Я пишу без остановки. Сквозь меня проходит поток, в котором временами я себя вообще от него не отделяю. Я помню, как однажды утром я проснулась с этим именем: «Дельфания, Дельфания, Дельфания…»
«Что всё это значит?» – я сразу смутилась.
Несколько дней подряд имя то и дело всплывало, перебивая мой обычный ход мыслей. Оно приходило ко мне, когда я ничего не делала, просто сидела рядом с Андреасом на переднем сиденье нашего автомобиля и бесцельно смотрела на мелькавшие мимо меня витрины, вывески, дома, людей… и вдруг откуда-то в голове возникал женский образ, пытающийся мне что-то сказать. Её губы шевелились, но я ничего не слышала, отмахивалась от этой картинки как от больного наваждения. Я всегда списывала эти видения на то, что я, скорее всего, слишком устала в последнее время. Но имя было настойчивым, и тогда я поняла, что оно не выдумка, оно живое, со своими тайнами – такими же, как у всех и всего вокруг; и в тот момент, когда я признала право имени на вполне реальное существование, на меня гремящим водопадом обрушились разрозненные голоса, образы, лица, воспоминания, чувства, мимолётные сцены… Было ощущение, что я невольно подглядываю за чьей-то жизнью, но я не подглядывала, мне показывали, вернее, показывала она – Дельфания.
Я никогда раньше не писала. Сколько себя помню, я всегда была мечтательницей, любила придумывать истории, но всё это оставалось на уровне моих детских фантазий. И когда я стала уже взрослой женщиной, эта привычка никуда от меня не ушла, точнее, я сама не хотела её отпускать. Каждый раз, засыпая, я должна была себе что-нибудь навоображать или намечтать: свою идеальную жизнь, идеальный дом, идеальные отношения… Но я никогда не называла себя в своих мечтах своим именем, даже не знаю почему: я с огромным удовольствием представляла другую женщину такого же возраста как я, но живущую в другом месте. Наверное, мне было интересно прожить чужую жизнь, так как я подсознательно считала, что со мной такого точно не произойдёт. Поэтому часто героями моих предсонных грёз становились совсем незнакомые мне персонажи, но тема была всегда одна и та же – любовь.
Эта привычка погружаться в вымысел перед сном стала моим настоящим спасением, когда я первый раз вышла замуж. Не сказать, что мы друг друга не любили… Если бы не было любви, я бы с ним не была, хотя он, предполагаю, был со мной, потому что ему так было удобно – ведь я любила…
Некоторым людям нужна чья-то любовь чтобы чувствовать хоть какой-то ориентир в своей жизни, и при виде любви они просто цепляются за неё и вольготно потом плывут в её течении, совершенно не зная, куда их вообще несёт. Для меня любовь всегда была на первом месте, это как прошитая во мне истина. В какие-то моменты мне даже стало казаться, что стремление найти свою любовь переросло в паранойю. Мне хотелось такой огромной любви, в которой я могла бы умереть без капли сожаления за прожитую жизнь. Но такой любви я ни в ком не находила, и это ещё больше бросало меня в мир грёз, куда я сломя голову бежала с надеждой, что проснусь, и завтра будет всё по-другому. Тем не менее желание любви меня питало, давало силы, и однажды я чётко осознала, что моей любви уже скопилось столько, что ей нужен выход, и нужен тот, кто будет её принимать, но и в ответ дарить мне то, что дарю ему я. Поэтому я, долго не раздумывая, приняла решение идти туда, где мне будет хорошо, но для этого я должна была сначала уйти оттуда, где мне было плохо. После шести лет брака я развелась со своим первым мужем. Теперь я точно знала, что любовь должна жить не в моих фантазиях, она должна жить в моей реальности.
Мы принимаем за любовь то, что мы хотим. Я никогда не подменяла её ни алкоголем, ни наркотиками, ни агрессией или тщеславием. Я откуда-то знала, что существует любовь в чистом виде, и чувствовала своим живым сердцем, что мне обязательно нужно её встретить. После того, как начались мои отношения с Андреасом, мои фантазии, без которых я уже не могла заснуть, закончились. Я, наверное, исцелилась от иллюзий и даже этого не заметила: теперь у меня не было нужды придумывать несуществующий мир, куда я сбегала от всех своих проблем, разочарований и обид; теперь я была спокойна и счастлива с тем, кого я очень сильно любила, и он любил меня.
***
– Я хочу его убить! – вся в слезах, я вбежала на мамину кухню и бросилась в объятия той, кто знала меня лучше, чем я.
– Как он мог!? Просто взял и искромсал их ножом! Всех! На мелкие кусочки?! – Я рассказывала, что случилось, а сама отказывалась в это верить.
– Дельфания, дочка, твой брат не хотел обидеть твоих кукол.
– Но он же…
– Ему самому от этого больно, – она не дала мне закончить мою фразу. – Он любит тебя.
– Нет, не любит, – я топнула ногой.
– Но ты-то его любишь, правда?
Мать смотрела на меня тем взглядом, от которого я была не в состоянии отвести свои глаза, потому что через неё я видела себя. В этом отражении я держала своими детскими ручками большой медный таз до краёв наполненный водой; не колеблясь, я подняла его над своей головой и вылила на себя всё, что там было; я вскрикнула, потому что оно обожгло меня, и я сразу, как от наваждения, очнулась: «Ведь я же люблю…!»
– Правда, – уже спокойно ответила я.
– Ты – непрекращающийся источник любви, моя дорогая. Любовь не может не любить.
В нашей семье мама всегда творила мир, даже когда тучи над нашим домом сгущались.