Проснулся я от звука, который сильно напоминал крики раненого бегемота. Не знаю, как кричит раненый бегемот, не слышал, но мне кажется, именно так. Этот звук сложно было идентифицировать иначе. Вой, гудок, сигнал, сирена, рев… Ни одно из существующих определений не подходило. В ушах аж звенело.
Поднял голову, проморгался и посмотрел направо. Андрюхи нет. А должен быть. Смылся, гад. Ну, ладно… Одеяло, на котором он обычно спит, лежало рядом, аккуратно свернутое.
Ночью, когда я вместе с госпожой Милославской вернулся домой, братец уже дрых. Или делал вид, что дрых. Это более вероятно. Обиделся же на мои слова. А может, просто психанул, что встреча с Клавкой не срослась. Хотя, ответа, зачем он туда ходил, я так и не получил от него. Помириться? Возобновить их пагубную связь? Что хотел-то? Ромео недоделанный.
Из-за сломанной ноги наверх Андрюха лезть, само собой, не стал, а постелил одеяло внизу, прямо на огромном ворохе травы. Я, как порядочный, улегся неподалеку от Переростка. И это, между прочим, была настоящая жертва во имя дружбы. Знак поддержки. Типа, готов подставить плечо брату в любой ситуации. Потому что, если наверху сухие травинки просто пытались забраться под одежду, здесь они не пытались. Здесь они оказывались под футболкой сразу. Все. Такое чувство, будто чертова трава имела разум, а главное ее целью было – добить меня.
Братец даже не дёрнулся и не издал ни звука, пока я укладывался. Хотя, при этом, привычного храпа не было. А храпит Андрюха с первой минуты сна до последней. Подозреваю, он демонстрировал мне игнор. Хотя, причины, чисто на мой взгляд, для такого поведения не было.
А теперь вообще смылся куда-то молча. Даже не разбудил.
Я принял сидячее положении и почесал бок. Потом живот. Потом спину, куда мог дотянуться. Твою ж мать… Если в ближайшие пять минут не приму душ и не переоденусь, взвою.
Со стороны двора снова раздался этот загадочный звук. Что, блин, за дебилы?
Дебилов действительно оказалось несколько, во множественном числе.
На крыльце дома сидел довольный Матвей Егорыч. Напротив крыльца стоял ещё более довольный Семён. В стороне, на табурете, устроился чуть менее довольный Переросток. Судя по кислому лицу он восторга этих двоих товарищей не разделял.
Тот самый мерзкий звук производил некий инструмент, напоминающий то ли трубу, то ли здоровую дудку с широким отверстием на конце. И вот в эту конструкцию с энтузиазмом дудел Сенька.
– Вы манданулись, что ли? – Искренне, совершенно не скрывая эмоций, спросил я собравшуюся во дворе компанию. – Откуда эта хрень?
– Это не хрень. Это – пионерский горн. – Заявил счастливый Семён. – Всю жизнь мечтал подудеть в него. У нас в школе есть. Но просто так его не возьмешь. Он вместе со знаменем висит.
– Какие странные у тебя мечты… – Я посмотрел на открытые окна. – А почему вы все ещё живы? Почему не видно человека, который, теоретически уже должен явиться, навешать вам люлей и сломать это хреновину к чертовой матери? Причем, об чью-то голову.
– Она ушла по делам. Час назад собралась, нарядилась и ушла. Как раз Матвей Егорыч в гости заглянул. Ему меня доверила. Сказала, взрослый, пожилой человек справится с подростком. – Заявил Младшенький.
Примечательно, что он даже не уточнил, о ком речь. Мы оба прекрасно друг друга поняли.
– Ну, это она, конечно, зря… Насчёт Матвея Егорыча. Заметно, что давно в Зеленухах не была… По каким делам?! Какие у нашей маман могут быть дела? Здесь! В деревне!
Меня слова Сеньки сильно напрягли. От Светланочки Сергеевны ждать можно только очередного дерьма. Куда ее понесло, интересно? И какие будут последствия?
– Не знаю. – Семён пожал плечами, потом поднес горн к губам, надул щеки, и снова выдал этот мерзкий звук.
– А я думаю, что ж такое… С ночи колени крутило, живот прихватывало… И бессонница. А оно вот в чем дело. Организм намекает, надо в больницу сбежать. Недели на три. Пока тяжёлые времена не пройдут. – У калитки, которая вела из дядькиного двора в соседский, стояла Ольга Ивановна.
– Чего ты, придираешься? Ох, и характер противный… – Дед Мотя кивнул в сторону младшенького. – Посмотри, как пацан радуется.
– Радуется, конечно. – Согласилась Ольга Ивановна. – Он же – Милославский. Чего ему не радоваться? У Милославских цель такая – извести все село под корень. Это ж понятно. Так-то, нам одного Жорика на всю деревню было много. А теперь ещё эти двое. Светка и второй сынок. Тут уж все. Надежды нет. Угробят они нас. Не выстоять Зеленухам, не выстоять…
– Ну, хватит Вам, Ольга Ивановна, – Я улыбнулся соседке, демонстрируя радость от встречи. Психологи рекомендуют отвечать на агрессию позитивом. – Мне кажется, Вы сильно преувеличиваете заслуги Милославских.
Семён в этот момент снова дунул в горн. Причем, как-то очень усердно. Казалось, этот звук быть более противным уже не может. Но нет. Сенька ухитрился побить свой же рекорд.
– А мне кажется, я заслуги Милославских сильно преуменьшаю. – Заявила соседка. Про рекомендации психологов она точно никогда не слышала, в ответ на мою улыбку скривилась так, будто ее сейчас удар хватит. Потом быстро подошла к Младшенькому и выдернула из его рук "дуделку".
– Вы чего? – Обиделся Семён. – Тренируюсь же.
– Я – ничего. И ты ничего. Ничего больше такого делать не будешь. Особенно, людей изводить. Матвей! – Ольга Ивановна переключила внимание на деда. – Какого дьявола школьный горн у тебя оказался? Ты ведь притащил, уверена. Никто больше до такого не додумается. Совсем с ума сошел? Разбазаривать колхозное имущество.
– Ничего я не разбазариваю. Экспроприировал на время. Директора, между прочим, предупредил. Ну… Записку оставил там на столе. Это, так, сказать, для устрашения противника на завтрашней игре. – Матвей Егорыч даже бровью не повёл.
Типа, нет ничего странного в том, что он взял из школы эту дудку. А я так понимаю, стянул дед Мотя горн, когда мы делали ремонт. Зачем он ему? Хотя, если пугать соперников, то, в принципе смысл в этом есть. Не знаю, как насчёт испугаться, а бежать подальше, заткнув уши, очень даже может быть. Отвратительный звук.
– Ну, вот ты взял, а я верну. У меня у курей от вашего музыкального исполнения – перья седые. Если перестанут нестись, я тебе Матвей… – Ольга Ивановна погрозила деду Моте пальцем, а потом исчезла за калиткой, удалившись к себе во двор, вместе с горном под мышкой.