искать? И не расскажешь ведь никому про Винезио, не поделишься. А ежели Василий узнает, не сносить ей головы – сама в подземелье окажется и любимого не вызволит. Может, у Феодора, батюшки Гликерии, совета спросить? Он старец мудрый, всем помогает мудрым словом. Может, и подскажет, как ей кольцо найти.

Нина дрожащими руками завернула высушенный бородавник в тряпицу и убрала на верхнюю полку. Не до него сейчас. Масло достала, на гамамелисе настоянное, положила в корзинку. Кошель с деньгами привязала к плетеным прутьям. Увязав волосы, накинула мафорий и, заперев аптеку, торопливо пошла по Мезе в сторону пекарни Феодора.

По шумной суетливой улице Нина шла быстро, опустив голову, прикрывая лицо мафорием. Боялась знакомых встретить. Недосуг ей сейчас вести уважительные разговоры. Разогретый безжалостным солнцем воздух делал кожу влажной, тонкий шелк мафория прилипал к щеке.

Дойдя до пекарни, Нина запыхалась. Старца на привычной скамье под портиком не оказалось.

– Господи, помоги, – в отчаянии прошептала аптекарша.

Из дверей вышла Гликерия, провожая болтливую, пышную, похожую на румяный пирожок покупательницу. Увидев Нину, кивнула было, улыбаясь. Но заметив, что у подруги лицо несчастное да потерянное, распрощалась торопливо с собеседницей и шагнула Нине навстречу. Та, из последних сил сдерживаясь, схватила Гликерию за руку. В пекарню входила, уже ничего не видя от стоящих в глазах слез.

В небольшом зале с каменными прилавками и корзинками с пышной выпечкой аромат свежего хлеба окутывал и кружил голову. Здесь суетились шустрые, перепачканные мукой подмастерья, две покупательницы увлеченно обсуждали общую знакомую.

Нина растерянно глянула на подругу, покачала головой да развернулась было уйти. Но от Гликерии так просто не вырвешься. Даром что на сносях, а силы в руках у нее не меньше, чем у иного мужчины. Да и ростом она на голову выше Нины. Потому обхватила она подругу за плечи да увела на задний двор.

Феодор недавно велел расстроить дворик – хозяйственную часть, где печи стоят и сарай с мукой, он отделил. Распорядился сделать навес над меньшей частью с вынесенными во двор столами. Там покупатели могли посидеть, новостями обменяться, свежим хлебом и нежной выпечкой себя побаловать. Привечали тут и женщин. Горожанкам в таверны ходить было непристойно, побеседовать от души можно было разве что в бане. Или на форуме в тени колонны. Но здесь за беседой со встреченной случайно соседкой можно было всласть посплетничать, поглощая без счета пышные многослойные рогалики и медовые лукумадесы[24]. Запивали выпечку настоем на яблоках и ягодах с корицей да анисом. И почтенные старцы или отцы семейства могли посидеть здесь в тени и покое, отдыхая от жары. А в холода здесь можно было выпить салепи – густой горячий напиток из ятрышника с корицей и гвоздикой.

С тех пор как Гликерия замуж за Иосифа-сикофанта вышла, Феодору большое подспорье получилось. Стар он уже с пекарней справляться, давно все на Гликерию переложил. Да и ей нелегко было. Теперь же Иосиф от имени Феодора и с эпархом разговаривал, и с купцами, а порой и с капризными покупателями.

К мудрому старцу же горожане приходили за советом, для всех у него находилось разумное слово да решение. Многое он умел уладить да подсказать, за наставления платы не брал. Поговаривали, что даже из дворца к нему заходили под покровом ночи. А уж за советом или помощью какой – то неведомо.

Гликерия провела Нину на хозяйственный двор. Под гостевым-то навесом народу в жаркий день собралось немало, как там поговоришь по душам? Усадила подругу на мешок с мукой в сарае, крикнула подмастерью, чтоб принес кувшин с яблочным настоем, чашу да миску с лукумадесами.

Нина понуро сидела на мешке, комкая в руках концы мафория. Гликерия забрала у шустрого пацана принесенное, поставила кувшин и лукумадесы на щербатый чурбанчик рядом. Сама примостилась напротив Нины на другом мешке, положив руку на круглый живот. Глядя на бледную подругу, боялась даже спросить, что случилось.

Нина смотрела в сторону, борясь с непослушными слезами. Подождав немного, Гликерия кряхтя поднялась с мешка. Взяла мису с лукумадесами, налила в глиняную чашу настоя. Почти насильно сунула Нине в руки плошку со сладкой выпечкой и чашу. Озабоченно заглянула подруге в лицо.

– Ты, Нина, расскажи, что случилось-то?!

Нина опустила голову.

– Не могу я тебе рассказать, Гликерия. Я к Феодору пришла посоветоваться. Да и ему рассказать нельзя. Подведу вас под беду, не приведи Господь. Сама не знаю, зачем я здесь.

Гликерия уперла кулаки в бока:

– Ты меня сколько лет знаешь? Мы с тобой раба беглого прятали, – понизила она голос. – Я не побоялась тебе рассказать. А ты мне, значит, не веришь? Думаешь, я в базарный день языком молоть стану? Вот удружила, Нина, вот спасибо тебе. Так что ты здесь, чтобы лукумадесы есть да подруге про беду свою рассказывать. Начинай, – она опустилась на мешок, обхватив руками живот, и приготовилась слушать.

Нина запрокинула голову, но слезы сдержать не удалось. Гликерия совсем напугалась. Редко она свою подругу плачущей видела. Последний раз Нина при ней слезы лила, когда овдовела.

– Нина, да Господь с тобой! Что случилось-то? Не томи, а то я от волнения до времени рожу.

Нина глаза вытерла краем мафория, внимательно глянула на живот Гликерии, на лицо. Покачала головой.

– Не родишь до срока. Крепкая ты, все хорошо будет. – Нина вдохнула медленно. – Винезио в подвалах. И как его выручать, ума не приложу.

Гликерия испуганно округлила глаза. В подвалы просто так не попадают да своими ногами не всегда выходят.

– Да как же ты его выручишь? Он еще и тебя за собой утянет. Не надо тебе его выручать, Нина. Видать, серьезное преступление совершил, раз его в подземелья бросили. Он приезжий, латинянин. Его свои же и выручат, и уедет он обратно в свой край.

Нина посмотрела на подругу, глаза опустила. Как тут расскажешь, что его свои же в подвалы и бросили? Как объяснишь, что готова ради Винезио от всего отказаться, лишь бы он опять был рядом?

– Нина, – прервала ее раздумья Гликерия. – Надо с Иосифом посоветоваться. Он среди своих сикофантов узнает, чем твоему Винезио помочь можно. Я…

– Не вздумай Иосифа спрашивать! Я тебе как подруге рассказала, а он человек государственный, и сам в беду попадет, и Винезио только хуже будет. Пойду я, Гликерия. Я подумаю да может завтра снова зайду с Феодором посоветоваться. Там и придумаем что-нибудь.

Она поднялась и, даже не оглянувшись на подругу, поспешно вышла со двора.

Загрузка...