Ночью мне приснился Святозар. Мой первый эротический сон и именно с ним. Там у меня прекрасное тело девушки, только лицо парня-Кольки. Святозар целует мою грудь, мнёт её руками, а я выстанываю его имя на выдохе.
Просыпаюсь и чувствую, как ноют яички, член налился кровью. Чёрт, что с этим делать? Это хуже, чем дурацкие поллюции. Я не хочу. Не хочу! Побиться головой о стену и отрезать всё к хренам? Член не падает. В голове ещё витают остатки сна. Я прикасаюсь к себе рукой, трогаю возбуждённую плоть. Фу, как противно. Хватаю телефон с прикроватной тумбы.
– Ты обалдел, бро, ночь на дворе? – сонно отвечает на вызов друг.
– Юрок, что сделать, чтобы член упал? – тараторю я.
– Тебе сейчас технику дрочки описать или видео прислать на эту тему? Коль, хорош прикалываться.
– Я не о дрочке, Юра. Другие способы есть?
– Ну, засунь его под холодную воду, если руки не помогают. Ты там Виагры, что ли, перекушал или у тебя молодецкий спермотоксикоз? Бабу себе заведи, – Юрка смачно зевнул и отклонил вызов.
Пока разговаривала с другом, возбуждение спало, но неприятные ощущения в теле остались. Вот, значит, что можно сделать: засунуть под холодную воду. Буду иметь в виду.
Я задумалась: это очень странно, что у меня бывали только поллюции, а вот такой случай впервые. Мне скоро двадцать один год и возможны какие-то нарушения по мужской части. А как их не быть при моей трансгендерности? Борода и усы почти не растут. Пушок, который сбриваю раз в неделю, не в счёт.
Осталось немного подождать и можно обратиться к врачам. Переход возможен только после двадцати одного года. Лишь бы мать о моих планах не узнала.
***
Несусь на лекции, как лошадь на скачках. Безбожно опаздываю и у самой аудитории натыкаюсь на Святозара. Краснею от стыда, будто он сейчас в моих глазах увидит мой сон с ним.
– Здравствуйте, – мямлю невнятно.
– Здравствуйте, – отзывается он и пропускает меня вперёд в открытые двери.
Сажусь, как всегда, возле друзей, быстро здороваюсь с ними, а взгляд приковывает аспирант, поднявшийся на сцену.
– Приветствую всех студентов. Профессора в понедельник выпишут с больничного, и поэтому я сегодня у вас в последний раз. Готовимся записывать лекцию, – говорит Святозар.
Я готова стонать в голос. Вероятность, что мы с ним ещё где-то пересечёмся, ничтожно мала. Институт большой, а аспиранты учатся в дальнем крыле. Если парень ходит в столовую, как я, то вот там ещё можно встретиться.
На большой перемене я убедилась, что ходит. Увидела его сидящим за одним из столиков. Он был с друзьями и улыбался, что-то рассказывая. Неожиданно к нему подошёл Демидов. Они перекинулись парой фраз, и Кирилл ушёл к себе. Они знакомы? Хотя что я, местные богачи часто таскают своих взрослых детей на светские мероприятия. Это меня мама никуда не берёт. То, что Адельберг богат, видно сразу. Такие шмотки, как у него, обычному парню даже на распродаже не купить.
Пялюсь на него, как влюблённая девчонка, Святозар перехватывает мой взгляд своим, и я стыдливо отворачиваюсь.
– Коля, а ты, случаем, не запал на этого старшекурсника? – осторожно спрашивает Юрка.
– Иди ты. Ещё раз так скажешь, обижусь, – делаю я гневный вид.
– Всё нормально, бро, я не против, если ты играешь за другую команду, – шепчет он.
– Спасибо, конечно, но это не то, о чём ты думаешь, – кривлюсь я в ответ.
За ужимками и бравадой я пытаюсь спрятать боль. Как хочется хоть с кем-то поделиться своей проблемой, может тогда станет легче. Хоть на самую малость, но легче, если кто-то попытается меня понять. В России с этим не так просто.
После лекций выхожу во двор института. Юрка утаскивает меня в закуток за зданием, где обычно курят студенты. Ненавижу сигареты, но друг курит и мне приходиться мириться с этим.
Стою, подпирая спиной стену. Друг что-то лопочет, время от времени делая затяжки. Неожиданно к нам подходят несколько парней. Юрку грубо от меня отталкивают.
– Ну что, голубой, поговорим? – ехидно спрашивает один из парней, беря меня за грудки. – Ещё раз на Адельберга свои бесстыжие зенки вылупишь, я в них горящие бычки вставлю.
Я узнаю старшекурсников, что сидели в столовой за одним столом со Святозаром. Вот же я попала.
– А ты что, ревнуешь? – пытаюсь язвить.
– Да я тебе сейчас за такое рожу наглухо изуродую! – рычит парень.
– Ребят, отстаньте от него. Он вовсе не такой, – пытается защитить меня друг.
– Пошёл вон, подстилка пидарская, – один из парней грубо толкает Юрку, и тот падает на землю.
– Не такой, говоришь? Ты глянь на него: манеры, походка. Как вас земля носит. Таких, как ты, нужно при рождении убивать, чтобы другим жизнь не портили.
Я пыталась трепыхаться, отцепить от себя чужие руки, но противник был сильнее.
– Чего ты с ним церемонишься, Славка, врежь, чтобы в следующий раз неповадно было, – говорит кто-то.
Юрка встаёт и пытается помочь мне. Лезет в драку. Меня роняют на землю. Падаю и скручиваюсь в защитную форму. Их четверо, а нас двое. Даже полтора, потому что я драться не умею. Боюсь этого всего до трясучки.
– Бей извращенца! Бей! Пусть запомнит! Таким не место в России! – начали скандировать парни, пиная меня ногами.
Неожиданно кто-то подбежал и закрыл меня собой.
– Кир, уйди! – орет тот, что держал меня за грудки.
– Так избейте и меня в месте с ним, или слабо?! – крикнул Демидов.
Парни сплюнули на землю и ушли. Меня трясёт. «Девочек же не бьют. Девочек не бьют», – звенит в голове.
Демидов помогает мне встать. Смотрит хмурым взглядом.
– Как ты? Вдохни поглубже. Не больно? Значит ребра не сломаны. В машину садитесь, довезу до дома.
– Они не били сильно, скорее попугать хотели, – говорю я.
Оказывается, на заднем дворе припаркована машина Кирилла. Именно поэтому он очутился здесь. Но почему помог? Это совсем не в стиле Демидова.
– Спасибо за помощь, Кирилл, – говорю я, пытаясь унять надвигающиеся слезы.
На самом деле у меня и не болит ничего. Лицо не тронули. Успели только пару раз пнуть по рукам и ногам, и то не сильно. Возможно, если бы Кирилл не помог, то парни вошли бы в раж и начали пинать со всей дури. Сегодня мне повезло, а были дни, когда избивали сильнее.
– Отблагодаришь, если на день рождения придёшь. Подарка не надо, – улыбается Кир, а потом идёт к машине.
Мы с Юркой заползаем на заднее сидение. Я отворачиваюсь к окну. Разговаривать не хочется. Мне обидно до слёз. Всё так несправедливо. Если ты не такой, как все, то позор общества. Почему так? Кому какое дело, кто я и что. Я не хожу с радужными флагами, не стою с плакатами на улицах. Упаси Боже, никого не агитирую быть таким, как я. Вот остальные топают ногами, орут, что они лучше всех. Правда? Избить ногами гея или трансгендера называется лучше всех? Толпа скандирует: бей его, так ему и надо! Появится заметка об этом в ВК, в отзывах напишут, что ребята молодцы, надо убивать таких, как я.
Когда-то кто-то избил гетеросексуала, все сочувствуют и просят посадить виновных в тюрьму. Но ведь я тоже человек. Тоже человек! Душа рвётся из груди, по щекам текут слезы. Всё так паршиво. Хочу уехать из этого города в Питер. Там делают операции трансгендерам. Мать на неё денег не даст, но, может, дедушка сжалится?
Юрка живёт в городе, поэтому его высаживаем первым. Я благодарю друга за поддержку, и он уходит домой.
– Коль, может пересядешь на переднее сидение? – оборачивается Кирилл.
– Прости, я вызову такси и поеду на нём. Спасибо за помощь.
Пытаюсь выйти, но Демидов блокирует дверь.
– Сиди, отвезу. Хочется подольше покаться по городу, – говорит он, заводя мотор. – Я слышал, ты на права сдал?
– Да, скоро получу их. Завтра поедем с мамой выбирать машину, – говорю тихо.
– Здорово. Какую бы хотел?
– Не знаю, мне в общем-то всё равно. На месте решу, – пожимаю плечами.
На самом деле не всё равно, но мама купит и не спросит меня. Она же будет деньги тратить. Я только после восемнадцати отвоевала право самой покупать себе вещи. До этого в магазин со мной таскалась мать и брала только то, что, по её мнению, будет мне к лицу. Если бабушка и дедушка говорили, что мальчику нужно привыкать к самостоятельности, она отвечала: «У него еще хрен до самостоятельности не дорос». И вот вроде не матом сказала, но я понимала, о чём она и было жутко обидно.
Наконец-то машина остановилась у моего дома. Демидов обернулся и как-то странно на меня глянул. Я попрощалась и вышла. Почему-то от такого взгляда стало неловко. Создавалось впечатление, что меня им раздели.