– Жемчугов, заместитель министра информационной безопасности, – огласил Виноградов с порога. – Всё как ты хотел. Настоящая работа.
– Ого! – удивился Ким. – Серьёзный калибр.
– Калибр ты сейчас увидишь.
Он топтался в прихожей Кима. В начале октября на острове зарядили тусклые дожди, и мокрый Виноградов был похож на ртутного человека. Он снял плащ и тряхнул его, подняв облако водяной пыли. С бионической руки капало. Виноградов с досадой отстегнул её и поставил у двери, словно ружьё.
Весь сентябрь Ким чувствовал, как Кролик подгоняет Виноградова, а тот ворчит, но подчиняется. Финальные тесты прошли легко, и даже осечка во время когеренции с сетевым проповедником не затормозила процесс. Выпуск Кима из учебной зоны был согласован кем-то наверху, и, как шутил Виноградов, здесь торчали кое-чьи уши. Теперь им предстояла первая рабочая когеренция.
Виноградов мог бы не мучить себя визитами в такую погоду и выйти на связь из тёплой ванной, но он старомодно считал, что эпохальные события нужно обсуждать лично.
Фамилия Жемчугов показалась Киму знакомой, но где именно она всплывала, он не помнил. Жемчугова мог знать один из многочисленных флюентов, но чужие воспоминания, не подкреплённые личным опытом, со временем истончаются, как сны.
Виноградов прошёл в гостиную, сел за стол и продул визор, оросив всё вокруг мелкими каплями, отчего смутился. Он смутился ещё больше, заметив Одри: боты и особенно эники почему-то нервировали его, и Виноградов предпочитал их не замечать.
Одри пристально наблюдала за гостем, который ждал Кима, притихнув, как рак-отшельник на свету.
Едва Ким сел, Одри придвинулась и пропела:
– Ах, профессор, вы так редко бываете у нас!
– Уважаю частное пространство, – пробурчал Виноградов.
– Ну, что же мы, в самом деле, сидим? Кимми, дорогой, предложи гостю вина. Боже мой, какой ты у меня неуклюжий!
Виноградов запротестовал:
– Нет-нет, никакого вина! Если можно, кофе.
Одри щебетала:
– Профессор, вы разве не слышали новости?
– Какие новости? – глухо проговорил тот, не в силах посмотреть на Одри, которая склонилась к нему через стол и вертела перед визором ладонью. На её пальце появилось кольцо тонкой работы с впечатляющим бриллиантом.
– Мы с Кимми поженились! – завизжала она. – Боже мой, я так счастлива! Какая досада, профессор, что вы не смогли посетить нашу свадьбу.
Виноградов озадаченно посмотрел на Кима, но тот лишь махнул рукой и протянул Виноградову чашку кофе, в которую тот вцепился, словно этот эликсир мог изгнать из дома приведений. Пока Виноградов хлебал, Одри распалялась всё больше.
– Какая всё-таки прелесть, господин Виноградов, что вы нашли время навестить нас! Право, вы так редко бываете в наших краях. А почему же вы один? Я надеюсь, Марья Андреевна в порядке?
Никакой Марьи Андреевны, скорее всего, не было: Виноградов лишь изредка упоминал семью, и вряд ли Одри знала подробности. Впрочем, её редко останавливали такие мелочи.
– Профессор, как поживают ваши детишки? – продолжала она. – Я слышала, Толик уже совсем возмужал. Ах, не хотите ли безе? Кажется, у нас осталось…
– Хватит! – Виноградов угрожающе поднял костяшку правой руки. – Уважаемая… простите, забываю…
– Одри, – чуть обиженно подсказала она.
– Так вот, Одри, мне нужно поговорить с… – он замялся, словно не зная, как определить Кима.
Несколько секунд Одри насуплено молчала, затем резко встала и произнесла:
– От вас не ожидала, господин Виноградов! Вы всё-таки учёный человек, не чета нам… – она махнула рукой, имея в виду то ли Кима, то ли кого-то ещё, кто населял комнату в её фантазиях.
– Правда, не хотел обидеть… – заговорил Виноградов.
– Вы мизантроп и сексист! – воскликнула Одри. – А ты мог бы и вступиться за молодую жену!
Ким сдержал улыбку и промолчал. Виноградов растерянно затих. Не дождавшись реакции, Одри сдёрнула с пальца кольцо, шмякнула его на стол и выбежала из комнаты.
Виноградов слегка обмяк и спросил вполголоса:
– А это она серьёзно?
– Чудит. Не обращайте внимание. Она просто чувствует, что вы к ней… с предубеждением, что ли.
– Да ну, какие предубеждения! – махнул костяшкой Виноградов. – Они же боты.
– Она не бот, – поправил Ким.
– Ну, эник. Тот же бот. Программа. Может быть, она вам мешает?
– Не-не-не, – Ким вдруг испугался, что проказы Одри повлекут последствия. – Наоборот, стимулирует и поддерживает чувство нормальности. Вы хотели про Жемчугова рассказать. Мне он вроде бы знаком.
– Конечно, знаком. Взгляни.
Перед Кимом развернулось досье Фольшойера в виде анимации: своеобразный кукольный театр прямо на столе.
Ким сразу вспомнил Жемчугова – чиновника, который часто мелькал на правительственных каналах. Это был грузный, почти конический человек, лицо которого, в противоположность фигуре почти нормальное, словно не принадлежало телу, было как бы вмонтировано в него по контуру хилых волос и прижатых маленьких ушей. Полноту физиономии выдавал лишь мясистый, оформленный бугорком подбородок, и красные обгоревшие щёки. Жемчугов часто улыбался, лицо его плыло, и глаза превращались в монгольские щёлочки. Говорил он тяжёлым носовым голосом, от которого невольно хотелось высморкаться или харкнуть.
Жемчугов всегда немного заискивал: и перед своим боссом-министром, и перед публикой. В его образе сквозила тюленья мягкость. Сложные вопросы он дробил на простые и на критику реагировал с известным добродушием, сумев пережить три правительства. Про Жемчугова ходили разные слухи, и сам Фольшойер считал его внешнюю мягкость обманчивой. Были и те, кто называл Жемчугова одним из неявных кукловодов правительства и важной картой в сложном пасьянсе, возникшем при транзите власти от левпопов к партии Надежды и Веры, о которой Ким или никогда не слышал, или не помнил.
Жемчуговская полнота выглядела почти карикатурно. Ким живо представил себе, как легко такие Жемчуговы сминают своей массой тех, кто стоит на пути.