Уже подъезжая к дому, вдалеке услышала визг скорой помощи. Этот звук врезался в уши и буквально оглушил. Кирилл остановился не у ворот, а у чуть дальше. Я выскочила из салона, ринулась в калитку, а затем побежала в дом.
Не сняв верхней одежды, бегу по холлу к комнате деда. Двери распахнуты. Он лежит бледный, губы синие, еле дышит.
– Дед, потерпи, там скорая едет. Потери, пожалуйста, – подбегаю и хватаю его за руку.
Дедушка едва сжимает мою руку слабеющими пальцами.
– Поздно. Бабушка меня уже ждёт. Обещай, что сделаешь то, о чем мечтаешь.
– Обещаю, дедушка.
– Я спокоен. Будь счас… – совсем слабым голосом говорит дед, и его речь обрывается на полуслове.
Медсестра приводит врача, но уже поздно. Минута. Какая-то минута. Хотя я не уверена, что если бы помощь приехала раньше, это помогло бы.
Врач констатирует смерть, советует вызвать полицию и труповозку.
– Полицию зачем? – всхлипываю я.
– Чтобы зафиксировать, что смерть не криминальная, – говорит молодая женщина.
– Она не криминальная. Я квалифицированная медсестра и ухаживаю за Иваном Романовичем полгода. Всё это время он прикован к постели.
Женщина садится за стол, заполняет какие-то бумаги. Потом отдаёт нам и уходит. Её провожает медсестра. Я сижу у кровати деда прямо на полу и реву. Мутным взглядом вижу Кирилла, притулившегося к стене.
Галя возвращается. Что-то говорит о соболезновании, а я её почти не слушаю.
– Мать знает?! Почему её здесь нет?! – ору я.
– Я позвонила ей раньше, чем вам. Она сказала, у неё важная встреча с поставщиком, как сможет, так и приедет, – отвечает Галя таким тоном, будто это она виновата, что мать не приехала.
– Серьёзно?! У неё отец умирает, а она только о бизнесе думает?!
Я вскакиваю, хватаю пластмассовую утку, каким-то образом оказавшуюся у ног, потом кидаю её в стену. Из глаз льются слёзы, готова орать от несправедливости. Я хотела сегодня остаться дома, но мать буквально погнала в институт. Пропускать лекции нельзя. Машину забирать нужно. Я вообще не могу себе представить, что должно произойти, чтобы она посидела на одном месте и не бежала куда-то.
Если мама легко болела, то всё равно мчалась на работу. Однажды свалилась с температурой тридцать девять градусов и ворчала, что вынуждена лежать в постели. Ей было всё равно, что, придя в офис, она будет заражать своим гриппом других людей. Всех, кто из её фирмы уходил на больничный, она презирала. Какая тебе премия по итогам месяца, если ты неделю на работу не ходил и плевать, что по уважительной причине.
Есть ли у неё вообще какие-то чувства, кроме жажды обогащения? Вот и сейчас встреча с партнёром по бизнесу важнее родного отца. Меня трясёт от такой несправедливости. Кирилл подходит и обнимает меня.
– Я сочувствую, Коль. Ты очень любил дедушку. Успокойся. У тебя сейчас настоящая истерика, как у девчонки начнётся, – ласково говорит он.
Меня корёжат и ломают его слова, никто и никогда не видел во мне девушку. Для Кира я всего лишь слегка манерный мальчик – гей. Только дедушка перед смертью сказал, чтобы я исполнила свою мечту и смотрел так, будто давно обо всём догадался, но молчал. Дед всегда читал меня как открытую книгу. Теперь так больно, что он ушёл и не с кем больше поговорить по душам.
– Ты прав, Кирилл, нужно собраться и вызвать кого-то, кто забрал бы его.
Отстраняюсь от парня и подхожу к кровати. Глажу руку дедушки. Галя закрывает ему глаза и накрывает простынью.
– Я уже позвонила. Не волнуйтесь, Николай Михайлович. Ваша мать оставила номер похоронного агентства. Насколько я знаю, там уже всё согласовано и выбрано, – грустно говорит медсестра.
Меня поражает цинизм матери, получается, она уже заранее всё приготовила.
– Ждала его смерти, сука. Ненавижу, – вырывается у меня тихо.
Я приоткрываю белую ткань, целую деда в щёку. Закрываю снова и плетусь к своей комнате на втором этаже. Вспоминаю, что не разделась и снимаю в холле ботинки и куртку. Кухарка и служанка выражают соболезнования, выглядывая из кухни. Я молча киваю. Знаю, что они очень хорошо относились к дедушке. Даже когда он заболел, никому не докучал. Не капризничал. Не требовал к себе особого внимания.
Захожу в свою комнату, Кирилл за мной. Мне уже всё равно, что он увидит совсем не мужскую спальню. Да, на комнату девушки это тоже не смахивает. Обстановка максимально нейтральная.
– Присаживайся. Хочешь, скажу служанке и она принесёт перекусить или попить? – спрашиваю я.
– Не нужно. Я пойду. Если вдруг понадобится моя помощь, звони, не стесняйся, – говорит Кирилл.
– Хорошо. Спасибо за поддержку, Кир. Мне сейчас действительно лучше побыть одному.
Слышу шаги в коридоре. Выглядываю за дверь. Марина идёт с ведром и шваброй. Прошу её проводить моего гостя. Самой спускаться снова на первый этаж нет сил.
Лежу на кровати и слышу через открытую форточку, как кто-то въезжает во двор. Выглядываю в окно, это маленький автобус-газель. Приехала похоронная служба. Несусь вниз, захватив ключи, которые оставил на столе Кирилл.
Деда выносят на носилках. Ко мне подходит какой-то молодой мужчина. На планшете показывает то, что выбрала для похорон мама и просит подтвердить, что ничего не изменится. Подтверждаю, почти не глядя, и иду на улицу.
Деда увозят. Я загоняю свою машину во двор. Тупо сижу за рулём. Горе разъедает душу. Спасает только одно, что я успела с ним попрощаться. В кафе мы уже не идём, чтобы обмыть автомобиль. Послезавтра похороны. Завтра поеду якобы в институт и буду кататься по городу. Никого не хочу видеть. Полезут со своими соболезнованиями.
Мать приезжает только вечером. Отдаёт Гале остатки гонорара и прощается с ней. Ольга бежит накрывать на стол. Она и Марина – женщины с Украины и живут прямо в доме. На первом этаже есть две маленькие комнаты. Скоро этот дом не будет моим, хотя дед в своём завещании подписал свою долю мне. Теперь у меня четыре пятых от всей площади в собственности.
Я стою, прислонившись к косяку комнаты дедушки. Мама смотрит на меня как-то странно и спрашивает: